Симфония жизни для Разрушителя Времени (в трех актах)

"...Сны за твоей слезою Приходят злые чаще перед восходом. За северной звездою Белый барашек ходит по черным водам."

Темнота. Пустая, холодная, неживая. Застывшая. В этой темноте нет ничего, кроме ожившего кошмара, заставляющего вскакивать посреди ночи, захлебываясь собственными криком и слезами, вырываться, бороться до последнего, пока силы не оставляют совсем, позволяя забыться ложной смертью. Ложной... Даже "смерть" теперь не более, чем слово, и все, что осталось на том пепелище, что некогда было личностью, хаотично металось, пытаясь найти выход из этой черной западни, из этого бесконечного страдания, что приходило раз от раза, сменяясь черной, глухой пустотой... Звук. Один-единственный, чистейший, звонкий и нежный - он пронзил собой пустоту и заставил затаить дыхание. "Что это?.." Затем - еще один. И еще. И еще... Они разрезали пустоту и застывали в ней словно крохотные звезды, разгоняя своим холодным сиянием непроглядный мрак. Свет, а потом и воздух постепенно заполнили собой удушливую черноту, и застывший испуганный взгляд дрогнул, словно он, наконец, увидел перед собой то место, где находился все это время. Маленькая комната под самой крышей; здесь есть кровать, письменный стол, шкаф, несколько стульев, а сквозь большие окна пространство здешнее заливает лунный свет - холодный, но такой яркий. Но это еще не все. В этой крошечной комнатке есть звук. Тот самый, что разбудил его и разогнал терзающие его кошмары. Звуки эти то лились, не переставая, сплетаясь кружевом нежнейшей мелодии, то прерывались, и в установившейся тишине слышались напряженное сопение и скрип пера по бумаге. Перо скрипело редко; гораздо чаще просто становилось тихо. Тишина эта пугала - казалось, вот-вот вернутся все его кошмары, накроют с головой и утащат во мрак, где снова примутся терзать его разбитое на осколки сознание... но звуки музыки, что раз от раза дробили ее, заставляли выдохнуть с облегчением и приносили успокоение его израненной, почти мертвой душе. Казалось, мелодия сама только-только зарождалась - звуки то и дело сменяли друг друга, переплетались по-новой, и один и тот же, судя по всему, музыкальный отрывок звучал все время по-разному - но это не мешало ей незаметно возвращать к жизни то подобие человека, что сидело, сжавшись в комок, на разворошенной кровати. Когда же мелодия стихла в очередной раз, тишину раздробил чей-то тяжелый вздох. Щелкнула зажигалка, и в воздухе разлился тяжелый запах табака. Некоторое время ничего не происходило, пока низкий, чуть хрипловатый мужской голос не протянул задумчиво: - Знать бы мне только слово... *** Канда понятия не имел, сколько уже он сидит в этой комнате, обнимая чужие дрожащие плечи. Счет времени он потерял уже давно, но, честно говоря, на это ему было плевать, ведь экзорцист, что сидел рядом, прижавшись к нему, словно маленький ребенок, плакал сейчас навзрыд, спрятав лицо у него на груди. Юу время от времени вздыхал тяжело, глядя бездумным взглядом в пространство перед собой, и гладил его по голове, зарываясь пальцами в его мягкие волосы. Аллена это ничуть не успокаивало, но хотя бы давало понять, что он не один, а ему сейчас это было необходимо. Тим был здесь же и восседал на макушке самурая; тот пару раз пытался его согнать, когда наглый золотой голем только-только угнездился у него на голове, но Тимканпи оказался упрямее и своего добился - Юу просто-напросто устал с ним бороться и вместо этого сосредоточил все свое внимание на рыдающем юноше. Голем его, к слову, тоже сжался в комок и замер, цепляясь аккуратно за убранные в высокий хвост черные пряди волос самурая. Все это время Канда молчал, лишь изредка касался губами чужих волос и крепче прижимал Аллена к себе, когда тот надрывно всхлипывал и цеплялся за его рубашку. "Сколько же всего ты носил в себе..." Весь день его преследовало ощущение, что что-то здесь было не так; напряжение, и до этого постоянно висевшее в воздухе, усилилось многократно, а тревожные шепотки слышались то тут, то там. Канда старался не обращать на это внимания, однако ощущение это бесило, напоминая о себе постоянно и не давая сосредоточиться на делах. Главной на то причиной было, как ни странно, отсутствие Аллена - Стручка он