Гарри Поттер и сумасшедшая магия

Гарри пробежал глазами строчки и неосознанно притянул к себе меч, положив его на сложенные по-турецки ноги, под дневник. Когда оружие было рядом, готовое к тому, чтобы быть использованным в любой момент, парень чувствовал себя спокойнее. Любовно огладив рукоять меча, Гарри углубился в чтение: *** Я родился 31 декабря 1926 года в маггловском приюте в Лондоне. Первое, что я помню — это боль и одиночество. В той дыре, где я рос, дети до пяти лет находились в чуть лучшем положении, чем все остальные воспитанники. Основной задачей мелких зверенышей было всего лишь урвать себе кусок хлеба и, спрятавшись подальше, съесть его. Дети послабее — умирали от голода, побоев и болезней, но взрослые не обращали на нас внимание. Очень рано я понял, что это наплевательское отношение было счастьем — гораздо хуже было когда взрослые начинали проявлять к нам интерес. Директрису приюта звали мисс Коул — это была богобоязненная маггла из вполне приличной семьи среднего класса. Осознанно я себя помню лет с пяти, и уже тогда эта женщина была в приюте директрисой. Говорили, что она получила свой пост после того, как умер ее отец, который завещал всё своё имущество в пользу церкви. Лет ей было между сорока и пятьюдесятью, муж ее умер, не оставив ей приличного состояния, и отчего-то она решила, что сиротский приют — это прекрасное место для того, чтобы решить свои финансовые проблемы. В общем-то, если бы она только воровала у нас — мы могли бы быть счастливыми, но, к сожалению, церковь выделяла не так много денег на наше содержание и особо разбогатеть, обворовывая сирот, ей не удалось бы и, она, проявив чудеса изобретательности и изворотливости, нашла выход. Где эта женщина обзавелась нужными знакомствами, навсегда осталось для меня загадкой, но, казалось, жизнь налаживается и она действительно старается проявить о нас заботу: мальчишки покрепче становились разнорабочими и носильщиками, девочки работали прачками, швеями, прислугой в домах. Денег они, разумеется, не получали, но их хотя бы кормили (мальчики даже первый раз за её директорство смогли поесть немного мяса!). Жизнь шла своим чередом, но, как это обычно и бывает — всё изменилось в одночасье. {“Голод... Я помню, как мне приходилось голодать до Хогвартса, да и потом, во время каникул”, — Гарри невольно углубился в детские воспоминания и нашел, что в чем-то они схожи с воспоминаниями Тома. Только Тому повезло еще меньше, чем самому Гарри. Вынырнув из воспоминаний, он вновь погрузился в чтение.} Одна из наших девочек работала в богатом доме, в один из вечеров она прибежала в слезах и разорванной одежде: хозяйский сынок изнасиловал её, а так как она сопротивлялась, он сильно её избил, поэтому не смог отрицать случившегося. После этого в приют заявились родители того парня и, чтобы замять скандал, заплатили директрисе, а через неделю к нам пришел и сам виновник происшествия. Только он не собирался извиняться или заглаживать вину — он пришел предложить денег за ещё одну ночь с Китти. Ему понравилось, как она “брыкалась”. Это была большая сумма, настолько большая, что для того, чтобы её заработать — всем нам пришлось бы трудиться не покладая рук целый месяц. И... директриса с радостью согласилась. {“Хвала Мерлину, подобная идея не пришла в голову дяде Вернону!” — Гарри действительно был искренне признателен судьбе за это обстоятельство.} С того дня в приют пришел АД. У этого хлыща оказалось много дружков с подобными вкусами, а потом вести о новом борделе с малолетками разнеслись по злачным местам Лондона. Все извращенцы знали, что у нас за умеренную плату можно осуществить любую свою фантазию, даже самую больную, и директриса их очень жаловала — они всегда очень хорошо платили. Нас стали хорошо кормить и одевать, у нас появился врач, которому поручили следить за нашим здоровьем. Смертность, правда, не уменьшилась — просто теперь вместо голода и болезней мы убивали себя сами. Или нас убивали клиенты. Сиротский приют стремительно превращался в самый настоящий бордель. Директриса