***
Время. Единственное, что у меня осталось. Со временем мне становится легче. Прошла пара месяцев с появления Катона в Дистрикте. И за этот период времени я научилась максимально искусно избегать встреч с этим человеком. К моему счастью, он не стал заселяться в старый дом Хеймитча — такой «пляски на костях» я бы точно не пережила. Почти каждый день я встаю рано утром, чтобы уйти на охоту. Мама и Прим явно недовольны моим поведением, я вижу это по их взглядам. Но, по известным только им причинам, мне они ничего не говорят. В лесу я нахожу спокойствие. Мои долгие прогулки позволяют отвлечься от ужасов, которые я уже пережила, и тех, которые меня ожидают впереди. Через несколько месяцев снова начнутся Игры. С эпидемией удалось справиться, хотя она унесла много жизней по всему Панему. Этой новости я, как и многие в стране, безумно рада. Но в глубине души мне хотелось бы, чтобы все это не заканчивалось и мне не пришлось бы больше ехать на Игры. И от этих непривычно жестоких для меня мыслей мне становится жутко. Я не знала, что могу даже рассматривать такую мысль, что могу стать настолько эгоистичной. Словно смерти тысяч людей не так важны, как мое нежелание снова плясать под дудку Капитолия. Сегодня, как и всегда, моя охота вполне успешна. Пара тушек белок и одна индейка. Привычно прячу в старом стволе дерева свой лук и стрелы, туда же отправляется и старая отцовская куртка, которую я неизменно надеваю на охоту. Пробравшись на Луговину через давно знакомый мне лаз в заборе, иду в Котел. Пока гуляла по лесу, я довольно сильно успела проголодаться. У Сальной Сэй наверняка уже готова свежая порция похлебки, да и ей же смогу продать индюшку. Белок, как всегда, я отнесу отцу Пита. Надеюсь, с его женой я и в этот раз удачно избегу встречи. Знакомыми улицами подхожу к Котлу. Дистрикт почти не изменился за долгие годы, разве что стало чуть тише, когда мы потеряли стольких людей, погибших от эпидемии. В Котле же по-прежнему шумно. У стола Сэй привычно толпятся работяги в ожидании порции супа. За долгие годы никто не спрашивал у женщины, из чего она готовит. Да и какая разница, если дикая собака на вкус не хуже говядины. — Здравствуй, Китнисс. Знакомый голос отвлекает меня, когда я уже заняла очередь. Делая глубокий вдох, я оборачиваюсь, чтобы впервые за долгое время встретиться взглядом со своим давним другом. Гейл. Мы не общались с того инцидента в моей старом доме. Но в моих новых кошмарах мне все чаще виделся тот его разочарованный и оскорбленный взгляд, которым он одарил меня прежде, чем навсегда выйти из дома и, как мне тогда казалось, из моей жизни. — Здравствуй, — нервно сглатывая, я могу выдавить из себя лишь одно слово. — Я хотел поговорить с тобой, давай выйдем. Его предложение на секунду пугает меня, но я утвердительно киваю и отправляюсь следом за другом на улицу. Желудок предательски сводит от голода, но я не подаю вида. Как и всегда, мои планы не становятся явью. Даже в такой мелочи, как утолить голод после долгой охоты, судьба мне отказывает. Мы останавливаемся в тихом переулке. Гейл, нервно закусываю губу, переминается с ноги на ногу. Я же стараюсь держать себя в руках и не показывать внезапно накатившего на меня волнения. Мы долго не говорили друг с другом. Даже не виделись. Редкие пересечения на улицах, когда мы оба старательно отводили друг от друга взгляд, не в счет. — Китнисс, — его голос запинается, но он делает уверенный вдох и смотрит мне прямо в глаза. — Я хотел извиниться. Тогда все получилось неправильно. И мы не должны были этого делать. Теперь я все понял. Прости. Его извинения снова заставляют вспомнить все детали того происшествия. Нет, Гейл, ты не виноват. Во всем, что случилось, есть только моя вина. Я позволила себе эгоистично воспользоваться тобой, надеясь выгнать из мыслей совсем другого человека. И мне безумно было стыдно за это. Именно эти слова я должна ему сказать. Но лишь молча киваю и выдавливаю из себя жалкую пародию улыбки. — Все в порядке, ты ни в чем не виноват. От моих простых слов другу явно становится легче. Я смотрю ему прямо в глаза, а он улыбается мне, почти как раньше. Чтобы между нами не произошло, мы слишком долгое время были хорошими друзьями. И эта связь между нами не разрушилась даже за годы молчания. — Я еще хочу тебе кое-что сказать, — Гейл подходит ближе, и на секунду в моей голове мелькает мысль, что он снова начнет изливать на меня свои признания в