Гарри Поттер и сумасшедшая магия

Утро наступило быстро, а для Гарри даже слишком быстро. Сегодня он в первый раз проснулся не на кровати: все тело ныло от лежания на твердом полу. Благо, что в этом климате можно было не переживать о простуде, и на полу было даже прохладней. Но сам факт — нервировал. Гарри знал, как тренируют сабов, но никогда всерьез не примерял эту роль на себя. Он был свято убеждён, что вся его жизнь научила его подчиняться и совершенно не горел желанием снова возвращаться к старой роли домового эльфа. А для Драко эта игра, похоже, была приятна. Не этого ожидал Гарри, когда соглашался на игру: он сам написал сценарий и был предельно честен в описании того, чего хочет, вот только за всё то время, что он носит ошейник, Драко реализовал единственный пункт из пухлой тетрадки. И то — порка была скорее неудобной, чем такой, как хотелось. А хотелось физической боли, может быть, даже очень сильной боли. Он думал, что Драко его понял и поможет воплотить те запретные фантазии, которые будоражили его сознание, а вместо этого, похоже, тот заботится только о собственном удовольствии. И это, с позволения сказать, “удовольствие” было непонятным и странным для лежащего на полу Поттера. Ну, скажите на милость: в чем может быть кайф кормления с рук или отправления спать на пол? Понятности не добавлял и тот факт, что за весь вчерашний день Малфой поимел его только один раз, и при этом не дал кончить. “Сволочь белобрысая”, — мелькнуло в голове у Гарри. Он не знал сколько ещё сможет вытерпеть, выдерживая это издевательство. Это утро было занято размышлениями и у Драко. Всё шло по плану — Эрик оказался прав во всём: и в реакциях Гарри, и в его собственных. Когда психолог рассказывал, что нужно сделать для того, чтобы помочь его любимому человеку, Драко очень боялся. Его пугало, что он не справится, а это, с практической точки зрения, означало потерять его навсегда. Игра, которую он вёл, была слишком сложной, и в ней было слишком много переменных, которые могут измениться в любой момент. Да он на самого себя, как выяснилось, положиться не мог: откуда ж ему было знать, что его будут настолько бесить попытки Гарри контролировать ситуацию, например, или, что попытка управления снизу будет доводить до бешенства с пол-оборота? Когда подчинялся он сам, то отдавался полностью, доверяя и принимая решения верхних партнеров. Гарри же, в отличие от него, только играет в доверие и приятие, на самом деле он терпит и не более того. О, как же это бесит, как раздражает недоверие и высокомерность этого гриффиндорца. Похоже, жизнь его всё же не научила главной мудрости слизеринцев: “Если ничего не можешь сделать, расслабься и получай удовольствие по полной“. Позитивным во всей сложившейся ситуации был только один момент: та часть сознания Драко, которая наслаждалась, контролируя — просто забавлялась, глядя на потуги Гарри. Драко-доминант точно знал, что подчинит себе строптивого партнёра. Эта часть его характера была противоречива: безумно холодна и логична, но при этом страстна, полна любви и стремления заботиться. Открыв в себе эту сторону, Драко понял, наконец, то, что когда-то пытался объяснить отец: можно пытать с любовью. Это походило на состояние истинного целителя или хирурга. Это было пугающе, но в тоже время, несло ощущение бесконечной силы и свободы. Этим чувством можно было увлечься, и тогда на свет мог появиться новый маньяк — умный, холодный и страстный. Эта перспектива не радовала Драко, но и отказываться от части себя он не собирался — эту часть нужно было приручить и принять, сделав её неотделимой от основной личности. Оставалась проблема Гарри, и если он последует совету Эрика и продолжит начатую игру — сегодняшний день станет решающим. “Пора вставать и снова идти по лезвию ножа”, — подумал Драко, открывая глаза. Он поднялся и демонстративно потянулся, прекрасно зная, что Гарри уже давно не спит. — Вставай, лежебока, поможешь мне принять ванну, — бросил Малфой через плечо, направляясь в душ и ни о чем больше не заботясь, вышел из комнаты, даже не оглянувшись. Гарри, кряхтя, встал и с недовольным видом поплёлся в ванную. Драко стоял посередь помещения и демонстративно ждал чего-то. Поттеру очень хотелось обидеться, но проблема была в том, что обижаться было не на что — Драко ни разу его не оскорбил и не перешел объявленных границ игры. Так что приходилось скрепя сердце подчиняться. Гарри понял, чего от него хотят и, включив воду, стал наполнять ванну. Драко стоял рядом с видом патриция и от его невозмутимого вида Гарри начинал тихо закипать. Вода набралась, Гарри закрутил краны. Он ожидал, что Драко влезет в эту чертову ванну и он, наконец, приступит к выполнению возложенной на него задачи. От этой мысли он начал возбуждаться, но белобрысое чудовище продолжало упорно изображать статую. — Чего желает господин? — с явной издёвкой в голосе спросил Поттер. — Накажу. И, поверь мне, наказание тебе очень не понравится, — отрезал Малфой. — Проверь температуру воды, или ты думаешь, что это моя работа? Бесясь, Гарри опустил руку в воду и скривился: она действительно была чересчур горячей, пришлось опять включить воду и подкорректировать температуру. Когда вода стала приемлемой температуры, Драко