Несломленная

       — Дамла? , — первым делом поинтересовался Джошкунер Паша, прежде, чем впал в шокированное состояние. Ортолама-Валиде не знала, как быть. В голове вертелась и крутилась всякая всячина, чего можно придумать, чтобы ее возлюбленный не догадался о правде. Супруге Падишаха пришлось пойти на некоторые хитрости и манипуляции, чтобы отвести от себя подозрения. Госпожа раздвинула в стороны пальцы, которыми держала это роковое письмо, и бумажка легонько опустилась на стол, приняв форму свертка. — Госпожа, -произнес Джошкунер Паша. Дамла Султан обернулась к великому визирю, будто бы и ничего не было: с улыбкой, и в то же время вполне нейтральным выражением лица: — Здравствуй. А я вот пришла к тебе, чтобы расспросить, что там да как с этим делом про кораблекрушение, а также… — султанша уже хотела было завести речь о деле про самоубийство Чэллы, но была уверена, что навлечет сейчас этим на себя достаточно веские подозрения, и она поправилась, — ну да, про кораблекрушение. — Расскажу сейчас, — осторожно проговорил Джошкунер Паша, устремив свой взгляд на стол, — ты решила ознакомиться с моим рабочим местом? — Да, — весело отвечала Дамла Султан, тем самым все дальше и дальше «уходя» от разговора про письмо, которое она случайно увидела у первого визиря. — И что удалось интересного найти? , — спросил Джошкунер Паша, приближаясь к столу. — Например, изумрудные сережки, — застенчиво отвечала Дамла Султан. — Сережки, — усмехнулся Джошкунер Паша, — и только? И тут Дамла Султан сделала еле слышный глубокий-глубокий прерывистый вздох, так как в любой момент могла ожидать обвинения в свою сторону. — Я спрашиваю «сережки нашла и все»? , — повторил великий визирь, решив, что султанша не расслышала. Госпожа невинно помотала головой: — Ничего. — Ясно, — сказала Джошкунер Паша и присел на стул. Дамла Султан стояла рядышком и наблюдала за действиями мужчины, уже почти совсем приготовившаяся все объяснить своему тайному любовнику, если вдруг он на нее накричит или начнет подходить к вопросу издалека. — А вот эту вещь ты не удостоила своим вниманием? , — полюбопытствовал внезапно визирь, взяв с другого края стола заготовку для брошки на грудь. — Это что, брошь будет? , — догадалась госпожа. — Да. Спасибо мастерам в дворцовой мастерской, они помогли мне вот эту вещицу сконструировать, — вертя перед собой заготовку, объяснил Джошкунер Паша. И как же ему было сложно это делать. Опасения за то, что Дамла могла прочитать это страшное письмо, буквально выбили его из равновесия, ведь, хоть он даже и не заметил султаншу с ним в руке, зато он прекрасно помнит, что на сверток была надета стягивающая резинка. А сейчас ее там нет. И о чем это говорит?.. — Нет, я не видела ее, — говорит Дамла Султан. — Ты… забери, — проговорил Джошкунер Паша, протянув в руке шкатулочку с серьгами. — Я никогда не забуду, что ты делаешь для меня, — улыбнулась Дамла Султан, приняв подарок, — только бы Абдулла их не увидел. — А ты будешь приходить в них только ко мне, — развеял страхи возлюбленной Джошкунер Паша, в то время как развеялись и его собственные тревоги: он был удостоверен, что Дамла не успела прочитать письмо, иначе, решил Паша, ей было бы уже нехорошо. — Ну пойду я, — сказала султанша, лишь бы скорее покинуть это место, и не оставить шанса Джошкунеру обо всем догадаться. — Подожди, — сказал визирь, в то время когда супруга османского султана уже обернулась в сторону дверей с искривленными мышцами лица улыбкой. Джошкунер Паша нежно дотронулся до предплечья госпожи, и та посмотрела на его несколько худое лицо, на яркие скулы, на ухоженные брови и отращенные