Влюблённый, не совершающий опрометчивых поступков, — и не влюблённый вовсе. Осмотрительность и страсть — противоположные по сути понятия. © Томас Харди
Боязнь спугнуть или внезапное осознание того, что женщину всегда гораздо легче увести с тёмных тропок? Назар и сам, наверное, не смог бы с уверенностью ответить на вопрос о том, что сподвигло его уйти. Он запутался в себе. За столь короткий период времени в его жизни успело столько всего произойти, что, казалось, миновало, как минимум, несколько лет. Он так сильно приблизился к своей мечте, разогнался до такой скорости, что любая ошибка рисковала стать для них обоих смертельной, если своевременно не вспомнить про тормоз. В распоряжении Назара больше не было права на оплошность. В начале их отношений он был смелым, говорил всё в лоб, шёл напролом и брал силой потому, что ему нечего было терять. Его завуалированные признания и намёки, на протяжении многих лет остающиеся непонятыми и проигнорированными, заставили его на время забыть о скромности и лирике, как он всегда делал, выходя на сцену. Но сейчас, какая-то дурацкая неточность могла отмотать всё назад, вернуть их к началу, который одновременно являлся бы их «концом», потому что в одну и ту же реку не войти дважды. А избегать Лаймы из-за страха не совпасть с её настроением — полнейшая глупость. Тем более, что в век информационных технологий совсем необязательно с кем-то встречаться, чтобы попасть под его горячую руку, да и все предыдущие их перепалки были мелкими, непродолжительными и заканчивались хорошо. Эдакий эмоциональный контрастный душ. Что могло поменяться за пару дней? Зная натуру женщин, — всё, что угодно… Собственные размышления — они всегда строили Назару козни покруче самой опасной девушки, поэтому, лишь улыбнувшись тому, что очередная попытка успокоиться и перестать понапрасну всё усложнять, оказалась тщетной и никуда не привела, Назар зашёл в дом, чтобы переодеться после танцев, взял фотоаппарат и отправился «ловить» закат на пустынном Юрмальском пляже. Ему нравилось здесь. Нравилось, что Лайма заставила его вспомнить, какое удовольствие может приносить сам процесс шитья, а не просто отдача приказов портнихам, ведь он уже 1000 лет никому не шил сам. Нравилось помогать Андрею, забирая у него часть обязанностей. Например, ходить вместо него в магазин и ощущать себя частью её семьи, узнавать, что она любит, ибо в сам момент трапезы для Назара не представлялось возможным обращать внимание на марку йогурта или этикетку бутылочки, которую она держит в руке. Когда она была рядом, его интересовали другие места. Ему нравился французский балкон, который, примыкая к его комнате, позволял Назару оставаться незамеченным свидетелем Лайминых фотосессий в саду и хотя бы так насладиться видом сверху. Нравились те вечера, когда все проживающие в доме собирались в гостиной и смотрели фильмы, а он мог наблюдать, как, в самый трогательный момент, она пряталась за оправой очков, подперев щёку рукой, а слёзы стекали по шее в зону декольте, щекоча нежную кожу и оставляя разоблачающие следы на майке. В такие моменты Назар мечтал, что когда-то Лайма будет сидеть рядом, прислонив свою голову к его, и плакать уже от счастья. Он думал о том, насколько это, наверное, необычно - чувствовать, как чужая слеза падает на твой висок и все эмоции, заключенные в эту маленькую непорочную капельку, впитываясь, становятся твоими... Если разобраться, ему нравилось даже то, как она, ненавидящая слово «нет», сама вставляла им палки в колёса. Это придавало Назару уверенности в том, что он не ошибся, так как был убеждён, что путь настоящей любви не может быть простым. Он всегда полон преград. Это признак его истинности. Сначала ты борешься с собой, пытаясь как-то подавить неуместные чувства, точнее, их характер, который никак не вяжется с выбранным объектом, потом вступаешь в схватку с расстоянием, общественным мнением и другими обстоятельствами, которые желают вас разлучить. Вместе работаем/учимся, вместе живём — это скучно. Разные страны, испытания разлукой… Он мечтал именно о такой любви, благодаря которой любые проблемы и проверки судьбы, какими бы глобальными и долгими они ни были, становились бы просто ничтожной песчинкой по сравнению с тем счастьем, которое два любящих сердца испытывают, когда они вместе, и ради которого они готовы пройти огонь, воду