***
— Ну что скажешь о нашем новом президенте? Финник садится рядом со мной на трибуне, ожидая, когда начнется Парад колесниц. За годы, что мы с ним знакомы, он стал еще красивее. В его чертах появилась истинная мужественная красота, и это только прибавило ему популярности. До меня доходили слухи, что его воздыхателей стало еще больше. А еще я слышала, что на всех ему плевать и он намеревается тайно пожениться на Энни, девушке, в которую давно влюблен. Поправляя манжеты на своем шикарном новом платье, невольно бросаю взгляд на президентское место. Кориолан Сноу месяц назад объявил о том, что по состоянию здоровья вынужден оставить пост президента Панэма. Не могу сказать, что эта новость расстроила Дистрикты. Хотя неизвестность немного пугала — привыкнув к тоталитарной власти Сноу, люди не могли представить, кто займет его место. Наш новый президент, преемник Сноу Целестий Клутц, сидит сейчас по его правую руку на трибуне, с видом короля общаясь с остальными людьми. В этой стране мы даже не можем повлиять на выбор власти. А в Целестие я безошибочно могу прочитать все те черты, что присущи Сноу. И пусть он молод, более привлекателен и харизматичен, чем наш прошлый лидер, в глазах — та же холодность и равнодушие к своему народу. И жестокость. В мужчине, который вот уже три или четыре года постоянно находился подле Сноу, куда больше тиранских качеств, чем в его учителе. И Панэм еще может пожалеть о том, что Сноу передал ему бразды правления. — Даже не знаю, что и думать о нем. Но мне кажется, что это еще большее чудовище, и страна явно к нему не готова. — Осторожнее со словами, Эвердин. — Финник тихо посмеивается, качая головой. — Если Клутц о них узнает, то у тебя будут проблемы. Я слышал из верных источников, что пару людей, критикующих его назначение, он уже устранил. — У меня уже хватает проблем. Как и у всех нас. — Я открыто смотрю в глаза Одейру. Он знает, что лгать я не умею. И понимает, что слова, слетающие сейчас с моих губ — это то, что у меня на сердце. — Мы все победили в Играх. И теперь до самой смерти будем во власти Капитолия. — Ох, Китнисс. Ничему тебя эти годы не научили. Политикам никогда не было дела до людей. И своей властью они доказывали это ранее, и будут доказывать, пока стоит мир.— Финник поднимается со стула, замечая, как ко мне неспешной походкой идет Хеймитч. — Но если играть по их правилам, то можно прожить до старости. Удачи, позже увидимся. Парень коротко прощается со мной, пожимает руку подошедшему Хеймитчу и уходит. Ментор садится рядом. И я замечаю, как бледно его лицо. Он, кажется, даже похудел, больше становясь похожим на бедного пропойцу, чем на ментора. Кладу ладонь на его руку. Мужчина слабо мне улыбается. — Не переживай, солнышко, я в порядке. — Да уж, я вижу. — В моем голосе нет и капли спокойствия. — Все становится только хуже. — И не со мной одним, — грустный вздох. — Я говорил с другими менторами. В Одиннадцатом, Девятом и Шестом ситуация не лучше. Люди болеют, умирают, а медики лишь разводят руками. Это эпидемия, Китнисс, какой-то странный вирус косит людей без разбора — богатые, бедные, женщины и мужчины, старики и дети. Счет пошел уже на сотни погибших. После его слов меня окутывает страх. Пока мы тут, ложно изображаем поминовение и уважение к Капитолию, люди по всей стране умирают по неизвестной причине. Если Капитолий не вмешается — боюсь, последствия могут быть просто пугающими. Хотя мне кажется, что новому президенту до этого дела нет — он пожинает лавры, принимает поздравления и закатывает вечеринки, восхваляющие его самого.***
Я ошиблась. Президенту Клутцу не все равно. Капитолий в панике — игры закончились странным исходом, люди в столице и по всей стране лишь разводят руками. Победитель был определён простой волей случая — тощий мальчишка из Восьмого, все игры прятавшийся по деревьям и кустам, сошелся в финальной схватке с подопечным Финника. И успел проткнуть его самодельным копьем, когда тот согнулся в приступе непонятного кашля. И ранее еще трое участников умерли просто от внезапной лихорадки. А с трибутами, почти месяц обучавшимися в Капитолии, эпидемия добралась до столицы. Церемония награждения была скомканной и быстрой. Мальчишку поспешно короновали, а всех остальных почти со скоростью света запихнули в поезд и отправили по домам. Экспресс мчится через просторы страны, а я сижу в своем вагоне и с ужасом смотрю на Хеймитча — с каждым днем он все слабее, по ночам, когда я тайком пробираюсь в его купе, чтобы сидеть рядом, его колотит лихорадка и кашель. Я много раз видела подобное, когда мама или Прим выхаживали больных в нашем доме. Он умирает. Поднимаю взгляд