Сила виноградных леденцов

      — ЗаШунина, остановись. Ты меня пугаешь, — пытаюсь достучаться до вошедшего в раж анизатропика. Происходящее вокруг кажется шуткой решившего проверить на прочность мои нервы Тумана: руки возникающие из воздуха, летающие головы, горящие в Пламени стены, пол и даже потолок и неуловимый и неуязвимый противник которому невозможно причинить вред.       Если бы всё было бы иллюзией: создание предметов, изменение гравитации, параметров воздуха — на самой грани моих возможностей. Если бы это было бы порождением Пламени Посмертной Воли — я бы знала как действовать, знала что у меня есть шанс. Но… Я отчаянно сражаюсь пытаясь достучаться до сознания анизатропика, словно впавшего в какой-то транс утратившего связь с реальностью из-за невозможности пробраться ко мне в сознание и изучить меня изнутри. Того, что он даже прикоснуться ко мне может только в том случае, если я это позволю. Видимо, последней каплей заставившей его сорваться стало то, что ненадолго он смог получить желаемое, а потом, по непонятной для него причине оттолкнула. Непонятной, потому, что сколько бы он не изучал людей иметь информацию о чем-то или иметь опыт — это не одно и тоже. Он обижен. Он зол. Но самое страшное, что он просто не понимает что творит, что испытывает и по какой причине это происходит, ведь он уверен в том, что является более высокоразвитым существом чем люди и это делает его неуязвимым для людских слабостей. Но он ребёнок. Страшный из-за запредельной силы в своих обиде, гневе и непонимании, но — ребёнок. Небесный Лев во мне — моё Пламя — сполна изведал и страх, и отчаянье, и унижение от понимание нашей слабости перед этим альбиносом, но… он этот умный и почти всесильный инопланетянин — не понимает что творит!       Отклиткаясь на мои чувства, решимость и желания Пламя Неба начинает хаотично пульсировать, искать соответствия и подстраиваться, а найдя нужное медленно входит в резонанс с прохладой анизатропика. Достигнув отклика, рассеивается заполняя всё доступное пространство мягким оранжевым светом. И я, чтобы анизотропик смог услышать то, что я ему говорю, хоть немного понять происходящее, все испытываемые мной чувства вкладываю в одно слово:       — ЗАШУНИНА!!! ***       «Прости меня, Фантомас, прости, что в своё время тебе не давала проходу, ловила за хвост чтобы погладить и пыталась поделиться счастьем в виде конфет „Мишка на Севере“. Прости меня, Масик. Прости…» — мысленно прошу прощения у первого своего кота, тяжело дыша и лёжа посреди выжженного до основания карцера. — «Прости, Фантик, я и представить не могла насколько жутко, когда кто-то с горящими от энтузиазма глазами, не стесняясь в средствах, пытается тебя погладить! Когда уговариваешь и просишь, угрожаешь и дерёшься, а конкретному ребёнку — плевать! Хоть всю моську исцарапай лезть не перестанет!»       Всё это суровое испытание для моей нежной психики не оправдывало даже окончательное объединение с собственным пламенем, действительно ставшим моей неотъемлемой частью, словно еще одной парой рук или даже целой системой органов, бывшей со мной с самого рождения, но которую я не использовала. Наверное, так себя чувствует орлёнок отправленный из гнезда одним метким пинком под хвост.       Первой реакцией измученного недосыпом и попытками анизатропика меня облапать, на появление в комнате другого живого существа становится злобное шипение и активация Пламени. Но, когда до меня доходит, что передо мной человек плюхаюсь на пол на манер морской звезды, пламя словно ветер гасит.       — ЗаШунина забрали домой? — с отчаянной надеждой спрашиваю я, хриплым, замученным голосом человека сорок лет и три года водившего по пустыне толпу евреев норовящих то манну небесную заказать, то золотому тельцу в тихаря помолиться и бог еще сверху подозрительно весёлым голосом: «Прости, до земли обетованной было всего чуть-чуть, пол дня по прямой, но… за твоими бара… кхм, агнацами снова косяк числится, так что права руля и до еще четыре месяца до заката топай. И ты успокоишься и им пройтись не помешает»…       — Нет, — отвечает мне жестокосердное существо.       — Блин, если параллельные миры существуют, свалю, — бурчу я, на итальянском на всякий случай готовя почву для интереса на эту тему. — Придумаю как и свалю.       — Иона-чан, не думаю, что у тебя получится, — подтверждая теорию о том, что где-то рядом блуждает невидимый переводчик с итальянского, отвечает главный по тарелочкам, хотя в нашем случае по кубикам и ненормальным. Поднимаю на этого неверующего полыхающий оранжевой решимостью взгляд.       — Сбегу. Склею из бумаги Звездные Врата и сбегу в галактику Пегаса. Пусть рейфы хоть одним человеком подавятся.       — Анатомия и физиология у тебя не изменилась, так что вероятность того, что ты окажешься для них не съедобной менее одной тысячной процента, — впархивает в комнату девушка, на вид моя ровесница в очках, белом халате и детской розовой доской для рисования. — Может передумаешь? — с абсолютной серьёзностью спрашивает наклонив голову в право и поправив очки, что придает её светло карим, почти желтым глазам пугающий огонёк.       — Тебе так не интересно взглянуть на то, что у меня в итоге получиться?       — Я в доле! — моментально соглашается она.       — Каната-сан! — возмущается Коджиро, видимо до этого успевший провести с ней разговор на эту тему.       — Клей, бумага, кофе, виноград и все что известно по Звёздным Вратам и у меня обязательно что-то да выйдет, — несмотря на недосып (а может как раз-таки благодаря ему) начинаю пылать энтузиазмом, но сникаю. — А еще нужна простыня чтобы прикрыться.       — Мой халат подойдёт?       — Еще как, Каната-сан!       — Зови меня Шина, Ио, — подмигивает мне милая женщина ученая снимая свой лабораторный халат.       — Так нельзя, Каната-сан… — пытается нас остановить Коджиро видимо перестав думать о том, что о чем мы говорим по идее невозможно, а опасаться, учитывая творящийся в Японии Хаос, того что у нас может получиться.       — Спасибо, Шина, — улыбаюсь я одевая халат.       — Еще тебе стоит восполнить потраченные калории, а то по виду за время игр с анизотропиком ты похудела килограмма на четыре.       — Зато кот, который у меня был в детстве точно может считать себя отмщенным, — передёргиваю плечами и едва сдерживаюсь от того, чтобы вспыхнуть как спичка и испортить халат.       — Стойте! — довольно резко останавливает нас Коджиро, но быстро исправляется беря более мягкий и примирительный тон. — Давайте немного притормозим и договоримся о том, что не будем торопиться и пытаться построить межпространнственные врата из бумаги, хорошо?       Мы с Шиной переглядываемся, я испуганно сглатываю представляя маячащую в перспективе участь быть заглаженной и затисканной насмерть анизатропиком и отчаянно мотаю головой, переводим взгляды на Коджиро-сана.       — Плохо, — звучит синхронно, словно мы с девушкой всю жизнь репетировали. ***       Помещение пропитанное запахам кофе, гари и клея напоминает филиал дурдома. Особенно, если прислушаться к переговором, которые ведём мы с Шиной. Реплики о домиках, чашках, ложках, чайниках, ракушках, радуге, стихиях с моей стороны и закрученные мозговыносящие ответы со стороны ученой, которые без словарика научных терминов мало кто понять сможет, при этом мы друг друга прекрасно понимаем, а вот остальные… остальные в большинстве своём носят кофе и прочее топливо.       Как-то незаметно и естественно к этому кипишу присоединяется альбинос. Проскальзывает, словно последний кусочек мыла сквозь пальцы, становящийся абсолютно незаметным в мылной воде пока на него не наступишь и не отправишься в низкий, но фееричный полёт. Инопланетянин вытесняет из лаборатории других людей и очень надеюсь на то, что вообще не убирает, по тихому аннигилируя в тёмном уголке. Я настороженно слежу за ним краем глаза, не позволяя приближаться к себе ближе трёх метров, хотя умом понимаю, что расстояние для анизотропика понятие довольно эфемерное, но от одного его присутствия рядом волосы норовят дыбом встать. ЗаШунин ведёт себя спокойно, вот только я хорошо запомнила его взгляд, которым он смотрел на меня раз за разом предпринимая попытку прикоснуться — ученый вивисектор бы обрыдался от зависти. И возможность смыться в иной мир благодаря Пламени и помощи Шины кажется мне манной небесной.       Я боюсь заШунина.        Никогда особо не разбиралась в точных науках. Хотя, это не совсем верно, я пыталась грызть слона по кусочкам и что-то понимала, что-то оставалось тёмным лесом со злыми дятлами. Мне всегда казалось, что общий объём точных наук это нечто настолько далёкое от реальности и не применимое в жизни, что мозги закипали стоило попытаться понять все эти задачки и законы, но когда Шина вполне понимающая мои смутные и совсем ненаучные объяснения стала переводить их для других на научный язык неожиданно выяснилось, что ничего сверх сложного в точных науках нет, просто нужно, что бы рядом во вовремя оказался правильный переводчик. Или стимул.       Но спать в пол глаза и быть постоянно в таком напряжении я не привыкла. Я никогда так никого не боялась. Никогда. И в один момент я просто проваливаюсь в сон без сновидений теряя какую-либо связь с реальностью. ***       Спокойно. Мягко. Уютно. Я медленно просыпаюсь нежась в удобных объятьях, создающих иллюзию родства. Воздух наполнен свежестью недавно прошедшей грозы, ароматами моря, цветущего шиповника, вина и костра.       Вылезать из-под, напоминающего облако по мягкости, одеяла кажется преступлением против всего человечества, но я знаю, что вылезать нужно, не могу вспомнить правда зачем, но надо. Очень надо. Даже если лежать на жесткой, размеренно дышащей подушко-матрасе невероятно приятно. Пытаюсь выползти из объятий, но чужие руки не собираются меня отпускать прижимая к телу. Дыхание подушко-матраса сбивается, как, убаюкивающий и ранее прочти незаметный стук сердца ускоряется, начиная чуть-ли не бумкать словно тамтам под ухом.       — Тсунаёши, пусти… — бормочу я, ощущая как при этом, прерывается чужое дыхание, а сердце буквально останавливается. — Тсунаеши? — с огромным трудом отрывая голову от удобнейшего подушко-матраса и разлепляя норовящие сомкнуться глаза.       Сонно моргаю, щурюсь, пытаясь понять, что не так с тем что я перед собой вижу. Подтягиваю руки вверх, устраивая их на чужой груди, опускаю подбородок. Хмурюсь, пытаясь понять что происходит. Мозг отказывается работать и анализировать данный, а просто шлёт в пешее эротическое приключение.       Сердце не бьётся. Люди от подобного умирают.       …       — ЗаШунина?