и медные трубы, потому что, увидев те самые глаза, сразу же забудут о том, что дорога к ним была похожа на тихий ужас. Философия Назара сделала его мечты несокрушимыми. Даже, когда Лайма думала, что разрушает ту же его надежду на близость, на самом деле, тем самым она лишь укрепляла в его голове возможность их совместного хэппи-энда, как бы парадоксально это ни звучало. Но сам намеренно создавать себе неприятности ради более извилистой дороги к победе, он, конечно, не собирался. Назар боялся собственных промахов, прекрасно понимая, что в его руках не допустить их, а Лаймины, то есть независящие от него, предпочитал хитро превращать в препятствия, без которых невозможно получить никакой награды. Он боялся, а страхи имеют тенденцию материализовываться…***
Тяжёлый день подошёл к концу, и увидев на журнальном столике записку «Мы ушли в баню», написанную почерком Андрея, измождённая всеми существующими видами нагрузки, Лайма поднялась в спальню, приняла ванну, надеясь, что это поможет ей уменьшить неприятные ощущения в мышцах, и рухнула на кровать. Однако ожидаемого эффекта после водных процедур не последовало, и, будучи не в состоянии заснуть от того, что всё тело по-прежнему ныло, она подумала, что «сейчас был бы очень кстати массажик»… Но, кто мог ей сделать его в пустом доме? Или… почти пустом? Вероятность того, что Назар успел застать компанию её благоверного дома, а тем более, не отказался присоединиться к ним, была ничтожно мала, так как он ушёл из зала ненамного раньше неё и был замкнутым человеком, но… Было ли ей настолько плохо, чтобы обращаться к этому мастеру на все руки? Она представила, как поворачивает дверную ручку, пересекает порог, жалуется ему на самочувствие, а он, конечно, предлагает ей расслабиться по-другому и наливает вина. «Я, естественно, отказываюсь, пристыдив его за то, что он хочет лишь напоить меня и воспользоваться, но он выкручивается, пудря мне мозги чем-то вроде того, что никогда бы так не поступил, ибо хочет, чтобы я осознанно отдалась ему и вспоминала каждое движение всю последующую жизнь… Да, это в его стиле. Но, что в итоге? Я, хоть и абсолютно трезвая, позволю ему лапать меня на его же кровати? Парнишке от такого счастья самому дурно станет, и медицинскую помощь я ему буду оказывать, а не он мне. Нафиг надо?» Сойдясь со своим внутренним голосом на том, что лучше дождаться Андрея, Лайма попыталась отвлечься. Сначала с помощью игр на планшете, а потом, переключившись на Инстаграм. Лениво пролистывая ленту и изредка лайкая некоторые посты, она наткнулась на публикацию директора Хиблы. На снимке её любимая златоокая женщина с волосами цвета эбенового дерева, родинкой на левой щеке, большой грудью, хрустальным голосом и высоким смехом позировала на лоне природы Абхазии. Однако к великому удивлению Лаймы в описании под фото комплиментов удостоились все, кроме персоны в центре : «Вы только посмотрите на эти прекрасные горы. И море. А воздух какой!...» Конечно, Хибла не была моделью с параметрами 90-60-90, но Лайма знала по себе, как сильно приковывает к себе взгляд её «другая» красота. Для кого-то нетрадиционная и неклассическая, но от этого ни капли не уступающая стандартной. К тому же, даже несмотря на её «зефирный» лук (Хибла была запечатлена в кремовом пальто-халате со свободно завязанным на талии поясом, тёмно-бежевых расклешенных штанах и пепельно-розовых ботинках на высокой платформе, а светло-серый шарфик, украшавший шею, отливал голубым и развевался на ветру), было заметно, что она постройнела. Правда, этот факт через несколько секунд начал беспокоить Лайму, ведь она не знала, когда точно сделан кадр. Может быть, он уже старый, а может, похудение Хиблы — последствие стресса из-за предстоящей свадьбы её сына или каких-то других переживаний. Они ведь уже давно не общались, мало ли что могло произойти. Исправив ситуацию парой касаний пальцев и пережиданием гудков, она услышала уже звучащее на другом конце «Да, Лаймочка». — Привет. — ответила Вайкуле, и с первых слов заметив, что голос Хиблы был не таким, как обычно, спросила её, что случилось. — Какая ты проницательная. — Герз… — настаивала на своём Лайма. Ей нравилось обращаться к Хибле этим ею же выдуманным прозвищем, когда они были наедине. И она даже записала её так в телефоне, желая одновременно выделить и засекретить брюнетку в