Зависим

Открывать глаза каждое утро было сложно. Сложнее еще было потом поднять свое тело и заставить его хоть как-нибудь функционировать. Но перво-наперво все же — открыть глаза. Тсукишиме это давалось тяжело. Он мог подолгу лежать на футоне с закрытыми глазами, чувствовать запах завтрака, доносящийся с кухни, улавливать тихий бас отца и мелодичный голос матери. Но сам он не спешил присоединиться к ним за стол. Он не любил спешить, но при этом был пунктуален и не любил тех, кто опаздывает. Как он мог соединять в себе вальяжность и точность во времени — остается загадкой. Он умел рассчитывать свое время и не любил спешить, поэтому всегда просыпался на полчаса раньше, чтобы все делать размеренно. Второй будильник прозвенел через десять минут. До того времени парень уже успел смириться, что поспать больше не удастся и что мать ему не разрешит остаться дома. А жаль, ведь Кей до чертиков ненавидел школу. Там было настолько много людей, что порой он чувствовал себя социофобом. Он просто был из тех людей, которым для счастья не нужны толпы поклонников и товарищей, а достаточно лишь нескольких. И такие, к счастью, у Тсукишимы были, а то бы точно сошел с ума в своем мире отчужденности. — Кеееееей, спускайся, — голос мамы был громким и убедительным. Через несколько минут сын уже садился за стол. Завтраки в их семье проходили в тишине, нарушаемой только звяканьем столовых приборов. Есть почему-то не хотелось, и Кей вяло ковырялся в тарелке, пока отец не поднялся и не поблагодарил мать за еду. Тогда и он последовал его примеру, а еще через минуту уже прощался, стоя в дверном проеме. В одиночестве парень шел недолго. Через квартал, как раз на развилке, его догнал Ямагучи. Именно про него писалось ранее, как о человеке, которому повезло сблизиться с таким холодным и отстраненным от сего мира Тсукишимой. — Доброе утро, Тсукки. — От него, как всегда, веяло заразительной радостью. Словно солнце, он равнялся каждое утро с Кеем и заставлял чувствовать тепло. — Я бы не был так уверен в этом, — последние его слова потерялись в сильном зевке и протянутых к небу руках. — Тебе бы стоило ложиться вовремя и просыпаться вовремя, а не за полчаса, — опять одно и то же повторял Тадаши. — Ты бы мог поспать то время, что тратишь на валяние с закрытыми глазами, что, по сути, ничего не дает. Попробуй, у тебя получится, — он похлопал по плечу и улыбнулся, когда Кей поморщился от предложенной идеи. Все знали, что он редко когда шел против установленных правил, и что-то сейчас подсказывало Ямягучи, что и этот его совет пройдет сквозь уши. — Ну, тогда мучайся недосыпанием, — пожал он плечами и прошел первым в здание. — Пусть тогда меньше задают в школе, чтобы ученики не засиживались до ночи над уроками, — в тон ответил Тсукишима. В словах друга была какая-то доля правды, но и Кей не собирался отступать от своего. Спорить не хотелось, поэтому они просто замяли этот разговор. Как делали постоянно, тем самым избегая разных мелких скандалов в своих отношениях. На уроках, как всегда, было скучно, от чего в сон клонило с большей силой. Может, именно от такого вот состояния Тсукишиме постоянно казалось, что на него кто-то смотрит. Он даже пытался найти этого «кого-то», но все попытки были успешно провалены. Ну, а потом стало плевать — пусть пялятся до посинения. Отчего-то Тсукки еще и вскинул голову и оскалился своим мыслям. На перемене Ямагучи сел напротив и сразу же протянул один банан Тсукишиме. Знал же, как никто другой, как тот те любит. И каждый раз приносил их. Ничего дать в ответ Кей не смог, так что обошелся кивком и улыбкой. Рядом с Ямагучи было… просто. Тот всегда умел заполнить тишину, так что Тсукки много говорить не приходилось. Он слушал, изредка вставляя свои комментарии. Но и назвать Ямагучи болтуном язык не поворачивался. Он рассказывал интересные вещи, он много читал и интересовался чем-то действительно стоящим внимания. А потом любил делиться полученной информацией со всеми. — Слушай, а ты бы не хотел завтра сходить на пруд? — спросил Ямагучи. — На какой? — Мы еще там уток кормили, — объяснил тут же парень. — Не помнишь, что ли? Тсукишима призадумался и вспомнил флэшбек с