Прилетай скорей

Эпилог

В коридоре хлопнула входная дверь, и послышался незнакомый мне глубокий мужской голос. Я нахмурилась: мы не ждали гостей. – О, шикарная стрижка, Серый. Держу пари, Любовь Петровна постаралась. Я отвлеклась от припаивания радиоэлементов на плату, напрягая слух и память. Вскоре выяснилось, что голос-то вовсе не незнакомый – я просто его давно не слышала. Подтверждая мои догадки, в гостиную вошел Сережа, запустивший пятерню в черные волосы, начавшие уже отрастать после проявления моих способностей парикмахера, а за ним в пиджаке с иголочки вплыл Модестас с большим чемоданом в руках. – Люб, Модя приехал сегодня из Литвы и решил к нам зайти, – объяснил Сережа, устраивая по привычке руки на поясе. – Привет, – дружелюбно улыбнувшись, кивнула я гостю. Для меня стало небольшим удивлением не только то, что Модестас внезапно появился в нашей квартире, но и то, что он вежливо поздоровался и ответил мне теплой и довольно красивой улыбкой. Мы с ним никогда толком не общались, несмотря на то, что он был очень дружен с Сергеем. Я весь этот год, что прошел с нашего знакомства, честно сказать, думала, что он меня на дух не переносит. Как оказалось, это были глупости. Паулаускас широкими шагами подошел ко мне, вставшей из-за своего рабочего стола, и протянул руку для рукопожатия. Потом вальяжно вернулся в центр комнаты, осматривая ее, поворачиваясь вокруг своей оси, словно что-то тут могло сильно поменяться. – Хорошо устроились, голубки, – беззлобно хмыкнул он. Потом его взгляд переместился на мое покрытое отвертками, кусками изоленты и проволоки рабочее место и паяльник, который я все это время держала в руке. Модестас слегка дернул бровями. – Мне стоит его бояться? Ни я, ни Сережа с первого раза не поняли, о чем речь. А когда поняли, нас охватил приступ громкого смеха. Это было то самое приятное чувство, когда понимаешь, что, несмотря на то, что прошло приличное количество времени, вы с кем-то по-прежнему можете что-то вспомнить и искренне улыбнуться. – Ну что, Серый? Собираешься на тренировку, или у тебя другие планы? – Модестас многозначительно покосился на меня, не переставая ухмыляться. – Собираюсь. Чемпионат Европы скоро, – предельно серьезно ответил Сережа, вызывая у меня улыбку. Он не перестал отдавать баскетболу большую часть своей жизни, но я могла с уверенностью сказать, что все остальное свое время он посвящал мне. И этого было достаточно. Это дарило настоящее счастье, которым мне непременно хотелось делиться со всеми вокруг. – Тренировка через, – я сверилась со своими любимыми отцовскими наручными часами, – час и восемнадцать минут. Может, чаю? – Не откажусь. Ведите, хозяюшка, – заявил Модестас, и мы втроем отправились на кухню. На изученную мной вдоль и поперек территорию, прилегающую ко дворцу спорта, опускались темно-рыжие сумерки. В воздухе витал сладковатый запах вечера, в кронах деревьв звучали последние на сегодня птичьи песни. Я не спеша прогуливалась в компании Ксении Вячеславовны. Мы с ней довольно часто встречались здесь, чтобы дождаться своих мужчин с тренировки. Она брала с собой Шуру, я – Леню, который как раз освобождался после занятий в секции, и у нас был самый настоящий уютный летний променад. Шуре успешно сделали операцию за границей, и теперь он понемногу начинал ходить, шажок за шажком. Когда я впервые увидела, как он с помощью Владимира Петровича встает на дрожащие ноги и шагает, я чуть не расплакалась, так невероятно это было. Столько времени казалось, что надежды нет, а тут произошло это. Чудо человеческой силы, по-другому не назовешь. И сейчас неустанно рассказывающий что-то веселое Леня, подставляя свое плечо, поддерживал осторожно идущего Шуру. Ксения Вячеславовна толкала перед собой пустую инвалидную коляску и с непередаваемым выражением лица смотрела на своего сына. Невероятно. В конце концов Шура, которому еще не разрешалось много напрягаться, опустился