Путь в никуда

      За окошком раздался свист, и Беверли выглянула из окна своей комнаты. Внизу, сунув руки в карманы джинсов и задрав голову, стоял Белч.       — Хэй, чувиха, Генри у тебя? — дружелюбно спросил Реджинальд.       Она не нашлась, что ответить, лихорадочно вцепилась в подоконник, немного затравленно глядя на неожиданного визитера.       — Я типа поднимусь на пару слов?       Она неуверенно кивнула и спустилась открыть дверь. Дома уже были собраны чемоданы, куда она кое-как запихала вещи, которые могут понадобиться, а могут и никогда не пригодиться.       Белч оглядел запыленную прихожую и хмыкнул.       — Я типа подогнал вам тачку.       Не дождавшись ее реакции, он продолжил:       — Крайслер 1971 года выпуска, движок перебрал, кожу в салоне, масло в бачке, жидкость в радиаторе заменил, трубу заварил. Нью-Йоркер, между прочим, почти как вы.       Беверли растерянно моргнула, уставившись на него, и он, видимо, почувствовав ее растерянность, заговорил о том, что его мучило:       — Генри мне рассказал о ваших планах перебираться из нашей дыры в мегаполис, вот я вам и раздобыл тачку поприличнее. А поскольку бабло ограничено, в связи с вашими предстоящими расходами, машинка старенькая, но ягодка. Прям как баба в сорок пять, — он радостно заржал.       Она нервно теребила пояс, все так же молча. Белч огляделся по сторонам.       — Слышь я че еще хотел… Знаю, это не мое дело, но лучше б ты того… Аборт сделала. Нахрен вам такая ответственность? Сами еще мелкие. Генри, конечно, крутой пацан, слово держит, но если ты его ребенком охомутать решила, то счастья вам это не принесет. Да и не бросит он тебя, раз уж уехать даже ради тебя решил, не обязательно сопливым мелким себе портить жизнь, последнее дело рожать, чтобы мужик не убежал, я так считаю.       Беверли ловила воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Белч развел руками.       — Ну, больше лезть не буду, я свое мнение высказал. Пусть Генри заскакивает ко мне в гараж, как вернется, машинка его ждет. С деньгами как договорились, идет? Ты подумай над моими словами, если еще не поздно.       После этих слов Хаггинс развернулся и направился к своему припаркованному возле подъезда к дому автомобилю.       Генри почти дошел до дома Марш, когда заметил синий Понтиак.       — Эй, Редж, не меня ищешь? — свистнул он.       — Бауэрс, легок на помине. Прыгай давай, поедем приобретение смотреть, — широко улыбнулся Хаггинс, распахнув дверь пассажирского места.       Понтиак остановился напротив гаража Хаггинсов. Белч гордо распахнул тяжелую дверь.       — Как и обещал, смотри свою красавицу.       Навстречу Бауэрсу блеснули фары, тяжелая решетка радиатора и черный капот. Машина выглядела зверем, готовым нестись по прерии навстречу ветру и солнцу.       Генри обошел машину кругом, потрогал блестящий капот благоговейно, открыл водительскую дверь, провел пальцами по рулю. Машина выглядела внушительно. Такая и впрямь осилит дорогу хоть до Флориды, хоть до Калифорнии и мексиканской границы.       — Слышь, Генри, а ты уверен, что стоит ехать с этой Марш? — поинтересовался Белч, — я типа знаю, ты вроде как решил, но… С ее репутацией и характером. Я был у нее дома, она мне хорошей хозяйкой не показалась…       Генри сел на водительское место и слегка усмехнулся, чуть покрутив руль.       — Уверен, Реджи. Понимаешь, я, кажется влюбился. Да, я знаю, она чокнутая эгоистка и с крупными тараканами в голове, я могу найти пару получше, но разве любовь поддается голосу разума? Это дерьмо еще Шекспир описал, как абсолютно иррациональную дрянь. Ну, там, Джульетта, Ромео, разборки на весь район. Так что да, я все окончательно для себя решил.       Он протянул перетянутую резинкой пачку.       — Держи. Ровно штука баксов. Спасибо тебе, братан. Реально выручил.       