— Эсен Ли мертва. Пост Старшего Советника Королевства официально занимает Его Святейшество — Глава Эдема, — вдовствующая королева не сдерживает своего злорадства и в тот же день, когда распространяется весть о смерти Эсен, назначает срочное собрание Совета.
К утру армия Эдема в полном составе во главе с Элурионом, по правую руку которого идёт Главнокомандующий, прибывают в столицу. Лица от снующего везде народа не прячут.
Черными волнами ряды солдат Эдема расходятся по городу, и не осталось ни одного места, где можно было спрятаться от них. Каждый метр, каждая улочка и каждый дом теперь под контролем Эдема находятся. А во главе победного шествия, под защитой короны, по трупам побежденных, Его Святейшество идет. Кровь врагов из чаши серебряной испивает, наслаждается победой долгожданной.
В тронном зале Элурион укрепление своей власти чувствует, каждого члена Совета преклониться пред ним заставляет. На трон жадно смотрит. Пустой трон, на который глупый мальчишка, сын Королевы, сесть от страха боится. Тэхён из своих покоев не выходит ни в момент прибытия армии, ни к началу Совета. О смерти Эсен узнает от служанок, которые под дверью перешептывались. И ему бы вздохнуть полной грудью, ведь ведьма умерла. В земле гниет та, которая душу заставляла содрогаться и нутро наружу выворачивала. Но Тэхён не радуется. Наследный принц, кажется, совсем забыл, как можно испытывать что-то кроме страха. Он теперь своей тени пугается, только и ждет, когда смерть за ним придет. А после новостей о смерти Советницы понимает, что погибель не просто близко, она уже в спину огнем дышит, врата Ада распахивает и Тэхена в свои объятия зовет.
— Что вы забыли у покоев короля? —Техен слышит этот голос. Единственный голос, из-за которого он еще с ума не сошел. Чонгук у его покоев и днем, и ночью стоит, своего поста не покидает. И наследник понимает, что только благодаря этому он, возможно, еще жив. Благодаря верному цепному псу он хотя бы на мгновение в сон погрузиться может. Страхи свои оставить и дрожь в теле унять.
— Чонгук… — голос Тэхёна сиплый, на старческий похож. Ему порой кажется, что вместо связок, что голос контролируют, у него там только песок. Сплошная пустыня безжизненная. И голос его — это отголоски ветра, что эти пески переносит.
— Ваше Величество, Вы звали? — Чонгук даже на смертном одре у Тэхёна от клятв не отойдет, формальных обращений не бросит. Будет до конца ему верен, потому что обещал не только себе и покойному королю, но и тому, о ком сердце ноет в груди постоянно.
— От моего Величества только титул и остался, а ты все продолжаешь так меня звать.
— Не говорите так. Вы правитель этих земель. И ничто этого не изменит.
— Только моя смерть, — Техен натягивает на себя шерстяное одеяло, но оно его совсем не греет. Невозможно от холода, что изнутри пожирает, согреться. От него только один путь — в могилу, — Я соболезную тебе, Чонгук. Знаю, говорить я это не в праве. Отношения со Старшей Советницей у нас давно разладились. Но я помню те времена, когда…
— О чем Вы говорите? — Тэхен видит, как руки Чонгука дрожать начинают, и к нему не сразу приходит осознание того, что он только что сделал. Наследник стал вестником смерти для того, кого другом своим самым близким считал. Тэхен от страха замирает, видя, как лицо Чонгука от боли кривится, как плечи понуро опускаются.
— Чонгук, прости, ради Создателя, прости меня! Я не хотел! — Тэхен сам не понимает, откуда сила в его ногах появилась, что позволила до Чонгука так быстро добежать. Он перед ним на коленях стоит, за рубашку пальцами цепляется и с крика на шепот жалобный переходит, — Прости меня… Я правда не знал. Я думал, тебе уже доложили.
— Встаньте, Ваше Величество, — Чонгук руку принцу подает, чувствует, какое лёгкое у него тело. Техен в последние дни не ест совсем ничего. Сам себя губит, — Вам не за что извиняться.
— Но… Вы же были так близки с ней? Я не хотел становится тем, кто тебе эту весть принесет.
— Не ближе, чем все остальные, — Чонгук эти слова произносит и сам себя готов заживо за них сжечь. Язык свой поганый вырвать за то, что даже после смерти сестры признать родство с ней не может. Обещал никогда не делать этого. Обещал, что в могилу эту тайну унесет. Еще одну тайну, — Она была замечательным человеком. И мне жаль, что она покинула этот мир так рано.
