Прилетай скорей

Мне было тошно. Меня воротило от всего, и я категорически не хотела никого видеть. Не хотела, чтобы кто-то пытался со мной поговорить, помочь мне, дать совет. Я и так после того, что произошло в квартире Белова, еще долго бродила по ночным, уже по-осеннему холодным улочкам своего района, дожидаясь времени, когда все гости точно разойдутся. Хотела свести к минимуму расспросы. И охладиться, проветриться, успокоиться. Но ни то, ни другое у меня не вышло. Ни от мамы, ни от Лени не скрылось мое убитое настроение, особенно если учесть, что я перед этим чуть ли не на крыльях летела к своему «другу». Но я стоически молчала, хотя у меня на лице фосфорной краской, наверно, было написано абсолютно все и прямым текстом. Я никогда так не старалась не плакать, как в ту ночь, лежа в двух метрах от брата. Все следующее утро у меня было такое чувство, будто я нахожусь во сне и ужасно хочу проснуться, пытаюсь выбраться из этого тягучего, абсурдного бреда, но у меня не получается. Только все глубже засасывает. Это было невыносимо. Потом была просьба помочь с магнитофоном от старой знакомой моей мамы. Я даже ощутила что-то, похожее на радость, когда получила такое предложение, но потом оказалось, что надо идти в дом, расположенный прямо напротив дворца спорта. Сперва я хотела отказаться, но потом подумала о том, что жить как-то надо дальше. А может, я все еще рассчитывала встретить Сергея? Белов залечил мне рану, а потом взял нож побольше и поострее и вскрыл мне ее заново. И обо всем этом он даже не догадывался. Какая ирония. Но винить его было глупо. Он как раз сделал все правильно, это я совершила грубую ошибку, забыв, что живу в реальном мире. Нет, все-таки лучше нам с ним больше никогда не пересекаться… Теперь вроде все точки над «i» были расставлены, напрасной надежды никто мне не дал, но… Черт. Я начинала все сильнее убеждаться в том, что было лучше и проще, когда я тешила себя призрачными иллюзиями… После устранения поломки, которую я определяла около получаса, я, еще более разбитая, чем прежде, хотя лично мне это уже казалось невозможным, встретила Владимира Петровича, идущего с тренировки. Да уж, его предупреждения оказались частично к месту. Но он зря считал, что я способна увести Сергея из спорта. Гаранжин решил проводить меня, видимо, своим тренерским чутьем заподозрив что-то неладное. Мы говорили ни о чем, но у меня никак не получалось на эти беседы отвлечься. На его вопрос о том, что случилось, хотелось ответить «Сергей Белов», но признаться в этом оказалось невыполнимой задачей. Я чувствовала себя как никогда потеряно и беспомощно. Ничего не прошло, а стало только хуже. Все по новой, но с удвоенной силой. А на что я надеялась? Даже Владимир Петрович со своими умными глазами, похоже, совсем не знал, как мне помочь. – Люба, ну ты хоть что-нибудь съешь, – уговаривала мама, постоянно обеспокоенно поглядывая на то, как я лениво распластываю по тарелке картофельное пюре. У меня не было сил ни на что. Но особенно не было на то, чтобы оставаться в одиночестве в своей квартире. Хоть как-то надо было отвлекаться. Так что место, где не только у меня проблемы и порой некогда и слово друг другу сказать, было как никогда подходящим. Ведь бабушке сделали операцию, выписали, и теперь она вернулась домой. За ней требовался еще больший уход, чем раньше. Так что я насильно запихнула в себя вилку пюре, и мама с чувством выполненного долга побежала менять постельное белье. Я сидела в кресле возле кровати бабушки и бездумно пялилась в «Рекорд-101» – единственный цветной телевизор в моей жизни. Но все перед глазами сливалось в ужасное размытое пятно. Я превращалась в какую-то амебу. – Люба, ты