Иррациональное

Take the worst situations Make a worse situation Follow me home, pretend you Found somebody to mend you I feel numb I feel numb in this kingdom

Ритмичная и довольно однообразная музыка оглушающе била по ушам и заполняла собой каждую клетку тела, вызывая дрожь и необъяснимое чувство, находящееся где-то между эйфорией и тревогой. Эти шумы разбавлялись громкими криками – иначе здесь было просто невозможно говорить – и взрывным смехом, безумным и почти бессознательным. Пол трясся от энергичных движений танцующей на нём молодёжи, угрожая рассыпаться на куски в любой момент и унести всех за собой, в самую бездну мира, а стены – погрести под тяжёлыми обломками, позорно и безвестно. Никто не будет искать тебя в безликой толпе, и это здорово сбавляло напряжение. Звуки вокруг становились сильнее, посетители клуба бесновались всё более исступлённо, воздух сковывал лёгкие, удушая своей температурой и накалом страстей на площадке. Немедленно хотелось уйти отсюда – пожалуй, впервые в жизни Гэндзи не разделял общего праздного настроения и стремился отгородиться от ночного мира Ханамуры. Он медленно, едва пошатываясь – в крови приятным огнём растекался алкоголь, но его было пока ещё недостаточно, чтобы ввести Воробья в состояние полного отсутствия контроля над своим телом, – поднялся с мягкого, почти воздушного диванчика в самом тёмном углу здания и направился к балкону. Десятки рук касались его, пытались утащить за собой, в самый круговорот здешней жизни, и парень не смог противиться. Желание забыться было сильнее. Некто протянул стакан с ядовитого цвета жидкостью, и Гэндзи бездумно принял его. Перед глазами поплыло, лица вокруг слились в одну сплошную полосу, переливавшуюся яркими бликами радуги, и в этом блеске сознание разлеталось осколками. То, что нужно. Воздух больше не требовался. Воробей прикрыл ослеплённые глаза и ощутил, как растворяется во всеобщей волне странного удовольствия. Минуту спустя он понял, что ошибался. Приятная пустота в мыслях развеялась, стоило только сомкнуть веки, и ни кричащая светомузыка, ни неустойчивое состояние Гэндзи не помешали и не спасли его от того, что он отчаянно пытался предать забвению. Позавчера он окончательно испортил все отношения с Хандзо. Всё начиналось невинно и как обычно: они собрались помедитировать ранним утром. Днём ранее Шимада-младший решил даже отменить все свои вечерние планы, чтобы элементарно выспаться и не выглядеть утром умирающей птицей, вызывая тем самым укоризненно-колкие взгляды брата. Гэндзи и так хватало недопонимания между ними – Хандзо не разделял его взгляда на жизнь, действительно стремясь к совершенству и следуя путём истинного члена своего клана, и пытался привить это Воробью. Последнему же такое не нравилось, напряжение между братьями нарастало, угрожая превратиться в бушующую, непримиримую стихию, и потому поговорить требовалось как можно скорее. Гэндзи довольно остро ощущал, как постепенно они отдаляются друг от друга. Его чувства к Хандзо было сложно объяснить словами – яркие, внезапные, захватывающие с головой – все эти слова пусты и даже частично не передавали сути. Однако… было одно, описывавшее природу вспыхнувших эмоций с идеальной точностью. Эти чувства являлись иррациональными. Осознание всей неправильности, того, что вряд ли он будет понят, а тем более – принят, заставляло сердце болезненно сжиматься и биться чаще, а душу сковывала тревога: сможет ли он усмирить и пережить временное помутнение рассудка? Как скоро это пройдёт? Новые вопросы появлялись едва ли не каждую секунду, а ответов, как и надежды, не хватало. И в ту ночь он так и не смог уснуть. На рассвете Гэндзи, уставший и измученный сам собой, не мешкал и сразу отправился на площадку. Хандзо там ещё не было, и потому Воробей, облегчённо выдохнув, приступил к медитации в тот же момент – требовалось срочно успокоить тело и дух и не терять лица, когда тот придёт. Юноша плотно сомкнул веки и погрузился в глубины себя, позволяя внешним энергиям наполнять его силами. Он сидел так час, а может и больше, но мягкая тишина этого места так и не была ничем нарушена. Он не пришёл. Гэндзи мысленно смирился, что тот, наверное, забыл или что хуже – и не собирался присоединяться к нему – и решил уйти сам. Он открыл глаза, и тело словно поразило разрядом тока. Напротив расположился Хандзо собственной персоной. Обеспокоенный взгляд блуждал по лицу младшего брата, в тёмно-карих глазах читался немой вопрос. Вновь обретённое Гэндзи самообладание рассыпалось осколками хрусталя. – Гэндзи?.. – голос старшего Шимада звучал спокойно и ровно, хотя на лице читались кардинально противоположные эмоции. Воробей криво улыбнулся, понимая, что это – полный провал: – И тебе чудесного утра, брат. Давно ты пришёл сюда? – Пришлось немного задержаться, но ты опередил меня всего минут на пятнадцать, не больше. Ты в порядке? – Почти в полном, – улыбка стала лучезарнее, и Гэндзи даже осмелился посмотреть Хандзо в глаза. Это была ужасная идея. – Ты плохо выглядишь. Всю ночь не спал, думая о новой любви? – Шимада-старший усмехнулся, явно не намереваясь обидеть брата, – он