расщедрилась на ремонт ветхого казенного здания для того, чтобы привлечь в качестве клиентуры не только всякий сброд, но и клиентов респектабельнее. Несколько комнат было обставлено даже с некоторой роскошью. Для несведущих посетителей и церковных проверяющих наш приют стал чуть ли не образцовым. Удивительно, но они вполне верили в то, что шикарно обставленные комнаты, в которых принимали богатых клиентов — это комнаты для гостей! Директриса выступала в роли благодетельницы, жертвующей деньги на благоустройство нашего приюта (отчего-то ни у кого не возникало вопроса, откуда у нее средства на подобные пожертвования). В глазах обывателей она была меценаткой и бессребреницей, посвятившей всю свою жизнь сиротам. Перед войной она даже удостоилась медали от епископа, как человек посвятивший свою жизнь служению другим. {Неужели никто не мог ее остановить? Почему дети молчали?! Это же... ужасно!} Первый раз она попыталась положить меня под клиента, когда мне было семь лет. Именно в тот день я узнал, что отличаюсь от других детей. Когда у меня уже не осталось сил сопротивляться, а от паники и боли мутилось сознание, всплеск стихийной магии откинул клиента к стене. Он сильно ударился головой, но, к сожалению, не умер. {Действительно, жаль, что не умер... Хотя, если бы этот маггл умер, Тома, наверное, бы просто убили.} Именно из-за этого урода Джимми уже второй раз резал себе вены, но нанятые директрисой надсмотрщики успевали его спасти. После этого случая меня сильно избили и заперли на неделю в карцер. Раз в день кто-то просовывал в дверцу, вырезанную около пола чашку с водой: это было все, что я получал. Меня мутило от голода и слабости, но я почувствовал, что у меня есть возможность спастись. Магия не дала мне умереть и залечила раны. Это ещё больше напугало директрису. С того дня она, раз за разом, пыталась сломать меня. Но магия каждый раз меня спасала, и ее всплески становились всё сильней и сильней. Это пугало ее. И она решила, что я порождение ада или что-то в этом роде, а если умру, то за меня отомстят силы, покровительствующие мне, в любом случае — на время она оставила меня в покое и это было счастьем. На какое-то время, директриса перестала меня замечать, зато дети возненавидели меня: они не понимали, почему я нахожусь в привилегированном положении. Несколько раз меня пытались забить до смерти просто от злости и безысходности. У меня было несколько друзей, но узнав о том, что я смог себя защитить — они отвернулись от меня, теперь я перестал быть таким же, как они. Это их пугало и вызывало жгучую зависть. {Дурсли не были религиозны, поэтому Гарри был не слишком знаком с маггловскими религиозными концепциями, но парень обладал вполне развитой фантазией и достаточным количеством знаний, чтобы предположить, что магглы действительно должны были бояться способностей маленького Тома. Дурсли способностей самого Гарри не столько боялись, сколько относились к ним как к мало приличной болезни, к чему-то такому, что необходимо скрывать ото всех. Читая строки, написанные рукой врага, Гарри непроизвольно проникался к нему сочувствием.} Я жил как маленький зверёк, во мне говорили только инстинкты. Нет, не говорили — кричали. Кричали о выживании любой ценой. Изо дня в день я прятался ото всех, а когда меня загоняли и нападали скопом, меня спасала магия. Однажды мне стало так больно и противно, что я пожелал всем сердцем, чтобы мои обидчики почувствовали себя в моей шкуре: и все ребята, которые тогда били меня, попадали на пол с громкими криками и стонами. Мы все хорошо переносили боль, но, похоже, магия её усиливала в несколько раз. Однажды проделав это — я научился пользовался этим методом, защищая себя: он не приносил видимого вреда, но отбивал желание вредить мне. Почувствовав на себе боль, которую я причинял им — дети оставили меня в покое, потому что боялись. Единственным моим другом был ужик, которого я нашел в саду, но и эта дружба долго не продлилась. Поняв, что не могут безнаказанно бить меня, дети стали портить мои вещи, а когда узнали о Шуше — одна девчонка скормила его собакам. Я отомстил. И за каждую гадость с их стороны стал делать две-три в ответ. {Змейку жалко. И Тома я очень хорошо понимаю. Сам поступал бы на его месте, наверное, также.