У Чонгука в легких кислород заканчивается. На замену воздуху приходит обжигающий каждую частицу тела яд. Сердце точно из груди норовит выскочить и разорваться от боли, что по голове бьет сильнее любого молота. Чонгук не верит, просто не может поверить в то, что Эсен его оставила. Она брата защищала всегда, а он допустил оплошность и не помог, когда сестра нуждалась в помощи больше всего.
У Чонгука настоящий ад внутри разгорается, ни с чем не сравнимую боль внутри глушит. Сейчас бы от горя и страха к ногам сестры упасть, взмолить о помощи, о том, чтобы не оставляла никогда и рядом руку на плече держала. Поддерживала незримо. К Чонгуку приходит осознание того, что родных рук больше не поцелует, любимых черт, которых из тысячи узнает, не увидит. Там, где была память о каждой частице Эсен, теперь дыра — черная и кровоточащая. Такую не заштопаешь и зельями Намджуна не уберешь. Теперь у Чонгука в груди пустота зияет. Чимин трещину в обороне оставил, а Эсен крепость своей смертью взяла.
— Ее убили?
— Возможно. Я слышал только о смерти. Лиён должна знать больше, она ведь все про Советницу знает, — Чонгук Тэхёна на кровать обратно укладывает, а чувство такое, будто в землю к сестре ложится.
— Позволите удалиться на некоторое время?
— Хочешь узнать, что с ней сделали?
— Да, — Чонгук уже знает. Ему не нужны свидетели и доказательства. Он знает, кто его лишил всей семьи. И кто кровью будет харкать на землю столицы от его меча, — Позволите?
— Вернись до наступления ночи. Я спать без тебя не смогу.
— Слушаюсь, Ваше Величество.
Чонгук последние крупицы самообладания теряет после того, как дверь в покои Тэхёна со скрипом закрывается. У стражника перед глазами пелена такая, что любую попытку сознания пробиться на корню рубит. Наступает яростью на инстинкт самосохранения и хребет ему ломает. Чонгук по коридорам зверем раненым несется. А раненый хищник здорового опаснее, злее и в глотку каждому, кто на пути встанет, наровит вцепится.
Но сейчас ему не нужны все, ему нужен один. Тот, который за головой его сестры с самого начала охотился. Чонгуку не нужны подтверждения его вины, он ее кожей чувствует. Сорняками все тело обвивает и шипами в каждый участок тела педантично впивается. Зверь свою добычу видит. И плевать на долг и честь. Плевать на то, что Главнокомандующий безоружен и в отцеплении стражников стоит. Плевать. Чонгук прорвется. Ублюдка эдемовского на колени поставит и заставит скулить, просить о смерти. Смерть будет для Главнокомандующего сладкой истомой, до которой он дотянется только тогда, когда Чонгук ему это разрешит.
— Чонгук! — голос, словно за стеклом, до сознания стражника не доходит. Его сознание все еще с переломанными костями под ненавистью лежит и даже не пытается встать.
— Это ты, ублюдок! Ты ее убил! — Чонгук к мечу тянется, из ножен достает. Видит прекрасно, что рядом с Юнги еще пять солдат. И не с таким количеством Чонгуку сражаться прежде приходилось, — Ты ей на том свете расскажешь, как я за нее отомстил, выродок эдемовский!
Меч Чонгука от солнечных лучей блестит. Красным светом закатного солнца заливается, словно уже кровью поглощенный. В плоть чужую острием входит плавно и легко, словно по маслу лезвие проходит.
— Пре… Прекрати, Чонгук, — Стражник был прав. Кровью харкать будут на землю столицы его мечом пораженные. Но сейчас на руках его Лиён висит. Ненависть Чонгука в себя принимает, и головой в твердое плечо упирается, тяжело дыша, — Приди в себя. Они убьют тебя.
Чонгук из служанки сестры меч не вытаскивает, наконец, начинает понимать, что сделал. Сознание в помутневшем рассудке воскресает, с глаз пелену резким движением сдергивает. У Чонгука картина перед глазами восстанавливается. Лиён снова кашляет и на руках Чонгука слабеет. Вытаскивать меч нельзя, пусть лезвие и вошло, но открытая рана сейчас куда опаснее. Чонгук на Лиён смотрит, а у той нет ни одной слезинки в глазу, словно не чувствует ничего, и лезвие для нее внутри, словно пером по коже пройтись.
— Я могу в эту же секунду отрубить тебе голову, Чон Чонгук, — наконец, Юнги голос подает. Он все это время руку с оружия не убирал. Точно был готов вспыльчивого идиота на тот свет отправить. Пусть и знает, за что ненависть в его глазах волнами метровыми его покрывает. Пусть каждой мыслью своей его оправдывает. Юнги бы за сестру тоже на любого врага с войной пошел. Неважно, насколько враг силен, — Ты шел с оружием на Главнокомандующего Эдема, мальчишка.
