Breathe I'm listening close to every word that you speak Don't try to blame the things that bring you down, just see I'm on your side and counting down the days to be Right beside you when you sleep and when you dream Leave All of your rage behind and realize it's me Hold on before I'm gone ‘cause one day we will need Someone to understand the things that make us free
– Никогда прежде ещё не случалось такого, чтобы женщина – нет, вы представьте, женщина! – наследовала многовековое дело клана Шимада! Это немыслимо. – Традиционно право наследования передаётся первому ребёнку по прямой линии, – голос девушки был холоден и высокомерен, острым взглядом она пронзала своего собеседника, – и вы не можете это оспорить. В крайнем случае, в семье я не одна, и бразды правления перейдут моему младшему брату. – Но он же… – Его отношение к нашей деятельности – дело совершенно не Ваше, Джиро-сан. – Его отношение к нашей деятельности не должно прощаться, ибо он ставит под угрозу жизнеспособность империи. Нужно продумать наши дальнейшие шаги заранее, потому что, кто знает… – сановник поджал губы, шумно вдыхая, и с гордостью посмотрел на сидящего рядом юношу. – Сузаку мог бы стать верным помощником в Вашем деле, госпожа, если в традициях уж нет исключений… Хандзо презрительно скривилась. – Традиции не подлежат изменению, и никогда вторая линия не пройдёт вперёд первой. Всё остальное – лишь Ваши пустые фантазии, которым не дано сбыться. – Шимада нахмурилась и перевела взгляд на отца. В его глазах призраком мелькнуло одобрение, и девушка встала с места, вытянувшись струной. – Полагаю, разговор окончен, и, если требующих моего присутствия вопросов больше нет, я удаляюсь. Наследница встряхнула головой и расправила плечи, с непроницаемым лицом зашагав к выходу из зала. Несколько метров казались непреодолимым расстоянием, и она сцепила зубы, сохраняя маску невозмутимости. Чем ближе Хандзо была к двери, тем громче и настойчивее становились шепчущие за спиной голоса. Покинув зал совещаний, девушка позволила себе расслабиться и отпустила напряжение в мышцах. Тяжелый вздох непроизвольно вырвался из груди: в последнее время разговоры о будущем – клана и её собственном – становились всё чаще, и отстаивать свои взгляды оказывалось сложнее. Совет старейшин предпочитал молчать, однако основной соперник в борьбе за власть – Джиро-сан, второй брат отца – каждый раз гнул свою линию с новой силой. Споры изматывали, но куда более отвратительным было то, что во многом она проигрывала. Ситуация удручала: Гэндзи действительно мало интересовали дела клана, а Хандзо, несмотря на превосходную подготовку и эрудицию, вряд ли бы смогла противостоять двоюродному брату, на стороне которого, пусть и спустя время, сосредоточится внушительная сила. В клане назревала внутренняя война, и одержать в ней верх предназначалось только одному воителю или воительнице, деве-дракону с тонким станом и острым глазом. Усмешка сорвалась с губ – именно так и должно произойти. Новый день – новая схватка; для этого нужны силы. Улыбнувшись самой себе, Хандзо плавно направилась в восточное крыло родового имения отдыхать перед рассветом.***
– Ты звал меня, отец? – Да, сын мой. Есть разговор. – Соджиро был серьёзен и суров, но в голосе звучали и мягкие нотки. – Вновь расскажешь мне о долге, который лежит на наших плечах? – Гэндзи слегка поморщился, всем видом показывая, что не переменил своего решения касательно желания становиться продолжателем преступного дела. – Вновь. Но в этот раз суть будет несколько иной. Как ты знаешь, из-за некоторых... разночтений существующего порядка, наш клан стоит под угрозой раскола. И я прекрасно понимаю, что тебя данный факт интересует мало, но... основной целью при случае станет твоя сестра. Стоило только прозвучать этим словам, как Гэндзи