Путь в никуда

      Оскар бежал по залитому дождевыми потоками лесу, и жесткие листья били его по лицу и плечам, а кровь, расползавшаяся по коже, брызгала в разные стороны, смешиваясь с водой. Ноги цеплялись о вылезавшие из земли корни, вывернутые щиколотки прожигало болью, и приходилось хвататься за осклизлые стволы и колючие ветви, чтобы не упасть носом в жирную мокрую землю. Только бы не упасть. Нельзя падать, потому что подняться уже не получится. За спиной давно стихли гортанные крики и раздирающий уши треск выстрелов. Впрочем, шума дождя и шелеста ветвей Оскар тоже не слышал, как и звука собственных тяжелых шагов, потому что взрыв оглушил его и едва не ослепил. И все, что у него осталось, это боль и бесконечный бег.       — Ты мишень. Живая мишень, не более того. Что тебе о нас рассказали перед тем, как отправить сюда воевать с нами же за нашу свободу?       Он раз за разом вцеплялся зубами в искусанные губы, чтобы заглушить проклятый чужой голос в голове. Что за дерьмо, он же оглох на оба уха.       — Твой приговор вынесен. Осталось только привести его в исполнение. Так закончат все, каждый из вас. И я лично пронаблюдаю за тем, как ты будешь дергаться перед тем, как подохнуть и пойти на корм червям в джунглях.       Оскар запнулся, уронил фляжку с водой и наклонился, роясь изрезанными пальцами в жидкой грязи. Заражение ему обеспечено, а потом ампутация и пособие по инвалидности. Натолкнувшись на фляжку, он торопливо поднялся и замер, похолодев от ужаса. Прямо перед ним стоял тот узкоглазый с идеальным английским, ухмылялся и целился в него из его же автомата.       Оскара разбудили три гулких, пугающе громких удара. Он подскочил с пола, на котором лежал, свернувшись, как избитая собака, и несколько секунд вертел головой из стороны в сторону, не в силах сообразить, где он, и почему вокруг так темно. Звякнула цепь, а шею что-то неприятно сдавило.       — Не крутись, Ос, у меня от твоих кульбитов морская болезнь начинается.       Оскар неверяще уставился в темноту.       — Майк, это ты? Но как?       — Я знал, что ты обрадуешься нашей встрече, — проговорил нежданный визитер, и Оскару показалось, что он улыбнулся. — Я бы пришел раньше, да ты почему-то не хотел меня видеть. Я вроде ничем тебе не подгадил, Бутч, так в чем дело?       Оскар до боли сдавил виски и тряхнул загудевшей головой.       — Ты же сдох. Вы трое сдохли, сгорели живьем, и я сам отковыривал от сидений то, что от вас осталось.       — И что? Ты что, и вправду думал, что на этом все, можно попрощаться с боевыми товарищами и спокойно жить дальше? Скажи еще, что ты считаешь, будто война закончилась с твоей демобилизацией, брат.       — Так ведь… — Оскар подумал с минуту, не зная, как сказать собеседнику о том, что с гуками уже давно разобрались. — Так ведь все так и есть. Война кончена, уже двадцать лет как.       Из темноты донесся негромкий смех.       — Это они тебе так сказали? Ну я не удивлен, Ос, что тебе перестали доверять. Но ты-то сам вроде никогда дураком не был. Неужели ничто тебя не настораживало, а?       Оскар призадумался и нерешительно кивнул.       — Почему мне перестали доверять? О чем ты говоришь?       — Как о чем? — удивился незримый собеседник. — Ос, да я вообще удивляюсь, как тебя не отдали под трибунал. Сначала мы втроем, ну да это ладно, хотя все тогда и удивились, что ты вернулся живым, пусть и в говне по самые уши. Но тебе верили, ты всегда умел делать хорошую мину при плохой игре. Потом эта узкоглазая. Все, кого она прикончила, на твоей совести, брат.       — Я ведь не знал, что так получится. Она же… — жалобно сказал Оскар, у которого предательски защипало глаза.       — Просто ребенок? — издевательски переспросил тот. — Такое же невинное дитя, как твой Генри, да? Я ведь предупреждал тебя тогда, что эти шлюхи умело пользуются ситуацией. Моя Кэтрин так и сделала, и твоя жена тоже. Ребенок офицера, погибшего во Вьетнаме при исполнении воинского долга… Звучит круто, да? А какое пособие дают на таких детишек. Она мечтала о том, Бауэрс, как ты сдохнешь, а они заживут счастливо на твоей ферме. Дружной большой семьей, Ос. У Кэтрин после меня родилось еще двое от этого козла, который отсиделся за нашими спинами.       — Генри вполне может быть и моим ребенком, — попытался возразить Оскар. — Я ведь объяснял, что сбегал к ней из тренировочной школы.       — А может, и не только ты. Или тебе и вовсе приснились эти побеги. Как приснился и тот узкоглазый в джунглях, — усмехнулся голос.       — Ты что несешь, черт тебя возьми? — вскипел Оскар, яростно дергая цепь. — Я его пристрелил. Я мозги ему вышиб!       — Или нет. Может, ты ствол разрядил в большой куст с какими-то сраными ягодами. А гуки воспользовались тем, что ты им поведал, пока сидел у них в палатке, и подобрались к нам вплотную. Помнишь налет на базу перед тем, как тебя запихали в госпиталь, Бутч? Сколько наших там полегло, а?       Оскар схватился за голову и, скорчившись, стал раскачиваться в разные стороны.       — Ты должен был остаться там и прикончить их, Ос. Если уж ты обоссался во время пыток и сдал всех нас с потрохами, то можно было хоть попытаться это исправить. Думаешь, тебе одному хотелось жить? Чем ты лучше нас, брат? Я бы душу продал за то, чтобы вернуться домой, даже одноруким, одноногим и без яиц. Я бы вырастил ублюдка Кэтрин как своего и трясся бы над ним, как наседка над цыпленком. Я бы жил и радовался, Ос. Все мы.       Оскар плакал в голос, размазывая слезы по грязным заросшим щекам, и бормотал что-то бессвязное. Наконец над ним сжалились.       — Успокойся, Бутч. Теперь не время реветь. Мы не за этим тебя столько лет караулили. Нам пришлось прорываться через кольцо, чтоб сюда попасть, так что прояви уважение. Мы не могли позволить им тебя прикончить, командир, — прочувственно сказала темнота, и Оскар насторожился.       — Они здесь. Гуки. Они долго планировали эту операцию, изучали то, что ты им выдал, и теперь они здесь. Дерри в осаде, Вашингтон захвачен, Фриско стерли с лица земли.       — Как? — выдавил из себя шокированный Оскар. — Но почему не объявили военное положение? Почему нет мобилизации?       — Да некому объявлять, брат. Президента давно перевезли во Вьетнам. Только ты и мы знаем правду. И еще твоя жена знала, и теперь знает Генри. Он с ними сотрудничает, и она тоже была их информатором. Они пришли за тобой. Узкоглазый не забыл своего обещания пустить тебя на корм червям в джунглях.       Оскар вскочил, и ошейник врезался ему в шею, заставив наклониться к холодному полу.       — Что мне делать? Что делать?       — У тебя есть оружие?       — Дома… Дома есть еще один пистолет, спрятан под половицей. Генри забрал у меня табельное.       — Ничего. Договорись с ним. Попробуй откупиться. Тебе только надо попасть домой, а там мы тебе поможем.       Говоривший выступил из темноты, вплотную приближаясь к Оскару, и за ним вышли другие. Десятки солдат в форме времен той, так и не закончившейся для Оскара, войны. Он всматривался в изъеденные червями, изорванные пулями, разрезанные осколками лица, узнавая каждого, и улыбался.       