неважно выглядишь, – послышался несказанно бодрый голос бабушки. Я вздрогнула, разлепив пересохшие губы. – Да, мне говорили. – Знаешь, вот у меня в молодости был ухажер, – начала бабушка таким таинственным голосом, каким в детстве рассказывала мне сказки. – Такой милый, романтичный паренек. Мы все с ним мечтам предавались, гуляли допоздна. Он мне цветы дарил, а когда провожал до дома, вспрыгивал на ступеньку трамвая и ехал так, не сводя с меня глаз, пока я с виду не скрывалась за поворотом. Это было красиво. А потом этот парень уехал в деревню к больным родителям. Ох, как мы прощались! Ну а через пару месяцев я встретила твоего деда. Вот это был мужчина! Механик с золотыми руками, сильный, решительный, немногословный и абсолютно прямолинейный. Не тормозящий на поворотах. Ох, Любочка, я никогда так не влюблялась. Тот мальчик с букетом ромашек и рядом не стоял. От твоего деда мне ни на шаг не хотелось отходить, я, что называется, дышала им. Мне было с ним спокойно, несмотря на его, мягко говоря, непростой характер. Почти как у бирюка. Но в любви он мне признавался так, что я впервые в жизни рыдала от счастья. Вскоре вернулся тот паренек, а я уже тут без него чуть ли не замуж выскочила. Ой, как мне было стыдно. Он так разозлился, дал мне пощечину, назвал дурой и как-то еще, я уже не помню. Подлетел твой дед как из ниоткуда и, не издав и звука, избил его, живого места не оставил. А в браке мы с ним часто ругались, посуду били, дверьми хлопали… Я откровенно не понимала, почему бабушку вдруг прошибло рассказывать мне историю любви, которую я и так с малых лет знала. Обычно дальше шло описание их семейной жизни, разлуки из-за гражданской, из-за войны с немцами. Я равнодушно откинула голову назад, терпеливо ожидая, что она скажет дальше. – Это я к чему тебе рассказываю, – после паузы, предназначенной для теплых воспоминаний, продолжила бабушка, и мне даже стало интересно, – мы на самом деле не выбираем, в кого влюбляться, но выбираем быть нам с этим человеком или нет. Пусть будут какие-то трудности, недопонимание, проблемы, ссоры, но, если у тебя сердце замирает, когда он говорит, если у тебя сердце рвется на части, когда ты его долго не слышишь, то вот оно. И ничего больше не имеет значения. Только просидев в звенящей тишине пару секунд, я заметила, что буквально перестала дышать. Бабушка со своей фантастической старческой проницательностью попала куда-то прямо в яблочко. Семейная история… Да, все очень похоже на правду. Без него было гадко, бессмысленно. Все правильно, так и было. Но семейная история не отвечала на вопрос, что делать, если тебе без него пусто, а ему без тебя – нет… Я бы соврала, если бы сказала, что не следила за датой. Еще как следила, хоть и не понимала, зачем мне это. Просто на краю сознания всегда маячило 22-ое августа… 23-е… 24-ое… Он уезжал завтра. А я пыталась вписаться в свою прежнюю жизнь. И мне это даже начало удаваться. Я почти все время проводила у бабушки с мамой и братом, а дома только ночевала в гордом одиночестве. У бабушки же я организовала себе новое рабочее место и начала нещадно гонять ее ветхую радиолу «Стрела», но все-таки предпочитала работать в тишине. Никакие сомнительные разговоры больше не велись. Однажды я заскочила домой за некоторыми инструментами, и на выходе из подъезда меня кто-то окликнул. Я, вздрогнув, обернулась. В последнее время я как-то странно реагировала на свое имя. Но звал меня всего лишь Юрий Аркадьевич, сосед с первого этажа. Он высовывался в свое открытое окно вместе с занавесками. – Люба, погоди минутку, – прокряхтел он, и я подошла поближе. – Вчера произошло кое-что подозрительное. Некий молодой человек с усами, на