обратно в коляску, но он так улыбался, так смотрел на нас своими блестящими глазами, что было понятно: он обязательно и пойдет, и побежит, и полетит. Леня с гиканьем укатил его вперед, и вскоре они исчезли за деревьями – только звонкий смех слышался невдалеке, тревожа вечернее спокойствие. Невероятно. – Ну, а теперь расскажи мне, – заговорила своим мягким голосом Ксения Вячеславовна, – как проходит твоя жизнь. Как у вас с Сергеем? Она улыбнулась так, как улыбается женщина женщине в разговоре о личном. Я повела плечами, но душащего смущения не ощутила. Рассказать-то было что, конечно. Я переехала к Сергею почти пять месяцев назад. Мы не были женаты, он даже не делал мне предложение – на него свалились семейные проблемы сразу после Олимпиады, и он вынужден был уехать в Нащеково на какое-то время, а потом возобновились тренировки и разъезды, и ему явно стало не до романтики. Но во время очередной нашей встречи, втиснутой в его плотный график, он со свойственной ему серьезностью заявил, что хочет видеть меня чаще. «А точнее – каждый день». У меня тогда сердце чуть не разорвалось из-за такого внезапного сообщения, сопровождаемого взглядом в самую душу, от которого коленки тряслись как в первый раз. Трудно было оставлять маму и Леню, но они вели себя так, как будто это было единственным верным развитием событий, которое они представляли себе. Мама так обрадовалась, когда я, нервно теребящая кончик косы, рассказывала ей о своем решении переехать к Сереже, что я сначала опешила. А потом облегченно выдохнула. Леня же был в неописуемом восторге еще с того момента, когда только узнал, что я и звезда спорта – пара. Теперь он мог в любой момент подначить Сергея на игру в баскетбол, и тот не имел права отказаться. Но, даже несмотря на всеобщее разрешение, я долго не могла собраться и окончательно оставить родительский дом. Я часто вспоминала папу. В груди все так же болело, но мне больше не хотелось забиться в угол в бессильном отчаянии. Время лечит, правда. Я ходила к нему на могилу, сидела там часами, рассказывала о достижениях Лени, сообщала последние новости о своих отношениях с Сережей, спрашивала, как мне быть. После этого мне становилось легче, я всерьез чувствовала, что мои слова не утекают в пустоту, что он меня слышит и я, если постараться, могу увидеть его понимающую улыбку где-то среди легких перистых облаков. Так я окончательно приняла решение, и теперь при слове «дом» я видела продавленный темно-зеленый диван, польскую стенку, обширную музыкальную коллекцию, «Иоланту», красный чайник со свистком на плите и Сережу в белой домашней футболке. Я улыбнулась своим мыслям, проведя кончиками пальцев по веточкам растущих вдоль дороги туй. Ксения Вячеславовна внимательно на меня смотрела, обхватывая плечи руками и улыбаясь. – Все с тобой понятно, – кивнула она. – Только заботься о нем. А то он тот еще трудоголик. Легко может доконать себя. Они же такие: не знают, когда остановиться. Я издала короткий смешок. Да, эта женщина знала, о чем говорила. Мы с ней обошли дворец спорта еще два раза. Отыскали бросающих друг другу мяч мальчиков, когда пришло время окончания тренировки, и члены сборной стали выползать на теплую июльскую улицу. Одним из первых появился Владимир Петрович и, махнув рукой своей жене, зашагал к нам. – Привет, – он обнял ее, прикрыв глаза, и меня это так растрогало, что я не могла перестать улыбаться. Они были женаты уже пятнадцать лет, и я бы соврала, если бы сказала, что не хочу так же. – А где Шурка? – Папа! – опередил всех громкий голос мальчика, который уже был за его спиной. Я обняла за плечи довольного и запыхавшегося Леню, и мы какое-то время стояли в стороне, смотря, как Гаранжины воссоединяются с такой радостью, как будто они находились в разлуке по меньшей мере год. Потом Владимир Петрович обратил на нас свое внимание. – Привет, чемпионы. Ну, Лень, докладывай, как твоя игра. Брат