часто поддевал его такими полушутками, а Гэндзи бурно возмущался, едва сдерживая улыбку, но в этот раз что-то пошло не так. Волна боли окатила Воробья, и он заметно вздрогнул, скривившись, – стрела достигла своей цели. Тяжёлый вздох вырвался из груди, и Гэндзи отвёл взгляд. На одной из веток вишни бодро чирикали птицы. – Воробей, что… – не успел Хандзо договорить, как его губы оказались накрыты чужими. Младший Шимада неожиданно даже для себя сделал то, что так часто в последнее время представлял в мыслях. Касание губ, имеющее сладковатый привкус, было отчаянным, полным горечи и страха быть отвергнутым; все слова, которые хотелось сказать до этого, бесследно испарились, но Гэндзи было уже всё равно. Обратный путь засыпало осколками самообладания, неопределённость угрожающе приближалась и покалывала кожу морозом. Или это разряды тока? Подрагивающими пальцами юноша провёл по точёной скуле Хандзо вверх, забираясь в его жесткие тёмные волосы и распуская уже привычный тому хвост. Дышать становилось тяжелее, кровь расплавленным металлом текла по венам, и Воробей отстранился от опешившего старшего брата, секунды спустя исчезая за пушистыми кронами майских деревьев. Адреналин придавал скорости, а сердце всё ещё бешено колотилось. Легче почти не стало – клубок чувств запутался ещё сильнее; требовалась эмоциональная разрядка. Видимо, пару дней придётся провести вне дома. В душном клубном воздухе появился резкий запах химии, что и не намного, но отрезвило выпавшего из реальности Гэндзи, и он открыл глаза. Туман всё ещё не исчезал, но острота зрения стала чуть чётче, и чувства постепенно возвращались. Воробей ощутил тепло на талии и плечах – он был зажат между двумя девушками, которые, казалось, сейчас разорвут его на части. Волна отвращения прокатилась по телу, и он вырвался, исчезнув в стороне уборных. Холодная вода приятно освежала разгоряченную кожу, немного отрезвляя рассудок. Юноша поднял голову и посмотрел в большое круглое зеркало: под глазами залегли глубокие тёмные пятна – он не спал почти три дня, – изумрудные пряди были растрепаны, кожа приобрела бледно-красный оттенок; решение пришло само собой. Хватит. Это место массового помешательства опротивело ему, надо возвращаться – ведь он не сможет вечно прятаться и убегать. Пора посмотреть своему страху в лицо. Гэндзи облизнул всё ещё горящие губы – как бы он ни пытался, сладковатый привкус вишни оставался на них до сих пор – и, крадучись, направился к выходу. Предрассветное небо поражало своей красотой – сегодня Шимада обратил на это особенное внимание. Он довольно часто возвращался так поздно – было уже около то ли трёх, то ли четырёх часов утра, – но сейчас окружающий мир обретал какой-то особенный смысл. Порыв встречного ветра взъерошил и так непослушные локоны, что вызвало у Воробья усталую улыбку. В груди раненой птицей забилось сердце: боязнь неопределённости витала в воздухе вместе с успокаивающей прохладой, и контраст этих ощущений кружил голову. Гэндзи тихо рассмеялся. Кажется, он сошёл с ума. Охрану имения клана Шимада юноша миновал быстро: те были в курсе его периодического очень запоздалого возвращения, и потому проблем не возникло. Почти неслышными, но медленными – алкоголь всё ещё давал о себе знать – Воробей пробирался в собственное гнёздышко; ступени в родное крыло уже виднелись довольно чётко, и он ускорился. По мере приближения стали появляться сомнительные мысли, например: как он будет объяснять матери причину такой долгой прогулки? Она наверняка волновалась. Голова тяжелела, веки закрывались… К демонам все сомнения, желание спать было сильнее. Завтра, точнее, сегодня, будет видно. Гэндзи осторожно скользнул в свою комнату и зажёг одну из ламп. Неяркое холодно-белое сияние рассеянно осветило небольшие апартаменты, и он, протерев глаза, поплелся в сторону футона. – Где ты так долго был? По телу прошелся заряд тока, сон сняло, как рукой. Шимада обернулся в сторону голоса, теряясь в ответе. Сидящий в кресле Хандзо внимательно изучал лицо брата. – Гэндзи. – Я уже здесь, так что это не имеет значения. – говорить вдруг стало невыносимо тяжело, поэтому фраза прозвучала скорее хриплым шепотом. Воробей отвёл глаза и откашлялся: – Давай обойдёмся без расспросов сейчас. – Нет, – отрезал Хандзо и, поднявшись с места, подошёл к нему. – Я имею право знать, где ты пропадал. – А я имею право не свидетельствовать против себя, – Гэндзи отмахнулся, но рука оказалась перехвачена. Шимада-старший одной ладонью крепко сжал его запястье, а другой повернул за подбородок. Сейчас они находились так же близко, как и тогда. Воробей мог отчётливо чувствовать тёплое дыхание на своей щеке и всматриваться в омут глаз брата. Лицо Хандзо было непроницаемо, и это настораживало. – Гэндзи, – его интонация стала мягче и… нежнее? Хотелось верить, что Гэндзи не послышалось. – Мы переживали за тебя. Я переживал. Ты тогда так резко… – Я не хочу об этом говорить, Хандзо. Пожалуйста, – младший Шимада прикрыл веки и не увидел лукавой улыбки старшего брата. – Это было… опрометчиво, неправильно, и вообще… На пылающих губах вновь чувствовался сладковатый привкус.