величественно вплыл в ванну. Гарри уважал Люциуса, но сейчас он его ненавидел искренне и до глубины души: ведь это его школа и гены заставляли Драко так себя вести. А осознание собственной, хоть и мелкой, но ошибки подстёгивало обуревающие Гарри чувства. Он плавно уходил в собственный мир: Малфой становился воплощением всего, что он боялся и ненавидел, он начинал видеть в нём и Дурслей, и Волан-де-Морта, и Люциуса (тех времён, когда Гарри его ещё боялся). Его разум пока ещё отделял все эти образы от настоящего Драко, но грань стремительно размывалась. Вымывшись с помощью Гарри, слизеринец встал и, приняв из рук раба полотенце, вышел в спальню. Тот последовал за ним. — Господин позволит мне сходить в туалет и принять душ? — спросил Гарри спокойным, как он считал, голосом. — Да, Господин разрешает, — Гарри уже рванул в сторону ванной, как его настиг голос Драко, — но Господин хочет посмотреть. — На что? — опешил Поттер, от удивления он даже забыл, что спешил. — На то, как моя собственность ухаживает за собой, разумеется, — надменным голосом сказал Драко, одеваясь. Это было слишком. И грянул взрыв. — Так я для тебя только собственность?! — взревел Гарри. — Я для тебя развлечение?! — продолжал орать он, наступая на Драко. — Да. И собственность, и развлечение, и слуга. Вот только даже домовой эльф из тебя плохой получается, видно правы были твои опекуны — ни на что ты не годен, ты даже простые приказы выполнить не можешь. А все туда же — лезешь командовать людьми, стоящими на недосягаемой для тебя высоте. Признай, ведь в свое время тебя возбуждало именно это: твоим рабом был аристократ и бывший школьный враг? Всю эту тираду слизеринец произнес спокойным и даже несколько скучливым тоном, похоже, он не воспринимал Гарри, как возможный источник опасности, не видел в нем никакой угрозы для себя. Это стало последней каплей. Контроль Гарри рухнул, и единственной его мыслью стало: уничтожить. Он бросился на противника с голыми руками, и завязалась драка. Даже лишенный магии, Гарри был вполне серьёзным соперником, поэтому Драко совершенно без зазрения совести воспользовался магией. Сначала он лишь отклонял удары, нацеленные в жизненно важные места собственного организма, а потом, осознав, что Гарри напрочь перестал себя контролировать и действительно стремится убить его, превратившись в дикого зверя, борющегося за жизнь, развернулся по полной, блокируя щитами удары и во всю пользуясь откидывающими заклятьями. Конечно, можно было бы банально парализовать разъяренного противника, но это не входило в планы Драко. Ему нужно было, чтобы Гарри в процессе активного действия выпустил все, что у него накопилось внутри: свой страх, свою ненависть, свою обиду — и выжег бы их. В парализованном состоянии он не сумел бы этого сделать. Драко уловил тот момент, когда все страхи Гарри выплеснулись, и понимал: если сумеет продержаться до того момента, пока Поттер возьмет их под контроль — полдела будет сделано. Драка продолжалась уже полчаса, обстановка в комнате, в которой сцепились двое парней, была полностью уничтожена: в одной из стен красовалась дыра в коридор, которую они каким-то образом, в пылу драки, умудрились проделать. Гарри начал выдыхаться. Если бы у него работал разум, то Малфою пришлось бы гораздо хуже, но сейчас работали только инстинкты. Из-за этого он становился намного смертоноснее, но, при этом, гораздо хуже распределял свои силы и гораздо быстрее выдыхался. За время драки, слизеринец не раз поблагодарил Мерлина и всех древних богов, каких только вспомнил, за то, что так хорошо зачаровал ошейник Гарри. Не дай Мерлин, тот добрался бы до магии. Наверняка, если бы разъяренный Поттер пустил ее в ход — от Драко осталась бы лишь горстка пепла. Блондин чувствовал, что и сам начинал уставать, да и лупить любимого человека об стены уже порядком надоело, и в этот момент Гарри, нанеся ещё несколько ударов, сник, тяжело дыша. — Ну что, отвёл душу?— меланхолично спросил Малфой. Поттер, полностью растеряв свой запал, без сил опустился на пол, и в первый раз по-настоящему осознал: он полностью в руках Драко. — Ну ты и сволочь, Малфой, — с чувством, но без злости, констатировал он. — И именно за это ты меня любишь. Ну, так как, будешь подчиняться или ещё что-нибудь сломаем? — с улыбкой спросил Драко. Гарри промолчал: в этот момент хотелось только сдохнуть. Таким бесконечно беззащитным и неимоверно униженным он себя ещё никогда не чувствовал. И в этом не было ничего сексуального. Гарри казалось, что ему снова пять лет и сейчас придут дядька или тетка и накажут его, за то, что он не смог выполнить всю порученную работу в срок. Прежний страх с новой силой накатил на него. Только теперь у Гарри не было никаких сил сопротивляться ему. От наступившего отчаяния хотелось разрыдаться. И в этот момент он почувствовал, что его обнимают руки. Как он мечтал в детстве о таких теплых заботливых руках, мечтал, о том, что кто-нибудь сильный придёт и позаботится о нём. Гарри не выдержал и, рефлекторно вцепившись в рубашку Драко, разрыдался. Впервые за много лет. Он так рыдал только после падения Волан-де-Морта и собственной смерти, тогда, в объятиях Эрика. Как маленький ребёнок, взахлёб, задыхаясь от недостатка