принялся взахлеб рассказывать о своей первой районной победе. Вообще, он сильно подрос за год и выглядел старше своих лет. Теперь Леня походил на настоящего баскетболиста, потому что до того, чтобы догнать мой рост, ему не хватало от силы пятнадцати сантиметров. Его техника игры заметно улучшилась, он считался самым многообещающим игроком и безмерно гордился этим фактом. Конечно, все это произошло не без участия одной усатой персоны, которая с пылом настоящего тренера уделяла много своего времени Лене. Кстати, где эту персону сейчас носило? Из дворца спорта, который уже окутал ореол зажегшейся яркой иллюминации, высыпали почти все баскетболисты сборной – я их давно выучила и сто раз успела с ними перезнакомиться, – а нужного мне все еще не было. Видимо, озадаченность как всегда явно читалась на моем лице, обращенном исключительно к выходу из здания, потому что Гаранжин, до этого ведший разговор с Леней, обратился ко мне: – Люб, а я давно хотел узнать твой секрет: как тебе удалось уменьшить количество полуночных тренировок Сереги? Он хоть свет белый видеть стал. И, скажу честно, мне кажется, что и мяч в его руках теперь лучше скачет, – заговорщически усмехнулся Владимир Петрович, вынуждая меня рассмеяться. – Да куда уж лучше? Сережа действительно теперь не так часто задерживался в зале допоздна, как это было раньше. Вместо этого он либо бегал вокруг дома несколько кругов, пока я готовила ужин, либо занимался на своем навороченном тренажере в спальне. – Обо мне говорите? – объект наших бесед объявился внезапно, и я сразу же расцвела, только заслышав его улыбающийся голос. Обернулась к нему, а он наклонился и поцеловал меня в щеку, чуть царапнув по ней усами. В такие моменты я таяла снова и снова. – Как о тебе можно не говорить, Серый? Ты же – свет в окошке всего Союза, – из-за спины Сережи показался Модестас, которому все очень обрадовались. Он, похоже, даже не ожидал. Мы всей нашей компанией постояли еще немного, наслаждаясь ласковым ветром, поговорили. Затем Гаранжины отправились в одну сторону, мы же, провожающие сначала Модю, потом Леню – в другую. – Ты так и не объяснил толком, почему в Литву сорвался, – завел разговор с другом Сергей, на одном плече неся свою сумку, на другом – сумку моего брата, который чеканил мяч впереди нас. – Да тут такое дело, – казалось, Модестас даже смутился немного, почесав затылок. Потом легко улыбнулся, глядя в почти посиневшее небо в просветах между деревьями. – Женюсь я, в общем. – Да ну? – удивился Сережа, а потом хлопнул его по плечу. – Поздравляю. Я присоединилась к поздравлениям и с чисто женским любопытством принялась расспрашивать о невесте, а Модестас, оказалось, был только рад раскрыть эту тайну. – В общем, прилетите на свадьбу в августе, – сказал он нам напоследок с улыбкой до ушей, и мы разошлись. – Надо же, Модю охомутали, – хмыкнул куда-то себе в усы Сережа, а я только плечами пожала. А что? Давно пора, не все же ему отшучиваться. Мы какое-то время прошли в ненапряженном молчании, пиная друг другу мелкий камушек. – Люб… – вдруг вновь заговорил Сергей, но тут Леня со всей силы стукнул по мячу ладонью, и тот, громко отскочив от асфальта, взмыл в воздух. Сережа поймал его на автомате и приподнял брови, ожидая реплику от моего брата, с хитрым лицом повернувшегося к нам. – Мяч с собой? – спросил он Сергея, кивнув на его распухшую от вещей спортивную сумку. – Обижаешь. – Тогда кто быстрее доведет до во-о-он того фонарного столба! Нет, ну он неисправим! Да и Сережа тоже хорош: тут же выудил из сумки свой мяч, и они кинулись наперегонки чеканить их по довольно длинной полупустой улице, и редко появляющиеся люди были не способны их остановить. Я медленно шла за ними с двумя не шибко тяжелыми сумками и качала головой. Потом вдалеке фигура Лени вскинула вверх руку и запрыгала на месте. – Ну что, выиграл? – насмешливо спросила я у брата, подойдя. – Да! Но Серега