на Эффи. Кажется, женщина тоже осознает, что происходит. Она больше не кричит на него, не пытается вырвать из рук бокал со спиртным. И когда он в очередной раз заходится от почти беззвучного кашля, она отворачивается, якобы желая поправить прическу. Но я замечаю, как она смахивает непрошеные слезы из уголков глаз. Я могу понять, что она чувствует — она знала Хеймитча долгие годы, хоть и нельзя было назвать их отношения совсем уж дружескими, но за время, проведенное вместе, называться «чужими людьми» они уже не могли. По этой причине, едва мисс Бряк отворачивается, я делаю вид, что ничего не замечаю. — Мы скоро приедем, Хеймитч. Это все, что я могу сказать своему ментору. За время Игр доносились слухи из Дистриктов, что ситуация становится просто ужасающей. Люди умирают, врачи ничего не могут с этим поделать. И впервые мне страшно возвращаться домой. Я боюсь, сойдя с поезда, услышать всего лишь несколько простых слов. «Китнисс, нам так жаль». Если это произойдет, мое сердце в ту же минуту разорвется. И я молюсь, возможно, впервые в жизни неистово и искренне, чтобы по возвращении мой дом не был пуст. Чтобы мама и Прим были здоровы. И Гейл, пусть с ним и его семьей все будет хорошо. И чтобы Хеймитч выкарабкался, не смотря на свое тяжелое состояние. Прошу, пусть будет так.***
— С тяжелым сердцем, я вынужден сообщить, что Тур Победителя в этом году отменен. Мы не можем отрицать, что в стране сейчас сложная обстановка и нам в первую очередь нужно покончить с эпидемией, которая разгорается во всех Дистриктах и самом Капитолии. Мама с Прим оживленно обсуждают слова Клутца. А я… Мне уже все равно. Я снова осталась одна. Месяц назад Хеймитч скончался. Похороны были тихими, в своей прощальной речи я лишь смогла выдавить из себя пару слов о том, что он был моим другом, я уважала и любила его. Каждое слово давалось с трудом. Я не могла, я не хотела верить в то, что это произошло. И спустя месяц все еще не до конца понимала, что произошло. Я приходила по вечерам в его пустой и холодный дом, куталась в его старый плед, свернувшись калачиком в любимом кресле ментора, и просто смотрела в пустоту. Слез не было, был лишь ком в горле. Я столько лет была с ним рядом, не понимая, насколько мне был нужен этот старый пьяница. Отчасти, он заменил мне отца. Тогда я этого не понимала, но сейчас с каждым днем все яснее осознавала это. Тура Победителя не будет, что ж, хоть одна хорошая новость. Финник, звонивший вчера, рассказал, что в Пятом и Шестом уже несколько сотен погибших, а Цинна, звонивший на той неделе, рассказал, что даже в Капитолии врачам приходится бороться за каждую жизнь. Президент заперся в своей резиденции и общается с советниками только через телетрансляцию. Понятно, что наш президент напуган. И года не прошло с его назначения, как в стране начался настоящий кошмар. Сейчас ему, как никогда, нужно было показать себя мудрым человеком. Но я слушать его премудрости не хочу. Тихо встаю с дивана, неловко улыбаюсь матери и Прим, и выхожу. Воздух прохладный и чистый, он на секунду унимает головную боль. Ноги сами несут меня к дому Хеймитча. Сейчас я бы села рядом, мы обсудили бы речь президента. Посмеялись бы, выпили. Я бы слушала, как он медленно засыпает. Потом, как всегда, укрыла бы его пледом и пошла домой, чтобы лечь в свою кровать, окунаясь в очередные тревожные сны. Но этого больше не будет. Никогда. Мне остались лишь кошмары, старые и новые. Уже у самой двери дома Хеймитча я слышу чьи-то шаги. Оборачиваясь, я вижу Прим. Сестра без лишних слов подходит ближе и обнимает меня. От прикосновений ее рук становится спокойней. И печаль медленно уходит на второй план. Моя сестра выросла. Из милого маленького утенка она превратилась в очень красивую женщину. Я слышала, что наша мать была первой красавицей во всем Дистрикте, но я не унаследовала ее внешних данных, я была копией своего отца. Но Прим. Сейчас я все чаще замечаю восторженные взгляды парней на мою сестру, когда она проходит мимо. Из милого ребенка она превратилась в красивую девушку с длинными светлыми волосами и ясным взглядом. Перед Играми, куда я вызвалась добровольцем, спасая ее, она сказала, что хочет быть такой же красавицей, как я. Что ж, ее желание сбылось, она стала даже еще красивей. Она расцвела, в то время как я медленно угасаю под гнетом всех переживаний и волнений, что выпали на мою участь. И по какой-то причине меня это не волнует. Я как свеча, медленно сгорающая, но смирившаяся с тем, что стану просто лужей воска на старом столе. — Китнисс, все будет хорошо. Мы никогда его не забудем. От этих слов я чувствую набегающие в уголки глаз слезы. Только сестра