— Ты недостоин этого звания! Убийца!
— Чонгук… Пожалуйста, не нужно, — Лиён из себя меч вытаскивает и бросает на мраморный пол, который в ту же секунду каплями бардовыми покрывается, — Отведи меня к Намджуну.
— Сейчас ты безоружный ребенок для меня, — Юнги в ножны меч прячет и своим людям приказывает отступить. А внутри всех богов просит, чтобы этот мальчишка сейчас глупостей не натворил, чтобы голыми руками на него не полез. Потому что для Чонгука — это верная смерть, — Отведи служанку в лазарет. И если ты жаждешь мести за предательницу, вызови меня на дуэль, как подобает служащему королевского войска. Или ты забыл, что значит служить короне?
— Об этом забывает только Эдем, —Чонгука холодный взгляд Главнокомандующего на куски раздирает, так что кровь закипает с еще большей скоростью. Но Лиён снова тянет внимание на себя, помогая зверя внутри Чонгука в цепи заковать. Солдат поднимает ее на руки и быстрым шагом направляется в библиотеку.
— Зачем ты это сделала? Я бы убил его, — злобно цедит парень, скрипя зубами.
— Ты бы убил себя, а этого твоя сестра мне бы никогда не простила.
— Она уже больше никого и никогда не простит из-за этого ублюдка.
— Ты ошибаешься, — Лиён прижимает руку к кровоточащей ране и сильно съеживается от режущей боли, — Быстрее к Намджуну. Я так долго не протяну. Там и поговорим.
Чонгук вопросов больше не задает, только дышит чаще и шаг ускоряет. В библиотеку врывается с таким грохотом, что Сокджин чуть было с коляски не упал на пол. Намджун ситуацию за секунды считывает и в свой кабинет быстрее пули летит. И снова эти колбы и жидкости непонятные, которые Намджун заставляет Лиён пить. Она на железном столе ерзает, руки в кровь о кожаные ремни сдирает в момент, когда Намджун иглой по рваной ране проходится. Чонгук вспоминает, как библиотекарь и его здесь откачивал. Воспоминания болезненные тело сковывают.
— Чего встал? Держи ее, — голос Намджуна из транса выводит и заставляет силы в руках собрать. Чонгук всем телом наваливается на Лиён, пока Ким ей черную жидкость на рану выливает. От этих действий служанку трясти начинает так, что даже Чонгукку ее держать сложно. Но затихает все через минуту, когда Лиён на столе отключается, куклой безвольной на металле продолжая лежать, — Это ты ее?
— В Мин Юнги целился.
— Прицел сбит?
— Она под руку влезла, глупая.
— Глупец тут только один, — Намджун закуривает самокрутку и рукава на рубашке до локтевого сгиба сворачивает, — Опять твоя импульсивность чуть не стоила нам жизни хорошего человека.
— Ты меня будешь обвинять в том, что я за смерть сестры отомстить хотел?!
— За то, что опять поставил свои желание выше обязанностей — да, —библиотекарь обходит Лиён и аккуратно пальцами по уже затянувшейся ране проводит. Долго и вкрадчиво на Чонгука смотрит, а после, дым ему в лицо выдыхая, произносит, — Я вот все понять не могу, у вас с Эсен кровь одна, но бережет ее только она. По какой причине, ты — маленький, беснующийся, вечно себе на уме мальчика позволяешь себе так спокойно и безответственно существовать, пока твоя сестра одна против всего гребанного королевства устоять пытается?
— Закрой свой рот, Ким Намджун! — Чонгук срывается и хватает за грудки библиотекаря, — Ты ничего не знаешь обо мне! Ничего не знаешь о моей семье и Эсен!
— И снова ты подтверждаешь мои слова, — выражение лица Намджуна не выдает ни единой эмоции. Он продолжает дымить в лицо Чонгука, —Отпусти меня.
— А то что?
— А то к своей сестре ты поедешь по частям, — Чонгука ток пробивает, и руки за секунду ватными становятся, — Дошло, наконец.
— Эсен не мертва?
— Была бы мертва, стала бы Лиён своей жизнь ради тебя, мальчишки, рисковать? — Чонгуку кажется, что он с ума сошел. Потому что слышит он то, что больше всего в жизни слышать хочет. О чем мог только у Создателя просить, но ожидать не мог.