прищурился, пристально смотря на отца. Тот продолжал: – Я нисколько не сомневаюсь в уровне её боевой подготовки, однако риск велик. Так уж случилось, что в нашей семье раньше появилась именно дочь, и винить здесь некого. – Ближе к сути, отец. – Я хочу, чтобы ты встал во главе клана вместе с ней. Может, не как правитель, но как её защитник и самый преданный советник. Тогда им противопоставить будет нечего, и каждый из вас займётся, чем угодно душе: Хандзо пойдёт по предначертанному пути, а тебе останется лишь оберегать её. И, да – я прекрасно осведомлён о противоречивом характере ваших отношений, но не ради дела – ради сохранения семьи – я верю – вы сможете найти общий язык. – Это всё, отец? – в душе Гэндзи разыгралась самая настоящая буря эмоций и переживаний, но он старался скрыть это, впрочем, не весьма успешно. Соджиро снисходительно улыбнулся, и взгляд его потеплел. – Да. Ты можешь быть свободным. Нынешний глава клана Шимада не успел договорить, как его сын умчался прочь, в ведомом одному ему направлении. Юный Воробей стремглав летел по утонувшим во тьме коридорам – стрелки часов давно уже пересекли границу полуночи, и почти все обитатели дворца погрузились в сон – лишь смутно понимая, куда ведёт его подсознание. В восточное крыло. К сестре. Прояснить ситуацию надо было сейчас же. Гэндзи совершенно не удивился, застав старшую из детей Шимада бодрствующей во втором часу утра. Она спала крайне мало, но всегда умудрялась быть полной энергии для тренировок и жизнедеятельности – ещё одно из бесчисленных умений, которое восхищало и заставляло задуматься. Внимательным, изучающим взглядом, каким одаривают новое творение скульптора, Воробей обвёл её фигуру: в свете полной луны кожа переливалась молочно-перламутровым оттенком, а длинные локоны цвета черники становились похожими на мрачные просторы галактики. Крадучись, Гэндзи оказался сзади, в паре шагов от неё, и слегка дотронулся острого плеча ладонью. – Ты когда-нибудь вообще спишь? – самый банальный способ начать разговор; удивленная, Хандзо отшатнулась от жеста, словно от огня, и полуобернула голову. – За столько-то лет мог бы придумать что-нибудь и более оригинальное. – девичьи губы зазмеились в усмешке, медово-карие глаза полыхнули искрами. Гэндзи неловко улыбнулся, убрав руки за спину. – Зато это всегда работает. – Ну-ну, – Шимада тихо фыркнула, проводя резным гребнем по распущенным волосам. – Что привело тебя сюда в столь поздний час? Обычно ты, вроде бы, проводишь это время вне стен нашего дома. – Всё ещё колешься. А я думал, мы помирились. – Мы и не ссорились, Гэндзи, но ты знаешь моё отношение к способам твоего времяпрепровождения. – Хандзо изогнула бровь и окинула брата выжидающим взглядом. – Дело не в этом, хотя... не имеет значения. – выражение лица младшего Шимада стало серьёзным и обеспокоенным; он зажевал губу, раздумывая, как поставить вопрос, и минуту спустя продолжил: – Хани, что происходит? В глазах девушки сверкнули молнии – такие же, какие красовались на татуировке – и Хандзо отвернулась, вновь обращая свой взгляд в окно. – Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не смел... – Настала моя очередь получать ответы. Сегодня отец рассказал мне о том, что ты можешь быть в опасности. – Неужели Гэндзи Шимада заинтересовался тем, как идут дела в его родном доме? Удивительно. – Хандзо вспылила. Кипящее чувство заполняло каждую клетку её тела, голос сочился ядом – такой она обретала сходство с опаснейшей змеёй, яростным драконом из легенд, какими только устрашают непослушных детей на ночь. – Речь сейчас не обо мне, а о том, что может случиться с тобой. Какое решение они приняли? – видимое спокойствие давалось юноше крайне тяжело, но если он хотел исполнить то, о чём просил отец, хладнокровие и здравый рассудок были необходимы. – Они молчат. Один