чувствах. Черт, это самое худшее, что может произойти после нашего с ним примирения. — Я женюсь. Меня словно прошибает током. Новость, которую я явно не ожидала. Я открываю и закрываю рот, словно выброшенная на берег рыба. Выгляжу скорее всего безумно глупо и ошарашенно. И это скорее всего так, потому что бросив на меня взгляд, Гейл начинает смеяться. — Смотрю, такого ты явно не ожидала, — парень подходит ко мне ближе и кладет одну руку мне на плечо, — я многое обдумал после нашей последней встречи. И понял, что мне надо жить дальше, не надеясь ни на что. А потом встретил Мэри. Она замечательная — умная, добрая, и с ней я точно буду счастлив. Я все еще стою, словно пораженная громом. Даже мой друг решил идти дальше. А я топчусь на месте, бегаю по одному и тому же кругу, как курица, которой отрубили голову, а она еще не поняла, что умерла. Мне нужно что-то ему сказать. Делая нечеловеческое усилие над самой собой, я поднимаю взгляд, чтобы посмотреть в его глубокие карие глаза. — Поздравляю, черт, я правда не была готова к такой новости, — мне кажется, что слова мои звучат искренне, хотя внутри меня сейчас происходит настоящий водоворот эмоций. — Рада за тебя. Правда, очень. Ты, как никто, заслуживаешь семейного счастья. После моих слов он легко притягивает меня к себе и обнимает. Так, как обнимал раньше, когда мы были просто Китнисс и Гейл, двое друзей, любящих охотиться в лесу и поливать власть грязью в своих разговорах. В эту секунду я понимаю, что мы все те же друзья. Вот только жизнь обоих нас хорошенько подкинула и пару раз ударила об землю. Одного из нас совсем слегка, а другую — со всей силы. — Когда свадьба? — Мы хотим сыграть ее через месяц, пока еще не начнется всеобщий мандраж перед новыми Играми. Подарим хоть немного радости себе и нашим семьям. Совсем скоро. Теперь и эта мысль будет назойливым молоточком стучаться в моем сознании. Я прерываю объятья и отступаю от него на один шаг. С легкой улыбкой на лице говорю ему свои слова одобрения и тонко намекаю, что мне пора идти домой — мама и Прим явно волнуются. Мы прощаемся с ним, и он уходит в сторону своего дома. И пока я смотрю в его удаляющуюся спину, на меня спускается весь груз полученных новостей. У всех жизнь продолжается. Мой Дистрикт, мои близкие и знакомые, которые тоже пережили множество пугающих и сложных событий, продолжают идти дальше. Находят счастье даже в такие тяжелые времена, не стоят на месте и стремятся сделать свою жизнь только лучше. А я застряла. Десять лет превратились в один день. Я переживаю один и тот же кошмар, снова и снова. Я все еще трибут, отчаянно выкрикивающий свое имя на церемонии Жатвы, чтобы спасти сестру от верной смерти. Мои Игры никогда не заканчивались. Даже будучи объявленной победителем, я застряла в этой Игре без надежды на спасение. И без сил или желания хоть что-то во всем этом изменить.***
Три дня, после встречи с Гейлом, я не выбиралась из дома. Я чувствовала себя совершенно опустошенной, мне казалось, что я окончательно утратила даже желание жить дальше. Когда стало понятно, что у всех вокруг жизнь продолжается, а я топчусь на месте, депрессия приняла меня в свои крепкие объятия и, как мне тогда казалось, не собиралась отпускать. До вчерашнего вечера. Прим, вошедшая в мою комнату с кружкой горячего чая и свежеиспеченным печеньем, не ушла, пока я не рассказала ей всю правду о своем состоянии. Мои опасения, мои страхи, мои кошмары — сестра узнала обо всем. Раньше я боялась рассказывать семье обо всем, что меня волнует. Но что-то изменилось — Прим стала старше, и я впервые увидела в ней не младшую сестренку, а уже взрослую девушку, которая и сама пережила много несчастий, но, при этом, не превратилась в безвольный овощ, как я. Проговорив до самого рассвета, мы уснули на моей кровати в обнимку. И проснулась я с одним четким решением — больше я не позволю себе впадать в такое отчаянно беспомощное состояние. Я буду жить дальше, через какие бы трудности мне бы не пришлось пройти. Ради нее — ради Прим. Ради сестры, которая всегда переживает за меня и которой я дорога, как воздух. Свой день я начала с прогулки. Идти в лес почему-то не хотелось, и первое время я бесцельно ходила по городу — заглянула в несколько магазинов, прогулялась по окраине Шлака, заглянула в Котел навестить Сэй и других знакомых мне продавцов. Неподалеку от Котла я столкнулась с Гейлом. Идущая рядом с ним красивая темноволосая девушка