Белч кивнул и сунул деньги в карман, не пересчитывая. Потом протянул пухлую ладонь:       — Удачи вам обоим. Заглядывайте в наш Дерри.       — Виктору привет. И — тут в горле снова встал ком — Патрику, если найдется, тоже.       Беседа с Реджем — точнее, его странный монолог, который она не смогла прервать даже словом — окончательно выбил Беверли из колеи. Слишком много всего — это ощущение преследовало ее на протяжении последних дней и теперь заполнило собой и ее разум, и чувства. Это уже слишком. Все это. Она заметалась по дому, расшвыривая в стороны попадавшиеся под руки вещи. Какого дьявола вообще происходит? Бауэрс и его компания придурков едва не вспороли живот Бену — ее другу, кстати, потом чуть не забили камнями Майка. Потом она сама чуть не проломила Генри голову, потому что он достал и ее, и ее друзей. И потому, что он назвал ее шлюхой. Что дальше? Дальше Генри вломился ночью к ней в дом, намереваясь… Впрочем, какая разница, что Генри хотел сделать, он ведь не успел, потому что на него напал покойный ныне мистер Марш. Беверли машинально потерла горло, вспомнив, как сжимались на шее его пальцы. А дальше Генри убил его. И она помогала ему избавиться от трупа вместо того, чтобы звонить в полицию. И упрашивала его уехать с ней из города. Что потом? Ах да, Генри пытал своего отца у нее на кухне и неделю продержал в подвале на цепи. Она нервно рассмеялась и взглянула в зеркало, отразившее ее бледное похудевшее лицо с горящими лихорадочным блеском глазами. Все безумие последних дней было связано с ним. Все происходящее сконцентрировалось вокруг одного-единственного человека — Генри Бауэрса. Генри, о котором Беверли ничего толком и не знала, кроме того, что он сам счел нужным ей рассказать.       Генри пришел через полчаса после Реджа, когда Беверли уже довела себя до молчаливой истерики собственными размышлениями. Услышав его шаги, она ушла к себе и встала у окна, вцепившись пальцами в подоконник, так что побелели кончики пальцев.       — Все готово, — сообщил он, едва вошел в комнату, — папаша раздобыл бумаги — имена впишем любые. В базу они, конечно, не вбиты, но вряд ли на дорогах будут особо пристально смотреть удостоверения. если, конечно, в Канаду не сунемся. По дороге встретил Белча, очень удачно, он мне тачку передал, стоит вон у дома, с полным баком. Он заметил ее состояние и нахмурился:       — А ты че такая груженая, случилось чего или из-за папаши? Я вызвал ему дурку, пусть подлечат. А то ведь всерьез с вьетнамцами развоевался, прикинь?       — Было от чего, — проговорила Беверли, едва удерживаясь от того, чтобы закричать или в очередной раз разреветься. — Ты ведь неделю его продержал взаперти. Кстати, тут приходил твой друг Редж, сказал, что нашел машину.       Она обернулась и, схватив лежащую на тумбочке карту Нью-Йорка, швырнула ее в Генри.       — Так что забирай свое чертово удостоверение и вали отсюда, куда тебе вздумается!       Генри вскинул брови.       — Ты точно долбанутая. Ты меня извини, но это перебор. Валить, говоришь? Хорошо, свалю. Мне же легче, не будет истеричной бабы на соседнем сиденье. А шлюхи на трассе дешевле обходятся, знаешь ли. И молчат, что самое главное. Трахать бабу гораздо круче, чем когда баба тебе сношает мозги       Беверли, задыхаясь от возмущения, проговорила:       — Вот в чем дело, да? Ты потому и решил меня с собой взять, что рассчитывал, что я стану молча раздвигать ноги по первому твоему требованию? Бев пригодится в дальней дороге, а там можно будет сбыть ее в какой-нибудь бордель, когда надоест! Мало тебе было того, что мне уже приходилось выслушивать в свой адрес, да? Круто придумано, Бауэрс. Шлюха Беверли Марш — да бросьте, это уже никому не интересно, а вот беременная шлюха — это ж сенсация! Вот только зачем тебе это, я не могу понять? Пошутить решил напоследок или что?       