не видел сегодня даже в столовой, что было более чем странно. Юу пожал плечами и попробовал на этом не зацикливаться, посвятив весь день работе и заново обустраивая вместе с Мари выделенную им комнату для репетиций. Мысли эти его, однако, не оставляли, и это раздражало. Вообще раздражало, что он в последнее время думает о Стручке слишком много... С того самого дня - нет, даже раньше - седовласый экзорцист будто прописался в его голове, и самурай раз от раза невольно вспоминал о нем, а потом раздраженно фыркал и сильно мотал головой, чем вызывал недоумение у своего темнокожего напарника; Мари пару раз интересовался, что с ним, но говорить о подобных вещах Канда готов не был от слова "вообще". Самому бы понять, что с ним происходит, для начала. Особенно приятно почему-то было вспоминать часы, проведенные ими на Ковчеге. При посторонних Юу мог вести себя как угодно, но наедине с этим невозможным седовласым юношей он позволял себе быть немного честнее и перед ним, и перед собой. И тот поцелуй... не был случайностью. Все то утро не было случайностью. Канду тянуло к нему. И это пугало. Поздно вечером, когда Юу уже возвращался к себе в комнату - пока у них было свободное время, они старались использовать его по максимуму, и потому за сегодня только умудрились переделать большую часть работы по обустройству для себя нового места репетиций - то, проходя мимо одной из комнат, различил в полнейшей тишине знакомый голос. "Хм?" Канда остановился напротив дверей, возле которых сидел один из работников Верховного Управления и дремал, время от времени негромко всхрапывая. Одна из этих дверей была приоткрыта, и самурай, некоторое время, потоптавшись напротив, шагнул в ее сторону и неслышно проскользнул в комнату, аккуратно притворил за собой дверь и, обернувшись, наконец, потерял дар речи, увидев, что творилось здесь. Разбитое окно, залитые кровью подоконник и пол, пропитанный насквозь ею же ковер. Там же валялись перепачканные багряным стеклянные осколки; то тут, то там виднелись так же белые черепки, так же перепачканные кровью. Ветер трепал легчайшие занавески, а сквозь забрызганное алым оконное стекло было видно, как гонит по небу рваные тучи ветер. Посреди же всего этого хаоса спиной к нему стоял Аллен; почему-то он все еще был в форме, будто собирался совсем скоро отправиться на миссию. Юноша протягивал руку к подоконнику и время от времени подавал голос, разговаривая с кем-то. - Давай, Тим, пойдем уже. "Ах, точно, голем..." Голос Аллена звучит тепло, но глухо и безжизненно, и от этого в груди самурая становится больно. "Почему?.." Канда смотрит на него во все глаза, но тот, кажется, не замечает вовсе его присутствия. Тимканпи, судя по всему, гнездился на залитом кровью подоконнике и ни в какую уходить не хотел, сколько юноша его ни уговаривал. - Пойдем же, - голос его становится тише. - Тим... пожалуйста. Самурай сжимает губы в тонкую полоску, пытаясь удержать бурю, что неожиданно поднялась в его душе. "Да что тут произошло, черт возьми?" - Его здесь больше нет, - совсем уж глухо выдыхает, меж тем, юноша, - Тим, - он тянет к нему руку и осторожно касается голема, который жмется к оконной раме; рядом валяются осколки - мелкие и крупные - белой маски. - Прошу тебя... Голем, кажется, наконец-то позволяет ему уговорить себя и забирается в подставленную для него ладонь. Аллен поднимает его, бережно прижимает золотой шарик с крылышками к груди и стоит так некоторое время, чуть опустив голову. Канда решается подойти к нему, но в тот момент, когда он делает шаг в сторону юноши, тот оборачивается, собираясь покинуть комнату, и оба экзорциста застывают, распахнув глаза и впившись друг в друга взглядами. Юу отмечает про себя, насколько седовласый экзорцист бледен сейчас; от того, что под глазами его лежат тени, выглядит он немного болезненно. Аллен смотрит на него прямо, и в его застывшем, стекленеющем взгляде столько эмоций, что самураю почти страшно. Что с ним? - Аллен. Он редко зовет его по имени, но сейчас все происходит как-то само собой. Юноша не отвечает; лишь смотрит, как тот медленно приближается к нему, протягивает руку. Канда же, с каждым шагом, отмечает, как напрягаются чужие плечи, как расширяются и без того огромные серые глаза юноши, как стремительно