Свежесть

       - Отличные у тебя друзья, ничего не скажешь, - бурчала недовольно я, всё ещё задиристо поглядывая на запертую дверь.        - Они отличные ребята, мелочь, - Илья вжимает меня в себя, по-прежнему стискивая мои запястья за спиной.        Молись, чтобы не было синяков, придурок. Молись.        - Сам ты мелочь, - огрызаюсь озлобленно. – Отпусти, наконец! Нас Павел Егорович ждёт.        - Ой, да брось, - тянет вальяжно студент, - у тебя на лице написано, как тебе приятно. А парни наверняка позаботились о Павле Егоровиче.       Я озадаченно уставилась на него. Не пришили же эти олухи преподавателя, правда? Вздор какой. Бред.        - Боюсь предположить, что твоя невинная головка выдала в этот раз, - его дыхание будоражит кожу на скуле, а губы слегка задевают щеку.       И после такого жеста я с новой силой выбиваюсь из его этих дьявольских силков. Сколько же можно так меня держать, в самом деле! Это уже неприлично. Оно как бы и до того было не особо в рамках этикета, а сейчас – и подавно перешло последние временные черты.        - Молись, чтобы у меня не осталось синяков на запястьях от твоих пальцев, - искромётным взглядом смело смотрю в глаза Илье и тут же чувствую, как слабеет его захват.       Естественно, я не преминула этим воспользоваться.       Правда, с какой-то фальшивой сложностью избавилась от пальцев Соболева. Даже подозрительно. Что он опять задумал?       Но вопреки моим переживаниям Илья просто отпустил меня. И ухмылка исчезла с его губ. Он вообще мгновенно посерел от моих слов, словно чёрствый хлеб с отрубями, и настал мой черёд чувствовать себя неудобно от сказанных слов. Правда, сомневаюсь, что он чувствовал хоть какое-то неудобство, доводя меня до исступления.        Кроме неудобства в джинсах.        - Выпустите птичку с клетки, - грубо бросил Илья, подходя к двери и кладя ладонь на ручку.       Они что, подслушивали всё? Стояли там и слушали? Это же ненормально.       Замок щёлкнул, и без лишних раздумий Соболев покинул аудиторию, оставив меня одну с мыслями и тем, что тут только что произошло. Гнетущая атмосфера. Значит, его приятели всё-таки стояли и ржали там над тем, что слышали. У них вообще есть рамки приличия? Или сблизились они втроём только потому, что нет никаких рамок для них? Нет ничего личного. Ничего святого и священного.       Это ты уже загнула, Лер.       А что мне ещё делать? Как на это реагировать? Почему так? Я не могу понять, что стало причиной и каковы последствия. Это тебе не история, Чегрин. Тут не всё так относительно и понятно. Тут нельзя посмотреть на Землю с МКС. Тут ты варишься в этом котле, словно лягушка, и сваришься такими темпами.       Что же ты делаешь? Что вообще делать?       Я опустилась на крышку парты, мотыля ногами в воздухе и, словно завороженная, наблюдая за ними. Достойное занятие. Умница, отличница, ага. В итоге после такого водоворота событий эта разумница сидит на парте, как и те взрослые мальчики перед парой, телепает ногами и нихрена не понимает.       А что бы вы сделали на моём месте? Я не понимаю, что это за чувства внутри, откуда они, не понимаю мотивов этого придурка, не понимаю, почему я втянута в это. Ведь ещё с утра после первой встречи договорилась не связываться с такими,  потому что это невозможно.       Тяжело вздохнув и сцепив пальцы в замок, я снова и снова прокручивала сюжет, развернувшийся здесь. Легче не становилось. Ответов – не больше. Я попросту себя изводила, непонятно зачем.        - Валерия? – пока меня не отвлёк Павел Егорович, вошедший в аудиторию. – Почему вы здесь?       И что мне ответить?        - Вы же Соболева вызывали, - спрыгивая с парты, чтобы мне не сделали замечания, говорю, - по поводу его диплома. Так что это, наверное, надолго. Не хотела мешать вам.        - Идёмте, - суетливо подозвал меня к себе Лихотников жестом. – С Соболевым я быстро разберусь, а вот аудиторию нужно закрыть. Это не зал ожидания.       Щёлкнул замок, и меня передёрнуло. Теперь я стояла по другую сторону этой двери. По идее, все тяготы должны были остаться вместе со сложившейся ситуацией там. Но почему-то остался только эпизод – все душевные терзания вышли со мной вместе через открытую дверь к протянутой руке преподавателя.       Думаю, потому что я взяла в коридор себя.        - Что бы вам ни сказал Соболев, не обращайте внимания, - словно впустую сотрясал воздух Лихотников.       Как вы во время пары?        - Да мы и не особо много говорили, чтобы обращать на него внимание, - вышло как-то нервозно, но это очевидно: ведь о какой гармонии можно говорить в моём положении.        - Тогда я спокоен, - он открыл дверь своего кабинета, пропуская меня вперёд.       В узком помещении с  высокими потолками, уставленной у стен стеллажами с макулатурой и какими-то свёртками большеформатных карт, я чувствовала себя, как в сдавливающем автобусе «Ночной рыцарь» из «Гарри Поттера». За лакированным деревянным столом у окна стояло пустое кресло Павла Егоровича, а по другую сторону стул занимал Соболев.        - Присаживайтесь, Валерия, - преподаватель кивнул мне на стул рядом с его студентом, но я бы предпочла держаться от него в стороне пока что. – Нашли, Илья?       А тут он с такой простотой называл его по имени. Без прежней претенциозности, без тщедушного хладнокровия. Неужели посторонние люди должны видеть, как холодно относится Павел Егорович к своему дипломнику? Зачем?       Мне был непонятен этот ход. В прочем, за сегодня он не единственный.        - В электронном каталоге Мудрого нашёл упоминания, - не замечая меня, произнёс Илья, не отвлекаясь от ноутбука.        - Тогда езжайте туда сейчас, - одобрительно кивнул Лихотников. – Не тяните кота за хвост.        После краткого кивка Соболев поднялся на ноги, обернулся, чтобы сложить ноутбук в рюкзак и увидел меня, но и бровью не повёл в моём направлении. Это что, игнор такой? Изводил меня чрезмерным вниманием, а теперь – безразличием?       Хотя сколько там того внимания было…       Стиснув зубы, я постаралась не придать его реакции (а вернее её отсутствию) значения. Всё-таки он из другого теста и в другом кругу вертится. И даже общий научрук - не значит, что у нас есть что-то общее, кроме воздуха. Какая лирика. Аж плакать хочется.        - Валерия, не стойте, присаживайтесь, - преподаватель указал на стул, где недавно сидел Илья.       Сам же Соболев протиснулся мимо меня, стараясь не задеть ничем.       Избегает? Сторонится? Даже прикоснуться ко мне теперь не хочет? Будто к прокажённой.       Вот же ж гад.       Ненавижу тебя, Соболев.       Вышла я с универа спустя сорок минут. Беседа с Лихотниковым о моей научной работе немного затянулась. Источники нужно было подобрать и определиться с направлением работы. Мне, к слову, тоже придётся съездить в библиотеку Мудрого, куда поехал Илья. Мы бы могли там встретиться даже.       Ах да, он же сделает вид, что незнаком со мной. Прозаично.       Солнце уже опустилось за деревья и жилые пятиэтажки окружающей застройки. Ветер стал холоднее и порывистее. Погода наглядно портилась: вот-вот сорвётся дождь. Честно говоря, хлынувший ливень меня не так уж и расстроил бы. Соболев попадёт под дождь, а я себе преспокойненько буду ехать домой в маршрутке. И не факт, что у меня дома дождь вообще пойдёт. У нас так и солнце может светить вообще. Да здравствуют большие города, в которых на востоке может идти дождь с порывистым ветром, а на западе – жарить солнце без малейшего дуновения.       Раз так, то теперь был выбор: или топать на автовокзал, чтобы домой ехать сидя, или ехать на промежуточную остановку и ехать домой стоя. Либо ехать с комфортом, либо ехать быстро. Чего же сейчас хочется больше?       Дождь действительно грянул, и сделал выбор за меня: я преспокойно ехала в маршрутке до автовокзала, довольствуясь стекающими струями воды по стеклу. Зато люди как засуетились! Сразу искали убежища у магазинчиков, забегали в кафешки да и просто бегали. Они, видимо, не в курсе, что под дождём медленнее мокнешь, если спокойно идёшь. Но не сахарные – не растают. До чего забавно выглядела муравьиная метушня, до того грустно мне становилось.       Из какой-то фривольной мстительности я хотела увидеть, как Соболев попадёт под дождь, как он так же быстро семенит своими ножками по возникающим лужам, как пачкает джинсы и кроссы, как мокнет его футболка и пиджак. Мне было стыдно признать, что перемена в настроении задела меня по самые жабры. И главное: я даже не успела заметить, с чего вдруг это произошло. Будто подменили на глазах, а я упустила этот фокус Коперфилда.       Поэтому мне было паршиво. Потому что думала, что причина во мне.       Отзвонившись маме, что уже села в маршрутку домой, я бегло поведала ей о событиях дня. Естественно, умолчала насчёт этого придурка, хотя тоска меня что-то охватывала сильнее с каждой минутой.        Было бы из-за чего, пф.       Дома меня ждал холодный суп в холодильнике, который необходимо разогреть, компьютер и ненаписанная тема по английскому. Что-то там про бизнес. Фишка в том, что эту тему надо написать, а затем ещё и выучить, чтобы рассказать завтра перед группой и получить оценку.       