бакенбарды. Джошкунер Паша терпеливо дождался, пока мешкающий взгляд госпожи остановится на его глазах, и с любовью поцеловал женщину в губы. Дамла Султан была приятно удивлена, но тем не менее, ей пора уже уходить. Она даже вовсе забыла о том, что собиралась у него спросить насчет новостей о кораблекрушении, чем уж точно можно внушить недобрые эмоции Джошкунеру. Деревня Мехмета Эфенди. День постепенно идет к вечеру. Солнце все багровеет и багровеет, птицы голосят свои вечерние песни. Одним словом, природа радуется и цветет, а вот к Мехмету Эфенди и его приемной внучке Мадшии такие слова нельзя употребить. Скорее, здесь все наоборот. Лицо все никак не высыхает от, кажется, бесконечных слез, которые никак не заканчиваются ни у Мехмета эфенди, ни у Мадшии. Потеря Кумры Хатун жестоко сказалась на них обоих, ибо оба были душой и телом привязаны к столь доброй, отзывчивой, приятной и выручающей бабушке, как погибшая Кумра Хатун. Только сейчас Мехмет Эфенди убедился, что зря накричал днем на свою приемную внучку, а в жизни у него таких ситуаций было не пересчитать, когда приходилось извиняться за излишнюю грубость, чем старик и продолжает жить. Мехмет Эфенди сидел прямо на траве, облокотившись правой рукой назад, а Мадшия, поджав к себе поближе ноги, примкнула телом к дедушке, когда тот ее начал ласкать и жалеть. — Я тебя очень прошу, заклинаю прости меня, старую корягу, за то, как отнесся сегодня к тебе. Почему я вообще не смог удержаться, когда наступил такой страшный момент? Когда мы потеряли нашу Кумру… Мадшия беспечно заглатывала слезы и умиротворенно ответила дедушке: — Ты… ты не кори себя за это. Мне было прекрасно понятно, что ты тогда чувствовал в тот момент. Я… И тут речь девушки резко оборвалась, будто в ступор встала. — Мадшия? , — нахмурился Мехмет Эфенди, взглянув на внучку, разглядев у нее только верхнюю часть лба. — Дедушка, я не могу без бабушки теперь жить, — оказывается, девушке не позволила говорить дальше естественная боль, свежая кровоточащая рана, которая постоянно напоминает о себе, на что бы иное не направляла она мыслей. Мадшия заплакала. — Ну все, тише. Больше не надо плакать, — Мехмет Эфенди поцеловал девушку в переносицу, пощекотав ее щеки своей густой бородой, чем невольно заставил рассмеяться Мадшию. Слезы растворились в улыбке, а улыбка поглотила слезы, и не поймешь, что сейчас за состояние у страдающей девушки. — Вот и правильно, больше смейся, — похвалил внучку Мехмет Эфенди, глядя на заходящее солнце, тем самым стараясь успокоить себя и привести мысли в порядок. — Я все… — и она фыркнула носом, — за Ричарда волнуюсь. Уже поздно. Он наверняка либо поймал этих людей, либо сам умер… у-умер. — Вернется, — отрезал Мехмет Эфенди, хотя мог еще лишний раз раскритиковать поведение парня, но не стал, смог вовремя остановиться. А все потому, чтобы еще сильнее не ранить свою девочку. — Как мне теперь быть? Что меня дальше ждет? , — рассуждала Мадшия, отлипнув от тела дедушки, — ведь я, наивная, всю жизнь думала, когда была маленькой, что вы будете жить вечно. Знаешь, когда мне года четыре было, я думала, что, когда я уже постарею, то к тому времени вы с бабушкой будете выглядеть всего лишь вот так, как сейчас, а оказывается… нет. Я вообще не верила в скоропостижную старость, не понимала, что это такое. — Все будет хорошо, — Мехмет Эфенди обнял внучку, — пора идти в дом, холодеет. Да еще к похоронам завтра утрешним подготовиться надо. Может, еще и Агафью позовем. Не знаю… решим. Заходит солнце. Дворец Топкапы. В гареме протекает настоящее празднество: подвешенные на тоненьких колонках шелковистые