детства, где они и правда кормили уток, когда были еще маленькими. Родители их дружили и любили там проводить свое время. Они садились на одну из скамеек, что окружали полукругом небольшое озеро, разговаривали, а дети тем временем бегали по берегу и кормили уток. — Хорошо, — пожал плечами Тсукишима. На самом деле было все равно, где провести день. Ямагучи просиял. Он было рванулся обнять друга, но тут же быстро себя отдернул и повел плечами обратно. Благо, Тсукишима как раз этого не заметил, собирая свои вещи обратно в сумку. — Тогда я завтра к тебе зайду в три? — Хорошо. *** Он пришел как раз в назначенное время. Ни раньше, ни позже. Как и любил Тсукишима. — Я взял с собой хлеб, — болтал Ямагучи, роясь в сумке. — И напитки, если захочется пить. Возле озера было не много народу, но достаточно, чтобы поискать еще свободную скамейку. Последний раз они тут были вдвоем еще в начальной школе, но с тех пор особых изменений не наблюдалось. Утки, как и всегда, плавали возле берега. Когда парни к ним подошли, то те даже не испугались и не уплыли на середину. Они привыкли к тому, что люди их подкармливают, поэтому каждый год возвращались на уже свое место. Ямагучи протянул половину хлеба Кею. С минуту тот смотрел на него, а потом и на друга. Ямагучи с детской радостью начал отламывать по кусочку и бросать в воду. На его лице играла счастливая улыбка. Он присел и попытался даже погладить одну утку, что подплыла прямо под берег, но ей нужна была только еда, так что под протянутую руку, в которой не было крошек, она не поддалась. Испугавшись сама, она распугала остальных своих родичей. Ямагучи громко рассмеялся, чем еще больше напугал уток и некоторых проходивших людей. Убедившись, что с парнем все нормально и что он просто веселится, они, неосознанно улыбнувшись, прошли мимо. — А ты почему не кормишь? — развернулся к нему Тадаши. Тсукишима пожал плечами и, чтоб не возникало лишних мыслей, бросил отломленный кусочек в воду. Утки, почуяв вновь еду и больше никаких протянутых рук, начали приближаться к берегу. — А помнишь, как мы в детстве давали уткам имена? Парни присели на скамейку, и Ямагучи протягивал на этот раз Тсукишиме колу. Поблагодарив улыбкой, парень взял и сделал большой глоток. — Ты давал, — уточнил. На улице, хоть и светило солнце, было прохладно, и Кей поморщился, когда холодный поток ветра забрался к нему за шиворот. Тсукишима попытался как-то поправить шарф, чтобы закрыть все возможные щели. — Ну да, потому что кто-то считал это ерундой и пустой тратой времени. — Я и сейчас так считаю. — Ой, не будь хоть сейчас таким занудой, — засмеялся Ямагучи и толкнул друга в плечо. — Разве тебе никогда не хотелось сделать что-то… безумное? — Например? — не понял Кей; брови его съехали, а сам он смотрел на друга, как на обезумевшего. — Сбежать с уроков. Прыгнуть с парашюта. Искупаться в прорубе зимой. Поцеловать незнакомку. Уехать в путешествие, — начал перечислять варианты Тадаши, загибая пальцы. — По-моему, в этом нет ничего безумного, а все те вещи, что ты перечислил, вполне выполнимы, — пожал плечами Тсукишима. Он смотрел на воду и на уток, которые, наевшись, теперь плавали посередине озера. Вместе они складывали какой-то рой, выстроенный в ровную линию. Наверное, если вымерять линейкой расстояние между ними, то оно будет одинаковое. — А ты бы мог меня поцеловать? В момент в горле все пересохло. Тсукишима повернул голову в сторону друга, ожидая, что тот сейчас просто улыбнется, стукнет его по плечу и скажет о том, какое у него стремное выражение лица. Но Ямагучи сидел с серьезным выражением и смотрел прямо на Тсукишиму. Метку на руке зажгло, и парень машинально потянулся к запястью. Ямагучи старался не показывать, что расстроился, но это было заметно даже слепому. Но он сумел засмеяться, по-дружески толкнуть в плечо Тсукишиму, а потом схватить хлеб и побежать к озеру, опять кормить уток. Тем самым он избавил себя от зудевшего желания что-то добавить. Тсукишима так ничего и не ответил. Он молча наблюдал за Ямагучи и потирал запястье. Там ровными буквами было выведено как раз имя друга. *** Имя своего соулмейта ты узнаешь с рождения, но понимаешь его значение