} Потекли годы одиночества. Это было не так уж и плохо, если сравнивать с жизнью моих бывших друзей. Джимми всё же смог убить себя, когда мне исполнилось 10 (ему тогда было не многим больше моего). Китти стала проституткой и спивалась. Такая судьба ждала каждого из нас. Самые жестокие и сильные сбегали и уходили в банды, а у других впереди, после нескольких лет боли и унижения, светила только смерть. Я чувствовал себя счастливцем. И если моя защита от Дьявола — я был готов отработать ему каждый день из тех, что мне не приходилось ложиться под извращенцев. А от Бога, о котором нам рассказывали, я не видел никакого проку. У нас в приюте было две монашки, они видели, что происходит, но одна брала деньги у директрисы и молчала, а вторая просто не замечала происходящего. Когда избитые, изнасилованные дети говорили ей, что с ними это сделали с разрешения директрисы — она начитала читать им нотации о вреде вранья и безответственного поведения: ведь это они сами спровоцировали уважаемых людей на такие мерзкие поступки. Она говорила, что это они сами во всём виноваты и их ждёт геенна огненная за клевету на уважаемую женщину. Решившие жаловаться немедленно отправлялись в карцер. Вместо того, чтобы накормить и позвать врача, сестра Урсула приказывала читать дурацкие псалмы и уходила молиться об их душах. Потом приходила вторая монашка, освобождала, кормила и вызывала врача. Именно сумасшедшая сестра Урсула стала инициатором того, что из меня пытались изгнать Дьявола. О Мерлин, как же я тогда перепугался! Если этот жирный поп изгонит дьявола — я лишусь своей защиты, и тогда мне не долго останется жить! Но всё, слава всем богам преисподней — обошлось. Сестра Урсула вызывала у нас всех такое презрение и брезгливость, что даже представить невозможно. Если директрису и сестру Агнессу мы ненавидели, то эту — презирали. {Такие люди только презрения и достойны. Баранья упертость — это вообще мерзко.} Так или иначе, но я дожил до того дня, когда в приюте появился Дамблдор. Увидев вошедшего в мою комнату странно одетого бородатого дядьку, я сначала подумал, что сумасшедшая сестра Урсула опять попа привела и насторожился, но дядька рассказывал удивительные вещи: он сообщил мне, что я волшебник и поведал о магии и о школе для таких детей, как я. Я не верил ему, и он, чтобы доказать мне, что говорит правду, поджег шкаф, в котором лежали мои вещи. Я испугался, но огонь погас, не причинив ветхой мебели никакого вреда. Только коробка внутри шкафа отчего-то прыгала. Профессор выглядел настороженным и принялся вещать о необходимости вернуть украденные вещи, о недопустимости воровства, о какой-то там справедливости и о том, что нужно быть хорошим мальчиком, и прочий бред в этом духе. Я не мог его понять, но готов был вернуть барахло владельцам (даже умоляя каждого из них на коленях забрать свои шмотки) хотя бы ради того, чтобы он забрал меня отсюда. И возврат, как он выразился “украденного”, был его непременным условием для того, чтобы избавить меня от приюта — я действительно был готов сделать это. {Я помню эту сцену в думосборе... Дамблдор действительно пытался объяснять мальчишке что-то о добре и зле, сказал, что воровство в школе не допустимо. И выглядел при этом, пожалуй что, растерянным. Особенно после того, как Том сказал, что умеет говорить со змеями.