шторы, начиная от оттенков коричневого, заканчивая оттенками синего, творчески перевязаны меж собой, прикрывая девушек и евнухов, играющих на музыкальных инструментах по обе стороны от условной середины общей спальни. Арфы, чанги и гитары гармонично сочетались в звучании с постукиванием бубнов и прочих ударных музыкальных инструментов. Восемь девушек посередине комнаты исполняли восточный танец живота. Все «цвело» и радовалось. На золотом усыпанной софе восседала баш-Валиде Гюльбахар Султан. Подле нее на мягких, приятных на ощупь подушках находились Дамла Султан, ее тринадцатилетний сын — шехзаде Сууд, а рядом — четырнадцатилетняя дочь Эла. Далее расположились дочь Гюльбахар Султан, то есть сестра султана Абдуллы — великолепная Гюльгюн Султан, покорившая своей аристократичной и утонченной внешностью не одного знатного бея или эфенди, в то время как верна она только своему мужу без колебаний — Эрдогану Паше. За госпожой следовали ее сын — султанзаде Назар, а также и возлюбленная его — Япрак Ханым. Поднос идет за подносом… и в каждом, кажется, все больше и все богаче еда. Для чего же все празднование, спрашивается? Для достойной встречи родственников султана и его влиятельной матушки. Тем временем в другой части дворца Джошкунер Паша вместе с пришедшим летописцем Ферхатом Эфенди ожидает аудиенции у султана Абдуллы. Эмоции, подобно стреле из лука, готовы впиться во что угодно, ибо настолько они массивны и значимы для самого Великого Визиря — Джошкунера Паши. Джошкунер Паша услыхал, как закрылись двери султанских покоев, и в конце коридорчика появился Эрдоган Паша — муж сестры Падишаха — Гюльгюн Султан. Взгляд визиря намеренно задержался на Великом визире, и Эрдоган Паша учтиво поклонился ему: — Паша Хазретлери. Мои поздравления. Наш султан доверил Вам и заняться затянувшимся расследованием самоубийства Чэллы-хатун, а также документами, которые как-то были связаны со сведениями о кораблекрушении. — Ну да, — моргнул Джошкунер. — Машалла, машалла, — заулыбался Эрдоган Паша, скрестив пальцы руки внизу, — удачи тебе в этом. Что еще сказать?.. Джошкунер Паша понял, что, кажется, пришло время показать свои «актерские данные»: он прислонил ладонь свободной руки к груди и сделал маленький поклон: — Благодарю вас, Эрдоган Паша. Если бы не ваши молитвы, не разобраться мне в деле с кораблекрушением, — и он показал мужчине кожаную папку. — Что ты имеешь в виду? Нашлись какие-то интересные сведения? , — удивился Эрдоган Паша. — Нашлись, — степенно отвечал Джошкунер Паша, весь так и сияющий от радости и благоговения, ниспосланного ему Всевышним, как он считал, — времени нет это с Вами, — визирь выделил интонацией это слово, причем нарочно, — это обсуждать. Сначала повелителю толком все объясню, а там дойду и до Вас. Только Эрдоган Паша открыл рот, как Великий Визирь посмел невольно перебить его: — Да не волнуйтесь вы. Весь дворец знает, что вы ночью глаз не сомкнете, если какое-нибудь событие пройдет мимо стороной. Но вот об этом вы узнаете в любом случае. Обещаю. Эрдоган Паша выстроил легкую наигранную гримасу на лице, а Джошкунер Паша с Ферхатом Эфенди, который не упускал из взора ни одного пронзительного взгляда двух пашей во время их беседы, отправились в комнату к султану Абдулле. «Не забыть бы записать это забавное щебетание», — проговорил про себя Ферхат Эфенди. Общая спальня. Девушки гарема расхаживают из угла в угол, одаривают всех, кого встретят по пути, божественными яствами, впрочем, как и хотела Гюльбахар Султан, готовясь к празднику. Она заранее дала распоряжение Севар Калфе, чтобы та сообщила Исмаилу-аге, а тот внушительно побеседовал