breakdown

      Сверху все кажется невероятно красивым и совершенно точно живым, и невозможно себе представить, что в городе всего несколько душ, пытающихся выпотрошить друг друга, а всех остальных давно уже нет в живых. Если перенестись на улицы города, можно подумать, что люди, жившие здесь, просто-напросто исчезли в одно мгновение. Никаких следов борьбы и убийств. Повсюду светят фонари, и горит свет в ранее жилых квартирах.       Сверху город выглядит живым.       Нельзя сказать, что отсиживаться в воздухе, пока остальные воины сражаются в попытках прожить еще хотя бы чуть-чуть или даже победить, — благородная и достойная альтернатива бою, но едва ли самого Дракона это хоть мало-мальски волнует. Изначальная стратегия была абсолютно другой, совершенно не похожей на крысиную, но его придурок-брат позволил себя убить еще до начала войны. Какой абсурд! Вероятно, Нагаюки знатно посмеялся бы над этой ситуацией вместе с Такеясу за стаканчиком какой-нибудь выпивки в каком-нибудь шумном и затхлом баре. Разумеется, если бы тот был жив.       Нагаюки не лелеял надежд на то, что его брат сможет долго протянуть на этой войне, поэтому еще до ее начала смирился с его скорой смертью. Но даже так он считал, что сможет поработать с ним хотя бы немного. В какой-то степени шок от сложившейся ситуации помешал ему продумать свои действия. Первую пришедшую на ум хорошую, как ему тогда казалось, идею он и воплотил в жизнь. Какое ему дело до сражающихся фанатиков, жаждущих то ли убийств, то ли исполнения своих мечт? Теперь нужно думать о том, как спасти свой собственный зад, потому что в случае смерти воскресить его будет некому, а помирать еще совсем не хочется.       Не то чтобы Дракона очень коробит издевательство над трупом его несчастного младшего брата, но как-то противно терзают его паршивые, почти что новые, незнакомые ощущения, дурацкие размышления о том, что впервые ему приходится вот так оставлять Змея. Словом, его мысли, очень некстати, заняты одним только Такеясу. Даже осознание собственной беспомощности не помогает собраться и полноценно вступить в войну, и по натуре своей Нагаюки винит в беспечности младшего брата — мертвого младшего брата. Глупость какая.       Холодный и такой непроницаемый взгляд Нагаюки, устремленный вниз, улавливает Такеясу, а точнее то, что от него осталось, сражающегося с Быком и Тигром. Парень, как материалист, на миг задумывается о том, что вряд ли тот смог бы добиться таких результатов, будучи живым. Однако в одно мгновение лицо его застывает в удивлении от внезапно нагрянувших воспоминаний. Совсем-совсем странная и больная ассоциация, но руки Такеясу, душившие бойцов, напомнили ему о цепких, порой совершенно неуместных объятиях младшего брата.       И несвоевременное воспоминание почти стоит Нагаюки жизни.       Даже с таким расчетливым умом, будто нарочно заточенным на ведение войны, он не смог предусмотреть всевозможные выходки Кролика. В сохранении собственной жизни роль сыграла именно хорошая реакция, и за это Тсумита должен благодарить постоянные шуточные драки с неугомонным младшим братом. Опять глупые мысли о брате, такие навязчивые. И почему от них никак не избавиться, черт возьми?       Ждать долго не приходится — уже в скором времени воины забывают о еще одном противнике и просто бьются друг с другом, будто Дракона и вовсе не существует. Нагаюки это играет на руку. Помнят о нем, разве что, Крыса и Кролик, которые, увы, заняты друг другом. А Бык, на которого возлагали такие большие надежды, очень кстати увлекся своей, теперь уже усопшей, подружкой.       Он действительно выжил. Но с другой стороны, он остался один, совершенно один в пустом городе с кучкой трупов, один из которых — Такеясу. Ощущает Нагаюки только давящую пустоту, слышит только звенящую тишину, действующую на нервы, похуже Такеясу. Такеясу... "Черт, он ведь правда мертв", — запоздалое осознание реальности происходящего наваливается на плечи парня тяжелей ношей. И, казалось бы, риторический вопрос "Что делать?" звучит в его мыслях неоднократно, повторяется, путая напуганного парня, и совершенно не дает покоя.       