Что у нас осталось

Я ехал в полицейской машине в полном молчании и спокойствии, даже не стараясь вырваться, под звук довольно раздражающего, едва слышного радио. Ну вот и всё. Как только надежда на то, что мы справимся поселилась у меня в сердце, его безжалостно вырезали самым тупым ножом, чтобы причинить как можно больше боли. Самое обидное то, что у нас могло всё получиться. Я доверился Луи, он поверил мне, мне даже выпал город, который мог стать возможностью для нас обоих, но это всё у меня просто отобрали. Был ли смысл что-то отрицать в полицейском участке? Не думаю. Я помню, как впервые увидел Луи в коридоре школы. Он тогда только переехал в Лондон, сразу после своего Отбора. Я не мог перестать думать о нём часами, днями, неделями. Он просто не вылетал из моей головы, а каждый раз, когда он одобрительно улыбался или смеялся, по телу проходили мурашки, и я был опечален тем, что это жест предназначался не мне. Тогда я ещё не подозревал, что это за чувство, и что я вообще могу чувствовать. Любовь всегда казалась такой недосягаемой, глупой и, главное, запретной вещью. Тогда она находилась совсем далеко, но уже знала, что ей предстоит поселиться в моём сердце так, как Луи засел в моей голове буквально сразу же, как я его увидел. Я помню, как впервые оказался в кабинете Луи, когда ударил Зейна. Тогда я назвал его «мистер Томлинсон», даже не подозревая о том, что спустя время буду спать в его кровати, чувствуя теплоту его обнаженного тела рядом со своим. Тогда я удивился, что он знал моё имя, хотя мы даже не пересекались до этого. Я не придал этому значения в тот момент, но это много значило для меня сейчас. Я уже знал, что умру, но хотел увидеть Луи ещё хоть раз. Хотя бы взглянуть на него. Он не заслуживает всего этого. Я, может быть, но он - нет. Я помню , как он спросил: «Ты же не испытываешь чувство любви, Гарри?», прожигая меня взглядом. Мой ответ был отрицательным, хоть дрожь в голосе наверняка выдавала меня. Думаю, ещё тогда он знал, что я влюблён в него. Он узнал это даже раньше, чем я сам. Я помню, как Луи не один раз просил меня быть осторожным, когда я появлялся после этого, чтобы якобы «посмотреть рану», которая была незначительным ушибом, но после он сам поддался неосторожности. Любовь также сильно искушает, как и его губы. Я помню, как нелепо себя чувствовал, когда Луи взял инициативу в наших зарождающихся отношениях в свои руки и просто застал меня врасплох, пригласив на свидание. Тогда я был просто напуганным мальчишкой, но сейчас встречи с ним казались обычным делом. Наверное поэтому мы и попались. Неосторожность. Я помню все свои сны. Каждый, отчетливо, до мелочей. Они заставляли меня страдать не меньше, чем запреты системы, но каждый раз, посыпаясь в объятиях Луи, я был готов терпеть их, лишь бы потом я мог удостовериться в том, что он рядом. Я помню, как оттолкнул Луи, как не хотел его видеть лишь потому, что думал, что он бросил меня, хоть это было и не так. Он уехал лишь потому, что беспокоился за меня и сразу ясно дал это понять. Я вёл себя ужасно по отношению к нему, но он всё равно остался со мной. До сих пор не могу поверить, что это - правда, что это был не сон. Я отталкивал его ещё и ещё раз, но он не прекращал предпринимать попытки завоевать моё доверие вновь и вернуть меня. Помню, как он утешал меня, когда я в слезах явился со своими проблемами, после долгого времени игнорирования, и он, без вопросов, принял меня. Он не стал обижаться, пытаться выяснить отношения или что-то в этом роде, он выслушал меня, потому что это было то, в чем я нуждался. И я абсолютно точно не заслуживал этого, но я всё равно ощущал себя самым счастливым человеком на планете, когда мог обнимать Луи Томлинсона. В конце концов, я помню всю его заботу и вчерашний день. Он всегда делал всё ради меня и продолжает до сих пор. И скоро я перестану дышать, и моё сердце перестанет биться, но пока я всё еще могу чувствовать, я не уступаю место