со своим знакомым на рынке — Аббасом Эфенди о договоре с Заганосом Эфенди о закупке самых вкусных и отборных турецких пряностей со всей империи. Конечно, было совсем не просто найти одного, умело и искусно уговорить другого, чтобы никто не остался в проигрыше и не разорился, но это, как считает баш-Валиде Султан, стоило сегодняшних наслаждений. Дамла Султан воодушевленно мотает плавно головой из стороны в сторону, наслаждаясь воистину чудесной музыкой. Сегодня она надела ярко-красное платье с позолоченными пояском, ровно три жемчужных колье на шее, каждое из которых увеличивается в длине, на платье у женщины нацеплена брошь-эгрет. Накрученные по всей голове волосы были распущены и тем не менее гармонично смотрелись с общим внешним видом. — Мама. — Да, моя Эла. — А ты где сегодня днем была? , — спросила вдруг родная дочь свою мать. Услышав голоса, Гюльбахар Султан тут же устремила свой надменный, словно каменный взгляд, на невестку, хотя вся она еще была и продолжала быть поглощенной в атмосферу праздника. — А что произошло, собственно? В хаммам ходила, — солгала Дамла Султан. — Правда? , — уточнила четырнадцатилетняя султанша, по виду которой ей дашь шестнадцать лет, не меньше. Дамла Султан растянула в стороны губы, тем самым чуть улыбнувшись: — А почему ты спрашиваешь? — Потому что служанки твоих покоев говорят совсем другое, — заявила девочка. Дамла перевела невообразимый взгляд на дочь, хотя этот взгляд и оставался все похожим на материнский, но был он какой-то колеблющийся. Гюльбахар Султан все продолжала, ввиду уже ничем не обузданного ею любопытства, — наблюдать за ними. — Это что, допрос? , — c несколько увеселенными выражением лица спросила дочь Дамла Султан, — и что же тебе такое говорили эти служанки? Ну, скажи мне, Эла. — Что ты пошла к коридору, где покои Джошкунера Паши располагаются, — как ножом по руке ударила, сказала Эла Султан. Гюльбахар Султан учащенно заморгала, уже не слыша громкой праздничной музыки, а заостренная только на подозрительной беседе своей невестки и внучки. Тут к ней подходит Севар Калфа, которая до сей секунды смиренно стояла у дверей открытой общей спальни, наблюдая за процессом празднества, впрочем, как и другие слуги. — Моя госпожа, — наклонившись к баш-Валиде Гюльбахар Султан, довольно громко произнесла женщина, чтобы ее можно было расслышать. — Не сейчас, Севар, — жест вытянутой руки со сведенными пальцами султанши дал Севар Калфе все понять без лишних объяснений, и она отошла с поклоном. — Здравствуйте, повелитель, — поклонился Джошкунер Паша, получив добро на вход в покои. Султан Абдулла в знак приветствия моргнул. — Султан Абдулла Хан Хазретлери, — низко-низко поклонился, будучи уже в годах, Ферхат Эфенди, склонив вместе с головой и туловище. — Здравствуйте, достопочтенный Ферхат Эфенди, — с неподкупной улыбкой встретил местного летописца государь Османской империи, — много наслышан о ваших успехах в своем деле. Иной раз, как муха перелетела Золотой Рог, Босфор и добралась до нашего дворца, и то можно прочесть в твоих записях. — Я польщен, мой султан, — радостно отвечал мужчина. Тут Абдулла посмотрел на Великого Визиря все с тем же выражением лица: — Что там у вас получилось, Джошкунер Паша? Неужели мы, наконец, сможем найти разгадку того мистического случая, когда корабль был захвачен пиратами и потоплен? Открылась, наконец, завеса тайны? — У-у! , — поднял кверху руку Ферхат Эфенди, — еще как открылась! Без помощи Аллаха и Джошкунера Паши мне бы не удалось отыскать эти ценнейшие записи, — и летописец протянул изжелта-коричневые листки бумаги султану; тот их взял. На этих