... но это точно буду не я.

Люк чувствовал себя пойманным, и это касалось не только его тела. Эймонд поймал его в ловушку, которую так долго для него подготавливал. Эта мысль веселила принца — он не хотел от него ничего. Он не хотел драки, и Люцериса он тоже не хотел. Видеть. Находиться рядом с ним. Чувствовать под пальцами ядовитую бастардову плоть. Но как и многие яды, этот вызывал пристрастие, действовал как маковое молоко, затмевая рассудок, которым Эймонд похвастаться не мог уже очень давно, если и вовсе когда-то мог.

Аль-Хайтам никогда, впрочем, и не ругался. Обычно он выбирает иную тактику и давит своим авторитетом, своей уверенностью и холодностью. Обычно он смотрит безразлично и бесстрастно, выкладывая аргумент за аргументом на стол — всё, как Кавех и обозначил. Просто машина, изучение которых запрещено. Но он, пускай и архитектор, всё равно по-прежнему учёный, и ему жутко любопытно эту машину изучить. Наверное, этим он и занимается, противопоставляя холодности Аль-Хайтама собственную горячность.

Милорд Стронг, что же вы не смеётесь? Посмотрите же на меня. Посмотрите на то, что вы сотворили. Посмотрите на меня обоими своими глазами в последний раз, прежде чем отдать мне один из них.

Он замирает в позе молящегося. Баджи не верит. Но за него готов молиться, а его — молить о прощении.