только Джиро-сан сомневается в моей состоятельности и хочет либо приставить своего сына как соправителя, либо обойти наше наследие и сделать его правителем. Клан на грани раскола, – движения гребнем становились всё отрывистее, как и фразы – Шимада приходила в себя после временной слабости: буйного, словно всесокрушающий тайфун, характера, который она старательно сдерживала и укрощала. Однако при виде Гэндзи стихия почему-то так и норовила выйти из-под контроля. – Звучит мерзко. – Мягко говоря. – послышался глухой стук – Хандзо отложила деревянное изделие и взяла в руки ленту. Тонкие пальцы заскользили по иссиня-чёрным прядям, вплетая в них шёлковый луч солнца. – И всё же, чем обязана таким интересом? – Сегодня отец предложил мне один вариант решения этой проблемы, и я, вроде бы, даже согласен с ним. Хандзо молчала. Воздух сковала вязкая тишина, из окна повеяло прохладой. Лишь только девичьи руки всё так же изящно плели косу, но Гэндзи знал, что сестра внимательно слушает. – Он предложил мне стать соправителем. Никакой политики или иных дел – только быть советником и твоим личным защитником. – Считаете собственно мою или подготовку верных нам якудза недостаточной? – Не зазнавайся, Хани. – Шимада бесшумно сделал шаг вперёд, едва коснувшись носом одного из локонов. Ночная прохлада смешалась с ароматом ягод. – Кто знает, что будет в итоге – кто предаст нас, а кого – мы. Но не ради клана – ради сохранения семьи – мы должны держаться вместе. – Ты точно не пил, братец? Это слишком мудро для тебя, хотя... – Хандзо усмехнулась, всплеснув руками. Плетение распалось, и лента плавно полетела вниз, на дощатый пол. Гэндзи поймал её и положил на тумбу. – Впрочем, это похоже на слова отца. – Впрочем, ты никогда не говорила так много. – Впрочем, ты прав. И я с удовольствием отдохну от этого утомительного занятия. – из груди вырвался вздох, полный недовольства и разочарования. В воздухе повисла немая просьба – «тебе пора уходить». Девушка устало потянулась, будто бы стремясь коснуться луны, и вдруг пошатнулась. Лишь секундное замешательство, но хватило и этого – крепкие руки обвились вокруг тонкой талии и осторожно прижали её к юношескому телу. Тёплое, словно летний ветер, дыхание прошлось сквозь ткань по позвонкам, вызывая волну мурашек на коже. – Ты всё ещё уверена в своём решении? – губы едва щекотали шею, когда Гэндзи громко шептал. Места касаний пульсировали. – Я о власти. Судя по настроению отца в последнее время, дела куда сложнее, чем он даёт тебе знать. – Вот уже второй раз за вечер ты пытаешься понять то, в чём не смыслишь. Время упущено, Гэндзи. – Хандзо старательно делала вид, что происходящее на неё не влияет никак, однако голос предательски садился. – Не понимаю, почему тебя это так волнует именно сейчас. – Потому что меня серьёзно обеспокоили его слова. – Тебе никогда не было дела до взаимоотношений внутри клана. – Зато всегда было дело до тебя. Плавным движением ладони поднимаясь от талии, Воробей легко отодвинул край тёмно-синей юкаты и огладил острое девичье плечо. Ткань складками спустилась по руке, и в свете луны засиял могучий дракон, купающийся в грозовых облаках. Тепло касаний контрастировало с веющей из открытого окна прохладой, и кожу начало покалывать. Шимада-старшая прикрыла глаза и замерла - мысли мгновенно испарились, и, как реагировать на странное, однако теперь уже понятное поведение брата, она не знала. Тяжелеющий затылок коснулся плеча позади, из приоткрытых губ едва послышался расслабленный выдох. Секунду спустя ему вторил другой - такой похожий, но более громкий, пойманный уже ловкими пальцами, которые вели линию дальше, от уголков до виска, продолжая по натянутым мышцами шеи и плеча и пересчитывая кости рёбер. Сердце забилось раненой птицей – так быстро и мучительно – когда рука