только когда подрастаешь. Твоя судьба была предначертана кем-то, и ты ничего не можешь с этим поделать. Разумеется, было и есть много таких, которым было плевать на матушку Судьбу. Они считали, что никто не вправе что-то за них решать. Они, только они могли строить свою жизнь и жить за своими правилами. А все те метки лишь чушь собачья. Так они считали и жили с этим. Люди думали о себе и не переживали о судьбе своих соулмейтов. А стоило бы. Ибо та самая матушка Судьба была ох как жестока, когда на ее правила плевали с высокой горы. И вот, когда произносилась фраза сродни: «Да плевал я на своего соулмейта» или «Не нужен мне соулмейт, ведь у меня есть ты…», то в этот момент — ну или в ближайшем времени — с тем самым отвергнутым соулмейтом происходило что-то вроде остановки сердца. Но сердце продолжало работать. До поры до времени, правда. У человека, поговаривают, в середине что-то обрывается, и он начинает задыхаться. Когда же начинает кашлять, у него, вместо крови, вылетают любимые цветы отвергнувшего. Но на этом не заканчиваются страдания человека. Казалось, какие же еще мучения его ждут помимо разъедающих изнутри цветов. Но нет, через некоторое время, если соулмейт так и не примет своего меченого, этот самый меченый впадает в кому и в скором времени умирает. Но об этом Тсукишима знал столько, сколько ребенок о космосе. Его просто не интересовало подобное, все разговоры матери об этом он умело переводил или избегал. Так же было и на уроках. Представляете, ради этого вот дерьма, как он считал, даже придумали отдельный урок, чтобы дети знали все, что нужно знать. Спасибо, что хоть он был раз в месяц. Тсукишима плевал на это и просто игнорировал все слова, занимаясь чем-то своим или вообще слушая музыку, сидя на последней парте. Или же просто не ходил на занятие. Скажем так, ему было наплевать на всю эту систему и даже на человека, с которым его, не спросив, повязали. Упертым был малец, упертым вырос и еще упертым стал. А потом он встретил того самого Ямагучи Тадаши. На улице, когда над ним издевались дети постарше. Сопляки. Жалкие. Все они были ничтожными: избивавшие — потому что были мелкими гаденышами, которые возвышаются за счет других, а избиваемый — потому что не мог постоять за себя. Отвратительная картина. Но вот только тогда Тсукишима не знал, кого они избивают. А если бы и знал, что это его родственная душа, то… поступил бы точно так же, как и поступил: бросил бы пренебрежительный взгляд со своего роста (а нужно уточнить, что, даже будучи их ровесником, он возвышался на целых десять сантиметров как минимум), хмыкнул и назвал бы всех жалкими. Но это не оттолкнуло Ямагучи. Он видел в Тсукишиме своего спасителя, приписывал его в ряды героев и начал таскаться за ним, словно мышка, ведь его было даже незаметно. Это сейчас Ямагучи был болтуном и веселым парнем, а тогда его было не разговорить. Они не думали о том, что на их метках их же имена. Тогда они просто дружили, а метки… да кто в их возрасте задумывается о своих соулмейтах? Они и не задумывались, просто дружили. Они росли, а их дружба крепчала. И где-то в возрасте четырнадцати лет парни впервые серьезно заговорили о метках. До этого были лишь шуточки. Со временем смех становился тише. — У меня ведь твое имя, а значит, что когда-то мы обязаны будем жить вместе, — раздалось тихое бормотание Тадаши. — Ничего и никому мы не обязаны, — отрезал Тсукишима и поднялся, чтобы отнести тарелки на кухню. — Мы не обязаны подчиняться всему, что нас учат. — Но ведь ты мой соулмейт, а я — твой, — не сдавался Ямагучи. — Ты мой друг, а я — твой. Разве этого недостаточно? Сжав губы, Ямагучи поднялся, кивнув головой. Больше он старался не заводить разговор на эту тему. Метки все так же оставались у них на запястьях, а они все так же оставались друзьями. Ни больше, ни меньше. Тсукишиму это устраивало, ведь он видел в Ямагучи только друга. Он не верил в Судьбу и не хотел повиноваться ей. Метка же просто означает, что этот человек будет ближе к твоему сердцу, чем остальные. А так оно и было. Ямагучи был на первом месте в важности людей в жизни парня. Кей уважал его и берег, как каждый бережет своего лучшего