воздуха. Он выплакивал своё детское одиночество, свою ненужность родственникам, необходимость постоянно бороться за жизнь. Он рыдал в кольце крепких рук, дававших надежду ему, маленькому Гарри, на то, что о нем, на это раз позаботятся, поддержат его, защитят от боли и страха. Возможно, в этот раз все будет по-другому и ему не сделают больно, может быть, его даже не предадут. За многие годы он так привык к этому, что даже не считал предательством поведение Дамблдора и Магического Мира. Он просто перестал доверять кому бы то ни было и открываться. Единственным, кому до этого момента позволялось видеть его слабость, был Эрик, и то — перед ним он настолько не расклеивался. Для остальных, он день за днем, месяц за месяцем, разыгрывал сложный и опасный спектакль, делая вид, что обнажает свои слабые места, показывая им, что беззащитен перед ними, внушая ложную уверенность во власти над ним. Сам же, в это время, прятал свою уязвимость поглубже, защищая щитами окклюменции и ложными слоями психики. Даже Эрику не удалось пробраться под них так далеко. — Маленький мой, хороший. Я тебя никогда не брошу. Замечательный мой, поверь мне, я не причиню тебе вреда, не предам твое доверие, — шептал Драко, гладя Гарри по голове. Он не позволял любимому вырваться или отстраниться, прижимаясь к нему крепко, но осторожно. Сейчас объятия больше походили на родительские: он обнимал и прижимал к себе насмерть перепуганного ребёнка, ни на секунду не прекращая говорить ему ласковые, успокаивающие слова. Его голос был уверенным и наполненным заботой. Он очень переживал за любимого, понимая, что в этот момент решается их судьба: если Гарри не поверит ему, то у них никогда не будет совместного будущего. — Хороший мой, любимый, ну, посмотри на меня, — уговаривал Драко, подняв лицо Гарри за подбородок. То, что тот не сопротивлялся, его несколько обнадеживало. Заплаканные изумрудные глаза были огромными, и в них всё ещё была обида. — Зачем ты так со мной, Драко? — голос Гарри был надтреснутым от плача и каким-то потерянным. Малфой ещё никогда не видел гриффиндорца таким, и это его пугало. — Любимый, так было надо. Ведь ты осознаёшь теперь, что не доверяешь мне? — умоляющим голосом спросил Драко. — Я и раньше это знал, — буркнул тот и попытался отвернуться. Слизеринец не дал ему этого сделать — Знать и осознавать — это очень разные вещи. Любимый, ты ведь боишься меня. Эти дни ты просто играл в покорность и ждал, когда же я сделаю тебе гадость, — терпеливо объяснял Драко, так и не выпуская Гарри из крепких объятий. — И ты её сделал, — немного капризно сказал тот. Ему не хотелось признавать, что Драко прав, и его не просто поймали на горячем, так еще и ткнули туда носом. — Нет, милый, да и не я на тебя напал. — Ага, а кто наговорил мне кучу гадостей, а кто мною все стены оббил?! — начал сам себя заводить Гарри. Но Драко только крепче прижал его к себе, слегка фиксируя руки: — Прекрати, у тебя всё равно сейчас нет сил на ещё один раунд, Да и поместье жалко. Оно красивое. На этих словах Гарри как-то встрепенулся и окинул окружающую разруху виноватым взглядом: — Упс, кажется, я перестарался, — сказало зарёванное лохматое чудо. Это красивое место стало первым в магическом мире, которое ему хотелось назвать громким словом — “Дом”, а людей в нём живущих — “Семьёй”. Даже Северуса, с его неистребимым ехидством и Люциуса, с его аристократическими замашками. Смех Драко был слышен на весь дом. — Ладно, пойдем, сходим в душ, потом поспим, проснемся и тогда продолжим серьезный разговор, — отсмеявшись, сказал он. — А мне опять на полу спать? — продолжал капризничать Гарри. — Нет, со мной, но потом мы обсудим твоё поведение, — Поттер почувствовал себя нашкодившим школьником и поплёлся за Драко в спальню. Приняв (на этот раз вместе) душ, они повалились на кровать и моментально уснули. Следующий раз, они проснулись только ближе к вечеру. Несмотря на случившуюся истерику, Гарри очнулся первым и, к тому моменту, как Драко продрал глаза, успел напридумывать себе Мерлин знает чего. Проснувшись, Малфой не обнаружил рядом с собой любимого и нервно оглядел комнату. Гарри, скорчившись, сжавшись в комок, сидел в дальнем углу и мелко дрожал. “Мерлин! Что еще успело случиться?!” — было единственной мыслью слетающего с кровати слизеринца. Парень сделал несколько шагов по направлению к любимому, но был остановлен его истеричным криком: — Не подходи! Драко остановился, пытаясь понять, что происходит. Ему было жизненно важно узнать причину плачевного состояния Гарри, а для этого, в любом случае, требовалось подойти. Осторожно, словно боясь спугнуть дикого зверя, он стал приближаться. — Не приближайся! Я опасен! — крикнул Поттер, вжимаясь глубже в угол. “Фу-у-у-ух, — облегченно выдохнул Драко, — похоже, Гарри вспомнил сегодняшнее утро и осознал, что действительно пытался меня убить. Это не самое страшное из того, что могло произойти”. — Ты не опасен, Гарри, во всяком случае, для меня, — спокойным тоном сказал Драко, стараясь успокоить любимого. — Я хотел тебя убить! Как ты можешь смотреть на меня без омерзения?! Я как бешенное животное! — продолжал гнуть свою линию Гарри. — Да, хотел. Но я сам, осознанно, тебя спровоцировал, — таким же спокойным голосом, как