Генри выслушал ее молча, все больше распаляясь:       — Знаешь, версия «мы с Бев замочили ее папашу и скинули в водосток, а потом решили поколесить по штатам» гораздо более сенсационная. Я ее должен был озвучивать, что ли? И, если ты не заметила, я еще ни разу не сунулся тебе в трусы, поскольку ты этого не хочешь. А мог бы.       Беверли села на кровать и зарылась пальцами в спутанные волосы.       — Ну спасибо тебе, что не ведешь себя как мой папаша, — ядовито сказала она и торопливо добавила:       — Ты прав, я этого не хочу. А еще не хочу, чтобы ты бросил меня где-нибудь посреди степи на трассе и свалил, забыв о моем существовании. Я знаю, чего я не хочу и чего мне хочется. А ты, Генри? Чего ты хочешь? Зачем я тебе? Ты ведь до этого даже не разговаривал со мной, только гадости кричал вслед, как все остальные. Я никогда не поверю в то, что ты вдруг взял и проникся ко мне добрыми чувствами за то время, что мы прячем трупы и похищаем людей.       — Позволь, это же ты ныла: давай уедем из этого города, давай будем колесить по штатам, нам нужно валить отсюда, — передразнил ее Бауэрс и зло продолжил: — Ты уже дней десять моешь мне мозг. Я вообще никуда не собирался так-то, я не знаю, че я связался с твоим папашей, какое мне было дело до ваших сношений. У меня все было отлично, пока я к тебе не заперся! Как будто мне самому хочется обзаводиться репутацией папаши-малолетки. Это была самая простая и логичная версия нашего побега, вот и все.       — Ну да, отлично, — продолжала Бев, не обращая внимания на последние слова Генри. — на кой-чёрт ты вообще полез ко мне домой? Ничего этого не случилось бы, если б не ты, Бауэрс. Тут у меня хотя бы были друзья.       Что касается идеи уехать из этой проклятой дыры, то я думала, что так будет лучше, что у меня будет шанс жить так, как я хочу. Но это все чепуха, потому что ты так и будешь смотреть на меня и думать о том, что у меня было с папашей. А потом найдёшь себе чистенькую красивую подружку и свалишь, а я останусь одна, и никому не будет до меня дела.       — Окей, окей, чувиха. — Генри развел руками, отступая к двери, — мне велели убираться, ты сказала, я услышал, чо. Ты только это, типа мозг включай, когда языком мелешь, окей? О кое-каких вещах помолчать полезно.       Он схватился за ручку двери и тяжело припечатал:       — Так что катись-ка, самочка, к своим альфа-самцам, один с сиськами побольше чем у тебя, другой з-з-заика. А с меня хватит, — и он грохнул дверью.       — Ну и катись, придурок! — выкрикнула вслед Беверли, но ответом ей было молчание. Его тяжелые шаги замерли в отдалении, с улицы донесся рев мотора, и Генри Бауэрс исчез из ее жизни так же внезапно, как и ворвался.       До вечера она бесцельно бродила по непривычно тихому и пустому дому, постоянно ловя себя на том, что мысленно продолжает ссориться с ним. Каков мудак, а? Пустить о ней такой гадкий слух, выставить ее виноватой, а потом просто взять — и уйти. Наверное, Бауэрс на своей новой тачке уже далеко, у границ Мэна, и скоро остановится, чтобы покурить и полюбоваться закатом. И порадуется, что ее нет рядом, потому что нахрен она ему не нужна на самом-то деле.       — Не очень-то и хотелось! — сказала она вслух, и вдруг снизу донесся стук. Кто-то настойчиво барабанил в дверь. Беверли помчалась вниз, молясь только о том, чтобы он не ушел, не решил, что она не хочет открывать, чтобы дождался ее. Торопливо крутанув замок, она распахнула дверь и увидела на пороге… Билла и Бена.       — Вы? — разочарованно протянула она, с досадой глядя на нежданных гостей.       — П-привет, — улыбка сползла с лица Билла — мы не вовремя? Ты п-п-просто д-давно не п-п-п-появлялась, и мы решили, что у тебя п-п-проблемы и что, может быть, т-тебе нужна п-помощь       Беверли недовольно сдвинула брови, словно он сказал ей что-то обидное, и тут же одернула себя: друзья не виноваты в том, что она сама себе задурила голову Бауэрсом. Натянув на лицо улыбку, она быстро заговорила:       — Да нет, все нормально. Просто у меня было очень много дел, отец уехал к… в командировку, а я тут… В общем, убирала в доме и выносила все ненужное, — выдохнув, закончила она и перевела взгляд на Бена, который пристально смотрел ей в глаза.       — Ты уверена, что ничего не случилось, Бев?       — Нет, все в порядке, — отрезала она.       Повисла неловкая тишина, так что стало слышно, как в душном воздухе жужжат какие-то насекомые. Беверли убрала прядь со вспотевшего лба и махнула рукой в сторону двери.       — Может, зайдете?       — Если ты не п-п-против. М-м-мы можем сходить в м-м-магазин, — дружелюбно сказал Билл, — да что с т-т-тобой?       — Ничего, я же сказала, — сердито ответила Беверли, заходя в дом, — вы идете? Или у вас какие-то срочные дела?       Генри беспрепятственно выехал из города. Какое-то время он гнал по трассе в направлении Портленда, потом остановился в придорождной забегаловке перекусить. Взял бургер, слопал без аппетита. Присев на капот своей машины. Потом достал переданные Белчем бумаги и также добытые отцом удостоверения. Выудил из сумки ручку. Примерился и вписал красивыми буквами: Джереми Вотсон. Нарисовал дату рождения, прибавив себе пару лет. Поймал себя на мысли, что днем рождения себе взял тот самый день, когда сунулся в дом Маршей. Но не переделывать же.       Он долго смотрел на вторую карточку. Вздохнул и сердито закинул ее в бардачок. Такими вещами не разбрасываются, пригодится еще.       Бургер закончился. Генри рассеянно закурил сигарету. Зачем это делать на стоянке? Машина только его, можно дымить за рулем. Он так и сделал. Интересно, далеко ли до мотеля?       Начинало темнеть, и тут Генри внезапно стрельнула в голову мысль: что за черт, он же оставил…       Он крутанул руль влево, пересекая двойную сплошную, и понесся в сторону Дерри, вжимая педаль газа в пол до упора.       Беверли и сама толком не знала, зачем зовет друзей к себе, что будет говорить им, и как ей вести себя с ними теперь. Мир вокруг изменился до неузнаваемости, или она сама стала другой, но друзья, еще недавно казавшиеся дорогими и близкими, вызывали только раздражение и разочарование. Беверли лишь теперь начала по-настоящему понимать, что Генри не вернется. И больше не будет ни грубоватых шуток, ни кофе и пиццы, ни окурков в пепельнице. Не будет бесконечных миль дороги, уходящей за горизонт, и пролетающих мимо огней на обочинах. Ничего не будет.       — Знаешь, Бев, мы уже и не знали, что думать, — дружелюбно сказал Бен, садясь на край продавленного дивана. Беверли едва удержалась от того, чтобы остановить его, но вовремя опомнилась. В конце концов, теперь это просто старый диван.       — Д-да, уже решили, что т-т-тебя д-достал Р-ричи, — добавил Билл, смущенно глядя на нее.       — Да нет, — отмахнулась Беверли, решив взять себя в руки. — Просто я устала, надо было много всего сделать. А вы чем занимались эти дни?       Билл пожал плечами, а Бен, глядя в потолок, стал загибать пальцы:       — О, чего только не делали. Прыгали в воду с обрыва, смотрели новый ужастик, катались на велосипедах. Даже в футбол играли, хотя Стен и ныл, что это игра для дураков. Кстати, о дураках. Бауэрса последние дни не видно и не слышно. Видать, мы хорошо его припугнули тогда, у реки.       Билли принюхивался к запаху сигарет. Весь дом провонял Мальборо, такие курил взахлеб Бауэрс, стоя возле школы. Но нет, не может быть.       Он покосился на пепельницу, откуда торчали окурки.       — Ты что, к-куришь? — спросил он настороженно.       Беверли вздрогнула от неожиданности. Вот дура, надо же было так проколоться. Она дернула плечом и усмехнулась:       — А ты разве не знал? Покуриваю иногда, когда отца не бывает дома. У него нюх, как у овчарки, поэтому обычно я не рискую, но раз он уехал…       — Гадость. Не кури, а то б-будет вонять, как от Б-б-бауэрса, — хмыкнул Билли       Беверли вскипела.       — Дался тебе этот Бауэрс, Билли! Бауэрс то, Бауэрс это! Тебе что, больше поговорить со мной не о чем? Идем лучше в магазин или куда вы там хотели.       — Изв-вини, — Билли захлопал глазами, — не хотел об-бидеть. Чего надо куп-п-пить? — он неуверенно глянул на холодильник.       Генри никогда не спрашивал. Он просто шел и делал.       Беверли горько вздохнула и снова мысленно выругала себя за несдержанность. Билл и Бен не заслужили такого отношения. Они не виноваты в том, что Генри бросил ее в Дерри. Как и в том, что она сама этого добилась. Надо было просто уехать, молча сесть в машину и все, а там будь, что будет.       — Прости, Билли. У меня просто было плохое настроение, но теперь все в порядке. Все будет по-прежнему. Я сейчас возьму денег, и мы пойдем в магазин вместе, а по дороге вы мне расскажете, что за ужастик смотрели.       Болтая о чем-то еще незначительном и до зевоты скучном, Беверли нашарила в ящике стола монетки.       Раздался жуткий грохот, а потом, как в дурацком боевике, стена кухни треснула, и штукатурка полетела в стороны, вместе с обломками кухонного гарнитура и осколками чашек и тарелок. Газовая плита сказала «дзинь», пролетела через полкомнаты и обрушила своей тяжестью кашпо с цветами, после чего опрокинулась набок. Стол, движимый капотом Крайслера, въехал в противоположную стену и сложился пополам. Билли и Бен замерли, вжавшись в стену и глядя на появившийся совершенно неожиданно посреди кухни автомобиль. Люстра качнулась и рухнула на крышу усыпанной побелкой, осколками посуды и обломками мебели машины. Висящая на стене запыленная фотография Беверли с отцом, из последних сил цеплявшаяся за гвоздик, все же не удержалась и рухнула на капот с характерным звоном разбитого стекла.       После нескольких секунд тишины дверь со стороны водителя открылась, Бауэрс ногой отпихнул стул и обломки злосчастного стола и вышел из машины.       — Я кое-что забыл, — сообщил он невозмутимо и прошел мимо Беверли и ее приятелей в ее спальню.       Беверли, онемев от изумления и испуга, безмолвно оглядывала разгромленную кухню. Билли закашлялся, вдохнув кружившиеся в воздухе мелкие частицы штукатурки. Бен опомнился первым и, схватив за руку Беверли, потащил ее к входной двери.       — Бев, Билли, идем скорее, пока этот болван не вернулся!       — Об-обкурился, что ли? — кое-как выговорил Билл, перешагивая через плиту. Беверли протестующе дернулась, отнимая руку у Бена, и бросила тревожный взгляд туда, куда ушел Генри.       Он вернулся к машине с ее спортивной сумкой через плечо и пистолетом за поясом. Закинул сумку на пассажирское сиденье, отодвинул еще один покореженный стул и открыл для нее дверь.       — Живо садись и поехали, — коротко бросил он. Затем глянул на замерших неудачников:       — Это моя девка, зарубите себе на носу, вы оба. И очень не советую лезть в наши сложные семейные отношения, ибо вас, детишки, они не касаются.       Беверли, не в силах скрыть счастливой улыбки, молча села в машину. Бен и Билл, окончательно переставшие понимать, что происходит, молча переводили взгляд с нее на Генри, потом хором заговорили, громко и сбивчиво, но ей уже не было никакого дела ни до них, ни до проломленной стены в ее доме.       Генри дал задний ход, машина с жутким скрежетом вырвалась из пасти старого дома и выехала на дорогу. Бауэрс все так же молча развернулся и покатил к выезду из города.       За окном мелькали старые уродливые дома, вросшие в гнилую землю, и полусонные деревья, лениво покачивавшие ветвями. Редкие прохожие бросали короткие взгляды на мчащуюся мимо машину с поцарапанным капотом, и, безразлично отворачиваясь, шли по своим делам. Беверли так и не заметила, когда именно они оставили Дерри позади. Для нее города больше не существовало. Теперь было только клонящееся к закату солнце, порывы холодного ветра, влетающие в открытое окно, и свинцово-серая лента дороги. И Генри. Единственный, кто был ей нужен.       