Ему хотят дать время, чтобы придумать желание — вздор. Он абсолютно точно знает, чего хочет. Он хочет не денег, не славы, не бесполезных людских благ (которые, впрочем, у него все есть). Он хочет слышать жуткий, но заразительный смех брата, хочет вытаскивать его из всяких потасовок и мордобоев, хочет напиваться с ним и говорить о всяких бессмысленных глупостях, хочет несерьезных, но шокирующих людей пьяных поцелуев. Нагаюки просто хочет назад своего тупого брата.       Нагаюки соглашается подумать — побочный эффект попытки рассудка взять свое, но он почему-то твёрдо уверен в том, что думать об этом не будет. Фатальная ошибка. Весь последующей день его мысли заняты размышлениями о брате и об итогах войны. В голове все время крутится здравое "бойся своих желаний", но где-то там же таится и постоянно даёт о себе знать желание увидеть свою менее благоразумную копию вновь.       И Дракон поддается чувству.       Он выглядит точно так же, как и до того момента, когда Кролик отрубил ему голову, а другие — обе руки. Он выглядит точно так же, как и сам Дракон. Но Нагаюки смотрит на брата и понимает, что что-то не так. Это странное, спонтанное и мимолетное ощущение, которое не подкреплено ничем, кажется Нагаюки куда более реальным, чем его собственный живой брат.       — Ты... почему ты ничего не говоришь?       Нагаюки отталкивается от стены, на которую опирался несколько минут, смотря на стоящего в дверном проеме брата, и неторопливыми, размеренными шагами подходит к порогу. Такеясу все так же молчит, и Нагаюки начинает казаться, что ощущение неправильности всего происходящего только усиливается. Он успевает подумать о том, что, возможно, брат просто в шоке, что у него какая-нибудь извращенная форма посттравматического синдрома.       Он хватает Такеясу за запястье и неожиданно резко дергает на себя. Дракон обнимает брата так, будто не видел его несколько лет, а не несколько дней, так, будто думал, что никогда его уже не увидит, хотя он изначально осознавал большую вероятность того, что именно воскрешение брата станет его желанием.       — Скажи хоть что-нибудь.       Но он молчит.       Он молчит последующие несколько дней, ведёт странно, не обращает внимания ни на что, ранее его интересовавшее. Начиная от ящерицы, лениво ползающей в террариуме, заканчивая самим Нагаюки, который начал понимать, что это уже не его брат.       ...его брат умер тогда, в начале войны.       — Я, черт возьми, не знаю, что с тобой делать! — он смотрит в полупустые глаза, надеясь увидеть в них хоть что-то, но Такеясу все также смотрит в стенку, даже бровью не проведя на выпад брата. — Ты был живее, когда был мёртвым. — Такеясу молчит, а Нагаюки начинает злиться, не понимая даже, на кого. Его раздражает видеть беспомощность брата и осознавать свою собственную.       Еле заметное движение зрачков, дальнейшее подрагивание, которое не остается без внимания Дракона, заставляет его чуть ли ни буквально хвататься за волосы и рвать их из чувства вины за сказанное. В исступлении он падает на колени перед братом, сидящим на наспех заправленной кровати, начинает сжимать его бессильные бледные руки, в попытках увидеть в его лице хоть какие-то эмоции бегает по нему глазами, но оно остается совершенно отрешенным.       Нагаюки кажется, что Такеясу хочет что-то сказать, но он лишь вырывает одну руку и проводит по своей шее. Возможно, этим он говорит больше, чем мог бы словами, но старший Тсумита не понимает или же не хочет, отказывается понимать.       Такеясу выглядит испуганным, хотя до сих пор ничего не говорит и не выражает. И казалось бы, Нагаюки должен все понять, — он совершил ошибку — но он продолжает без толку ждать опровержения всех своих опасений.       Он признает, он ошибся, поддавшись своему иррациональному желанию вернуть брата.       Признает, когда тот, спустя много дней произносит лишь одну-единственную фразу.       Мне больно. Помоги.