поддавался! – Ничего подобного, – убедительным тоном проговорил Сережа, закатывая рукава и отбирая у меня сумки. Незатейливый спор быстро свернулся, потому что мы дошли до дома. Пятиэтажка моего детства дружелюбно мигала нам своими желтыми окнами, и у меня дыхание сперло от накатившей ностальгии. И этот запах… Тут пахло по-особенному. Хотя вроде пыль такая же, как везде, и асфальт, и деревья, и краска на заборах и лавочках. Но аромат моего двора хотелось вдыхать бесконечно долго и жадно ловить воспоминания. Окно нашей с Леней комнаты, занавешенное полупрозрачными синими шторами, светилось, казалось, ярче других. Сережа приобнял меня за талию, когда мой брат пружинящей походкой направился к подъезду и весело помахал нам перед тем, как скрыться за дверью. – Хочешь, зайдем? Я посмотрела на Сережу, чувствуя как моя кожа начинает разогреваться под его ладонью. Он заглядывал мне в глаза со всей своей внимательностью, которая не покидала его ни на секунду. Мне хотелось полностью раствориться в этом взгляде. Я уткнулась лбом в его плечо и улыбнулась. – Нет, пойдем лучше домой. Мы шли вдоль дороги под светом высоких уличных фонарей, в которых все казалось немного иным, притягивая к себе внимание. Асфальт был почти оранжевым, а трава чуть ли не лиловой. Фары машин бесформенными пятнами появлялись вдалеке, приобретая все более ясные очертания по мере приближения к нам, а потом проносились мимо с эффектом Доплера. Сережа всегда шел со стороны проезжей части, закрывая меня. Сначала мне казалось это случайным, но потом, когда в очередной раз по этой дороге проехался злосчастный 26-ой автобус, заставивший меня вжать голову в плечи, я поняла все. По тому, как Сережа приблизился ко мне, как его пальцы легко коснулись моих, сжатых в кулак. И мое сердце на мгновение остановилось, а потом забилось еще быстрее и трепетнее, чем раньше. Молчаливая поддержка – так, я хотела верить, можно было назвать наши отношения. Наша серенькая хрущевка, стоящая на пустыре у дороги, уже показалась в поле зрения, когда Сережа стал заметно хромать. У него всегда это случалось, когда он после затяжной, как сегодня, тренировки еще и долго ходил пешком. А я каждый раз беспокоилась, цепляясь за его руку. Мы поднялись по лестнице, и я уловила тяжелый вздох, заставивший меня скорее влететь в квартиру, забрать у него сумку, подать тапки и потащить в гостиную. – Садись, – приказала я, указав хмурому Сергею на диван, и принялась рыться в стоящей теперь недалеко, на открытой полке шкафа, аптечке. Сережа, послушно севший на диван, закатил глаза: – Люба, да все в порядке. Обезболивающее не нужно. Мне вообще надо переодеться и тренироваться, пока еще можно шуметь. Я, не желая слушать возражений, встала над ним с банкой мази наизготовку и решительно посмотрела в его светлые непонимающие глаза. – Я забочусь о тебе, – нахохлившись, сообщила я, памятуя недавние слова умудренной опытом Ксении Вячеславовны. – Закатывай штанину. – Что это? – Домашняя мазь. Снимает легкую боль. Закатывай, говорю. Сережа, шумно втянув в себя воздух, как недовольный огромным количеством домашней работы школьник, выполнил мои требования, и я опустилась перед ним на корточки. Когда мои пальцы в прохладной мази, которой недавно снабдила меня мама, коснулись его кожи, он слегка дернулся. Я аккуратно обработала его колено и в завершении ритуала подула, трогая своим дыханием волоски. Подняла глаза на его лицо и столкнулась с таким пламенеющим напряжением во взгляде, что у меня тут же в горле пересохло. Он сжимал челюсти, сдвигал брови к переносице, из-за чего его серые глаза стремительно темнели, и неотрывно следил за моей реакцией. А я, пару раз хлопнув ресницами, принялась активно закручивать крышку банки, пряча покрасневшие щеки за прядями волос. И так каждый раз, когда он так смотрит на меня! Мурашки размером с яблоки холодят спину, а сердце птицей бьется о ребра. – Иди тренируйся, – буркнула