измызганных и запачканных листовках иной раз и не разберешь, что написано: буквы расплылись, текст воспринять уже довольно сложно, но ради такого дела можно и напрячься. — Повелитель, вы позволите?.., — Ферхат Эфенди протянул руку к столику, находившемуся в углу опочивальни. — А, ну конечно, — согласился султан Абдулла и все трое подошли к столу, чтобы было удобнее работать с бумагами. — Вот, государь, смотрите, — начал объяснять все по порядку летописец, когда он и визирь подошли к столу и разложили все, — мне удалось сопоставить то самое последнее предложение в тех бумагах, которые в первый раз нашел во дворцовом саду на каменной тропинке Паша Хазретлери с записями, который отыскал я. Ох, и потрудиться же пришлось. — Если информация бесспорно будет ценной, то ты в любом случае получишь щедрое вознаграждение, — султан Абдулла дружески стукнул Ферхата Эфенди по плечу, надеясь, что именно так и будет. — Повелитель, а ведь не зря эта листовка оборвалась на этом месте, потому что это место самое интересное! , — совсем заинтриговал Падишаха мужчина. — О чем это ты? , — не понял Абдулла Ферхата Эфенди, а потом перевел вопросительный взгляд на Джошкунера Пашу, но тот исподлобья улыбался, словно уже знал о чем-то хорошем. — Не тяни, рассказывай! , — повелел Абдулла, но при этом находясь не в гневе, а заинтересованности, которая и вызвала кучу эмоций и повышенный тембр голос. Ферхат Эфенди и говорит: — Этот мужчина, о котором на самой последней странице первого документа говорится, он… понимаете ли… — тут летописец замялся и, чтобы проще было обо всем рассказать, и точнее, он взялся за потрепанный лист бумаги и зачитал: «Мужчине было довольно много лет. Услышав плачь ребенка, он придержал свой посох, справился о том, есть кто или нет рядом никого, а потом прямиком направился в сторону плача. Когда преодолел он эти густые заросли, эти пропахшие болотной тиной травянистые растения, испачканные густой коричневой смесью, то его удивлению не было предела: девочка, беззащитно карабкающаяся на поверхности земли, громко плакала и звала на помощь. Старик взял ребенка на руки, стал укачивать малышку, чтобы она перестала плакать и успокоилась. Ее темные маленькие волосы были прилеплены к голове, так как бедняжка вся продрогла из-за дождей и нелетной погоды… Тут старик обратил свой взор на потопающий корабль, на страшные развалины, на порванную мачту, на такие ценные богатства, возврат которых был невозможен… «И почему только Бог пошел на такое? Кому ж теперь это все?», — поразмыслил старик, а потом обратился к потихоньку умолкающей девчушке, став спрашивать у нее, как бы обращаясь к себе, о родителях, близких родственниках и тому подобное…» — Ну вот и все, повелитель, — сказал Ферхат Эфенди, смочив слюной полость рта, ибо он уже устал это читать, — остальных сведений не найдено. Да мне кажется, что они не затерялись, а их просто нету. Старик, наверное, отправился в какое-нибудь теплое убежище или себе в дом, чтобы приютить малышку. Но это первый документ, — заметил летописец, а второй из них напрямую посвящен кораблекрушению. — Стоп! , — жестом руки Абдулла приказал замолчать Ферхату Эфенди. Переполнение эмоций не дало им нормально продолжать свою речь. Его рот постоянно то открывался, то закрывался, то открывался, то закрывался, не в силах вымолвить ни слова нормально. — Повелитель, все нормально? , — забеспокоился Джошкунер Паша. — Да, — отвечал султан Абдулла. Да причем у него такое выражение лица было, что, казалось, он сейчас прямо здесь и заплачет, не иначе, то ли от счастья, то ли от какого-то разочарования. Он решил высказать свои