Прилетай скорей

Завтрак сегодня был особенно вкусным. Я выспалась, наконец-то была в нашей двухкомнатной квартирке не одна, солнце на кухне грело спину, и хотелось непременно пойти на улицу. Когда мама опустилась за стол, где я и Леня уже за обе щеки уплетали пшенную кашу, она обратилась ко мне: – Любовь, мы с Леней сегодня собираемся навестить бабушку, а тебе я оставляю ответственное задание: встретиться с Ксенией Вячеславовной и передать ей мазь. Ту, что я им часто делаю, ты знаешь. Для Шуры. У него в последнее время часто болит спина, и эта мазь ему хорошо помогает. Так что сегодня в час дня они все будут у дворца спорта, у Владимира Петровича тренировка ведь. Сможешь с ними встретиться? У тебя нет никаких планов? – Нет, никаких. Конечно смогу, – сердце забилось чаще, когда я поняла, что снова окажусь возле дворца спорта, где каждый раз встречаю Сергея. У меня, наверно, на лбу все было написано, потому что мама хитро улыбнулась. – А как там тот молодой человек, который тебе как-то раз звонил? Тот, что вчера на нашей площадке был – это он же? Мои щеки мгновенно загорелись, и я принялась многозначительно ковыряться ложкой в каше. – Да, это он же. Но с ним никак. – Это Сергей Белов, мама, – встрял Леня, довольный, что может опять поговорить о своем любимце. – Тот самый баскетболист? – она приподняла брови. – И у вас с ним прям-таки ничего нет, Люб? В усмехающуюся маму уперлись сразу два взгляда: Ленькин непонимающий и мой крайне негодующий. – Мам! – воскликнула я, бросив ложку. – Молчу-молчу. Ага, как же! Будет она теперь молчать. Моя семья имела чисто славянскую внешность. Светлые волосы, голубые глаза, бледная кожа. Но у всей женской половины Макаровых, за исключением меня, были какие-то примечательные черты, делавшие ее заметной и притягательной для противоположного пола. У бабушки в молодости были полные красные от природы губы и темные брови с красивым изгибом. У мамы – сногсшибательный взгляд миндалевидных глаз, обрамленных длинными черными ресницами. У меня же ничего подобного и в помине не было: почти невидимые брови, чуть ли не бесцветные ресницы и не отличающиеся соблазнительными линиями и формами губы. Моль молью. Да еще и не красилась никогда в жизни. Обо всем этом я думала, рассматривая себя в зеркале с особой придирчивостью. Я готовилась выйти из дома уже почти час. Со мной никогда такого не было. Я переплетала излюбленный «колосок» раза три. Перемерила большую часть своих вещей, выбирая образ на сегодня, стащила у мамы туфли на каблуке, потому что у моей обуви он был маленький или отсутствовал в принципе. Мне хотелось казаться выше, женственнее, эффектнее. Красивее. То, что я видела в зеркале, меня не особо удовлетворяло, но времени уже не хватало, поэтому я в смешанных чувствах быстро покинула квартиру, боясь опоздать. На улице была нестерпимая жара. Полдень, разгар рабочего дня, кругом машины, потные люди и жуткая духота. Из-за этого я, уставшая, добралась до дворца спорта с опозданием в десять минут, что заставило меня сильно устыдиться. Гаранжины в полном составе ждали возле одной из скамеек перед входом во дворец, куда тянулись разномастные спортсмены. Невольно я начала вглядываться в их лица, стремясь увидеть кого-то строгого и усатого. Но его не было, и у меня чуть было разочарованный вздох не вырвался. – Привет, Люба, – поздоровались со мной хором все трое друзей семьи, возвращая на землю. – Здрасте, – рассеянно ответила я и только спустя пару секунд вспомнила, зачем здесь. Полезла в саквояж. Протянула Ксении Вячеславовне мазь. – Вот. – Ох, спасибо. Спасибо. Что бы мы без тебя делали? – она как всегда была ко мне чересчур добра. Я улыбнулась и взглянула на Шуру, который снизу вверх смотрел на меня живыми и доверчивыми карими глазами. Как ребенок в инвалидной коляске может так смотреть? Сердце кровью обливалось, когда я переводила взгляд на его ноги. Ему бы сейчас с Ленькой в баскетбольной секции заниматься – я знала, он любил этот спорт, ведь его папа постарался, – а не сидеть винтики крутить в одиночестве. Мальчишки в его возрасте не этим должны заниматься. По крайней мере, не только этим. Я присела перед ним на корточки, стараясь скрыть свою жалость. Достала из саквояжа ручные тиски, которые давно ему обещала. Очень нужная вещь для нас, психов с паяльниками. – Держи, Шурка, – тихо сказала я, протягивая ему инструмент и внимательно следя за тем, как