Am I Wrong

      Самой главной проблемой Намджуна всегда будет спринтерский сон. Самая главная подковырка Юнги — злое лицо с чем-то ехидным, ироничным. Когда Юнги состарится, сморщится как высушенный виноград и наконец съест свой последний бульон, тогда его физиономия станет ещё хуже. А Намджун вряд ли доживёт до 'изюмных' перевоплощений.       Подворотня и узкие улочки меж домов с крошечными окнами прямо друг напротив друга— самое ненужное, самое чужое и грязное место, в которое хочется возвращаться в самую последнюю очередь. Для Намджуна подворотня — это оторванный клочок асфальта, где не ездят машины, где прохожих единицы ходят, где можно без всяких проблем подсмотреть за тем или иным человеком в квартире. Вот на прошлой неделе почти все поголовно ящик смотрели, а вот сегодня все почему-то закрыто, завешано шторами и тюль плотно прилегает.       На этом островке из бетона всегда тихо, укромно, атмосферно. И ветра там мало, его вообще нет. Только мусора по горло и бездомных собак развелось не мало, лежащих чуть ли не на каждой ступеньке. Но это поправимо. Это не мешает. Просто сгущает чувство, а-ля "Я плохой парень/девочка, ну как вам, серая масса?Сожрали своё? В Сеуле ещё есть места без ваших ебланских клумб и раздражительных мамочек с колясками."       Подворотня — это дом для таких, у который сигареты с зажигалкой в карманах, вместо карамельных леденцов, у которых одна кожаное куртка на все случаи жизни и одни единственные кеды на выход. Да их же в них и похоронят. И Намджун из разу в раз возвращается домой. — Смотри, — Юнги оттягивает побеленную джинсу, одной рукой придерживаясь за металлическую трубу, другой держа ту же несносную сигарету, стряхивая пепел в град из бычков под подошвой. — Видишь, джинсы новые? — Намджун слабо кивает. Ему совсем не интересно какие там у кого шмотки, просто заднице дико холодно на картонке сидеть, а тело млеет от расплывающегося по нему спокойствия. — А я их, блять, уже ненавижу. Жмут пиздец, удивительно как я вообще ещё ходить могу. Намджун посмеивается. Не потому что смешно, а просто из-за принципов. Юнги любит когда смеются над его шутками, даже если это вовсе не шутки. — А я вот квартиру снимать начал, и уже дождаться не могу, когда она нахуй сгорит, — Намджуну даже руку к губам поднести не хочет. Сигарета всё тлеет, уже пальцы обжигает, но это так неважно, потому что гул в ушах такой грозный, и даже страшно становится по чуть-чуть. — Мог бы Тэ с Чонгуком позвать, они любят новоселья, — Юнги пару раз оборачивается, облокачивается на ту же трубу и выдыхает этот чёртов дым, а глаза слезятся. — Поверь, я то знаю. Тот погром мне ещё долго пришлось разгребать, — Намджун смешок пускает, щурится и улыбается, смотря куда-то в плечо блондину, стоявшего возле сатирических надписей с токсичными граффити. — Говорил же им — шмаль не курить у меня на хате, да и вообще мои квартиранты- — Ты просто социальная шлюха. Мог их выгнать и дело с концом, — Намджун чувствует как его нога немеет, а брови Юнги как-то странно свелись к носовой перегородке. Его эмоции сейчас не читаемые, а может даже очень явные. Намджуну просто холодно. — И остаться без веселья? — сигарета Юнги снова под его подошвой, составляя компанию какой-то жвачке прилипшей к его обуви. — Да никогда.       Подворотня — место, где друзья не злятся друг на друга за оскорбления, или же, место, где бьют друг другу морды и происходят самые жестокие убийства, место, где хорошие становятся плохими, где жизнь приостанавливается, время медленнее течёт, и маты выведенные на кирпиче такие правильные. Как влитой.       Юнги поднимает тему о политике. О том, что все они ссут нам на лица, а мы только и рады. О том, что даже самые кровавые убийства на улицах никогда не нарушат наш уют, о том, что наркотики Чимина настолько плачевные, что они не убьют Юнги даже если он этого сильно захочет. Ни с первого, ни со второго, ни с тридцатого раза. Но его тело и трясущиеся руки говорят об обратном. Намджуна не ебёт. Пусть хоть сдохнет в этой подворотне, пусть те же сраные политики его изобьют и плюнут в лицо, пусть новые смыслы людей, новые веяния — самолично добьют позеленевшего от злости и скептицизма дрыща. — Моя куртка — твоя куртка, не ломайся как баба, — Юнги накидывает на трясущегося от липкого холода Намджуна кожанку, одной рукой за плечо приобнимет и разрешает головой на него облокотиться. Тепло, уютно, располагает, Мин потихоньку запускает свои полуживые полумёртвые щупальца Намджуну под рёбра.       Когда Юнги не обдолбанный — он хороший. Прям самый настоящий бро из всяких там бредовых молодёжных сериальчиков. Может, его тоже смягчает и каким-то необъяснимым образом убаюкивает эта мрачная, созданная из бомжей, алкашей, и просто ебущихся подростков атмосфера. Она просто родная, хоть они и не могут сказать, что хотят здесь находиться круглосуточно. Подворотня давит, принимает, не светит уличными фонарями, не смеётся, не осуждает. Она есть, всегда была и будет. Готовая предложить своё плечо любому в неё входящему, любому, кто хоть капельку вошёл во вкус. Как Юнги сейчас, например. Намджун не уверен, что это место стало настолько родным только из-за Мина и его мерзлоты, обволакивающей даже через ту же потрескавшуюся куртку. Намджун вообще ничего сказать не может. Ему холодно, голодно и курить просто невозможно хочется. Но он потерпит. Потерпит ради романтического момента из сопливых мелодрам.       Юнги просто тоже в каком-то смысле его личная, отравляющая подворотня. Общение их было недолгое, неверное, лживое и с перерывами в несколько месяцев. Тяжело сказать даже, кто Мин для Намджуна. Друг или дальний знакомый, собутыльник или осуждающая каждого тварь. Но кто сказал, что и дом не смертоносная скатина со вкусно пахнущей едой и чем-то воняющий той же обсосанной подворотней? Только в теплоте и уюте. Разве что. Но Намджуна не ебёт. Если надо — и холод станет его домом. Юнги же стал.

Undercity