соседи

Меланхоличный настрой не пришедшего в себя Нацу откровенно выбивал всю почву из-под ног Люси. Не то, чтобы сильно что-то поменялось, но. Но поменялось. Теперь тишина между ними была не прозрачным озерцом спокойствия и идеального сочетании с атмосферой. Теперь тишина давила на мозги похуже детских травм и бессонных ночей за переписью, заставляла её больше думать о том, что она не сделала, хотя могла бы. Хотя нет. Глупая установка внутри неё говорила, что да, она должна была что-то сделать, проследить, заметить в конце концов, но Люси не робот, не машина исчислений, которая любую ошибку за доли секунды вычисляет. Люси — обычный человек со своими проблемами и своей жизнью, независимо от того, кто рядом. С другой стороны, Драгнил её ни в чем и не обвинял, она знала это прекрасно, всё дело в глупой переоцененной доброте и личных качествах. Прекращай уже, не смешно. Жаркий июльский день встречает её не самой свежей головой, отвратительной сухостью во рту и адской болью во всём теле. Едва сумев сделать себе растворимый пакетик обезболивающего/жаропонижающего/и-вообще-спасибо-что-такое-существует, Хартфилия смотрит на своё помятое от плохого сна лицо, сероватого оттенка кожу и думает, что заболеть она, конечно, могла, но не в эту смену. Сегодня работа, одинокая прогулка в супермаркет, какой-то очень сладкий торт и очень горькое вино, красное обязательно, может даже свечка где-то в тумбочке на кухне завалялась, и не такой уж плохой день рождения выходит, если правильно расставить приоритеты, конечно. О том, чтобы пригласить Нацу, она даже и не думает. То есть думает, но быстро забывает, потому что ему нужно пространство, если она верно поняла, а понимает она всегда так как есть. У него свои тараканы, которых либо вывести раз и навсегда из башки, либо подкармливать, а то сами сбегут от настолько здорового хозяина, нашелся тут, чистюля. Впрочем, это не столь важно, сегодня день только её и ничей больше. Разве что придется немного поработать и попытаться к вечеру не расклеится на две части от гудящей головы, жары и чувства вины. Если уж первое и второе уже привычно с таким образом жизни, то третье можно запить и заесть, и всё будет хо-ро-шо. По крайней мере, план был очень даже ничего. Так она думает, пока работает, принимает поздравления от очередного магазина, на который была подписана, от коллег. Звонки прекратились до обеда, на перерыве были заказаны две пиццы и игристое. К пяти часам все были уже немного пьяные, а Люси с благими поздравлениями и авансом была отпущена домой. Как говорится, пузырьки ударили в голову, и настроение уже стало более сносным для такого дня. Входя в магазин из адской жары прямо под кондиционером при входе, Люси ощутила только морозный холодок по спине, который ничего хорошо для неё не предвещал. — О, — искреннее удивление не было скрыто ни в голосе, ни в реакции, — привет, — однако, здравствуйте. Супермаркет почти возле дома, ну конечно, Люси, ты же не совсем глупая. Нацу стоял весь из себя такой Нацу. Только он так мог, она знала, ему и стараться не приходится. И опять эта рубашка, опять брюки, хотя на улице явно день не для них. Немного горевшие щеки почти сливались с цветом волос, пусть на смуглой коже почти не виднелись, руки исполосованные шрамами то ли от ножей, то ли ещё почему, держали в руках сочный кусок мяса, завернутый в упаковку. Корзина в другой руке была наполовину заполнена разными продуктами и даже вином, любимым ею. Удивительное совпадение. Как оказывается, не совпадение. — А я как бы тебе сюрприз собирался сделать. — говорит Драгнил, почти что задыхаясь от… смущения? Люси почти верит, но её прерывает какая-то мысль и очередной неудачный толчок пузырька в мозгу. — Серьёзно? — Откуда столько удивления? — тушуется, приосанивается, явно не ожидая такой реакции. — Не знаю, — врёт, как она неискусно врёт, аж стыдно становится. Разом как-то все мысли вперемешку, будто ты снова ребёнок, который пытается связать в голове все эти новые неопознанные слова в одно предложение, но получается какой-то бред. — Память моя ещё не настолько сильно меня подводит, — немного нервно, чтобы развеять обстановку, смеется Драгнил, даже не пытаясь залезть чуть глубже в корень проблемы. И так всё лежит на поверхности. — Вижу, что наши планы на этот вечер особо не отличаются. Тем