Бауэрс уперся затылком в подголовник и заговорил:       — Вот нашла же Изольда себе нормального мужика, так нет, ударили в бошку гормоны, втюрилась в невесть кого. И Джиневре Артуровой неплохо жилось, пока она со всеми подряд кувыркаться не начала. А уж че в Вероне замутили, даже думать не хочется. Такая хуйня нездоровая, — он повернул к ней голову и улыбнулся, — а я чуть тачку не расхерачил и полдня из-за тебя потерял, кошка драная. Вот такое дерьмо.       В мотель они так и не заскочили. Под утро Крайслер, прыгая по кочкам, съехал с трассы в придорожный лесок, откуда открывался вид на каньон. Генри вышел из машины, разложил на капоте свою кожаную куртку и, подхватив Беверли на руки, осторожно усадил на теплую подкладку.       — Спокойнее, чувиха, — он неотрывно смотрел в ее глаза. Достал из дверцы с водительской стороны пиво, протянул ей и сел рядом, обвивая ее рукой. Он был в джинсах и одной футболке, и она чувствовала, какая горячая у него кожа. А еще, несмотря на то, что сейчас Бауэрс был расслаблен, она могла ощущать почти животную силу его накаченных рук.       Он небрежно и лениво ласкал ее затылок, запустив пальцы в рыжие волосы, и сам отхлебывал из жестяной банки. Потом усмехнулся.       — Слышь, я хочу, чтоб ты знала. Я тебя не кину, поняла? И выбрось из своей дурной башки придорожные бордели и прочую ерунду. Расслабься, детка.       Его теплые сильные пальцы скользнули под тонкую ткань ее блузки, массируя ее худенькую спину. Блузка упала в траву возле машины, потом щелкнула застежка лифчика — расстегивать этот предмет гардероба Бауэрс натренировался еще с парикмахершей. Губы у него были жесткие, обветренные и очень горячие. Они обжигали бледную кожу ключиц, спускались на отвердевшие соски, создавая неожиданный контраст с прохладой утреннего ветерка. Он молчал, лишь дышал часто и тяжело.       Пряжка ее джинсов поддалась пальцам Бауэрса, он чуть прикусил кожу на животе, коснувшись губами пупка. Приподнялся и улыбнулся — не зло, а совершенно тепло и как-то игриво.       — Хочешь, сделаем тебе пирсинг, как только доберемся до приличного местечка? Это нереально круто.       На этом его комментарии закончились, потому что он принялся целовать все с большим жаром, оставляя алеющие следы, такие заметные на ее коже. Джинсы отправились вслед за блузкой, и он навис над ней, скользнув пальцами между ее ног и вглядываясь неотрывно в ее лицо.       — Бев. Не закрывай глаза, — шепнул он, — пожалуйста.       Он чувствовал, как она вздрагивает и зажимается, как девичье тело пытается сопротивляться. В первый раз это его отпугнуло, но теперь он знал наверняка: именно сейчас отступать нельзя, именно сейчас им надо перешагнуть через этот рубеж.       А потом будет хорошо.       Он было скользнул пальцами в жар ее тела, она дернула бедрами, и Генри убрал руку. Он чувствовал, будто идет по канату над пропастью, в ее широко распахнутых глазах желание мешалось с ужасом, и он знал только одно: не напоминать, не напоминать о…       Он осторожно провел ладонью по тонкой полоске рыжих спутанных волос на лобке и наклонился ниже, обжигая ее горячим дыханием. Решительно подхватил ее бедра. Закинув девичьи ноги себе на плечи и, прикрыв глаза, провел языком по той самой точке.       И тогда она гортанно и немного дико закричала. С этим криком вырвалось сковывающее ее изнутри напряжение, не отпускавшее ее ни на минуту, грузной фигурой отца мелькавшее рядом, разлетающееся в тишине свистящим шепотом.       И слащавое «Ты все еще моя девочка, Бевви» ухнуло с обрыва в темноту, сменившись на короткие отрывистые слова, брошенные Бауэрсом то ли наяву, то ли в ее сознании: «Хэй, детка, мы будем свободными вместе».