расширяются его глаза. – Помнишь, я обещала? Думал, не принесу? – Спасибо большое, – с придыханием проговорил Шура. Он рассматривал эти несчастные тиски, как рассматривал бы среднестатистический мальчик игрушечную машинку. – Да не за что, – я потрепала его по голове и обвела взглядом территорию. Совсем рядом прошли смутно знакомые ребята из сборной, с которыми звучно поздоровался Владимир Петрович. И среди них был он. Я, безуспешно сгоняя с лица слишком широкую улыбку, помахала ему. Сергей не улыбнулся, сохраняя свою серьезность, но незамедлительно помахал в ответ. Идущий с ним Паулаускас посмотрел на Шуру, а точнее на то, что было в его руках. Потом перевел скептичный взгляд на меня и отвернулся к Сергею, громко, со смешком, сообщая: – Лучший подарок ребенку, конечно. Эта девчонка знает толк! Еще бы бормашину притащила. Я сразу насупилась и сжала кулаки. Этот человек снова вызывал во мне неподдельное возмущение. Ни черта не понимает и еще выступает. Никого не волнует его мнение!.. – Модя, – услышала я голос Сергея, – не твое это дело. И вообще, что ты к ней прицепился? – Серый, а кто она тебе, что ты ее защищаешь? – прищурился Модя. – Да неважно, кто она мне. Важно, что она девушка, так веди себя с ней как с девушкой. Они прошли мимо нас и поднялись по ступенькам. О чем они говорили дальше, было не расслышать. Но мне и этого хватило. Я стояла, не веря своим ушам. За меня только что заступились. И не кто-нибудь, а Сергей Белов. Причем за все время нашего с ним знакомства он делал это уже дважды. Сердце прыгало в груди, как баскетбольный мяч. И я еще долго мечтательно смотрела на двери, за которыми скрылся Сергей. Какое же он влияние оказывал на меня, что я забывала обо всем в мгновение ока! Откуда?.. – Кхм, – знакомый кашель для привлечения внимания заставил меня вздрогнуть. Владимир Петрович и его семья все еще были здесь. И мужчина явно хотел поговорить, потому что смотрел на меня очень пристально. – Люб, можно тебя на пару слов? Так. Мы отошли немного от Ксении Вячеславовны и Шуры, который принялся объяснять ей, что же я такое ему подарила. А Владимир Петрович принялся объяснять мне совсем другие вещи: – Люб, – он потер лоб: похоже, ему не нравился предстоящий разговор. – Сергей – хороший парень, но очень сложный. К тому же намного тебя старше. Это… – Владимир Петрович, вы о чем вообще? – перебила я, а мое порхающее сердце камнем рухнуло куда-то вниз, в пятки. – Он еще и игрок сборной, самый результативный, этого не отнять, а значит – постоянные разъезды, занятость, повышенное внимание… Во рту появился горький привкус. Я потупилась, перехватывая ручки саквояжа обеими руками. Меня словно облили ледяной водой и бросили в сугроб. Слушать подобные предупреждения было неприятно. Хотя я сама в глубине души понимала, что все это правда и никуда от нее не деться. Моя очевидная симпатия к Сергею была абсолютно лишней. Но одно дело самой о чем-то там догадываться, бесконечно прокручивать в голове мысли известного характера и теплить в груди какие-то зарождающиеся чувства, старательно отгоняя объективную реальность, совсем другое – слышать отрезвляющие, обличительные речи от не последнего человека в моей жизни. Мне тут же захотелось оправдаться, возмутиться, спрятаться. Я не видела другого варианта, кроме как защищаться и отрицать, несмотря на то, что весь мой вид просто вопил о том, насколько я расстроена. – Я вовсе не претендую на вашего Сергея, – отчеканила я, удивляясь, что голос звучит так ровно. – Он останется таким же потрясающим, каким был всегда. Во взгляде Владимира Петровича что-то мелькнуло. Кажется, сочувствие. – Вот именно, – снисходительно произнес он. Я прекрасно понимала, что он хотел помочь, предостеречь от возможных ошибок и страданий, потому что желал мне только хорошего. Еще я понимала, что он не хотел бы, чтобы я отвлекала Сергея «Надежду Советского Спорта» Белова своими нелепыми чувствами, а, возможно даже, и признаниями. Но во мне клокотала гремучая смесь из понимания загнанного зверя, стыда пойманной на нарушении строгих правил школьницы и обиды проигравшего встречу спортсмена. И так хотелось в тот момент закричать в лицо Гаранжину, тому, кто все это во мне поднял, чтобы он не лез со своими советами. Он мне не отец. Однако я промолчала, пряча взгляд. Осознание его правоты пришло быстро и беспощадно, заглушив все, что было до него, и распотрошив душу за долю секунды.