вид очень странный, скажу я тебе… Так вот, этот молодой человек поймал меня вчера у подъезда и начал спрашивать о тебе, – к горлу подступил ком, и я почувствовала, как оборвалось сердце, которое и так многого уже натерпелось. – Я сразу напрягся. Ты не подумай, я ему ничего не сказал. Но, вот что, будь осторожнее. Юрий Аркадьевич выжидающе посмотрел на меня, подняв брови, и я поспешила кивнуть, уже абсолютно ничего не соображая. А потом произошло это. Я, измотанная и раздраженная после очередной стычки с бабушкой, которая по старому кругу отказывалась выполнять требования врача, возвращалась домой уже в ночи. Темнеть стало значительно быстрее, чем месяц назад. Меня трогал неприятный холодок, на виски давила усталость, и хотелось забыться, чтобы не чувствовать дающей о себе знать по вечерам пустоты, которая уютно устроилась в груди. Но меня остановил, приковал к месту голос, звавший меня. И тут я поняла, почему я так дерганно реагировала на свое имя всю эту неделю. Потому что я хотела услышать, как он его произносит. По-особенному. Хотела и боялась, но каждый раз мои надежды не оправдывались. До сегодняшнего дня. Я, дыша через раз, поворачивалась так медленно, словно попала в кисель. Все это просто выбило почву из-под ног. Я не могла поверить с первого раза, что рядом со мной, в метре буквально, стоял Сергей. Он был не таким, как обычно. Он смотрел не так, как обычно. Какой-то помятый, тяжело дышащий. Растерянный. Уязвимый. А его серые глаза… В них невозможно было спокойно смотреть. Ну зачем он пришел? Мучить меня? Или извиниться? Уж лучше пусть сразу развернется и уйдет. Я только привыкла к тому, что не имею права теперь, когда он открыто отказал мне, даже думать о нем… Казалось, мне в глаза и в горло насыпали раскаленного песка. – Люба, – заговорил Сергей пронзающим душу голосом, – я хотел бы в первую очередь перед тобой извиниться. Я не должен был так себя вести с тобой. Это было мерзко, и я корю себя за это, поверь. Чудесно. Ты, Сережа, явно не понимаешь, что творится со мной. Своими извинениями ты вогнал последний гвоздь в крышку моего гроба, хотя вроде бы гвоздей там и с прошлого раза было достаточно. Но мы предполагаем, а судьба располагает. Вот и сейчас. Я думала, что задыхаться сильнее от твоего близкого, но такого далекого присутствия, я не смогу. Он молчал. Дышал. У меня долго на языке крутилась циничная фраза «Это все?», но, стоило мне вскинуть голову и раскрыть рот, как Сергей, словно подстегнутый моим не самым уравновешенным видом, продолжил, на этот раз старательно отводя взгляд. – Пойми, тогда я струхнул, – прикрыл глаза Белов, и это придало его лицу такой трогательный вид, что у меня в груди все заныло. – В первый раз в жизни. Потому что не знал, что будет дальше, чего ждать, на что надеяться. А теперь… – Что «теперь»? – сорвавшимся голосом перебила я, совершенно себя не контролируя. Сергей посмотрел тем самым взглядом, которым смотрел на меня в темноте своего балкона в тот вечер. Этот взгляд останавливал время, а потом запускал его снова, давая сигнал к действию. Он дернулся вперед, нагнулся ко мне и прижался своими губами к моим. Не дожидаясь реакции, обхватил мое лицо своими широкими, слишком теплыми для такого промозглого вечера ладонями. А во мне все бурлило, пенилось, поднималось, обжигая искрами внутренности. И это все ты, Сережа. Я резко опомнилась и, не давая ему передумать, хотя я знала, что он не из таких, ответила на его поцелуй с таким пылом, которого он явно не ожидал. Мы целовались, теряясь во вселенной, полной сверкающих звезд. Это было невообразимо. Меня чуть ли не трясло от происходящего. Спустя столько времени страдания, самокопания и