раньше, ответил Драко. — Это не оправдывает моих действий! Ты просто сказал правду, я никчёмный, ни на что не годный урод! Я даже не могу подчиниться простым командам! — истерично кричал Поттер. — Гарри, успокойся. Я не считаю тебя ни никчёмным, ни уродом. В пользу последнего говорит то, что мне постоянно хочется заниматься с тобой сексом. Или ты считаешь, что у меня такой плохой вкус? — мягко спросил Малфой, гордо задрав нос вверх. Вся ситуация была настолько странной, что Гарри нервно рассмеялся, а Драко только это было и нужно. Он метнулся в угол и сцапал гриффиндорца, крепко прижав к себе. Тот, по правде сказать, слегка посопротивлялся, но настолько боясь причинить Драко вред, что это и за сопротивление считать было нельзя. Обняв Гарри руками и ногами, блондин начал успокаивать нервного любовника. — Гарри, всё хорошо. Мы оба знали, что с тобой будут сложности, — уговаривал он его, как маленького. — Но я не рассчитывал, что из-за пары глупых слов начну крушить все, что под руку подвернется и, тем более — попытаюсь убить, — пыхтя и пытаясь освободиться, ответил Гарри. — Это оправданный риск. Это того... — договорить у Драко не получилось. Гарри взвился и заорал на всю комнату: — Оправданный риск?! Да как ты такое можешь говорить?! — Так! — гаркнул в ответ Драко, — Мне проще рискнуть жизнью и получить шанс на любовь и доверие со стороны любимого человека, чем жить, как многие, витая в придуманных иллюзиях. Считай меня эгоистом, но я хочу, чтобы меня любили и верили мне, а не спали со мной, как на минном поле. Ты хоть понимаешь, что не можешь расслабиться даже во сне, когда спишь рядом с нами?! Быть всегда начеку — не нормально даже для мага-воина! Все это заметили давным-давно, но только отец и Эрик смогли придумать, как это изменить! — орал на ошарашенного Гарри Драко. — А твой отец-то тут причём? Я знаю, что Эрик приложил руку ко всему этому безобразию, но Люциус тут каким боком? — изумление Гарри было смешано с львиной долей любопытства. “Ага, похоже, он начинает меня слушать и мыслить логически,” — довольно отметил Драко и ослабил хватку, скорее уже прижимаясь к Гарри, как к любовнику, а не прижимая к себе ребенка, способного себя покалечить. Потершись подбородком о плечо Гарри, он решил ответить: — Отец давно заметил, что с тобой что-то не ладно. Может, кто другой и не понял бы, но у него был в жизни очень похожий случай, вот он мне и попытался объяснить, что с тобой творится. Но, что конкретно нужно делать, я всё равно не знал. Тем более, что отец предупредил об опасности такой ситуации. Он мне и предложил развести тебя на “слабо”. Как видишь — сработало. Но всё было бы по-другому, если бы сюда не пришел Эрик. Твоё состояние мучило его давно, но он не решался на подобную терапию, опасаясь, что ты ещё не готов. Но, когда ты пришел к нему со своей проблемой пару дней назад, он, естественно, воспользовался ситуацией. Он рассказал мне гораздо больше о твоих проблемах, чем я знал раньше, и предложил несколько моделей поведения. Весь тот день, что мы провели с ним, мы обсуждали возможные сценарии твоего поведения. В общем, он оказался во всём прав. Он даже меня расколол за пять минут. Я ведь не лучше тебя. Я, возможно, зверюга ещё и похлеще: если твой зверь не думает, он просто защищается, то у моего ещё и совершенно холодный разум, — горько закончил Драко сбивчивую речь. — Погоди, — остановил любимого Гарри, выворачиваясь из объятий и глядя тому в глаза. — Я многого не понял. Давай по порядку и, может, мы встанем с пола? — предложил он. Драко легко встал, подал руку Гарри, и они вдвоем умостились на кровати, все еще держась за руки. Это было как-то по-детски, но сейчас им обоим это было необходимо: ощущение руки любимого человека помогало удерживать сознание в реальности и не скатываться в панику. — Жаль, что мы разнесли мою спальню, — с грустью сказал Драко. — Моя тоже ничего, — флегматично ответил Гарри, глядя куда-то в стену. — Твоя кровать не такая удобная. — Кровать она и есть кровать. Разве они так сильно отличаются? Хорошо, что у тебя хватило сил дотащить нас сюда, а то, так и спали бы на руинах, — поддержал разговор Гарри, собирая разбегающиеся мысли и пытаясь осознать сказанное любимым. В какой-то момент это более-менее удалось, и он заговорил: — Ладно, Малфой, не съезжай с темы. Что вы там с твоим папенькой придумали? И откуда у него такой опыт? — решил не тянуть кота за хвост и задал совершенно недвусмысленные вопросы гриффиндорец. — Да отец просто предложил, чтобы я познакомил тебя с доминированием и подчинением, он считал, что у тебя большие проблемы с доверием. Только даже он не представлял — насколько большие, — каким-то уставшим голосом выдал Драко. — А откуда у него эта информация? — не унимался Гарри. — Да и изначально все это затеял не ты, а Мэйт, а ты, кажется, вообще не знал о ее планах? — Мэйт хотела, чтобы мы с тобой переспали и, хоть и странным способом, но добилась этого. А фантазия и интуиция у нашей любимой ещё та... — с восхищением вспомнил Драко, — она ведь нас спалила, как маленьких. Я тогда даже не задумывался о том, что мне может всё это подойти, а она догадалась, — продолжал говорить Драко с теплой улыбкой на губах. — А вот о твоих проблемах