Всякий раз, выступая перед группой людей, я краснела и запиналась. Вроде и выучила хорошо, а всё равно вылезали какие-то баки зубрёжки с пониманием. Сколько ни учи.       Так было и в этот раз. Анька так спокойно отвечала, хотя и знание английского у нас приблизительно одинаковое. Алиска с запинками отвечала свой текст, потому что не любила английский, не давался он ей. То же самое и у Тони было. А после расслабленного рассказа Алины можно вообще сидеть да помалкивать.       Так не вовремя вспомнилась перемена перед парой. На втором этаже в рекреации мы стояли в ожидании английского, повторяли свои темы, а Артём с Денисом дурачились. Ну, как дурачились. Они в четыре руки на рояле играли. Сначала «Собачий вальс», а затем колыбельную для Беллы. Да-да, из «Сумерек».         - Лера, вы будете отвечать? – Агнесса Викторовна подняла на меня глаза, поставив точку в нашем журнале.       Я решительно кивнула. Если не одолеть этого зверя сейчас, то потом легче всё равно не станет.       Музыка лилась в уши и заполняла собой всё тело изнутри, словно пустой сосуд – как слаженно всё-таки играли Денис с Артёмом. Они перешучивались ещё между собой, но мелодия рождалась прямо из-под их пальцев так грациозно и упорядоченно. Как в оригинале, когда Эдвард играл её Белле.       Сидя за роялем, Артём привлекал к себе внимание, даже не играя. От него так и лучилась какая-то положительная, сияющая аура. Энергия ключом била и задевала тебя, заставляя смотреть и смотреть на него. Поэтому неудивительно, что чуть ли не каждый лицеист, так или иначе задействованный в каком-либо мероприятии за прошлый год, знал Артёма. Не лично – так понаслышке.        Однажды он вообще принёс гитару и на переменах играл в нашей аудитории историко-филологического класса. Мы все, включая Инну Витальевну и Елену Сергеевну, нашего куратора, молча наслаждались, не смея повышать голоса. К нам тогда много гостей заходило. На огонёк, так сказать.       Прекрасные были деньки.        - Лер, а что по французскому там на завтра? – сидящий впереди Артём повернулся и положил передо мной позаимствованную ранее ручку.         - Словарь глаголов нужно заполнить и текст о погоде выучить и рассказать, - я спрятала ручку в пенал и подняла на него глаза. Он изучающе упрямо смотрел на меня. – Что?        - Ты вся красная, - улыбнулся уголками губ. – Уже всё закончилось, чего нервничаешь.        - Не знаю, всегда так, - я пожимаю плечами, чувствуя укол совести.       Из его уст слышать хотелось совсем не это.        Разбившись на несколько кучек, мы двинули к химическому факультету, примыкавшему к нашему лицею. Там, на пятом этаже, в одной из аудиторий располагался кабинет нашей преподавательницы по русской филологии, по совместительству и ведущего преподавателя наших русских филологов. Мы ведь были историко-филологическим классом. Правда, языки, история и филология преподавались нам в разное время и разными преподавателями. Кроме вот, разве что, русской филологии.       В небольшой комнатушке двадцати квадратных метров находились и личное рабочее пространство Аллы Григорьевны, и парты со стульями для лицеистов. На стеллажах позади кресла преподавателя стояли разные шитые куклы и маски, будто с бала. Хотя чему удивляться? Алла Григорьевна постоянно выступала массовиком-затейником разных литературных мероприятий. В прошлом году я, например, вместе с Денисом, Артёмом и полным составом филологов участвовала в костюмированном балу – литературном вечере в честь Александра Сергеевича Пушкина.        Там было всё: и платье прошлых веков, и перчатки до локтя, и подобранные волосы с витыми локонами, и веер. Мы танцевали вальс, читали стихи между постановками. Нас снимали на камеру, присутствовала пресса. Потом видео смонтировали и показывали на телевидении, а в газетах пестрели заголовки о продвинутом лицее и интеллектуальном развитии его воспитанников.       Весьма пафосно, лицемерно, но это были невероятные часы подготовки и выступления. Когда я проводила много времени с Артёмом, узнавала ближе Дениса, общалась с филологами, строила связи с ними, разрушая свои же шаблоны насчёт их личностей.       Не любила я девочек, надменных и слишком себя любящих. Поэтому вполне обоснованно считала, что мне лучше будет в мужском коллективе. А затем появились Тоня с Алиской и Алинкой, и как-то разрушалось постепенно это представление. Девочки могли и нормальными быть, не только пафосными дурочками с наштукатуренными лицами. Со следами от тоналки. С бежевыми губами, тоже тоналкой накрашенные.       