друга. Иногда метка отдавалась неприятной болью. Это случалось, в основном, когда у одного из соулмейтов случалась беда. А иногда — приятная дрожь пробегала по руке. Такое происходило, когда соулмейт притрагивался к другому. Связь соулмейтов была очень сложной. Но таким образом люди могли знать о состоянии своего меченого. Как хороший друг, Тсукишима радовался метке, ведь тогда он мог прийти на помощь, когда этого требовалось. Глухой болью давала знать о себе метка, настроение сразу же менялось и как-то беспокойно становилось на душе. Если получалось, Тсукишима находил Ямагучи и подставлял свое плечо. Но это уже была другая сторона медали. Тепло разливалось по телу, когда Ямагучи, словно к батарее в зимние дни, прижимался, утыкался носом и тихо, размеренно сопел — успокаивался. Тсукишима ненавидел себя за мысли, что роем появлялись в его голове в такие моменты. Ненавидел себя за то, что ему было хорошо и комфортно вот так сидеть. Они ведь точно друзья? Это все было до ужаса странно. Но они двое привыкли жить, как вполне себе нормальные друзья, лучшие друзья, для которых метка не была меткой как таковой. Ну и что, что запястье иногда пульсировало, ну и что, что иногда безумно хотелось притронуться к своему соулмейту, ну и что, что временами природа брала вверх над разумом. Они были всего лишь друзья. Таковыми и останутся до конца своих дней. Тсукишима на это надеялся. *** Ямагучи как-то изменился. Тсукишима этого бы, может, и не заметил, но вот метку у него стало жечь все чаще. На вопросы, что случилось, парень не отвечал, а каких-либо контактов избегал. И поэтому Кей начал приглядываться и пытаться все выяснить самостоятельно. — Эй, слушай, ты бы не хотел завтра прийти ко мне? — Ямагучи был перехвачен за руку и тем самым перекрыт. Чтобы не сбежал. На всякий пожарный. — Мама решила устроить что-то типа домашнего ужина в честь моего дня рождения, — на последней фразе Тсукки закатил глаза. — Но мне этого не очень-то и хочется. Поэтому я бы хотел, чтобы мое мучение разделил со мной ты. Все. Фух. Сказал. Сложно-то как, ей-богу. Ямагучи улыбнулся и кивнул, мол «разделю твое горе». И на этом все. Тсукишима не выдержал под конец дня и решил все выяснить, когда они шли домой. В тишине. Раньше это было даже нормально, ведь парень любил тишину и ловил в этом определенное удовольствие, но именно эта тишина была давящая, гнетущая, пугающая — другая. — Слушай, Ямагучи, что с тобой произошло? — он повернулся к парню, заставляя того остановиться и посмотреть прямо на него. Ямагучи опустил глаза. — Ничего, с чего ты взял? — он запустил пятерню в волосы. — Ты весь какой-то не такой. И шугаешься меня. — «Мне это не нравится». — Просто дома не все хорошо, — коротко кивнул Тадаши и поднял глаза. — Все будет в порядке завтра, я обещаю. Хотелось верить. И Тсукишима поддался, послушался. — В следующий раз не крестись от меня. Я хочу и могу помочь, если нужно. Ямагучи кивнул и улыбнулся. Тсукишима потрепал его и так растрепанные волосы. На душе стало немного легче. *** В этот день домой даже приехал брат. Он долго расхваливал то, как Тсукки вырос, как он возмужал и вообще был хорош собой. А потом со скрытым волнением протянул ему подарок. Это были очки. Дорогие очки, если судить по оправе. — Они не побьются, как бы ты не хотел, — начал тараторить он, когда брат раскрыл подарок. — Ты в детстве многие сменил из-за того, что стекла бились. А вот эти точно не побьются. Тсукишима оценил стиль и приятный темно-бирюзовый цвет. Подарок действительно был неплохим, и он дал об этом знать брату. — Я так рад, что тебе понравилось, — аж просиял Акитеру. Родители же не стали заморачиваться над подарком и просто подарили деньги. — Тебе уже восемнадцать, потрать их на что-то стоящее. Мама крепко обняла сына, стоя на носочках. Отец пожал руку. Все они в один голос твердили, как сильно он подрос. Буквально или нет, Тсукишима не хотел разбираться. Ямагучи пришел как раз перед ужином. Он неловко переминался с ноги на ногу на пороге, пока Тсукишима закрывал двери. — Это тебе. Подарок был обернут упаковочной бумагой и перевязан ниткой. Тсукишима предельно долго развязывал все, краем глаза наблюдая