она не догадалась, впрочем, как и я по началу. А если бы не крёстный, то и отец ничего бы не понял и не стал бы меня расспрашивать. — А Снейп тут причём?! — взревел раненым гиппогрифом Поттер: он уже ничего не понимал, в голове была каша, а то, что такое количество людей в курсе его слабостей, делало ситуацию невыносимой. Но Драко, как и советовал ему Эрик, решил сразу расставить все точки над i и ничего не скрывать: — А Северус и был тем человеком, у которого были такие же проблемы, как у тебя. Только отцу повезло, когда мама всё поняла и объяснила ему, а Северус был моложе тебя и его проблемы не были такими запущенным, да и отцу он исходно доверял больше, но в остальном один в один, — грустно улыбнулся Драко. На него навалила усталость, за окном была ночь. — Ты хочешь сказать, что Люциус так же поступил со Снейпом? — не веря своим ушам, спросил Гарри. Картины, проносившиеся у него в голове, были одна интереснее другой. А увидев подтверждающий кивок Драко, Поттер не выдержал и громко заржал. Малфой не стал ему мешать, понимая, что это нервная разрядка. А когда Гарри отсмеялся, предложил: — Я предлагаю и с играми, и с откровениями на сегодня закончить, пошли, поедим, а потом чем-нибудь еще займемся. Ели молча, а когда подали чай, Драко заговорил: — Я предлагаю тайм-аут на завтра. Подумай и реши, хочешь ли ты продолжать игру, но учти: если ты решишь её продолжить — я больше не позволю халтурить. Я хочу, чтобы ты прилагал усилия и пытался довериться мне. Мне хочется, чтобы ты растворился в тех простых действиях, которые я буду вынуждать тебя делать. В доминировании и подчинении доверие — это основной момент, как и в садо-мазо, но тут оно гораздо глубже. Саб доверяется своему Дому также, как младенец доверяется своему родителю. Это тотально и безоговорочно. Я понимаю, что так ты ни кому никогда не доверял, и у тебя не было родителей, но именно такой опыт я и Эрик и хотим тебе дать. Но для этого ты должен стараться, а не отбывать номер, понимаешь? — проникновенно вещал Драко. — Подчинение — это очень приятно, если человек хотя бы пытается доверять партнеру. Без этого мы просто истреплем друг другу нервы, а результата не добьемся. Как тебе такое предложение? — спросил Драко, заинтересованно глядя на Гарри. — Это гораздо больше того, что я ожидал. Я постараюсь быть честным, — откровенно ответил Гарри. — Но представить тебя в роли моего отца не могу. — Не удержался он от комментария. — От тебя этого и не требуется. Принципы доминирования и подчинения охватывают всю нашу жизнь, и в браке без них — никак, — улыбнувшись, ответил Малфой. *** Дни шли один за другим, и Люциус Малфой, обстоятельно и подробно, рассказывал приемной дочери о роли женщин в роду, объясняя ей всю сложность и ответственность ее положения в браке-триумвирате. Он рассказывал, а сам тосковал по Нарциссе — по идее, правильнее было бы, если бы такие вещи рассказывала именно она, а вовсе не мужчина. Конечно, еще более правильным было, если бы это все Мэйт рассказала ее собственная мать, но, по понятным причинам, это было невозможно. О многих моментах ему было говорить очень непросто, но раз за разом, преодолевая неловкость, маг делился собственным опытом и накопленными знаниями. Мэйт было безумно интересно слушать названного родителя, но ее очень смущало то, что его рассказы никак не пересекаются с теми знаниями, которые у нее были. Когда Люциус только начал рассказывать, девушке казалось, что структура предстоящего ей брака чем-то напоминает матриархат, где главенство женщины является неоспоримым и недосягаемым, но со временем она поняла, что на самом деле описываемая структура семьи не походит ни на одну из известных ей моделей. В одну из таких бесед, натолкнувшись на очередное несоответствие своих знаний очередному рассказу, Мэйт, не выдержав, высказалась: — Люциус, кажется, мне никогда этого всего не понять. У меня никак не складывается картинка и я иногда вообще не понимаю: зачем ты мне все это рассказываешь. Мужчина посмотрел на приемную дочь и сказал: — Я тебе это рассказываю, чтобы у тебя не было неожиданностей, чтобы ты была готова к некоторым моментам. Понимаешь... Я пытаюсь поделиться с тобой личным опытом. Нарси, Сев и я, хоть и не состояли официально в триумвирате, жили по его принципам. И, ох... сложно как, но в общем, Драко воспитан в рамках тех традиций, о которых я тебе рассказываю, и будет вести себя именно по этим принципам. Твой второй супруг, смотря на него, будет подстраиваться... — С чего бы? — перебила, задав вопрос Мэйт. — Гарри, по-моему, обладает весьма самостоятельной точкой зрения. — Так вот, поверь мне, он будет где-то в чем-то копировать Драко, впрочем, как и Драко — его. Я не смогу объяснить почему это так, но что так происходит я наблюдал на собственном опыте. — Ну, допустим, но все так сложно... Куча каких-то загадочных правил, условностей, не известных мне традиций... — Это только кажется, что все так сложно. На самом деле все предельно просто. Смотри: есть какие-то совершенно традиционные жесты, которые понятны любому аристократу. Они весьма подробно описаны даже в книгах, поэтому легко изучаются. Условности и правила регламентируются, по сути, несколькими вещами: уже упомянутыми