перемалывания своих чувств я находилась в таких желанных сильных объятьях. Как такое произошло? Наверно, только звезды и знали. Мы оторвались друг от друга, переводя сбившиеся дыхания. Стояли пару секунд, прижавшись друг к другу лбами. – Прости меня, – проникновенно прошептал Сергей. – Все в порядке, Сережа, – почти промурлыкала я. – А что ты там во вторую очередь хотел? Сначала он меня не понял. Отодвинулся и нахмурился. Потом до него, не без помощи моей лукавой улыбки, дошло. Сергей заправил мне за ухо прядь волос и, глядя на меня слишком уж ласково, произнес: – А во вторую очередь я бы хотел провести свой последний вечер перед Олимпиадой с тобой. Меня тотчас с головой накрыло волной небывалой решительности, смешанной с волнением и счастьем. Сердце колотилось почти болезненно, каждый его удар отдавался какой-то дрожью во всем теле. Я крепко взяла Сергея за руку и потащила его в свой подъезд. Поднимаясь по лестнице, я слышала исключительно оглушительный звон в ушах. Казалось, что все соседи тоже его слышали, что вся Москва слышала. Но мне было все равно. Я сглотнула слюну, трясущейся рукой открывая дверь в свою темную, пустую квартиру. Белов стоял за мной молча, ждал. И я ждала и не могла дождаться, когда эта чертова дверь наконец откроется. Как только Сергей, не говоря ничего, вслед за мной переступил порог и закрыл за собой дверь, я уже знала, что делать. Не глядя я протянула руку, нащупала его твердое плечо и, наклонив к себе, настойчиво поцеловала. Он тут же ответил, как будто этого и ждал. Правда. После всей этой неразберихи и эмоциональных терзаний жизненно необходимо было снова и снова иметь возможность целовать, обнимать, чувствовать тепло чужого, но уже такого родного тела, – доказывать, что это не сон. Я судорожно дышала сквозь поцелуй, обвивая его шею руками. Его спортивная сумка глухо стукнулась об пол, и он с необычайной легкостью поднял меня над землей, крепко обхватив руками. Господи, это было что-то фантастическое. Наши сердца стучали друг напротив друга, наши горячие дыхания смешивались, наши шумные вздохи каждый раз превращались в один. Осознание того, что вот он, поцелуй, наконец свершился, вскружило голову похлеще любой карусели. В ушах гремела кровь, пальцы покалывало. Теперь просто невозможно было действовать как-то иначе – только чувственно, как в первый и последний раз. Сергей аккуратно опустил меня на пол, не разрывая поцелуя, и принялся снимать с себя куртку. Я, всхлипнув в его губы, нетерпеливо потянула его в свою комнату. Мы рухнули на мою скрипучую узкую кровать и столкнулись сверкающими в темноте взглядами. Возможно, в наступившей тишине, которая казалась неестественной после всего, что произошло, мы оба хотели что-то сказать, но спустя мгновение я уже вряд ли могла припомнить даже собственное имя. Он неотрывно смотрел на меня своими чертовыми серыми глазами, в которых возрастающее желание смотрелось еще более возбуждающе, чем в каких-либо других глазах. У меня вмиг перехватило дыхание, а внизу живота все стянуло. Боже. Я с неверием гладила лицо Сергея ладонями, трогала подушечками пальцев его усы, губы. Это невозможно, этого не может быть… Прежде чем в моей голове успела проскочить еще какая-нибудь глупая мысль, он снова поцеловал меня. И я тут же все напрочь забыла. Его рука скользнула по моей шее, груди, животу, обжигая, вызывая трепет. Сергей мягко освобождал меня от одежды, и я даже не заметила, как он навис надо мной со своим голым тренированным торсом. Он, похоже, давал мне время привыкнуть, спокойно наблюдая, как я покраснела, осторожно обвела пальцами рельефы его мышц, заставив его вздрогнуть и шумно втянуть в себя воздух. По его участившемуся