Генри знал, чем должно закончиться то безумие, что творилось под досками пола, но не решался в этом признаться даже самому себе. Он оттягивал неминуемый конец, но чем дальше, тем отчетливее понимал, что ему придется убить Оскара — другого варианта здесь быть не могло. Но он оттягивал этот страшный момент и раз за разом готовил порцию ужина и на отца, машинально кладя в кофе столько сахара, сколько любит Бутч — три с половиной ложечки, и добавляя в яичницу тонко нарезанную салями, плюс обязательно много лука. Все это уже давно было вбито в подкорку Генри — отрезать корочку у хлеба в бутерброде — папа не любит с корками, намазать сначала масло, а потом арахисовую пасту тонким слоем, прожарить тосты ровно одну минуту — Генри приволок даже тостер из дома, чтобы было привычнее готовить…       Ночами он лежал без сна и бездумно таращился в потолок. С отцом он старался не заговаривать по той причине, что после этого все будет еще страшнее. Впрочем, Бутч и сам не пытался начать разговор — боялся, что ли? Тоже чуял неминуемую гибель от рук сына? Он напоминал Генри загнанного в западню зверя.       Генри спустился в подвал и осветил тусклым светом фонаря скорчившуюся у батареи фигуру отца. Тот ел руками, хотя Генри принес столовые приборы. Ел, странно наклонившись над миской, словно вот-вот, и начнет лакать прямо так, как зверье. Лицо его заросло щетиной, а взгляд… Он так и не осмелился посмотреть на Генри, и Генри, признаться, был этому рад. Сложно смотреть в глаза тому, кого придется убить. Он хотел избежать этого, всем своим существом хотел. Надо было поставить точку, он это чувствовал, но… Пистолет оттягивал задний карман джинсов. Возможно, сегодня…       Оскар поднял глаза и уставился на сына, словно видел его в первый раз. Они не врали ему, им это было незачем. Генри излучал угрозу. Видимо, гуки дали ему какое-то задание. Он с трудом удержался от того, чтобы задать Генри в лоб вопрос о том, как давно тот служит гукам, и решил выждать, что тот станет делать дальше.       Генри некстати глянул в лицо отцу и растерялся, поняв, что не сможет просто так взять и пристрелить это несчастное затравленное существо. Но от него нужно было избавиться, они не могут просто так взять и уехать, оставив Оскара, ведь папаша первым делом отправится в полицию…       Оскар пытался держать себя в руках, но не выдержал и отполз в сторону. Генри вызывал нестерпимый страх, животное ощущение опасности, живо напомнившее ему о днях плена в провонявшем опиумом лагере гуков.       Жалобно звякнула цепь, и Генри стало противно от самого себя. От того, что он делает с собственным отцом. Это существо не могло быть строгим и жестоким офицером полиции, капитаном Оскаром Бауэрсом с железным холодным взглядом и тяжелой рукой. Как же быстро он, Генри, довел отца до ручки…       Он сглотнул.       — Пап, — негромко окликнул он, ужасаясь тому, что произносит это слово в адрес пленника. Он не истязал Оскара после того самого дня, почти не трогал его… Что же произошло? Почему отец смотрит так, будто Генри срезал с него кожу лоскутами?       Оскар дернулся так, будто его ударили током, пристально посмотрел в лицо Генри и, решившись, заговорил:       — Тебе больше не нужно притворяться. Мне уже все известно.       Генри замер, опустив ведро на пол. Рука сжала рукоять пистолета.       — Что тебе известно?       Оскар выпрямился и продолжал уже спокойнее.       — О гуках. Нет, нет. Выслушай меня до конца. Я не стану тебя осуждать или что-то там еще. Идет война, каждый выживает, как может. Просто скажи мне, что им от меня нужно?       Генри судорожно пытался сообразить, о чем это отец. Неожиданно в памяти всплыло: «Это же вьетнамцы! Неужели папаша умом тронулся?»       — Меня прислали тебя убить, — осторожно произнес он, вглядываясь в лицо отца в ожидании реакции на эти жестокие слова.       Оскар всхлипнул и, закрыв лицо руками, завыл на одной монотонной ноте, раскачиваясь в разные стороны, как болванчик. Генри растерялся еще больше. Это походило на бесконечную истерику, и что с этим делать, он не знал. Прибавив к своим рыданиям несколько бессвязных восклицаний, Оскар затих и склонил голову, прислушиваясь к чему-то, потом бросил короткий взгляд Генри за спину и внезапно кивнул.       — Хорошо, хорошо. Я сейчас у него спрошу, — сказал он в пустоту и снова перевел глаза на Генри.       — Послушай, я знаю, что тебе надо выполнить их задание, но я… — он снова захныкал, как обиженный ребенок. — Я ведь всегда знал, что они за мной следят, выжидают, чтобы довести все до конца. Тот узкогла… То есть тот вьетнамец, их командир, ты ведь у него в подчинении?       — Да, — неспешно ответил Генри.       «Может, не придется его убивать? Он же как ребенок, он и правда свихнулся. Он ничего не расскажет. А если и захочет рассказать, ему не поверят, сочтут бредом…» Генри никогда не имел дела с сумасшедшими, и теперь ему было жутковато.       Внезапно Оскар встал на колени и, молитвенно сложив руки, пополз ближе к Генри, насколько позволяла цепь.       — Послушай, послушай меня, Генри. Я ведь тебя вырастил. Я знаю, что тебе со мной жилось плохо, я все прекрасно понимаю. Но, может, ты сможешь пойти на уступки, отложить это? Я не хочу умирать, Генри. Я сделаю все, что ты скажешь. И все, что они попросят. Отпусти меня, а? Я уже списан со счетов, от меня им никакого толку. Не убивай меня, пожалуйста.       Он обнял Генри за колени и, наклонившись, прижался лбом к его ботинку.       — Только не убивай. Прошу, не надо. Я не хочу умирать, никогда не хотел. Я трус, Генри, трус и слабак. Я все сделаю, только скажи, что.       Генри стиснул пистолет до боли в пальцах. А что, если он бросится как дикий зверь, отберет пистолет и пристрелит прямо тут? Что, если это игра?       — Я тоже не хочу выполнять это задание, пап, — севшим голосом сказал он. Потом призвал на помощь все свои актерские способности и присел к отцу:       — Я готов отпустить тебя домой, — прошептал он ему на ухо, — там они тебя не тронут. Но пойми, тогда за это поплачусь я.       Оскар вцепился пальцами себе в волосы, вырывая целые пряди, и издал нечто, похожее на рычание раненого зверя.       — Отпусти меня! Тебе они ничего не сделают, ты им еще нужен. Им нужны солдаты, думаешь, они остановятся на Штатах? Просто отвези меня домой, и все, — продолжал он, понизив голос до шепота. — Соври им что-нибудь, скажи, что я обещал тебе выдать карты с расположением гарнизонов в Мэне, имена командиров. Генри, прошу тебя. Мне нужно только попасть домой, и все. Помоги мне!       Генри стиснул плечо отца.       — Я отвезу, — пообещал он, — но взамен… — тут он наклонился к Оскару почти вплотную, так что губы касались уха, — ты должен украсть для меня документы. Для меня и моей подружки, мне нужны документы, чтобы скрыться от них, чтобы меня не расстреляли за то, что я тебя отпустил. Услуга за услугу, пап, договорились?       Сердце бешено стучало, отдаваясь болью в висках. Неужели получится? Неужели папаша притащит ксивы? Это было настолько рискованно, его могут остановить, его могут…       Оскар просиял и, схватив Генри за запястье, прижал его ладонь к залитой слезами небритой щеке, потом сказал в сторону:       — Он согласен! Но нам нужно будет заехать в участок. Нет, нет. Какой ему смысл обманывать, он может пристрелить меня в любую секунду. Я же сказал, под половицей!       Помолчав несколько секунд, он кивнул, будто выслушал ответ, и снова заговорил с Генри:       — Я все сделаю. У тебя будут два удостоверения.       Генри отпрянул. Неужели получится?       — И одно для меня с правами. Не пешком же мне идти.       «Под половицей был пистолет, — подумал он, — значит, он хочет меня пристрелить. Но сейчас-то там ничего нет. Значит, он выдаст мне бумаги, я оставлю его на ферме и просто уеду…»       — Да, как скажешь. Но откуда мне знать, что ты выполнишь свое обещание и не тронешь меня? — вдруг насторожился Оскар, недоверчиво глядя на Генри.       Генри рассмеялся зло и издевательски.       — А что ты теряешь, если возьмешься выполнять мои условия? — он вошел в раж, распаляясь все больше. — Какие тебе, к черту, гарантии? Я могу тебе вышибить мозги прямо сейчас или обварить тебя кипящим маслом и оставить подыхать от ожогов, и тогда мне не нужны будут твои услуги, они тогда меня наградят нехилой суммой и медалями, я буду героем. Я очень рискую, Оскар, спасая тебя, а у тебя нет иного варианта. Либо ты помогаешь мне, либо ты подыхаешь долго и больно.       Сейчас, когда он знал, что у него появилась альтернатива, он мог с легкостью рассуждать о пытках и убийствах.       — Я тебя рожей в кислоту окуну и мы с товарищами будем делать ставки, через сколько ты подохнешь от боли. Этого хочешь?       Оскар сжался в комок, обхватив колени руками. Его била дрожь, прокатывавшаяся по телу волнами. Он несколько раз пытался заговорить, но у него не получалось — зубы стучали друг о друга так, словно он намеревался раскрошить их в мелкие кусочки. Наконец он выдавил жалкое:       — Пощади…       Генри хмыкнул.       — Ты сделаешь все, что я сказал, а если нет — я тебя из-под земли достану, спущу шкуру и заставлю тебя же ее сожрать.       Он решительно шагнул к нему и достал ключ от замка на ошейнике.       — Ты вымоешься, переоденешься наверху, а потом мы поедем в участок на твоей машине. Договорились?       Оскар молча кивнул и безропотно дождался, пока Генри снимет ошейник, хотя его все так же пробирала дрожь. Теперь в его голове стучала одна-единственная мысль: нужно добраться до дома, чего бы это не стоило. Мир сузился, сжался, как тугая пружина, до одной точки, и в этой точке сосредоточилось вся жизнь Оскара. Ферма. Он запрется в доме, и никто больше его не достанет. Главное не выдать себя, чтобы они не заподозрили, что Генри решил пойти им наперекор. Оскар торопливо вымылся, не замечая, холодная вода или горячая, потом оделся в то, что Генри сунул ему в руки.       — Надо спешить. Генри, скорее. Вот только как нам добраться до участка? Они ведь следят за тобой. Ты должен сказать им, что я выполняю твое задание, что я предоставлю ценную информацию, — бормотал он, пытаясь схватить Генри за руку.       — Да, я так и скажу. Не бойся, у меня все под контролем, — Генри говорил властным строгим тоном, будто был не мальчишкой, а настоящим тайным агентом. На Беверли зыркнул так, что она поспешно скрылась в своей спальне       Оскар не обратил внимания на мелькнувшую в полумраке Беверли, как не обратил его и на солнечный свет, и на легкий ветерок, игриво трепавший его всклокоченные волосы. Он смотрел себе под ноги и изо всех сил старался не отставать от Генри, который пугал его до смерти, но в то же время был единственной надеждой на спасение.       — Только не смей никому говорить про плен и про вьетнамцев. Ты офицер полиции, пришел по рабочим делам, - строго внушал Генри, ведя Бутча к тачке. Пистолет все еще был у него.       — Я никому ничего не скажу, Генри, ты можешь мне верить, — заискивающе сказал Оскар, с облегчением откидываясь на спинку пассажирского сидения. — Только после участка мы сразу поедем на ферму, да?       — Да. Обещаю, — кивнул Генри, выруливая на дорогу. На самом деле у Генри тряслись поджилки. Отца наверняка заподозрят раньше времени. Что же делать тогда? А если заметят следы истязаний?       Поразмыслив, он решил, что мистер Байт не будет выдавать лучшего своего сотрудника, хоть тот и словил белочку, а когда они догадаются, он, Генри Бауэрс, будет уже очень далеко.       Машина остановилась возле участка, и Оскар, взглянув мельком на Генри, взялся за ручку.       — А что, если меня там уже ждут? Они ведь могут запереть меня снова и переправить куда подальше. Ведь они и участок контролируют, — помолчав минуту, он добавил:       — Сам ты ссышь, Майк. Тебе легко говорить, ты уже давно сдох, а мне еще пожить хочется.       И, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, он вышел. Простояв какое-то время у машины, Бауэрс-старший взял себя в руки и неспешно пошел к лестнице, изо всех сил стараясь идти ровно и не качаться из стороны в сторону, — от слабости у него кружилась голова.       Байт, сидящий за своим столом, поднял голову:       — Ты чего, Ос? У тебя еще два дня выходных. Решил пораньше выскочить? Деньги нужны, что ли?       — Да нет, ты представляешь, забыл в сейфе удостоверение. Хотели с Генри съездить в банк, проверить, сколько там чего на счете. Пацану вот-вот шестнадцать стукнет, думаю, пора ему покупать какую рухлядь. Пусть чинит вместо того, чтобы маяться дурью. — проговорил Оскар с напускной веселостью, внимательно наблюдая за реакцией Байта.       Байт сочувственно глянул на него, обратив внимание на странную потасканную одежду, заросшие щеки и нечто, похожее на ожог на лице: «Совсем загулял. Не следит мелкий, что ли?»       — Ты лечись, Ос.       Он проводил его взглядом и вернулся к своему занятию.       Оскар проскользнул в кабинет и тщательно закрыл за собой дверь. Через полчаса он вышел из участка, тревожно озираясь и прижимая правую руку к карману пиджака покойного Марша, который был ему велик и комично свисал с плеч. Торопливо подойдя к машине, он сел на свое место и, не глядя на Генри, прошептал:       — Готово, они ничего не заподозрили. Теперь скорее вези меня домой, а там я отдам тебе документы, и попрощаемся. Езжай не спеша, за нами следят, я видел. Тот «форд», темно-зеленый. Это точно они.       Генри кивнул и поехал по дороге к ферме. На отца смотрел с брезгливой жалостью. По дороге протянул руку:       — Давай то, что обещал.       Тот, с опаской выглянув в окно, полез в карман и протянул Генри пустые удостоверения.       — Я выполнил свою часть уговора, Генри. Ты ведь меня не обманешь? — с тревогой спросил он.       — Как видишь, мы едем на ферму, — Генри свернул на дорогу к дому, — так что я тоже слово сдержу.       Машина остановилась у дверей дома Бауэрсов и Генри кивнул отцу:       — Удачи тебе.       Оскар вжал голову в плечи и, ничего не ответив, выбрался из машины, громко хлопнув дверью. Озираясь и вздрагивая, он побежал к крыльцу и, нашарив под сваленными возле него досками запасной ключ, торопливо вошел в дом. Закрыв за собой дверь на все замки, он облегченно вздохнул и пошел к своему тайнику.       — Еще немного, Майк, сейчас. Он под диваном, я хорошо его спрятал.       Однако, к неописуемому ужасу Оскара, тайник оказался пуст. Пистолета в нем не было. Он несколько раз обшарил дрожащей рукой дно тайника и, убедившись, что чувства его не обманывают, сел на пол, обливаясь холодным потом.       — Мы опоздали. Они меня опередили. Они здесь, в доме… Эй, Майк, выходи, они уже здесь! — закричал Оскар и замер в ожидании ответа. Но ответом ему было гробовое молчание.       — Майк! Выходите! Они идут! — прокричал он еще громче, вскакивая с места и начиная бестолково кружить по комнате.       — Майк!!!       Крики его перешли в рыдания, перемежавшиеся отборной руганью, а потом в жуткий рев, словно в доме метался загнанный дикий зверь.       Генри, который стоял под окнами и внимательно вглядывался в темноту комнат, тяжело вздохнул и пошел быстрым шагом к городу. По пути остановился около телефона-автомата и набрал службу спасения:       — Из окон фермы Бауэрсов, что на выезде из Дерри, слышатся какие-то крики, — он продиктовал адрес, — словно кого-то истязают. Нет, я не тут. Мимо проезжал. Проверьте, что там.       Он повесил трубку, не особо вслушиваясь в ответ оператора, и поспешил к городу. Вот теперь было необходимо собираться как можно быстрее — не хватало еще зависнуть с оформлением отца в психбольницу.