традициями, физиологией, магией — и на самом деле все сводится к принципами доминирования. Все, больше ничего нет. — Не понимаю, — призналась Мэйт. — Допустим, с традициями я могу ознакомиться, но как быть с остальным? Что это за загадочные принципы? — Это элементарно: власть принадлежит тому, кто способен доказать на нее право. Попытаюсь объяснить на примерах: только женщина способна рожать детей, поэтому все, что касается деторождения и воспитания — это ее вотчина. Тут доминирует она и ее слово — закон. В вашем союзе самым компетентным в силовых столкновениях будет Гарри, и если он скажет вам с Драко стоять и не отсвечивать — то вам придется стоять и не отсвечивать. Ну и так далее. — Логику прослеживаю. Но при чем тут физиология и магия? — Тоже ничего сложного. Женщины на длительной дистанции выносливее мужчин, но при этом — физически слабее. Поэтому никто не поручит тебе поднимать двухсотфунтовый мешок с чем-нибудь, но, зато, если придется, скажем, терпеть боль — ты выдержишь значительно дольше мальчиков. Драко сломается первым, следом сломается Гарри, ты — будешь последней. — И толку? — Толку много. Ты, если что, находясь в сознании, может быть, сумеешь найти выход и спасти ситуацию. А с магией все еще проще. Женщина-Мать — это центр магической силы рода, ее ядро. Именно она передает магию наследникам и наследницам. Именно женщина может, при необходимости, усилить своих мужчин или ослабить их магически. — Зачем может понадобиться ослаблять их? — удивленно спросила Мэйт. — Случаи бывают разные. Нам с Северусом не раз удавалось за счет этого выжить... Девушка непонимающе посмотрела на названного отца, ожидая продолжения, но он молчал, погрузившись в воспоминания. Через некоторое время мужчина вернулся к действительности и продолжил рассказ: — Ты ведь знаешь, что тот же Круцио причиняет больше боли сильному магу, чем слабому? Мэйт покачала головой. Эта информация была для нее новостью. — Ну так вот, теперь знай, что это так. И темная метка действовала куда сильнее на сильных, чем на слабых. Нарси ослабляла нас обоих перед визитами к Темному Лорду и Северуса, в те моменты, когда он не мог откликнуться на его вызов. Помимо этого, есть заклинания, позволяющие откачивать из магов часть их силы при личном контакте. Темный Лорд иногда собирал вокруг себя магов именно с этой целью. Проблема этого заклинания в том, что его можно использовать только на сильных магах, на слабеньких оно либо не срабатывает, либо они под его воздействием умирают, но, в любом случае, не приносит нужного результата. Темный Лорд достаточно быстро понял это и с тех пор, гм, подпитывался избирательно, а мы с Северусом всегда виделись ему как не достаточно сильные для этой цели колдуны. Это было именно благодаря тому, что Нарси ослабляла нас, и это нас спасало от неприятной, весьма болезненной и опасной обязанности. Ощущения, конечно, не слишком приятные, но альтернатива была значительно хуже. Сильный маг, подвергаясь такому заклинанию регулярно, очень сильно меняется: он постепенно теряет разум. Известная тебе Беллатриса Лестрейндж стала такой именно из-за этого заклинания. А еще пока была жива Нарси, мы втроем могли обмениваться мыслями и ощущениями. Я, к сожалению, не знаю, была ли это индивидуальная особенность нашей троицы или нет. — Гарри эмпат, — задумчиво сказала Мэйт, — может быть и у нас получится... Люциус согласно кивнул и заговорил вновь: — Еще, именно Мать Рода решает все конфликтные ситуации в семье. Женщины обычно спокойнее, они менее импульсивны, чем мужчины, поэтому эта функция досталась именно им. Она обладает правом карать провинившихся. — То есть? — Вот буквально то, что ты слышала, — отчего-то смущаясь, сказал Люциус. — Когда я был болен, ты ведь осматривала меня целиком? — спросил он недоуменно смотрящую на него девушку. Та кивнула. — Видела у меня на заднице тонкие шрамы? — опуская глаза спросил Люциус и девушка покраснела. — Это … Ох... Это проще показать, чем рассказать. Используй легилименцию, я покажу тебе это воспоминание, — предложил мужчина смущенной девушке. — Может не надо? — робко спросила она, краснея. Люциус пожал плечами и сказал: — Я понимаю, что смутил тебя, но, поверь мне, так будет лучше. Это, конечно, очень интимное переживание, но если ты будешь знать некоторые вещи, тебе будет проще потом с твоими мальчишками. Ваша троица, в чем-то, очень похожа на нашу, а ты — на Нарси. Передавая тебе эти знания, я лишь стремлюсь облегчить тебе задачу, показав, что может случиться. Мне бы не хотелось, чтобы вы попадали в такие-же передряги, как в свое время мы, но мало ли, что бывает в жизни. Действуй, девочка, я покажу тебе сначала, что она сделала, а потом за что и зачем. Думаю, ты поймешь и сделаешь верные выводы, — мягко подтолкнул Люциус, открывая сознание и вытаскивая воспоминание о памятной сцене на самую поверхность. Мэйт посмотрела ему в глаза и увидела там упрямую решимость и просьбу. — Легилименс, — произнесла она и мягко скользнула в сознание названного отца. Увиденное ужаснуло ее. В помещении с голыми кирпичными стенами висел, подвешенный за руки, в чем мать родила, молодой Люциус Малфой. Его спина и задница представляли из себя кровавую кашу, а рядом стояла, с выражением