более, что я с этим всем потом к тебе должен… — он на секунду остановился, -…был идти. — уже не так уверенно. У Люси в голове всё ещё пузырьки и нарастающий от пяток до макушки стыд. Он ведь так старался. Он всегда старался. Ну почему с ней всегда так сложно? Почему нельзя просто дать человеку время привыкнуть к изменившемуся ритму жизни, просто подумать немного не о себе и своих установках. Люси, жизнь то идёт, всё меняется. Нет даже разницы в какую сторону, главное не костенеет в обшарпанных стенах одного лишь подъезда. Мир не вращается вокруг одного времени. За секунд десять всё, что гложило, рассыпалось на мелкие песчинки, так и не успев до конца собраться, не совершив полный оборот вокруг своей оси. Вечный главный герой приобретает свои очертания в очередной раз. Да, уже не столь улыбчивый, без ярких искр из зелёных глаз, но более прекрасного развития персонажа Люси видеть никогда не могла. Эти глаза повидали достаточно, эти плечи были напряжены длительное время, эти пальцы держали нож не всегда в целях профессии, но почему нет? Задержанная взрослость в её глазах принимает облик Нацу Драгнила. Заострившаяся влюбленность превращается в неё. — Я люблю тебя. Вот так просто, без предисловий. Как обычно, она не задумывается, что её монолог никто, кроме неё, не слушал, что нет того основания, которое адекватно бы оправдало её поведение. А может быть это всё ещё тот бокал игристого в ней? Алкоголь развязывает язык слишком явно, ей нравится. Ему — не ясно. Глаза мечутся из стороны в сторону, замечая некоторые факты во внешности подруги, отвечая на вопросы о самочувствии раньше, чем мозг успевает обработать полученную информацию. Мысли путаются, и Нацу думает, что наступает приступ, но нет, это всего лишь будоражащее чувство личного счастья. Удивительное ощущение, ни с чем не сравнимое. — Серьёзно? — отзеркаливает он её слова, разряжая затянувшееся молчание, осторожно, чтобы не спугнуть. Голос делает более весёлым, чтобы ненароком не обидеть. Рука непроизвольно сжимает тот бедный кусок мяса слишком сильно, упаковка грозиться не выдержать. — Серьёзно, — кривляется Хартфилия, почти по-детски закатывая глаза, тоже в шутку, поддерживая мнимое спокойствие. Им бы побыстрее оказаться в квартире, хоть чьей-то. У него закрыты окна и есть чем дышать, а ещё кондиционер присутствует. Люси думает, что ей сказочно повезёт, если она не заболеет окончательно, и еще несколько пакетиков той бурды смогут её спасти. Либо её спасут сильные руки этого молодого галантного человека, который молчит, уже закатывая рукава этой невозможной рубашки, чтобы начать творить кухонные чудеса. У неё горят скулы, возможно от жара, возможно от погоды, но, скорее всего, из-за ситуации. Её первое признание, какой ужас. — Мне сегодня исполняется двадцать шесть, а я впервые в жизни признаюсь парню в любви, — произносит она так, чтобы быть услышанной. Нацу вздрагивает почти незаметно, возможно из-за того, что режет мясо. — Жизнь такая странная. Запал как таковой не пропадает, а уже открытая бутылка вина даёт только большее пространство для ещё более откровенных дум. Хартфилию ведёт, а ведь ещё даже не наступила полноценная ночь. Она берёт припрятанную в его тумбочке для лекарств пачку с тремя сигаретами, не заостряет внимание на явное пополнение коробки, и закуривает в окно, едва не пересекая границы центра тяжести. Ещё выпавшего тела им тут в доме не хватало. — Я тоже, — наконец-то звучит хоть какой-то ответ. — «Я тоже» что? — ответ не удовлетворяет, потому что подтексты в таком деле искать не хочется. Хочется всё прямо и ясно, как белые ночи. — Впервые признаваться буду, — руки его ловко справляются с овощами, хотя и чувствуется некая нервозность. Закинутые последние ингредиенты отправляются на маленький огонь, руки вытираются о кухонное полотенце. Он смотрит на Люси около минуты в тишине, уже уютной, не напряженной. Просто смотрит, зная, что мелко дрожащая рука с дотлевшей сигаретой, устремленный в никуда взгляд означают, что она опять где-то в себе. Переводит взгляд на темное беззвездное небо, на котором виднеется одна только луна и дымки облаков. Слова в голову приходят внезапно, как некое озарение: — Луна сегодня красива, не так ли? Глаза, которые встречаются с его, кажутся ему ещё более притягательными, чем он мог себе даже представить.