мысли по этому поводу: — Моя дочь… моя пропавшая дочь ровно семнадцать лет назад! , — сначала еле слышно, а после перешел на крик султан Абдулла; он подошел к Джошкунеру Паше и схватил его за руки: — Джошкунер, ты слышишь? Это же моя дочь, которая была похищена этими пиратами! Моя пропавшая дочь… нет, не верю… — Повелитель, но откуда у вас такая убежденность? — На этом самом корабле была увезена пиратами и другими разбойниками моя новорожденная дочь. Ах, если бы ее тогда с моей женой Дамлой Султан хоть как-нибудь нарекли, даже звать ее никак! Но кто еще мог быть? Конечно, это она! И волосы такие же у нее были, такие коротенькие, такие… — тут Абдулла поднял кверху голову, чтобы не расплакаться перед другими мужчинами. — Повелитель, я думаю, вы правы, потому что все указывает как раз на это, — согласился Джошкунер Паша, но его ощущения по этому чувству были смежные. — Ферхат Эфенди, ступайте пока к себе. Вы и представить себе не можете, как помогли мне, — отпустил летописца Падишах, и тот вышел, оставив все материалы на султанском столе. — Повелитель, извините, что мне придется отвлечь вас от… — и Джошкунер Паша застрял, не зная, каким бы словом описать сиюминутное состояние Падишаха. — Что ты хотел, Паша? , — спросил Абдулла, — слушаю. Мне не помешало бы сейчас отвлечься. Может, я себе это все только придумываю, и моя дочь… все-таки… не выжила. — Вы не думайте сейчас о плохом. Мы обязательно с вами разберемся в этом деле. А я, наконец, разобрался в деле с Чэллой-хатун, — сказал Джошкунер Паша. — Да неужели? , — даже не поверил Абдулла: вот уж насколько сильно засела эта темная история у всех в голове, — и кто же сподвиг ее на то, что она наложила себя руки? — В том-то и суть, повелитель! Она не с собой покончила, а ее убили. Ей горло перерезали, а не она себе! , — заявил, будто и впрямь говорит правду, Великий визирь. — Что?.. Гюльбахар Султан надоела праздничная суета, и она жестом руки велела Исмаилу-аге прекратить все это. Самый жесткий и строгий ага в гареме захлопал в ладони и закричал: — Девушки, все, достаточно! У Валиде Султан голова разболелась! Прекращайте-ка все это! Хоп-хоп! Быстрее! Убирайте все на свои места. Приведите вместе с калфами всю общую спальню в порядок! Приду — проверю! Не прошло и половины минуты, как середина общего зала уже была «расчищена» от девушек: все разошлись, начали суетиться, наводя порядок. Вместе с величественной баш-Валиде Гюльбахар Султан встали и все остальные представители династии. — Севар-калфа, — мать султана обратилась к гаремной калфе, — ты что-то хотела сказать мне? — Правда? , — запамятовала женщина, потупившись, — а, нет. Я просто хотела узнать, не нужно ли вам чего. Гюльбахар Султан мотнула головой, мол, понятно, и быстро удалилась из общей спальни. — Странная какая-то, правда? , — поинтересовалась Дамла Султан у Гюльгюн Султан, потому что совестно было именно Дамле: мало ли, вдруг госпожа услышала их разговор с дочерью, и восприняла его, как всегда бывает в гареме, нестандартно. — Странная? , — Гюльгюн Султан обратила свой пронзительный, обворожительный взгляд на жену султану, так и стрельнув в не менее влиятельную женщину ярким макияжем и красотой лица. Дамла Султан, и та позавидует ее женской красоте и привлекательности, а главное — неподступности, ибо она никогда не изменит Эрдогану Паше. — Госпожа, вам это показалось, — отрезала Гюльгюн Султан, так как готова защищать свою мать в любых обстоятельствах, и они с султанзаде Назаром и Япрак Ханым удалились. В комнате остались только Дамла Султан, ее дочь — Эла Султан, сын — шехзаде Явуз, которого госпожа отпустила, а также