} Не знаю почему, но я позволил себе поверить странному посетителю, и рассказал ему о том, что у меня получается. Выслушав меня, мужик насторожился, а после того как я поделился тем, что умею говорить со змеями — вообще напрягся, мне показалось, что он испугался. За свою жизнь я научился чувствовать страх с легкостью. Еще немного посидев со мной, он потряс бородой и убрался в ту сказочную страну, из которой явился, словно чертик из коробочки, сказав, что на лето меня заберут в тренировочный лагерь, а после него на десять месяцев в году я уеду в Хогвартс, где буду жить и учиться целых семь лет. Это было мечтой. Два месяца пребывания в отвратительном приюте вместо всего года! Уж их-то, я думал, что запросто переживу. Я был молод и наивен, и не знал всех гадостей, что может преподнести судьба. Следующие полгода прошли вполне сносно. Единственное, что меня огорчало — я узнал, что профессор пообщался с директрисой и сестрой Урсулой. Эти две бабы могли наговорить про меня кучу гадостей, просто, чтобы отомстить, а ненормальная монашка еще и для того, чтобы уберечь “чистые души”. {Могли? Да скорее всего и наговорили с три короба! Не понятно, как он во все это поверил. Ведь вроде разумный человек... Ну, во всяком случае, таким казался.} Летом 1938 года, перед лагерем, меня забрал Дамблдор, он же сам и перенес меня туда. Вспоминая свой первый год, я понимаю, что никого и ничего не запомнил; новых знаний и впечатлений было слишком много. Я старался понять: чего от меня хотят, чтобы приспособиться, но кроме уроков и массы разрозненных знаний я так ничего и не получил. В школе никто не помогал таким детям, как я, разобраться в правилах, царящих в новом, неизвестном им, мире. {Хм, а я боялся Снейпа, пытался не отстать ото всех по знаниям и еще черт знает чем занимался, но, в общем, тоже не понимал, что вокруг меня происходит и куда я попал.} Мне сложно было привыкнуть к новой обстановке и окружающим меня детям. Я ждал от них удара, какой-нибудь гадости, они казались мне странными: бесцельно и бездумно бегающие, орущие, устраивающие потасовки... Мне было странно и очень непривычно видеть, что в этих потасовках никому не наносилось особого вреда, дети смеялись, это занятие казалось им хорошим развлечением, шуткой и не более того. Они пытались увлечь и меня, но к тому моменту пустая трата времени для меня уже была не понятна — каждую минуту я тратил на то, чтобы стать сильнее, а эти дети были слабы, они хоть и обладали магией как и я, но... У них не получалось сделать с ее помощью ничего полезного, без палочки волшебство вообще получалось только если они испытывали сильные эмоции. И в этом случае или все вокруг них ломалось, либо они делали что-то совершенно глупое, а взрослые бегали вокруг и ахали: как замечательно у них все получилось. Я отдалился от них, мне была не интересна возня сверстников, меня привлекали книги. Когда я узнал, что в них можно узнать больше о магии — библиотека стала моим домом. Жаль, но в лагере были только сказки, впрочем, взрослые говорили, что в Хогвартсе огромная библиотека, наполненная книгами обо всех видах магии. {Как интере-е-е-есно... Том попал в подготовительный лагерь перед школой, а я нет. Правда, меня никто в детстве изнасиловать не пытался... Работа в саду и прочие стирка с уборкой, на этом фоне выглядит блекло.} Когда мы выбрались на Диагон Аллею за покупками к школе — я выбрал одну приличную мантию и волшебную палочку, учебники и остальное я взял или подержанное, или самое дешевое. Я не знал, на что еще могут понадобиться деньги, и заплатят ли за покупки в следующем году, поэтому решил экономить. К тому моменту я уже хотел на Слизерин, а то, что Дамблдор очень нелестно отзывался об этом доме, рассказывая, что оттуда выходят темные маги — только укрепило моё желание. В сказках темные маги всегда были страшными и сильными. Мне тоже хотелось стать настолько страшным и сильным, чтобы не бояться никого. {А я панически боялся попасть на Слизерин. Идея о том, что я могу быть Темным Магом пугала меня до икоты, да еще и там был заносчивый Малфой. Не помню, хотел ли я стать сильным и никого не бояться, наверное хотел, но не так как Том.