По этой причине почти все наши крутые девочки-филологи мне не нравились. Но открыто свои эмоции я не выражала никогда. Хотя бы потому, что сами по себе они в душе были такими же, как и все другие девочки нашего возраста. С теми же мечтами, страхами и заботами.        - У вас греческий? – поинтересовалась Анька у проходящих мимо Лены и Юли, тех самых помпезных дамочек из числа наших  русских филологов.       Они остановились около нас с Аней перекинуться парой слов, а прежде поздоровались чмоками в щеки с какими-то ещё девочками, проходящими мимо.        - А у вас французский? – Лена глянула заинтересованно на белый лист с текстом о погоде у меня в руках.        - Да, - отвечаю, слегка пряча его от неё. – Тему вот повторяем, чтобы сдать.        - Ага, вот вы по греческому погоду учите? – Анька поджала слегка недовольно губы, ожидая ответа от Юли. Её, похоже, слегка задевало, что мы должны учить такую бесполезную вещь.        - Нет, мы грамматику больше разбираем, - и вопреки моим вымышленным представлениям об этих девочках, глупыми их назвать язык всё-таки не поворачивался. Ведь нельзя же считать человека необразованным, если у него нет знаний по какому-то предмету. Это дело наживное.       Лена не выпускала телефон из рук. Разве что посмотреть на себя в зеркало. Вернее, на свой рот.         - Кое-кто, как свинка, ест, да, Лен? – Юля, не стесняясь, подтрунивала над подругой, а та слегка шлёпала её по плечу.        - Не смешно, - разумеется, обижалась Лена не всерьёз.        Но глядя на них сейчас, чувствуя эту лёгкость в отношениях, я подсознательно понимала, что они такие же условия выпекания прошли, как и мы. Только в тесте какие-то другие ингредиенты.         - Ладно, мы пойдём, - они оставили нас повторять свою погоду по-французски.       Глядя им вслед, я всё-таки ощущала какое-то послевкусие зависти.        Лена была стройной, подтянутой, в прошлом на бальные танцы ходила. И ко всему прочему, языки ей давались в разы лучше моего. Слышала от Аллы Григорьевны, что она ещё и пишет недурно. Да и на том балу она прекрасно выглядела. Так утончённо.       А ещё на первом году обучения, считай, ровно год назад, она подбивала клинья к Артёму. Кокетство. Женские чары. Флирт.        Я даже не знаю, как моя ревность не вырвалась наружу. Видимо, страх быть разоблачённой в чувствах был прекрасным сдерживающим фактором.       А я ведь всё помню. Как мы пошли на футбольное поле новое. Экскурсия. Как нас отвели в конференц-зал большой, где футболисты дают интервью, как нас в их раздевалки завели, показали душевые с джакузи. Я помнила, как мы фотографировались на фоне этих именных футболок. И в ложе тренеров у самого поля.       Я жутко ревновала.       Завидовала.       Лёгкости, женственности и напору.       Как выглядеть ненавязчиво? Лена чувствовала этот предел у Артёма, но со стороны мне было видно, к чему она клонит. Нетрудно догадаться.       Пределом моих фантазий тогда был поцелуй. Самое страшное, что может случиться, что однозначно покажет, что мне никогда не светит быть вместе  с ним.       Поцелуй, ну, надо же.       Спустя год это такой мелочью кажется. Возможно, потому что сами их отношения перестали играть какую-то важную роль. Вернее, вероятность этих отношений.       Потому что у Артёма была девушка. Несколько лет одна и та же, о которой  я узнала чисто случайно.       И это ещё раз подтвердило мои опасения: с Артёмом у меня быть ничего не могло.       В который раз я испытывала эту боль от невозможности. От невозможности быть с человеком, который мне нравится. Между нами словно закрытая дорога, проезд и проход. Я оказывалась в тупике, не имея сил проломать эту оборону. Хотела, пыталась, находила в себе силы вставать и идти вперёд, несмотря ни на что. Сколько раз это уже было. Мне бы медаль уже вручить.       Сколько раз я так влюблялась безответно? Всегда один и тот же сценарий.       Каждый раз – боль. А я заведомо иду вперёд, отказываясь верить, что финал будет одинаковым. Словно осёл, надеюсь, что повезёт в этот раз.       Как прозаично перекладывать ответственность за отношения на удачу.       Но боль всё равно душит. Моральная. Схватила за горло и держит, не давая даже вдохнуть. Я бы не отказалась от интубации.        Изнутри, в сердце, тлеет надежда, заставляя клятвенно пообещать себе, больше никогда (никогда, слышишь?) не доводить себя до крайней точки.        До точки невозврата в эту гибельную нишу  под названием «безответная любовь».