за другом — тот нервничал. Вообще Кей не очень понимал, как можно так переживать из-за какого-то подарка. Волноваться, считал он, стоит лишь в последний момент, когда ты не купил подарок. А сейчас-то зачем? В коробке был широкоугольный объектив для фотоаппарата. — Я подумал, что это будет неплохой подарок. Да и ты ведь любишь фотографировать. Любит. Но только так давно не брал в руки фотоаппарат, что уже и забыл, как им пользоваться. Теперь вот есть повод вспомнить, где он находится. — Спасибо, — улыбнулся Кей и положил подарок на стол, проведя как-то нежно по объективу. — С днем рождения, — Ямагучи быстро обнял именинника и отстранился. Уши покраснели, а глаза были опущены в пол. Ощущения были приятны и дрожью пробежались по телу, когда руки на секунду сомкнулись вокруг такого желанного тела. Тряхнув головой, Тсукишима вновь надел на лицо маску безразличия (он бы ее и не снимал, если бы не рад был видеть друга вновь прежним, а не отстраненным, как было вчера). А еще не хотелось показывать лишних эмоций, которые были лишь минутным помутнением, не более. Не стоит и говорить, как обрадовались родители появлению на ужине Тадаши. Они полюбили этого парня еще с того момента, когда Тсукишима привел его домой в первый раз, через, кажется, месяц, как впервые столкнулся с тем на улице. Ямагучи всегда был приветлив, умел найти общий язык, и родители радовались, что у их сына есть такой замечательный друг. Когда Ямагучи представился полным именем (это было за обедом, спустя некоторое время), родители Кея переглянулись и лишь улыбнулись. Как-то натянуто, как показалось Тсукишиме. Тогда они еще на время закрылись на кухне, когда Ямагучи ушел, попрощавшись перед этим. Тсукишима не знал, ни о чем они там говорят, ни что является причиной их разговора. Да и было абсолютно наплевать: ребенку негоже лезть в дела взрослых, мало ли, что у них там произошло. После, спустя года, когда мысли сами летали в тех временах, Тсукишима мог догадаться, о чем же тогда говорили родители. Это все было связано с меткой, разумеется. Еще бы, у их сына соулмейт — парень, не забеспокоишься тут. Наверное, они до конца верили, что Тадаши Ямагучи — девочка. Но потом, когда приходил Ямагучи, впоследствии ничего не поменялось. Родители радужно его принимали, звали на ужин и даже предлагали переночевать у них дома. И только в осознанном парнем возрасте они решили заговорить с ним о метке. — Сынок, мы с отцом пришли к выводу, — мать переглянулась с мужем, — что пора поговорить о… твоем соулмейте. Тсукишима молчал, и тогда женщина продолжила. — Ты ведь уже понял, что твой меченый — Ямагучи? — она внимательно посмотрела на сына. Тот кивнул, но на лице все так же висела маска безразличия. — Тогда ты понимаешь и то, что рано или поздно вам придется стать ближе, — вмешался отец. — Каждый соулмейт пытается найти своего человека, а когда находит, то вяжет их судьбу узами брака. Тебе же долго искать не пришлось, с Ямагучи ты познакомился в довольно раннем возрасте. Смысла этого разговора Кей не понимал, но видел, как родителям тяжело подбирать слова. Сжалившись над ними, он решил объяснить им все. — Ямагучи мне только друг, не больше. Я не собираюсь делать ему предложение, когда вырасту. И точно не хочу с ним заводить семью, если вы об этом. Я хочу только дружить с ним. — Но, понимаешь, вы соулмейты, а значит… — Мы друзья! — голос надорвался. Как еще донести родителям то, что ему наплевать на какие-то правила? — А теперь можно я пойду к себе в комнату, потому что мне нужно готовиться. Мама кивнула головой. Она провожала сына тяжелым взглядом, а потом устало посмотрела на мужа. Тот лишь сжал губы в одну линию и пошел ставить чайник. Они еще поговорят об этом. Когда придет время. *** Ямагучи легко чувствовал себя в семье Тсукишимы. Родители к нему всегда излишне хорошо относились. В доме было уютно и пахло имбирным печеньем. Ямагучи любил бывать здесь. — А как у вас сейчас дела с подготовкой к экзаменам? — спросила мать за столом, когда все помолились и каждый выразил несколько слов в сторону Кея. Тот лишь закатывал глаза и просил прекратить все это, но сердитый взгляд отца заставил замолчать и покорно