умеет тронуть такие струны моей души, которые многие во мне даже не замечают. Крепче обнимаю ее, чувствуя теплое дыхание на своем плече. Забыть. Пожалуй, она права — это худшее, что может произойти. Я не забыла отца, не забыла Пита, не забыла Руту. Помню я и всех маленьких трибутов, которые под моим менторством вышли на арену Игр, чтобы уже не вернуться. В моей памяти десятки, а то и сотни мертвых людей. И мне кажется, пока я их помню, они еще живы. И Хеймитча я никогда не забуду. Прекращая объятья, я тяну сестру за руку в сторону дома моего ментора. Мы садимся на пороге, там, куда не долетают мелкие снежинки, срывающиеся с неба. Она держит меня за руку, и мы молчим. Прим смотрит в сторону нашего дома, проследив за ее взглядом, я вижу в окне силуэт матери, которая убирает на кухне. Мы и ее чуть не потеряли. Пока она неистово боролась за жизни других людей, лихорадка коснулась и ее. Не знаю, где она нашла в себе силы, чтобы выжить, но ей удалось. Во многом, пожалуй, это заслуга Прим, которая неустанно поила ее отварами и заставляла лежать в постели почти целыми днями. — Знаешь, ты рано вышла. Президент еще кое-что сказал. Голос сестры в сгущающихся сумерках звучит встревоженно. Я перевожу взгляд на нее и замечаю, что она нервно закусывает губу и теребит пальцами манжет своей куртки. Недобрый знак, Прим редко бывает так взволнована. — Что еще? На следующие Игры они снова отправят бывших менторов, чтобы окончательно сгубить все наше «победительское племя»? — Нет. Но в Дистрикты, в которых от эпидемии погиб ментор, взамен ему будут направлены бывшие победители из других Дистриктов. От удивления я не сразу понимаю, что она сказала. Такого раньше не было — жители Дистриктов никогда не покидали границ своей родины. Еще ни разу ни один человек не переехал в другой регион. Это было под строгим запретом. И как же президент Клутц додумался до этого? Пошел против устава своего предшественника? И советовался ли он со Сноу по этому поводу? Вопросов было больше, чем ответов. — А что Игры? — Мой голос хрипит, и мне сперва пришлось откашляться, прежде чем вымолвить свой вопрос. Лицо сестры стало чуть напряженнее. Казалось, Прим было тяжело или страшно говорить мне правду. Не желая дольше ждать, я толкаю ее своим плечом, словно призывая к ответу. — Игры не отменят. Через месяц в Дистрикты приедут новые менторы, а по графику будет проведена Жатва, — Прим делает глубокий вздох и, наконец, смотрит мне прямо в глаза. — Если, конечно, эпидемия утихнет. Но прогнозы обещают, что через пару месяцев все закончится — в Капитолии уже почти разработали лекарство. Потом его разошлют в Дистрикты. Я крепко сжимаю в своей ладони ее руку. Чертовы Игры все-таки пройдут. Новый президент не собирается упразднять давнюю кровавую традицию. Мне придется вернуться в Капитолий, придется снова повести на казнь двух детей, совершенно к этому не готовых. И я буду одна. Не важно, кого Капитолий пришлет, этот человек никогда не заменит Хеймитча. Никогда. — Китнисс? С тобой все в порядке? Тревожный голос сестры вырывает меня из моих мыслей. Я стараюсь изобразить на лице спокойное выражение, но, судя по взгляду сестры, ее обмануть мне не под силу. Внутри сейчас все бурлит — злость, страх, отчаяние, тревога. Я не могу понять, что мне делать дальше? Каким путем мне идти? Я не смогу, как ни буду стараться, привести своего трибута к победе. Вероятнее всего, скоро уже меня будут под руки приводить на Жатву, мертвецки пьяную. Так раньше делал Хеймитч, когда был совсем один. И теперь я его прекрасно понимаю. — Я справлюсь, утенок. Все будет в порядке. Ложь, очередная моя ложь. Прим это понимает, но, то ли не хочет вытягивать из меня правду, то ли искренне хочет верить в искренность моих слов. Сестра кивает мне и легко улыбается. На секунду от ее улыбки и мне становится спокойней. Но. Они пришлют нового ментора из числа прошлых победителей. — Прим, а насчет менторов, которых пришлют на замену, президент что-нибудь еще сказал? Сестра хмурит брови, видимо, пытаясь подробно вспомнить слова Клутца. Через секунду она начинает говорить. — Менторы погибли у нас, в Одиннадцатом, Восьмом и Третьем. В общей сложности шестеро. Так что из Дистриктов, в которых было много победителей, пришлют взамен менторов того же пола, что и погибшие. Того же пола. Моим напарником будет мужчина. Мужчина. Я чувствую, как к горлу подступает ком. Страх сковывает все тело. Мне придется месяц ждать, чтобы узнать, оправдался ли этот мой внезапный страх. И надо не думать об этом, потому что, как назло, именно так и произойдет. Умоляю, пусть на этот раз мои страхи не станут явью. Пусть это не будет он.