холодной ярости на лице Нарцисса с хлыстом в руках. С кончика хлыста на пыльный пол падали яркие красные капли. Потом картинка резко сменилась, и перед глазами Мэйт возник изящно обставленный салон, Нарси сидела за пяльцами и что-то вышивала блестящими шелковыми нитками. Дверь открылась, и в комнату вошел молодой лорд Малфой с радостной улыбкой на устах. — Нарси, он принял меня! — бодро сказал молодой человек, направляясь к девушке и целуя ее в висок. — Кто? — спросила девушка, поднимая глаза от вышивки и улыбаясь в ответ супругу. — Темный Лорд! — довольно сообщил Люциус, закатывая рукав и предъявляя супруге темную метку. Глаза девушки при виде “татуировки” сначала округлились, а затем сузились, превратившись в две льдинки. Она, медленно достав волшебную палочку, прицелилась в рисунок на руке супруга и сотворила заклинание. После этого несколько минут внимательно изучала что-то, а потом звенящим, от тщательно сдерживаемой ярости, голосом, спросила: — Люциус Абрахас Малфой! Вы знаете, ЧТО у вас на руке? Люциус непонимающе посмотрел на супругу, искренне недоумевая, отчего она так взвилась, ведь ему оказана великая честь стать одним из приближенных самого Темного Лорда! — Нарси, — начал было аристократ, но был прерван яростным взглядом. — Ответьте мне, знаете ли Вы, что это такое?! — непререкаемым тоном спросила Нарцисса, поднимаясь на ноги и складывая руки на груди. — Ну, это знак отличия... — неуверенно пробормотал Люциус. — Что?! — переспросила Нарцисса. — Это знак отличия, — сказал Люциус, — таким наш Темный Лорд награждает приближенных слуг. — Наш?! Награждает?! Люциус Малфой! Вы в своем уме?! — Нарцисса не кричала, нет, но интонации были такими, что Мэйт стало не просто неуютно, она испытывала панический ужас. — Это — Рабское Клеймо! Лорд Малфой! — титул и фамилия супруга были сказаны с таким презрением, будто Нарцисса именовала даже не нищего с паперти, а безмозглого флоббер-червя. — Откуда ты... — У меня, хвала Мерлину, есть мозги, и я умею ими пользоваться, в отличие от Вас, Люциус! — сказала Нарцисса. — Простейшее заклинание для распознавания символов в сочетании с диагностирующим Вам в помощь. Люциус достал свою волшебную палочку, по-новой закатал рукав, сотворил указанные заклинания и ужаснулся: на его белоснежной коже действительно “красовалось” рабское клеймо: от клейма расходились темные тонкие щупальца, опутывая предплечье, они явно росли и со временем грозили оплести его целиком. Клеймо подавляло, делая носителя покорным воле Господина, оно позволяло наказывать непокорного раба даже на большом расстоянии и даже убить его. Люциуса обуяла паника: как он мог позволить сотворить с собой такое? Как он мог подвергнуть такому позору свой Род, да еще и вовлек во все это Северуса? Осознание содеянного переполняло его, обжигая виной и обреченностью. Он только сейчас понял насколько ошибся и был готов не только провалиться сквозь землю от стыда, но и немедленно пустить себе Аваду в лоб. — Вижу, Вы наконец осознали, что сотворили? — холодно поинтересовалась Нарцисса, бесстрастно взирая на мужа. Люциус опустил рукав, выронил волшебную палочку и опустился перед супругой на колени, принимая позу покорности. — С-с-северус... — сумел выдавить он из себя. — Я полный идиот! Нарцисса несколько секунд молча смотрела на него, видимо сопоставляя что-то, Люциус же истолковал ее молчание по своему и ни слова не проронив, растянулся у ее ног на полу. В это мгновение он был готов к тому, что Нарцисса убьет его, как бешеную собаку, и не только понимал, что она будет в своем праве, но и заранее принимал любое ее решение. Молодая женщина присела рядом и, сгребя волосы мужа в кулак, дернула вверх, поворачивая его лицо к себе. — Ты вовлек во все это еще и Северуса?! — спросила она. Люциус только молча прикрыл глаза, подтверждая ее догадку. Не зная, что делать и как оправдать свой проступок, он убрал все ментальные щиты в слабой надежде на помилование. Нарцисса, судя по всему, почувствовала это, но никак не отреагировала, она лишь смотрела мужу в глаза и молчала. Он был готов к смерти. — Убирайтесь, — сказала она через несколько томительных минут. — Чтобы духу Вашего тут не было. Голос ее был холоден, а лицо, кроме гадливости, не выражало ничего. Поднимаясь на ноги, Нарцисса обтерла о край платья руку, которой держала его за волосы. Люциус поднялся с пола и быстро вышел из комнаты. Следующие трое суток стали для него истинным кошмаром. Щупальца метки успели оплести полностью левую руку и постепенно оплетали левую часть груди. Пока это были лишь тоненькие и довольно редкие ниточки, но было понятно, что со временем они совьются в плотный кокон. И случится это довольно скоро. Молодой мужчина в ужасе метался по своей спальне, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Он связался с Северусом, и дальше они метались уже вдвоем. В какой-то момент, зельевар резко остановился и сказал: — Нарси. Люциус лишь мотнул головой. Он знал, что супруга не желает его видеть и прекрасно ее понимал. — Нет, ты не понял. Я сам пойду к ней. Прямо сейчас, — сказал Северус и ушел. Отсутствовал он почти сутки, а вернувшись, выглядел просто ужасно, но при этом был относительно спокоен. — Мы нашли выход, Люц, — сообщил