выслушать все пожелания. — Мам, еще только месяц прошел с начала учебного года, какие экзамены? — вступил в разговор Тсукишима. — Мы пока еще наслаждаемся сравнительным отдыхом, — улыбнулся Ямагучи. — А чем вы собираетесь заняться после школы? — спросил через некоторое время молчания Акитеру. — Все-таки последний год, уже должны быть какие-то мысли. Тсукишима закатил глаза и ответил лишь когда дожевал. Он очень долго жевал. — Я не знаю. Ямагучи же сперва задержал долгий, даже тяжелый взгляд на своем друге, а потом ответил точно так же. — Ну вы, ребятки, думайте об этом сейчас, ведь потом будет поздно, — добавил отец и тем самым будто подвел черту этой теме. Тсукишима был рад сбежать из-за стола в свою комнату, где чувствовал себя свободней. Он упал на футон, а потом снял очки и очень долго тер переносицу. Потом они решили провести время за играми. Все лучше, чем молча пилить друг друга взглядами в гробовой тишине. — Что с тобой было вчера? Этот вопрос сидел в голове и не давал покоя, поэтому Тсукишима решил выяснить все раз и навсегда. Все-таки ему уже восемнадцать, он должен поступать соответствующе. — Я же говорил, что проблемы в семье. Сейчас все нормально, — быстро ответил Ямагучи, продолжая пилить экран телевизора, где была поставлена на паузу игра. — Но метка продолжает болеть до сих пор, — тихо сказал Тсукишима и задрал рукав рубашки, где было имя родственной души. Имя Ямагучи. Его лучшего друга. Ямагучи повернул голову и несколько минут молча смотрел на свой почерк на руке Кея. Потом так же молча вытянул свою руку, где, словно татуировкой, было написано имя Тсукишимы. В детстве они довольно часто смотрели на руки друг друга, но все резко прекратилось, когда они подросли и поняли, что всем шуточкам пришел конец. Что в реальности это не имена друзей, а имена больше, чем друзей. И сейчас они впервые за долгое время могли вновь смотреть на запястья друг друга. Внешне ничто не выдавало того, что имя и фамилия отдавались глухой болью. Но каждый со своей стороны мог это чувствовать: Тсукишима потому, что Ямагучи что-то тяготило, а тот в свою очередь потому, что Тсукишима переживал за него. Господи, как же все сложно. Ямагучи потянулся к запястью Тсукишимы. Тот смотрел за его действиями и не предпринимал ничего. Тадаши задержал пальцы как раз в нескольких сантиметрах от руки, потом сжал в кулак и положил на колено. — Тсукки, ты не очень разозлишься, если я тебе кое-что скажу? — хрипло спросил парень. — Постараюсь. — В общем, — Ямагучи сделал большой глоток воздуха и наконец-то прямо посмотрел на сидящего напротив Тсукишиму. — Тсукки, я много думал прошлым вечером и пришел к выводу, что ты мне нравишься. Но не как друг, понимаешь? — он говорил быстро и иногда запинался. — Я чувствую к тебе какие-то странные чувства на протяжении уже многих месяцев, но понял, что это, только недавно. А еще метка не дает мне покоя. Ты ведь мой соулмейт, мы связаны. Ты мне подходишь лучше всего, я тебе подхожу лучше всего. Я… Ямагучи тяжело дышал и остановился, чтобы сделать перерыв перед финальным рывком. — Я люблю тебя, Тсукки. В комнате повисла тяжелая тишина. Ямагучи смотрел на то, как глаза Тсукишимы сначала распахиваются, а потом приобретают какой-то новый взгляд. — Мы ведь договорились, что наши метки ничего не значат, — как-то устало, будто это не ему сейчас в любви признались, произнес Кей. — То, что у нас на запястьях имена друг друга, еще не означает, что мы обязаны быть вместе. — Но ведь ты мой соулмейт, — повторил Ямагучи. — Да что ты заладил «соулмейт-соулмейт»? — рявкнул Тсукишима. — Я не собираюсь отступать от своих слов, что сказал еще в четырнадцать лет. Ты мой друг. Я не принимаю тебя, как соулмейта. Господи. Ниточка надорвалась. Ямагучи ахнул. Он прикрыл глаза и глубоко вдохнул, чтобы набраться сил и без запинки проговорить следующее: — Я понял. Прости, что сказал лишнего. И извини, мне нужно домой срочно. Я забыл, что мама просила ей помочь разобраться с компьютером. Он быстро поднялся и вышел. Тсукишима слышал, как он прощается с родителями, благодарит за ужин («Наверняка улыбается»), а потом тихо закрывает дверь. По запястью будто кто-то водил ножом.