— Но… Мне сказали, что она мертва…
— И ты решил всему Эдему войну в одиночку объявить? Ты совсем рехнулся? — Намджун мальчишку никогда всерьез не воспринимал, но относился к нему с терпимостью, потому что он брат Советницы. А значит, и для Намджуна должен быть важным человеком. Но беспросветная глупость и безответственность этого парня доводила Намджуна до ядерной ярости, — Когда же до тебя уже дойдет, что твоя жизнь не только тебе принадлежит! Когда ты, наконец, своим мелким мозгом поймешь, что сестре своей ты сам палки в колеса вставляешь! Она тебя всю жизнь от лап смерти спасает, а ты все лезешь и лезешь, куда тебя не просят! Все доказать что-то пытаешься!
— Я не хотел… — голос у ребенка срывается, и Намджун осознает, что перегнул палку.
— Ты всегда не хочешь, — библиотекарь кладет свою руку на плечо Чонгуку и несильно сжимает, — Эсен жива. И благодари Лиён, что и ты сейчас жив. А теперь приди в себя и начни мыслить, как взрослый человек, которым ты и являешься. Сейчас не время для твоих эмоций.
— Дай мне несколько минут.
— У тебя времени до рассвета, а потом игры кончатся, Чонгук. Советую приготовиться.
***
— Савон, я принес немного воды и дров, на улице холодает.
— Так зачем ты вышел тогда на улицу в одной рубашке? Давно не болел, мальчик мой.
— Савон, не беспокойтесь за меня, я крепче, чем выгляжу, — светловолосый парень невесомо целует пожилую даму в макушку и направляется к огню, чтобы закинуть дрова, — Тем более, колодец от дома не далеко.
— Знаю я, какой ты крепкий, я тебя выхаживала столько дней не для того, чтобы ты у меня от воспаления легких помер.
Юноша небольшого роста проходит на кухню, где уже стоит горячая похлебка из редьки. Он никогда не любил редьку, но здесь она считается деликатесом. На окраинах в небольших поселения каждый продукт съестным является. Тут не до выбора. Парнишка садится напротив старушки и принимается за еду, с аппетитом глотая содержимое каждой ложки.
— А раньше от бульона с редькой кривился. Говорила же: есть захочешь и не такое проглотишь, — старушка тихо смеется, перебирая в руках пряжу и медленно поворачивается к стене, — Помню, когда ты только появился зайцев освежевать боялся, а сейчас можешь сразу троих за вечер. Муж из тебя хороший получится.
— Под Вашим-то присмотром я чему угодно научусь, — парень мило улыбается полноватой хозяйке дома с узенькими глазками и направляет взгляд в тарелку.
По дому раздается тихое эхо от стука в дверь, и парнишка, по привычке, уходит в соседнюю команту. Тарелку с собой забирает. Хозяйке лишние проблемы от его пребывания здесь не нужны, себя-то с этой данью еле прокармливает, а если кто прознает, что она еще один рот приютила, так совсем померу пойдет.
— Доброго вечера, что вас привело в столь поздний час? — ответа юноша не слышит, но ему кажется, что за стеной не происходит ничего такого, что переживать бы заставило.
Он аккуратно присаживается на свой матрас и выпивает из чашки оставшийся бульон. Проходит несколько минут до того, как старушка говорит, что парнишке ничего не угрожает, и он выходить спокойно из комнаты может. Светловолосый делает несколько неуверенных шагов и видит, что спиной к нему женщина сидит, на голове ее капюшон темного цвета, что от плаща отходит.
— Мальчик мой, не было у меня возможности познакомить Вас, подойди, — парнишка, опустив голову, тарелку на каминную полку ставит и к старушке подходит, — Ты на охоте по утрам бываешь, когда эта милая женщина нам овощи приносит. Ее следовало бы не только мне поблагодарить.
— Здравствуйте, спасибо, что… — парень спину выпрямляет из поклона слишком быстро, и старая рана у позвоночника от резких движений дергается неприятно. У него глаза слезами наливаются, и кажется, будто он спит сейчас и понять не может, кошмар ли ему снится или это самый блаженный сон, который он мог только вообразить, — Эсен…
— Не может быть, — Эсен с головы капюшон снимает и на паренька смотрит пристально, даже моргнуть не может. Боится того, что он снова исчезнет, снова в мираж превратится, — Не может быть. Ты умер. Тебя ведь стражники Эдема… Как?
— Эсен, — парень срывается и Советницу в охапку сгребает. Жмется к ней и руками прочувствовать пытается. Как к самому родному, давно утерянному, но вновь приобретенному. Он ее обнимает крепче, чем физически может себе позволить, но ему все кажется, что и этого недостаточно, чтобы показать, насколько сильно скучал он по ней, — Эсен, это правда ты. Эсен…
— Мой Чимин-и… — она его руками в ответ притягивает, и только в этот момент старший наследник, наконец, чувствует, что это не сон. Он чувствует, что после стольких месяцев забвения руки Эсен его к жизни вернули.
— Мой маленький принц…