он. Аристократ впился в него взглядом, ожидая рассказа. — Распространение клейма можно остановить, мы нашли метод, но нам обоим он очень не понравится. Нарси согласилась помочь. — И что это? — нервно спросил Малфой. — Боль. Много боли, — непонятно ответил Северус, глядя на него бездонными черными глазами. — Ты можешь толком объяснить?! — взвился Люциус. Северус кивнул и уселся в кресло. — Ритуал искупления вины. Мы с Нарси думаем, что порка будет оптимальным входом в ритуал, во всяком случае, во всех описаниях проведения ритуала, найденных нами, применяли именно ее. Скорее всего, потом, мы испытаем довольно длительную магическую лихорадку, от которой мы имеем шансы и умереть. Если мы выживем — метку это полностью не уберет, но остановит опутывание, оставив нам часть свободы. Другого варианта, кажется, нет. Во всяком случае, пока Темный Лорд не умрет. — Ритуал искупления вины? Вины перед родом? Я верно понял? — Да. И ты знаешь, что это значит. Люциус кивнул. Он знал об этом ритуале и понимал, насколько они рискуют. Процедура была более чем болезненная и применялась только в случаях очень серьезной вины и при отсутствии других выходов. Боль использовалась в качестве инструмента для очищения сущности провинившегося мага, а основной сложностью было даже не пережить ее или последствия ритуала: самым сложным было сначала искренне осознать свою вину, признать себя виновным, а потом со смирением и радостью принять боль, как наказание и возможность искупить свою вину. Та версия ритуала, которую нашли Нарцисса и Северус, предназначалась для мужчин рода и могла быть проведена только женщиной, а самым важным условием для его успешного проведения была искренность подвергающегося ему. Если ее не было — он гарантированно умирал. Ритуал всегда проходил только по доброй воле всех участников, и согласившейся на его проведение Нарциссе пришлось очень не сладко. Ее задачей было провести своих мужчин по грани безумия и при этом не лишиться разума самой. Она справилась с этой задачей, подарив им возможность сохранить себя. Обоим мужчинам крайне повезло — ведь у них была такая женщина. Обессиленная Мэйт выскользнула из сознания Люциуса и шокировано воззрилась на него. — И Нарцисса сумела сделать это?! — потрясенно спросила девушка. Люциус кивнул. — Она могла и отказаться. Это было в ее праве. Она, к счастью, согласилась, ведь только женщина имеет право на проведение подобного ритуала... Шрамы на спине она потом свела, а вот на моей заднице оставила, в напоминание о моем идиотизме. И это тоже было в ее праве. Нарси вообще могла оставить их все, — тихо сказал Люциус. — Теперь понимаешь, какой властью обладает Мать Рода? — Я не уверена, что готова к такой ответственности, — также тихо сказала Мэйт, пытаясь хоть как-то осмыслить увиденное. Ей было страшно. — А вот я в тебе уверен. Если бы ты оказалась на месте Нарциссы — ты бы справилась. Чтобы решиться на подобное, нужно обладать не только силой воли. Нужно любить, а ты любишь. “… Нарцисса, — размышляла Мэйт. — А ведь Люциус очень странно себя ведет. Он любит Нарси, и, по-моему, ему кажется, что она до сих пор жива и может вдруг открыть дверь и войти... Как-то это неправильно. Снейп вот ее ни разу, даже мельком, не упомянул, хотя, насколько я могу судить, тоже был к ней отнюдь не равнодушен. Что-то мне подсказывает, что эти взрослые мальчики сейчас находятся в полной заднице. Вот только как бы это проверить? С Малфоем разговаривать бесполезно, он всегда делает вид, что все у него хорошо, а вот Северуса... если он меня сгоряча не проклянет, можно попытаться вызвать на откровенность. Вопрос, как к нему подкатить?” Люциус молчал и смотрел куда-то в даль, а Мэйт пыталась придумать повод подкатить к суровому профессору с весьма откровенным разговором и остаться при этом живой. Через некоторое время, прикинув так и эдак, она решила, что действовать напролом будет самым верным путем в этой ситуации, осталось только верно выбрать момент или просто сотворить его. В этот момент Мэйт посетило озарение: Люциус упорно сравнивает ее с Нарциссой, он ведь не просто так это делает? “Либо мы с ней действительно в чем-то очень похожи, либо у названного папеньки просто течёт крыша, и он пытается подогнать мой образ под образ умершей супруги. Что у него в голове происходит, я, наверное, никогда не узнаю, а вот попытаться пообщаться со Снейпом с той позиции, как сделала бы это Нарцисса, я могу попробовать”. Роль, в которой ей предстояло выступить, была очень непростой, шансов на успех крайне мало, но интуитивно девушка знала: это необходимо, и если не заставить Люциуса с Северусом разобраться в своих отношениях после смерти их женщины, если они не отпустят ее, оплакав, — то, что с ними обоими будет дальше никому неизвестно. Почему-то у Мэйт не возникало никаких сомнений, что все будет плохо. Весь ее опыт подсказывал: если что-то плохое может случиться, то оно обязательно случится и сделает это в наихудшем, из возможных, виде. Придя к таким неутешительным выводам, Мэйт поднялась с крыльца, похлопала Люциуса по плечу и пошла в дом. Вечерело, пора было заниматься ужином, кормить небольшой коллектив, да укладываться спать. Люциус остался на крыльце, идти в дом ему не хотелось.