в момент дыханию, заметной выпуклости на его штанах я поняла, с каким трудом ему дается это спокойствие. Похоже, прямо сейчас я узнаю, какой Сергей Белов без своего дежурного прикрытия. Он позволил мне заглянуть за эту завесу в тот вечер на балконе и только что у подъезда, но теперь мне можно было полностью сорвать ее ко всем чертям. Что я и поспешила воплотить в реальность, тесно к нему прижавшись, прикусив пульсирующую жилку на его напряженной шее и попытавшись стянуть с него мешавшие всему штаны. Сергей поймал своими губами мои, уже вовсю вжимая меня в кровать. Несмотря на то, что я едва могла дышать под ним, я окончательно теряла голову, наслаждаясь тяжестью мужского тела. Сергей больше не сдерживался. Он буквально терзал мои ключицы, шею, царапал чувствительную кожу усами, из-за чего мои распухшие губы дрожали, а глаза сами собой закатывались. Я понимала, что пропала навсегда, потому что только он оказался способен заставить меня трястись, словно в горячке, стонать в голос от любого мимолетного прикосновения и желать большего всем своим существом. Моя неопытность с лихвой компенсировалась моей любовью, вырвавшейся наружу, сметающей все на своем пути. Когда мы подошли к тому, к чему все и так давно шло, Сергей нашел мои глаза своими потемневшими, затягивающими и бездонными, как Марианская впадина… Он нежно провел рукой по моей щеке, убрал мои волосы, спадавшие на лоб. Что же ты делаешь со мной, Сережа?.. – Люба, что же ты делаешь со мной? – проговорил он своим обволакивающим голосом, и с моих губ сорвался судорожный вздох. Как такое возможно?.. Я не удержала как своей безумно счастливой улыбки, так и порыва немедленно его поцеловать. Да. Он осторожно раздвинул мои ноги и устроился между ними. Я содрогнулась, занервничав, прикусила щеку изнутри. Сергей мазнул губами по моему виску и заглянул в мое раскрасневшееся еще больше лицо. Я ухватилась за его широкие горячие плечи, выдохнула и ободряюще кивнула, смотря только на него. На моего Сережу. Во всем мире остались только его серые глаза, удерживающие меня, казалось, на краю реальности, на краю вселенной. Передо мной рассыпались пылинками звезды, целые галактики, стоило ему только коснуться меня. Я проснулась серо-розовым ранним, очень ранним утром. В моей комнате царил тусклый полумрак, но меня просто ослепляли смятые белые простыни на моей кровати. Пустые простыни. Я, до конца не веря, провела по ним похолодевшими пальцами. Затем, почти не дыша, прислушалась к звонкой тишине в пустой квартире. Мне что, это приснилось?.. Нет, нет! Я слишком хорошо все помнила, даже момент, когда у меня устало сомкнулись веки. И все мое тело до сих пор приятно горело от его прикосновений. Тогда что же происходит? У меня в груди что-то заболело. Я просидела в постели, поджав под себя ноги, какое-то время. Короткое или долгое, я не поняла. За окном серость и молчание утра уже разбавляли трели птиц. А потом я вспомнила, какое сегодня число. 25-ое августа. Завтра стартуют Олимпийские игры. Но от осознания того, что у Сережи есть уважительная причина не проснуться со мной вместе сегодня, легче не стало. Голова раскалывалась, а из горла вырвался полустон-полувздох. Вот, что такое любить Сергея Белова. Это просыпаться одной в пустой постели и только улавливать его почти растворившийся в холодном утреннем воздухе запах. Я сползла на подушки, снова упираясь глазами в потолок, который видел слишком много моих влажных взглядов. Перевела дух и прикрыла глаза. Мои мысли тут же наполнили воспоминания, заставившие сладко замереть сердце. Я смогу. Смогу любить его, ничего не требуя взамен. Если понадобится, то и издалека. Это вообще единственное, что я могу.