остановилась напротив него. Кровь медленно закипала, и в ней тонуло всё: стальная выдержка, рациональное мышление, слова, так и не вырвавшиеся наружу... Хандзо тяжело сглотнула. – Как давно... – Всю сознательную жизнь, – второй рукой, которая всё ещё держала талию в плену, Гэндзи повернул к себе сестру и вновь прижал крепче. – Ты и понятия не имеешь. – Даже так? – наследница усмехнулась. Мрачным веером вспорхнули ресницы, а под ними – потемнели тёплые, медовые радужки, став почти полностью чёрными; искрами в них мерцал свет ночи. – Ты сомневаешься в правдивости моих слов? – После того количества девушек, что побывали в нашем доме? Хм… – Шимада до боли сжала плечи брата и слегка подалась вперёд, властно шепча на ухо: – Эта провокация весьма искусна, Воробей. – Не думал, что ты вообще замечаешь, чем я занимаюсь. – Я вижу и понимаю всё. – Теперь сомневаюсь я, – Гэндзи усмехнулся, с хитростью прищурившись, и умеренно-сильным движением руки отклонил Хандзо обратно. Взгляды, острые, словно новые заточенные клинки, столкнулись, губы обдало жарким дыханием. Рука, лежащая на затылке, начала плавно опускаться по спине, огибая каждый позвонок с лёгким нажимом. Ответом на действия послужил ещё один, чуть более чувственный, чем требовалось, выдох. Нарастающая дрожь волной прошла по конечностям. – Вот и зря, – девушка возмущённо фыркнула, силясь вырваться из объятий (впрочем, не особо-то и усердно). – Рассказывай. В своей ревности ты была почти слепа. – он рассмеялся. Шимада инстинктивно замахнулась ладонью, чтобы оставить на лице ехидного братца пламенный след, как была перехвачена – пальцы цепко сомкнулись вокруг запястья и с мягкостью приложили ту к щеке. – Мечтай. – Я много мечтал. И одна сейчас сбывается, – юноша коснулся губами сгиба между челюстью и шеей и продолжил цепь поцелуев, выразительных и неспешных. Весь мир сейчас сузился до границ родственных тел, все звуки – до одного единственного – ускоренного стука влюблённого сердца, напротив которого остановился Воробей. Всё – слова, дыхание, время – тонуло в этом заполнившем пространство ритме. Хандзо прикусила губу и обняла брата за шею, прижимая того к себе. Тонкие пальцы с нежностью перебирали короткие тёмные пряди, ещё недавно бывшие зелёными, как молодое цветение ранней весной; касания становились увереннее, объятия – крепче, и Шимада растворялись атмосфере ночи, цепляясь друг за друга, чтобы не быть поглощёнными мраком полностью. Рассвет пришел к ним неожиданно, взрываясь ослепительной яркостью красок, нежных и ласкающих глаз. Начинался новый день…***
…и новая жизнь. Солнце ещё не успело взойти, но лицо уже пылало – слёзы оцарапывали щёки, словно осколки хрусталя, и соль в ранах горела. Капли продолжали свой путь, падая на острые ключицы или же разбиваясь о светлый металл шлема. Хандзо с усилием разлепила влажные ресницы и неверяще посмотрела вниз. Гэндзи, будто бы ощутив это, поднял голову, и взгляды их встретились. Тело предательски вздрогнуло, но девушка устояла на месте. Руки вокруг талии обвились сильнее, сквозь плетение нитей кимоно проникло тепло. В янтарных глазах напротив искрился целый спектр – от боли и печали до верности и надежды. Когда она в последний раз видела его так близко? Те времена казались уже незапамятными, будто бы несуществующими, чьей-то выдумкой или её собственным сном. Сном таким безмятежным, но влекущим за собой лишь бесчисленное количество кошмаров. Кошмар. А ведь точнее слова не найдёшь – с приходом рассвета их жизнь утонула в багряных оттенках; всё резко изменилось смысл: друзья обратились врагами, видимое благополучие уступило место скорби об утраченном. И только они двое могли спасти друг друга, напомнить о том, что все беды – временны, и назавтра луч света принесёт покой и счастье. Но в указанный срок ничего не произошло, как и