оказалась его невестой — мы пообщались всего пару минут, но я поняла, почему друг принял столь ответственное решение. Она и правда была прелестной. Мне бы такой ни стать никогда, как бы я не старалась. Небо начинало постепенно заволакивать тучами, поэтому я решаю закончить свой внезапный реабилитационный променад. Вернувшись привычной дорогой в Деревню победителей, я дошла уже у самого дома, когда до меня донеслись со стороны странные звуки, давно стертые из памяти. Так звучало сражение на мечах, когда сталь бьется о сталь. Последний раз я слышала этот звук в Тренировочном центре, когда сама должна была готовиться к Играм. Внезапно посетившее меня волнение заставило незамедлительно повернуть в направлении доносящихся звуков. И с каждым шагом я все отчетливей слышу этот металлический звон, раньше появлявшийся лишь в кошмарах. Звуки исходили от дома Катона. С момента его прибытия, я не приближалась к этому дому даже под страхом смерти. К моему счастью, он поселился в самый отдаленный дом из всей Деревни победителей. Звуки становились все громче, доносясь с заднего двора его дома. Теперь я слышу и голоса, но не могу разобрать слов. Завернув за угол дома, я увидела Катона и какую-то девочку лет пятнадцати. В их руках были невесть откуда взявшиеся в нашем Дистрикте металлические одноручные мечи. И, судя по увиденному, у них был своего рода спарринг. Пока я молча наблюдала за ними, девчонка повернулась после неудачной атаки и заметила меня. — Мисс Эвердин, вы все-таки пришли! Радостный возглас девочки заставляет меня ошарашенно застыть на месте. Все, увиденное мною сейчас, напоминает какую-то сюрреалистическую картину, совершенно не похожую на правду. — Что здесь происходит? — мой голос звучит хрипло и сдавленно. Я перевожу изумленный взгляд с девчонки на Катона и обратно, не в силах сама разобраться в происходящем. Девочка уверенным движением втыкает меч в землю и подходит ближе ко мне. Худенькая, с волосами цвета пшеницы и ясными зелеными глазами, она выглядит уставшей, но чертовски счастливой. Но мой взгляд упирается не в нее. Катон. По-прежнему держит меч крепкой рукой. По вздымающейся под мокрой от пота майкой груди понятно, что он слегка вымотан, но его глаза, сощуренные, словно от яркого солнца, пристально смотрят на меня. Нашу странную молчаливую игру в гляделки прерывает девочка. — Мистер Уильямс учит меня драться. Я не хочу, если попаду на Игры, быть жертвой. Я хочу сражаться! — она полна энтузиазма и выглядит по-настоящему уверенной в своих словах. — А вы научите меня стрелять из лука? У вас же так круто это получается! Мистер Уильямс говорил мне, что попросит вас меня тренировать, но я боялась, что вы откажетесь. Жестом поднятой вверх ладони заставляю ее замолчать. Это странно — в нашем Дистрикте мало детей, которые бы стремились к тренировкам. Вечно замученные и голодные, они никогда не были достойными бойцами. Я это знаю — я сама уже с десяток таких отвезла на верную смерть. Даже попытки Хеймитча выбить спонсоров не помогали — на слабаков из Двенадцатого толстым кошелькам Капитолия было плевать. — Ты давно ее тренируешь? — полный злости взгляд прямо в голубые глаза. — Уже с месяц. И не ее одну, — не менее злостный взгляд в ответ. На его губах начинает играть хищная улыбка. Я крепко сжимаю кулаки, стараясь не показывать клокочущую во мне ярость. — София, тебе пара идти. Тренировка на сегодня окончена. Его голос звучит довольно резко, видимо поэтому девочка не перечит ему. Улыбнувшись мне на прощание, она скрывается за домом. И в воцарившейся между нами тишине я слышу звуки ее удаляющихся шагов. Когда и шаги стихают, я даю волю своей ярости. В два шага я преодолеваю расстояние между нами. Мне хочется сейчас вмазать ему по лицу кулаком со всей силы. Однако я знаю разницу между нами, скорее всего, моего удара он даже не почувствует. — Какого черта здесь происходит? С чего ты взялся вообще кого-то тренировать? Хочешь превратить этих детей в профи? Сделать такими же ублюдками, как и ты? Я без лишней скромности и жалости выплевываю эти слова прямо ему в лицо. Его спокойствие раздражает меня, во мне нарастает желание прямо сейчас выхватить меч из его рук и всадить его ему в грудь по самую рукоять. — Как я? — его спокойный тон заставляет меня удивленно отступить. Глаза его полны ненависти. — Что ты вообще обо мне знаешь? Чем ты и твой подохший ментор лучше меня? Вы оба даже не попробовали спасти жизнь