} Поезд и Замок произвели на меня неизгладимое впечатление, а призраки напугали до икоты, но за мою жизнь я научился прятать свои эмоции и создавать ложные: я точно знал — никто не должен знать, что мне дорого на самом деле, иначе это постараются отнять или уничтожить. Так было всегда. Распределение прошло успешно, и я попал туда, куда хотел. Дом Слизерин оправдал все самые смелые мои ожидания: там учились в основном дети аристократов — сдержанные, умные, расчетливые, они отличались от тех странных детей, с которыми я был в летнем лагере, но они не приняли меня в свою среду. Впрочем, тогда это меня не беспокоило: я привык к одиночеству, тем более, что здесь были занятия и БИБЛИОТЕКА! Но, тем не менее, мне было интересно: почему они так ко мне относятся? Сначала, я думал — это из-за моего происхождения, но потом узнал о том, что девочка-староста с нашего факультета Мария Эббот — полукровка, да ещё и незаконнорожденная, но её все уважали, к её мнению прислушивались. Я стал искать причину, но за учёбой и новыми книгами я не заметил, как прошел целый год. Это был самый счастливый год моей жизни. До этого я никогда не жил так! Но лето неотвратимо приближалось... Я не думал, что оно будет чем-то отличаться от предыдущих лет в приюте, но я сильно ошибся. {Для меня первый год в Хогвартсе тоже был счастливой сказкой, в которую я попал. Я очень хорошо помню, как не хотел ехать к родственникам. Правда библиотека меня занимала не настолько, у меня в голове были квиддич, философский камень, друзья и Мерлин знает, что еще.} В день отъезда меня вызвал к себе Дамблдор, который тогда был заместителем директора Хогвартса, и мило довёл до моего сведения, что ученикам школы летом запрещено использовать магию. Помимо этого, так как у меня есть склонность к беспалочковой магии, то он лично наложит на приют и окрестности заклятье, которое известит Министерство о том, что на территории использована магия несовершеннолетним. Еще он сообщил мне, что одного случая применения мной магии, будет более чем достаточно, для исключения из школы. Он пообещал сам сообщить директрисе о том, что мне нельзя колдовать. {Со мной этой ошибки дражайший Дамблдор не допустил... Выводы сделал? Или просто забыл? Правда, вопиллер прилетевший, когда я спас Дадли — исправил дело, но все-таки мне было проще.} Я понял: до осени я не доживу и отбросив свою гордость, на коленях и со слезами на глазах, умолял заместителя директора этого не делать, ну или хотя бы не сообщать в приют. Но этот козёл посмотрел на меня своим “мудрым” взглядом и сказал, что это “научит меня общаться со сверстниками”. О... Да... Это научило меня общаться... Когда я попытался объяснить, что меня там ждёт — он сурово посмотрел на меня и приказал перестать наговаривать на приличную женщину. Он искренне считал, что я все придумываю, чтобы безнаказанно третировать “беззащитных детей”. Слёзы мигом высохли у меня на глазах, я замолчал, встал с колен и посмотрел ему прямо в глаза. Дамблдор был уверен в своей правоте, до противного напоминая сестру Урсулу, как и ей — ему было безтолку, чтобы то ни было объяснять, и я по собственному опыту точно знал это. Каким бы умным ни был заместитель директора Дамблдор, он верил только в то, что хочет. Больше я никогда не обращался к нему. {Никогда не пробовал объяснять что-нибудь Дамблдору, но вот спрашивать его о чем-нибудь было совершенно бестолковым занятием. Вечно получишь ответ и не представляешь, что с ним дальше делать — сплошная загадка.} Всю дорогу в приют я принимал решение, пытаясь понять: что для меня важнее. Готов ли я продержаться до осени в том аду, что меня ждёт, чтобы вернуться в Хогвардс и Магический мир, или мне лучше прямо сейчас сбежать с вокзала и только меня и видели. Благо я сэкономил немного денег из выделенных мне и в маггловском мире их должно хватить на первое время. Путешествие как-то внезапно окончилось, и, стоя на вокзале, я ещё думал, как мне поступить. Выбор за меня сделал уважаемый заместитель директора. Он просто аппарировал меня на порог приюта и постучал в дверь. Бежать было поздно. Я шел как на эшафот. Как же засветились торжеством глазки этой мрази, когда она узнала правила моего прибывания в приюте. Не успела закрыться дверь за Дамблдором, как мне радостно сообщили, что за лето я отработаю все потерянные по моей вине деньги, а так как на мне всё заживает моментально, то и жалеть меня незачем. Когда она увидела, что я