множество дней после, и Хандзо возненавидела рассвет. В то утро она впервые не знала, что делать. Ни с собой, ни с развеянной тайной чувств, ни с кланом… чуть только солнце возвысилось над землёй, один из слуг принёс записку – Шимада тогда здорово смеялась, наблюдая за Гэндзи, который искал укрытие – мало ли кто узнает? – но в груди уже ясно появлялось ощущение, что что-то происходит не так. Осознание, что предчувствие не подвело и в этот раз, приходило долго: она перечитала послание раз десять, пока вместо нежных юных чувств в душе не разверзлась рана. Соджиро Шимада умер во сне. Глаза судорожно бегали по одной-единственной строчке, выведенной явно в спешке, руки едва тряслись, цепко вцепившись в клочок бумаги, и голова опустела. Сзади повеяло теплом – Воробей выбрался из укрытия и притянул сестру к себе, шепча глупые милости, но миг спустя его взгляд сменился на обеспокоенный, и записка оказалась у него. – Я не верю… – хриплым шёпотом произнесла лучница, и это было последним, что она сказала тогда. Дальнейшая жизнь превратилась в калейдоскоп смазанных красок: бледная, как мел, мать, сочувственные лица старейшин и фальшивое дяди, Джиро (признаться, Хандзо почти не сомневалась, что он причастен к произошедшему), неуместные ухмылки Сузаку и Гэндзи, не отпускавший её руки ни на секунду. Он и сам был ошарашен, потрясён и напуган, но помнил о своём негласном обещании, и старался смириться с внезапно навалившейся ответственностью. Что же касается Хандзо… в голове впервые проскользнула мысль, что она отнюдь не всесильна и, что ещё более сбивающее с толку, она – женщина. Возможно, Джиро-сан отчасти и был прав в своих словах, но теперь она точно не сдастся. Церемония возведения старшей Шимада во главу клана прошла крайне скромно – общая атмосфера и ситуация не располагали к размашистому торжеству, да и сама наследница была довольно консервативной и не любила напускную роскошь. Также она не славилась и тягой к речам, и потому заученную давно клятву верности делу клана произнесла быстро и без эмоций, точно бы для неё это ничего не значило. Определённо, держать лицо перед всеми – ещё та задача (с момента похорон прошло всего два дня), но Хандзо учили лицемерию с детства. И она – она надеялась! – сейчас справлялась достойно, пряча растерянность за спокойствием, а дрожь в руках выдавая за нервное предвкушение. Десятками стен и парой часов позднее её было не узнать: маска непоколебимости треснула, и из трещин сочились слёзы, заботливо стираемые братской рукой. Девушка видела, что Гэндзи и сам не знал, что делать дальше; и отвращение за собственную слабину обуяло её – здравый рассудок вернулся, а в душу закралась надежда, что, может быть, в счёт тяжелых обстоятельств, она сможет приступить к исполнению обязанностей не завтра? Роковая ирония или наивная ошибка? На следующее утро Шимада уже летела в Кофу по «крайне срочному поручению», как передала Аканэ, одна из служанок. Владельцу какой-то крупной ювелирной компании, с которой клан имел дело, – у Хандзо не было времени узнать всех подробностей – немедленно понадобилось увидеть новую предводительницу и обсудить детали дальнейшего сотрудничества. Наследница сомневалась, что её присутствие действительно необходимо (подозрительность не покидала ни на минуту), но на то была воля старейшин и желание зарекомендовать себя как достойную преемницу на первое время. Неделю спустя, по возвращении в Ханамуру, она поняла, что усилия прилагались напрасно. В ранее родном доме встречать её было некому. От стен веяло холодом и кровью. Воздух свинцом давил на плечи, отчего гнетущее ощущение в душе разрасталось. Днём позже всё прояснилось. Аканэ, милая и верная Аканэ, теперь запуганная до смерти, украдкой, постоянно оборачиваясь, рассказала своей госпоже, какие ужасы творились здесь в её