страху. Всё, что я чувствую - любовь и благодарность. Если бы я мог вернуть время назад и что-то исправить, то ничего бы не изменил, потому что тут не нужно ничего исправлять. Я бы в любом случае продолжил наслаждаться Луи. А ведь мы даже не сделали это официальным. Меня вытолкнули из машины и завели в пустую серую комнату, где находились лишь два маленьких деревянных стула, запачканных кровью. На одном из них сидел связанный Луи с разбитой челюстью и мокрой, прилипшей ко лбу челкой. Я не должен был видеть его таким. Мне было катастрофически больно видеть эту картину, но он... Он улыбался. Он, улыбаясь, поднял взгляд на меня и прошептал: «привет» и, клянусь, если бы я имел возможность, то кинулся бя ему в объятия, чтобы пожаловаться на несправедливость мира. В конце концов, слёзы в любом случае до верху наполняли мои глаза. — Не плачь, Хазза, — произнёс он, и я, в ответ, часто закивал. Мы сидели в закрытой комнате, пока, по всей видимости, для нас готовили оружие. — Не плачь, ладно? Всё хорошо. — Он пытался меня успокоить даже когда понимал, что это невозможно, потому что мои нервы на пределе. — О чем ты думаешь? — спросил он. — Поговори со мной. Хочу слышать твой голос. — О нас, — сказал я, будто не своим голосом, наверное потому, что не прекращал плакать уже слишком долго. — Мы не обсуждали нас. Мы вместе? — Да, Гарри, — засмеялся Луи, едва сдерживая слёзы. — Мы вместе. Всегда. — Еле слышно добавил он. — Хорошо. Знаешь, я думал об этом, когда меня везли сюда. Могу ли я называть тебя своим парнем? Теперь всё официально. — Мы немного опоздали с этим, да? — Он пытался шутить, но слабо верил в это даже он сам. — Не прекращай, Гарри. Говори что-то. — Я люблю тебя, — ответил я, не зная, что сказать ещё. Это было правдой. — И я тебя, малыш. Это всё, что у нас осталось, верно? — Он кивнул сам себе. — Когда-то, этой глупой системы не станет. Мои сёстры, их дети, внуки, правнуки, или, может быть, следующие поколения, начнут любить. Они научаться любить, потому что этому даже не нужно учить. Любовь у каждого есть в сердце. Когда я встретил тебя, то просто позволил ей выпрыгнуть наружу. Но пока, мы имеем то, что имеем, и это всё, что у нас осталось. — Я не хочу умирать, Лу. — Это не страшно, — попытался успокоить он меня. — Вовсе не страшно. Не думай об этом, ладно? Думай о нас. Поговори со мной, чтобы отвлечься. Сложно было отвлечься, когда ты знал, что в соседней комнате готовят оружие, чтобы прострелить тебе голову, но Луи и сам прекрасно это понимал. — Ты же веришь в рай? — Усмехнулся он, потому что я знал, что он и сам не верит. — Наверное, лучше наверстать сейчас упущенное, да? Но мы не в церкви, мы в гребаной комнате казни. — Мне страшно. — Не бойся. Это будет больно лишь на секунду. А потом ты не будешь чувствовать ничего. — Но мы просто исчезнем, — ответил я, дрожащим голосом, — я не хочу исчезать. — Мы получим то, во что верим. Просто поверь, что ничего не закончится для нас, хорошо? — странно было слышать это с уст парня, ведь он никогда не был верующим, но утешая меня, он делал это и для себя тоже. — Я наконец могу называть тебя своим парнем. — Да, — улыбнулся он, всхлипывая. — Да. — Ты не жалеешь, что ввязался во всё это? У тебя бы не было проблем без меня. — Ни в коем случае. Я не жалею ни о чем, Гарри. Ты — лучшее, что со мной случалось. Дверь распахнулась и на пороге появился мужчина в чёрной одежде с пистолетом. — Ты навсегда в моем сердце, Гарри Стайлс, — прошептал Луи уже тихо, чтобы услышать мог только кудрявый. — Я люблю тебя, помни, ладно? Я люблю тебя. Не бойся. Думай только об этом. Смерть не страшна, жизнь в системе хуже. Я люблю тебя. Всё, что я слышал — выстрел. Я не рискнул повернуть голову, чтобы увидеть труп парня. Последнее, о чем я хотел думать перед смертью - не его безжизненное тело рядом, а слова «я люблю тебя», которые прокручивал у себя в голове, будто всё ещё слыша его голос. Он был прав. Это не было страшно.