я. Ну, не отвлекать же мне его своими накатившими чувствами и желаниями в самом деле! Сережа несколько секунд просидел в той же позе, и я чувствовала его прожигающий спину взгляд, а потом встал и скрылся в спальне. Я под звук начавшейся вечерней тренировки отправилась готовить ужин. С кухни тянулся соблазнительный аромат запекающейся курицы. Я пускала слюнки, ожидая, когда Сережа закончит свои упражнения. Продолжая свое прерванное появлением Моди занятие, я тихонько подпевала бархатному голосу Элвиса Пресли. За эти почти полные пять месяцев я успела послушать все пластинки из Сережиной коллекции по нескольку раз, загнав некоторые вконец. Пришлось в срочном порядке переписывать их на бобины, чтобы не портить тот самый так всеми любимый мягкий звук. Теперь наше общее музыкальное сокровище занимало еще один шкаф. Песня плавно, с приятным шипением сменилась, и переливчатое звучание гитарных струн, крепко ассоциирующееся у меня с летним темным вечером, заставило меня оторваться от паяльника и платы, выпрямиться на табурете и мечтательно заглянуть в окно, на котором медленно покачивался простецкий тюль. Я никогда не слышала такого уютного голоса, как у Элвиса, и он, пожалуй, стал моим любимым певцом-мужчиной. Мне хотелось прикрыть глаза и петь, не думая ни о чем, перебирая пальцами воздух, словно струны. Душа на эту песню слишком сильно откликалась. «Love me tender, Love me sweet, Never let me go. You have made my love complete, And I love you so…» Шепча слова песни, я с одухотворением все же вернулась к пайке. Половицы у двери гостиной скрипнули, выдавая присутствие освободившегося Сережи. Я улыбнулась себе под нос. – Ужин почти готов, свежий чай заварен. Еще я запустила в стирку твою форму. До завтрашней тренировки должна высохнуть… …Я ощутила горячие руки, обвившиеся вокруг моей талии и вырвавшие у меня громкий вздох. Сережа сидел позади меня на коленях, прижимался щекой к моей спине и глубоко дышал. Я сглотнула, забыв и о работающем паяльнике, и о стиральной машине, и о уже готовой курице, когда он поцеловал меня между лопаток, и я через ткань блузки ощутила его будоражащее, обжигающее дыхание. «Love me tender, Love me, dear, Tell me you are mine…» – А ты разве не устал? – сморозила я какую-то глупость осипшим голосом, но я могла оправдать себя полностью отключившейся головой. В ответ послышался звучный смех куда-то в район моей шеи, моментально покрывшейся «гусиной кожей», и это стало последней каплей. Я крутанулась на круглом сидении табуретки, оказавшись лицом к Сереже с его искрящимися глазами, и первая нашла его солоноватые от пота губы. Я держала его лицо в ладонях, сгорбившись, потому что сейчас я оказалась выше. Он бродил руками по моим ногам, иногда забираясь на поясницу, и растягивал поцелуй, превращая его в настоящую пытку. От него пахло потом, кончики его влажных волос щекотали мои пальцы, и вкупе все эти вещи просто уносили меня в далекие дали. Я не успела уследить за тем, как мы оказались на полу, по которому прокатывался приятный сквозняк. Сергей уперся спиной в диван, а я не в силах оторваться от его губ забралась на его бедра, согнув ноги в коленях, и он без зазрения совести изучал ладонями мою разгоряченную кожу под одеждой, считая позвонки. В конце концов нам удалось разорвать поцелуй на какие-то секунды и снова встретиться взглядами. Ох, что там творилось. Вспышки, вихри неподдельных эмоций – то же самое, что и в моих глазах сейчас наверняка виднелось. Сергей потянулся к моим губам опять, и между короткими, нежными прикосновениями он проговаривал мое имя низким, чуть ли не потусторонним голосом, будто пробуя его на вкус: «Люба… Люба… Люба…» А я плавилась под его широкими ладонями, под его горячими поцелуями. И если бы я могла выдавить хоть слово, то это непременно было бы: «Люблю». «Love me tender, Love me true, All my dreams fulfilled. For my darlin' I love you And I always will…»