хоть кому-нибудь из тех детей. Молча смотрели, как они умирают на арене, пока сами жрали дорогую еду и упивались до синих чертей. Каждое его слово, как гвоздь в крышку моего собственного гроба. Я все еще в ярости, но некоторые его фразы заставляют в глубине души проснуться ноткам совести. Он прав. Отчасти этот чертов ублюдок прав. — И что, теперь всех их превращать в профи? Дать им в руки оружие? — мои аргументы звучат жалко, но я отчаянно сопротивляюсь той правде, что он говорит мне. Прежде, чем я понимаю, что происходит, он откидывает свой меч в сторону, и я снова чувствую на своих плечах тиски его пальцев. Боль настолько внезапная и острая, что я не успеваю сдержать негромкий возглас. И, подняв глаза, снова оказываюсь в плену его прожигающего до самого нутра взгляда. — А лучше просто смотреть, как они все умирают? — эти слова эхом отражаются внутри моей головы. Я делаю отчаянную попытку вырваться из его рук, но хватка на плечах становится лишь сильнее. — Не ты одна у нас страдаешь от всего, что происходит в твоей жизни. Все победители хлебнули дерьма, но только ты делаешь из этого драму. — Ты не знаешь, что мне пришлось пережить. — А тебе неизвестно, что творилось в моей жизни, — он наклоняется ближе ко мне и наши лица разделяют лишь несколько сантиметров. — Так что лучше бы тебе перестать играть в безвольную пьяницу и попытаться хоть как-то помочь детям, чьи имена будут вытянуты на Жатве. Глядишь, кто-то из них потом заменит тебя после своей победы, и ты преспокойно сможешь и дальше пропивать свою жизнь в этом поганом месте. Мы замираем в молчании. Я понимаю, что его слова более похожи на правду, чем мои несвязные доводы. Но мне противно одно только его существование в моем Дистрикте. Когда я замечаю, что хватка на плечах ослабла, я резко отталкиваю своими руками его в грудь. Катон, явно не ожидавший такого, отступает на шаг назад, удивленно глядя на меня. С неба медленно начинают срываться капли дождя. Я чувствую их на своей коже, на волосах. Капли начинают тихо барабанить по крышам и листьям деревьев. Я вспоминаю нашу последнюю встречу. И его слова. — Почему ты приехал добровольцем? — мне приходится говорить чуть громче из-за шума постепенно нарастающего дождя. А Катон все также пристально смотрит на меня, и от его взгляда по спине пробегают мурашки. — Потому что мы теперь связаны, хочется тебе того или нет, — он смахивает с волос капли дождя и медленно подходит ко мне. Когда нас разделяет лишь несколько сантиметров, я невольно задерживаю дыхание. — И тебе так просто от меня теперь не отделаться, Огненная Китнисс. Он одаривает меня ухмылкой и странным, слегка заинтересованным взглядом. И я чувствую, как сердце начинает биться сильнее, как ком подступает к горлу, а по всему телу расходится странный жар. Как той ночью. — Ты ведь тоже не можешь выкинуть меня из своих мыслей, ведь так? Этот его вопрос остается без ответа. Он еще раз тихо ухмыляется и уверенной походкой возвращается в свой дом, оставляя меня одну под дождем. Все тело горит. Во мне снова пробуждается какое-то дикое, первобытное желание. И ключом к нему на этот раз стало не бессилие, а злость. Я крепко сжимаю кулаки и зажмуриваюсь, стараясь вытолкнуть из своей памяти воспоминания. О его настойчивых и страстных прикосновениях той ночью. О поцелуях, что снова заставляли почувствовать себя живой, выкинуть из разума все проблемы прошлого. О волне дикого возбуждения, прокатывавшейся по всему моему телу, которая даже заставила забыть, с кем вообще я разделила в тот момент свою постель. И сейчас я стою, все сильнее промокая под нарастающим дождем. И во мне лишь одно чувство сейчас сильнее прочих. Злость. Злость на него и на саму себя. Потому что он прав — я ничего не сделала, чтобы хоть один мой трибут выжил. Я превратилась в того жалкого человека, которым в детстве всегда считала вечно пьяного Хеймитча. И даже когда узнала своего ментора лучше, и поняла, как отчаянно он хотел помочь хоть кому-то, но не имел на это никаких сил, я не стала его противоположностью. Я полностью переняла его образ жизни, так же, как и он, лишь ругая власть, но не делая ничего, чтобы сломать эту систему. Злость на то, что и последние его слова — правда. Мне никак не разорвать нашу с ним возникшую связь. Она слишком далеко зашла — это уже не просто желание убить, ненависть. Это что-то большее, непонятное. Связь, открывшая во мне доселе неизвестные мне потайные дверцы.