списке контактов, показать своё отношение, приумножить количество того сокровенного, о чём знали только они, ведь никто другой никогда не называл её этим особым именем. — Да просто достали все. Сделали из меня девочку на побегушках, а сами только и могут, что ругаться и мириться 100 раз на дню, крича между этими событиями об отмене свадьбы. Конечно, легко словами раскидываться, когда ты ничего не делал. Только нервы треплют себе и мне. — начала рассказывать Хибла. — Они не созрели ещё для такого ответственного торжества. — Да, я им то же самое сказала. И ладно бы отдельно жить собирались… А то каждый вечер буду слушать их скандалы, только уже с угрозами про развод. Разве это – семья? Я не о таком мечтала… — Я понимаю, солнце. — пыталась Лайма поддержать подругу, прекрасно зная, как много для Хиблы значило слово «семья». То, чего она так желала и никак не могла обрести, рано оставшись без родителей, разведясь с мужем, а теперь, потеряв последние точки соприкосновения с единственным ребёнком. Как-то раз она признавалась Лайме, что хотела бы хотя бы их связь пронести через года и сидеть 80-летними старушками за большим столом в окружении её будущих внуков, Лайминых племянниц, собачек, и её кота с символической кличкой Аморе. Чтобы всё было по-семейному… — Знаешь, больше всего их отношение обижает. Наплевательское. Ты стараешься, из кожи вон лезешь, душу вкладываешь, а они считают, что так оно и должно быть. Даже мысли допустить не могут, что, когда тебе приносят всё на блюдечке с голубой каёмочкой, это надо ценить! Все мои усилия, все идеи… В их глазах это всё - такая мелочь. Но мизерные вещи тоже чего-то стоят! И в них, как правило, вложено гораздо больше труда, чем во что-то огромное и бросающееся в глаза. Но никто даже «спасибо» не скажет. Это так опустошает… Руки опускаются… Я же не такая мамаша, которая влезает во всё без спроса. Я бы и носа своего не сунула в эти дела, но они сами меня вынудили. Я хотела помочь, потому что у меня есть какой-то опыт… — А они незаметно скинули на тебя всё? — перебила Л. — Хибла, ты не должна ничего разгребать за них. Кому это вообще надо? Решили отправиться в новую самостоятельную жизнь — пусть привыкают сами справляться с трудностями, а не сидеть у мамы на шее, ножки свесив. Ты же не всегда будешь рядом, в конце концов. — Я сама виновата, что позволила им собой манипулировать. А теперь не знаю, как быть… Сандро я ещё могу понять — мужчинам плевать на цвет шариков, украшения для бутылок шампанского и оформление приглашений, но… чтобы невеста проявляла такое безразличие. Она делает вид, что чем-то занята, но продвижения — ноль. В её голове свадьба — это, видишь ли, сказка. Но это же не значит, что всё организуется само собой, по мановению волшебной палочки! И подружки её — такие же несерьёзные… Они хотят только гулять. — А родные? — интересовалась Вайкуле, желая выяснить все тонкости. — Они не в Москве живут. — Хм… Ну, тогда и тебе надо немного пожить не в Москве… — сболтнула блондинка, не задумываясь о последствиях своего прозрачного намёка. — В смысле? — Мой дом всегда открыт для тебя. Оставь их. — А это не слишком? Да и как-то неудобно… — колебалась Хибла. — Я не хочу поступать с тобой также, как эта парочка обошлась со мной. Сперва – отказалась, потом – передумала. Семь пятниц на неделе… — Что за чепуха? В этом же не ты виновата. Просто так сложились обстоятельства. Приезжай! Мы целый год не виделись. И отдохнёшь, и молодёжь проучишь. Это – единственный выход. — Щедрое предложение, Лайма… Что Хибла сказала после, Вайкуле бы уже не смогла воспроизвести в деталях. Уловив лишь интонацию согласия и ненадолго забыв о своих недугах из-за того, на что подписалась по собственной воле (равняется глупости), она уже не присутствовала здесь, а прокручивала в голове предстоящий разговор с Назаром, который не мог жить в комнате Хиблы в её присутствии и вообще должен был максимально отдалиться от Лаймы, пока она будет здесь. Конечно, проще было бы взять и рассказать ей о своём романе на стороне, ведь они — подруги и должны принимать выбор друг друга, но Хибла слишком хорошо относилась к Андрею для того, чтобы одобрить эту интрижку. А идти на риск Лайма была не готова, и не пригласить её к себе, тем самым бросив на растерзание враждебному миру и депрессии, тоже не могла. Хибла была единственной по-настоящему близкой ей женщиной в её окружении, она знала её много лет и не хотела терять, променяв шило на мыло.***