готов сигануть прямо из окна — мисс Коул позвала своих амбалов, которые заперли меня в “VIP апартаментах”, как они тут назывались. Так мои красота и живучесть сыграли со мной злую шутку. Это была комната с решетками на окнах, огромной кроватью и массой приспособлений для причинения боли и унижения. Я провел в ней почти все лето и вышел оттуда только перед началом учебного года. Первый день, проведенный в этой страшной комнате у меня получился весьма насыщенным. Потом я узнал, что девственность строптивого мальчишки эта “благодетельница” продала, устроив аукцион. Тот козёл, которого я приложил четыре года назад, не пожалел небольшого состояния, чтобы отомстить обидевшему Его Светлость мальчишке. {Убил бы козла! Просто, чтобы не было!} В тот день, и все последующие я узнал очень много о боли и унижении. За это лето со мной сделали всё, что возможно сделать с двенадцатилетним мальчишкой, и намного больше. Как же радовалась директриса и клиенты, которым я понравился, что всего за пару часов у меня срастаются сломанные ребра, а почти содранная кнутом кожа и разорванный анус, заживают, буквально, на глазах. Меня насильно кормили, и в отсутствие клиентов со мной оставался кто-то из надсмотрщиков: они опасались, что я что-нибудь с собой сделаю и они потеряют прекрасный источник доходов. А внутри я словно умер или ушел, осталось только моё тело, за которым я отстраненно наблюдал, и с каждым днём клиентам приходилось прилагать всё больше усилий, чтобы вырвать из этого тела крик. {И почему я не удивлен тем, что Том спалил этот вертеп при первой возможности?!} Я впал в странное состояние, из которого всплывал лишь на краткие моменты, когда тело не могло справиться с тем, что с ним делали. В один из дней в комнату, где меня содержали, зашла директриса, и бросила мне под ноги какую-то тряпку. Я сначала не понял что это, но, приглядевшись, узнал — это была моя мантия. Я смотрел на мучительницу, пытаясь понять: чего она от меня хочет. Я ждал, что она прикажет сделать, и приказ последовал: мне было велено не валять дурака и одеваться — скоро за мной придут из того “дьявольского места”. Дамблдора я встретил совершенно пустым взглядом. Когда он поинтересовался, что со мной, директриса, изобразив на лице грустно-сочувственную лицемерную улыбку проникновенно поведала профессору, что у меня, якобы, умерла подруга и я, дескать, потрясён этим печальным событием. Дамблдор довольно улыбнулся: он явно посчитал, что его метод воспитания сработал и, положив руку мне на плечо, отвёл в сад, туда, где нас никто не видел, и аппарировал нас обоих. Я не дергался от его прикосновений, только потому, что за это лето меня отучили сопротивляться: я помнил, если я окажу сопротивление — будет хуже. Дамблдор провёл меня по магазинам, а потом вернул в приют. Я механически реагировал на окружающую меня реальность, в то время, как меня, словно зверюшку на поводке, водили из магазина в магазин, “подсказывая”, а по сути приказывая, что мне нужно купить. Мне было все равно, и я молча подчинялся чужой воле, так было проще, да и спорить с деканом Гриффиндора было бесполезно, я помнил это даже находясь в полувменяемом состоянии. Когда Дамблдор отправился восвояси, меня снова поместили в ту же комнату и... В следующий раз увидел директрису в тот день, когда было пора отправляться в Хогвартс. Она была неимоверно довольна и долго разглагольствовала на тему того, что заработала на мне огромное состояние, а моё упрямство только увеличило прибыль. Уходя, она сказала, что с нетерпением ждет следующего лета. Я не заметил, как меня одели и передали в руки Дамблдору, очнулся я от того, что поезд тронулся с перрона. *** “Дамблдор действительно не понимал, что делает? Или понимал и делал специально? Я даже затруднюсь сказать, что страшнее...” Парня подташнивало от отвращения и гнева, волнами накатывающего на него. Он сжал рукоять меча, надеясь обрести некоторую ясность мышления. Вцепившись в нее так, что побелели костяшки пальцев, он уставился в пространство перед собой, пытаясь как-то утрясти