болтающие и суетящиеся девушки. — Чего ты болтаешь, что не попадя? , — взбесилась Дамла Султан, подкинув рукой родной дочери в бок, — зачем болтаешь всякий вздор? — Мама, а что такого, что я сказала про твой визит к Джошкунеру Паше? Что? , — искренне не понимала Эла Султан всей серьезности и несуразности своего поступка. — Идем! , — решительно заявила ортолама-Валиде Дамла Султан и с дочерью направилась к себе. Покои султана Абдуллы. — Не может быть… — не вообразил Падишах, — так нас все это время обманывали, что произошло самоубийство? И кто же совершил злодеяние? — Одна из… тех девушек… — визирь постоянно тормозил, ибо ему неловко и даже совестно было говорить откровенную чушь, — которая случайным образом видела, как уносят тело Чэллы. Так это все чепуха, ложные слухи, чтобы лишних склок в гареме не устраивать. — Кто и за что убил Чэллу? , — спросил Абдулла, стоя подле Джошкунера Паши. — Ида-хатун, — отвечал Паша. — Ида-хатун… — прошептал Абдулла, переосмысливая имя, и вспоминая, не слышал ли он где-нибудь о нем еще что-то. — Ида-хатун солгала Севар-калфе, будто бы она стала случайной свидетельницей. Она убийца и есть. — Но откуда такая уверенность? Говори, — требовал вразумительного ответа Падишах. — Мне эта девушка показалась подозрительной, я вам скажу. Сразу не понравилась. Отталкивала она меня… — старался как можно искуснее врать Джошкунер Паша, — а когда я ее надавил на недавнем допросе, то она как соловей запела, — со слащавой улыбкой произнес Джошкунер, — вина девушки установлена, и она наказана.

Флэшбэк

Перепуганную Иду-хатун разбудили двое стражников, работающих непосредственно на Джошкунера Пашу, и вывели ее из общей спальни в один из самых мрачных коридоров дворца. Девушка даже сначала не поняла, где она находится. — Что вы от меня хотите? Я прошу вас, отпустите меня. Я… я заплачу, — захлебываясь слезами, читала мольбы неповинная девушка. — Да кому сдались твои никчемные гроши? , — суровым басом спросил стражник, — ты понесешь наказание, хатун. — Да что я сделала вам, о, Аллах?! — Не нам. А Чэлле-хатун! , — заявил второй стражник. — Что? , — поднялась с припущенного положения в стоячее Ида-хатун, стерев с лица слезы. Она была изумлена. А стражники лишь «ядовито» помотали вверх-вниз головами с ехидными улыбками. — Вы нагло лжете, — грубым голосом сказала Ида-хатун, прижавшись к стене, — Чэлла перерезала себе горло. Ее никто не убивал. Есть некто, кто бедняжке постоянно угрожал, та не вынесла, и не смогла больше жить в вечном страхе. Вы разве не слышали об этом? Да кто вас послал сюда?! — Бабке моей наплетешь это! , — сказал обладатель грубого голоса. Тут второй стражник подал ему кивком головы знак, и они, заранее спланировав ход действий, схватили беззащитную Иду-хатун за обе руки, и принялись на шею затягивать веревку. — Отпустите меня! Что вы творите? Помогите! Помогите мне кто-нибудь! , — надрывая голос, с колкостями в сердце, прокричала девушка, но толстые каменные плиты заглушили ее вопли. Веревка была уже натянута. Передавив шею, и заблокировав доступ воздуха в мозг, девушке стало совсем плохо, а через несколько секунд она упала на пол замертво. Тем временем за этим процессом из-за стены тайком наблюдал Джошкунер Паша, чтобы его не обманули. — Ужас… — пробурчал султан Абдулла. — И не говорите, — поддакнул Джошкунер Паша. — Слава Аллаху, преступник найден. Это уже что-то. Значит, как я понимаю, все неурядицы были из-за того кольца? — Именно так, мой султан. Они, видимо, перессорились между собой, и все дошло до вот этого… — без зазрения совести, стоял и нагло врал в глаза Падишаху его великий визирь.