Вольная шинигамская поэзия
19 декабря 2011 г., 10:14
— Тоже верно, — обрадовался Рюук. — Так что ты там выжал из этих записулек?
— Ну самую важную информацию, извини, без проверки я даже пересказать не смогу. Я не знаю, сколько в ней фактов, а сколько фантазий. Так что придется пока заняться дневничками и поэзией… Что само по себе требует крайнего напряжения всех душевных сил… — рассеянно закончил Кира, перелистывая тетрадь. — Рюук, ты сам-то это читал?
— Честно?
— Ну да, врать-то зачем?
— В общем, я… пытался.
— Понятно, — кивнул Кира. — Я вот тоже… пытаюсь. Рюук, ты знаешь, кто такой Блестюх?
— Кто-кто?
— Тут постоянно упоминается какой-то Блестюх. «Пытался у Блестюха рубин выиграть»… Или вот: «Блестюх грозит мне карами страшными, только бы еще ему теперь придумать, за что». Знаешь, сочетание власти и рубинов наводит меня на одну странную мысль… — Кира поднял глаза на Рюука, не зная, продолжать ли. Тот радостно закивал:
— Оно, оно. Только в мое время его называли уже «Блестях». Армо Джастин…
— А почему не просто «Армо Джастин»? Для пущей обидности?
— Да кому он сдался, обижать его? Просто он тогда еще запрещал свое имя сокращать. Точнее, вообще любые имена, но у него оно было самое длинное.
— Как оно у вас всё сложно… А у него было право устанавливать и снимать такие запреты?
— Оно у него и сейчас есть, просто он им не пользуется.
Кираэль задумался, прикидывая, какие еще полномочия могут быть у «Блестяха» и прочей шинигамской элиты — не хотелось бы неожиданно натолкнуться на одно из них. Потом забил на этот вопрос, пока еще не очень актуальный, и взял другую тетрадку.
— Рюук, как тебе вот это? — и с издевательским пафосом зачитал отрывок, в переводе с древнешинигамского звучащий примерно так: «Ты горький напиток в золотом бокале, обжигающий сердце, сводящий с ума, основа вселенной, не знающей края, ты яд и лекарство, ты вечность, ты тьма».
— Э-э… И что я должен сказать?
— Ну скажи хоть что-нибудь, — пожал плечами Кира.
— Если я скажу, что это укуренный бред, сойдет?
— Вполне, — Кираэль ухмыльнулся, — но тогда выслушай продолжение: «Ты лужица тьмы на скатерти света, небрежно пролитая ради меня, я на этом пиру не имел свое место, но час мой настал, и нашел я тебя. Я прикоснусь губами в немом волненьи, горечь пронзит истомленный мой мозг. Но за поцелуй ты примешь мгновенье, когда я выпью всё, что пролилось. Лишь влажная клякса на белом столе, и я ухожу, растворяясь во мгле».
— Сурово, — сказал Рюук, когда поверил, что испытание стихами закончилось.
— Тоже укуренный бред?
— По-моему, это уже не укуренный, это уже тяжелые наркотики, как говорят люди.
— Это писал бог смерти.
— Да я это помню… Не знаю, что с ним такое было.
— И кого он имел в виду, не знаешь?
— В смысле кого он называл лужицей, да?
— Угу.
— Без понятия.
— Рюук, ну хоть что-то ты о нём знаешь? Ты хранил эти записи у себя неизвестно сколько времени…
— Ну, наверное… Наверное… Может, он имел в виду какого-нибудь человека?
— Человека, — повторил Кираэль. — Называл лужицей тьмы. Это что, как-то проясняет дело?
— Никак не проясняет. Кира, ты чего от меня вообще хочешь? Я, что ли, написал эту ерундень про тьму и лужицу?
— Да уж понятно, что ты бы такого не написал, — рассмеялся Кира.
— Да уж не написал бы.
И это была чистая правда.