Когда Лайма зашла к Назару, он сидел на кровати в домашних шортах и белой как будто порванной майке, которая открывала взору его усыпанные мелкими родинками руки и грудь, и рассматривал только что сделанные фото. — Тебе надо переехать в другую комнату. — начала Лайма без объяснений, считая неприличным обсуждать с кем-либо подробности чужой личной жизни и выдавать их секреты, выставляя бедными и несчастными людьми, даже, если они такими и являлись. — В твою? — флиртовал Назар, с его коронной улыбкой скользя взглядом по черному шелковому халату Лаймы, завязанному сбоку на бантик, и теряя от этого адекватность. — Нет, на первом этаже. — не поддавалась его уловкам собеседница. — Сегодня у тебя какие-то неудачные шутки, Лайма. Хорош. – он встал и подошёл к ней ближе. — Я могла бы отправить к тебе Андрея, но пришла сама, потому что уважаю тебя. Ты не можешь мне ответить тем же и исполнить просьбу? — Я любую твою просьбу исполню, просто… Я не понимаю, что такого сделал? В чём провинился? Чем заслужил? — Это не наказание. Дело не в тебе… — О, классика в ход пошла… - парировал брюнет, намекая на избитость её предыдущей реплики. – А что же это тогда? Плоды твоей бессердечности? — Я не бессердечная. Моё сердце с Хиблой. — Хиблой? - он впервые слышал это странное имя. — Это — женщина, благодаря которой ты оказался здесь. Так что, ещё должен быть ей благодарен. – просветила его Вайкуле. — Что-то мне подсказывает, что вещички я сейчас тоже из-за неё должен собирать. Я тебя породил, я тебя и убью? — Ой, никто не убивает тебя. Максимум, твою наивность. – иронизировала блондинка. — Что, между прочим, тоже будет только на пользу твоему будущему. — Как мне подфортило-то! Не дамочка, а благодетель! Может, она ещё какие услуги оказывает? – бросил Назар, намекая на секс (причём, втроём, раз Лайма так прикипела к этой Хибле), и схлопотал оплеуху. — Ещё хоть раз… ты вякнешь о ней что-то подобное или будешь в её присутствии вести себя, как обычно напрашиваясь на совет о вызове проститутки, я скажу Андрею, что ты ко мне приставал, и он так тебе всыпет, что ты в больничке пропишешься, а не этажом ниже, и будешь мечтать не о любовных утехах, а о том, чтобы тебя хотя бы пропустили в здание, где я нахожусь. Усёк? — Ууу… Включился режим рьяной защитницы? А ты не боишься, что это тебе же потом боком и выйдет? — не унимался Назар. — Ведь мне тоже есть, что ему рассказать… — Кто тебе поверит? — насмехнулась Лайма над его угрозами. — Ты не в своей мастерской или на базе балета. Тебя здесь никто ни во что не ставит. Ты не общаешься ни с кем, кроме меня. — В любом случае, если ты надеялась, что я супер-гордый, и так обижусь на это «понижение», что по собственному желанию или порыву благородства свалю в отельчик, чтобы никому не мешать, ты не права. — Как предсказуемо. С тех пор, как я организовала этот фестиваль, я только и делаю, что всем помогаю и решаю чужие проблемы. Но никто не хочет помочь мне! — Глаза Лаймы начинали блестеть от подступающих слёз, а в каждой клеточке организма снова возрождалась невыносимая боль, но в комнате, освещённой лишь одним далеко стоящим торшером, Назар этого не разглядел и то, что он был не в курсе многих нюансов только усугубляло положение. — Желаешь подкинуть дровишек? Парочкой больше, парочкой меньше… — я не почувствую разницы. Я привыкла. — Ты сама не даёшь мне помочь тебе… — прошептал Назар и, не в силах бороться с возобладавшим инстинктом, потянул за длинный кончик завязок её пеньюара. Шанс впервые увидеть Лайму в одном белье убил в нём последние зачатки и до этого не бодрствующей осторожности. Он уже не мог различить подходящий и неподходящий момент, и только всё портил, пытаясь её закадрить. Бант распустился, но узел, который Лайма зафиксировала своей рукой, лишил его желанного зрелища. Чаша гадостей, которые они друг другу наговорили, была переполнена, и эротикой это было не сгладить. — Слушай, а, может, тебе вообще не нужны мужчины? Потому, что это — самый логичный вариант. Иначе я не могу объяснить... — Дак, может, ты — тупенький? – оборвала она речь Назара и, уже подойдя к двери, добавила, оглянувшись: — Кстати, будь ты настолько крутым, как о себе думаешь, и лесбиянка рядом забыла бы о том, кто — она.