в голове прочитанное. Текст будоражил в нем массу эмоций. Ему хотелось немедленно броситься на защиту несчастного обездоленного ребенка, хотя он прекрасно понимал, что ребенок этот давным-давно вырос, и даже успел умереть, (ну, в некотором роде умереть) несколько раз. Если по началу он злился на Волан-де-Морта, за то, что тот буквально принудил его прочесть свое послание, то сейчас... Сейчас он не злился, он сопереживал и сочувствовал, глубже и полнее понимая, отчего Том получился таким, каким получился. В то же время, Гарри ни на минуту не покидала мысль о том, что эти строки писаны врагом и, возможно, Волан-де-Морт преследовал какие-то свои цели, оставив дневник ему. Вполне стройная картина мира, наличествовавшая у Гарри, стремительно рушилась с каждой прочитанной строкой. Он отчаянно не хотел верить в то, что читает. Ведь не может быть все НАСТОЛЬКО ужасно?! Но в то же время что-то подсказывало ему, что все, что он прочел на данный момент — правда. Ему требовалось движение, чтобы привести мечущиеся мысли в порядок. Он все еще сжимал меч в руке и действие, совершенное в следующий момент произошло совершенно без вмешательства сознания: парень вышел на поляну и, несколько раз так и эдак перехватив оружие, привыкая к его балансу, принялся исполнять привычные движения воинских правил. Этот меч вел себя по-другому, чем подаренный Люциусом на Новый год. Не хуже, не лучше — просто по-другому, непривычно и часть движений для исполняемых упражнений приходилось менять прямо на ходу. К концу импровизированной тренировки, Гарри уже вполне убедил себя в том, что достоверность, прочитанного им — вопрос открытый и наверняка все это чушь полная. Ему было проще считать это чушью, чем признать правдой. Ему срочно нужно было убедиться в своей правоте, и он вернулся к тетрадке, лихорадочно перелистал ее, ища что-нибудь, за что можно уцепиться. Полистав тетрадь, бегло ее просматривая, Гарри с раздражением осознал, что вряд ли сходу найдет в незнакомом тексте то, что ищет (тем более, что он и сам не знал, что же он стремится отыскать) и, вздохнув, вернулся к той странице на которой закончил чтение. Через некоторое время начало смеркаться и Гарри, прихватив меч и мантию, аппарировал в свою спальню, зажег свет и продолжил прерванное занятие, устроившись также, как до того на лежанке в гроте, на собственной постели. Стемнело. Настала ночь. Пришло утро. А молодой человек все читал. Полностью погрузившись в это, он не замечал, как бежит время, он забыл о еде и о том, что не плохо бы поспать, даже тот факт, что Драко до сих пор не появился — прошел мимо. Наконец, последняя страница была перевернута. Гарри сидел и тупо смотрел на тетрадку в руках. Мысли разбегались в стороны, ни на мгновение не задерживаясь, в голове от этого создавалось ощущение звенящей пустоты. Если все прочитанное им правда — то это полностью меняет ВСЕ. Злодеи становятся героями, герои же... Тряхнув головой, Гарри злобно поглядел на потрепанную обложку — ему было крайне сложно принять то, что он прочел. В привычные представления, хоть и несколько изменившиеся со времен школы под влиянием собственных размышлений, бесед с Эриком,Малфоев и Снейпа, никак не укладывались новые данные. “Мерлин и Моргана! Получается, что чистокровные защищали саму Магию и жизнь! Методы ими были выбраны варварские, но сути это не меняет! В это просто невозможно поверить. Если все написанное — правда, получается, что это Том выращен спасителем мира. Темный Лорд, а не я — Избранный! А Дамблдор, да и я сам? Это ведь самая настоящая трагедия. Почему никто не обеспокоился тем, что магия постепенно иссякает? Почему никто не видел, что маги и волшебники вымирают? Знал ли обо всем этом Дамблдор? Он просто не мог не знать. Но если знал, то выходит, что именно он настоящий злодей, а я — глупое бессловесное орудие в его руках! Б-р-р-р! Этого не может быть. Он просто должен врать. А если нет? Я обязан проверить, все, что смогу. И начну я с Хогвартса.“ ///Чот я пишу-пишу, а реакции не слышно видно... Все настолько ужасно? :)