отсутствие, и чем дальше Хандзо слушала, тем явнее она чувствовала, что внутри неё что-то обрывается. Нашептанные под покровом ночи сведения воспринимались с трудом – разум отказывался верить, а сердце – биться. Болезненное осознание пришло только с наступлением утра – её защитник и родная кровь, её утешение и новообретённая любовь повержена; и каждая последующая минута сулила лишь гибель. Терять больше нечего – бежать. И только ветер начал срывать листья – золотые, огненные, пряные – с веток, а рассвет перестал проявлять благосклонность, нещадно обжигая своим светом, призраки прошлого настигли отрекшуюся наследницу. Минуты, недели, месяцы – они вереницей проходили мимо неё, смешиваясь в нечто, однообразно-бесцельное, не поддающееся описанию и характеристике; границы реальности и сна размывались, не отличаясь друг от друга ничем – кошмарные видения с участием родных сердцу лиц мерещились повсюду; и девушка бежала, бежала, бежала от себя и воспоминаний, от обещания быть сильной и непоколебимой в любой жизненной ситуации. И бег свёл их обоих. Шимада вновь сморгнула слёзы – всё-таки часть негласной клятвы она выполнила, не расколов маску каменного спокойствия ни на миг – и опустилась на колени так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Гэндзи попытался увести взгляд, но нежная рука перехватила его и приподняла за подбородок, и он не смог противиться. Сестра внимательно изучала его лицо – такое родное, такое чужое, – свободными пальцами проводя по каждому шраму на коже, по рельефу костей и мягким впадинам, по искусственно нагретому до температуры нормального человека металлу имплантатов, отчего редкая дрожь пробирала кибернетическое тело. В голове Хандзо был настоящий хаос: мысли лихорадочно метались из сторону в сторону, со звоном отскакивали от стенок черепной коробки и никак не хотели упорядочиваться; трепетала и она сама – ускоренно сокращались лёгкие и билось сердце, в груди, где-то около солнечного сплетения, болезненно щемило; плечи опали и, впервые за долгое время, согнулся идеально ровный позвоночник. Они молча смотрели друг на друга, словно бы обмениваясь информацией с помощью взгляда – Шимада видела, как брат скучал по ней, с момента отлёта и до сих пор, как ненавистные родственники претворили в жизнь интригу, как он не смог отказаться от дуэли и обманом был повержен, истекал кровью на дубовых досках, шепча в предсмертной агонии лишь одно имя; как надежда, покидающая мир вместе с ним, воспрянула на крыльях рассвета и открыла новые горизонты взамен на тело; как он презирал себя за собственное решение и то, во что превратился; как порой хотел сдаться и плыть по роковому течению, уйти в небытие, манящее и сулящее исцеление души; как бежал от своей судьбы, а выяснилось, наоборот, навстречу ей. Между ними было столько ещё не сказанного, и рассудок раскалывался от признаний и сожалений, но… стоило только встретиться, как всё, что терзало умы, исчезло в мгновение, и им, вновь найденным, оставалось лишь с растерянностью искать друг в друге требующееся душе: гармонию, утешение, принятие. Они молчали, но действия были красноречивее слов. Сцепленные вместе пальцы занемели, дыхание замедлилось, но по-прежнему ласкало пламенем, напоминая о бережно хранящемся на полках памяти вечере. Касания становились смелее, и выцветшая, но всё ещё золотистая лента снова оказалась в руках Гэндзи. Аромат ягод, далёкий и близкий одновременно, кружил голову, пробуждал затаённые чувства и позволял почувствовать себя по-настоящему живым. В ответ девичья ладонь легко взъерошила приглаженные волосы, и Хандзо, выдохнув, прикрыла глаза. Спереди повеяло теплом, на ресницах затрепетали лучи восходящего светила; лбы соприкоснулись, и губы обдало щекочущим шепотом: – Наконец-таки сбылась. И рассвет больше не был над ними властен.