они наполняются слезами. - Аллен... Седовласый экзорцист затряс губой и, сделав шаг ему навстречу, ткнулся лбом в плечо самурая и вдруг громко всхлипнул, заставляя Канду моментально напрячься. "Твою же мать.." Юу поспешно обернулся, бросил взгляд на закрытую пока все еще дверь, а после снова перевел взгляд на юношу - тот издавал непонятные мычащие звуки, из последних сил сдерживая рвущиеся наружу рыдания. Решение нашлось моментально - в голове сами собой возникли уже знакомые ему строчки. Стоило тихонько напеть их, и Врата Ковчега тут же возникли перед ним, приглашающе распахивая свои двери, и Канда, осторожно сжав его плечи, поспешил увести его из этой чертовой комнаты. Теперь они были здесь. Стоило им оказаться на Ковчеге и опуститься вдвоем на кушетку, Аллен прижался к нему и, так и не проронив ни слова, позволил себе выплеснуть, наконец, все эмоции, что душили его, разрыдавшись на груди у самурая. Тот же бережно обнял его дрожащие плечи и прижал к себе, ткнувшись носом в его висок. Конечно, Канде не впервой было видеть его слезы, но почему-то именно сейчас это было... тяжело; тот жался к нему, комкал его рубашку и захлебывался такими рыданиями, что будили в нем старую, но ни на секунду не позабытую боль, бередили старые раны, и Юу, прижимая его к себе, сам хмурился и кусал губы, всеми силами пытаясь сосредоточиться на чужом горе и не вспоминать своего, из-за чего почти не заметил, как зажатый меж их телами голем закопошился и выбрался на свет божий, после чего пополз вверх, цепляясь за его рубашку и угнездился сначала на его плече, прижавшись к самураю точно так же, как и его хозяин. Канда вздохнул, закатив глаза, и осторожно погладил и его тоже, после чего снова обнял Аллена и замер, дожидаясь, пока тот успокоится и хотя бы немного придет в себя. Время тянулось ужасающе медленно, и Юу сидел, привалившись виском к седовласой макушке юноши и уставившись в одну точку, машинально перебирая чужие мягкие волосы. Было тихо; Аллен уже не плакал, но продолжал сидеть рядом с ним, уткнувшись лбом в его плечо. Тимканпи по-прежнему сидел у него на голове, но самурай уже давно перестал обращать на него внимания - лишь бы волосы не дергал. Юноша, меж тем, вдруг зашевелился, и Юу, подняв голову, перевел на него взгляд; тот по-прежнему жался к нему и тер покрасневшие глаза, но уже не всхлипывал. Выглядел Аллен при этом измученным и усталым. Самурай некоторое время смотрит на него, а после снова невесомо касается его волос. - Полегчало? - глухо интересуется Канда, и тот кивает, не поднимая на него взгляда. - Да, - голос юноши звучит хрипловато, но уже не так безжизненно, - спасибо. - Впервые вижу, чтобы ты так плакал, - голос Юу звучит непривычно спокойно; он осторожно оглаживает лицо седовласого экзорциста, заставляя того поднять на себя взгляд. - Не расскажешь, что произошло? У Аллена мокрые ресницы, а взгляд его ясных серых глаз до того печален и пронзительно отчаян, что у Канды вновь сжимается сердце. Юноша вздыхает и опускает голову, снова прижимается к нему и затихает. Канда не совсем понимает, собирается ли тот вообще отвечать на его вопрос, но терпеливо дожидается юношу, позволяет ему собраться с мыслями. - Учитель... - вдруг начинает тот. - Его больше нет. Сказать, что самурай шокирован, значит, не сказать ничего. Значит, вся та кровь... - Вернее, - продолжает юноша, чуть крепче прижавшись к нему, - не понятно до конца, что же произошло. Его тело... оно исчезло. - Чего? - недоумевает Канда и чуть отстраняет его от себя, чтобы заглянуть в глаза юноше. Тот кивает, но взгляда на Юу поднять почему-то не осмеливается. - Мы с ним говорили незадолго до всего этого, - продолжает говорить Аллен, положив руки ему на плечи. - Он... он рассказал мне все. Но больше запутал, как обычно, нежели прояснил хоть что-то. - Юноша усмехается вдруг, а затем горестно вздыхает. - Я столько вопросов ему не задал. Юу слышит, как снова дрогнул голос юноши и снова притянул его к себе, укладывая его голову на свое плечо и тяжело вздыхая. - Не-радость ты моя, - выдыхает чуть слышно куда-то ему в висок Канда, и тот улыбается, смаргивая вновь подступившие слезы. В Белой комнате снова становится тихо. Экзоцисты сидят в обнимку, погруженные каждый в свои мысли. - Канда, - юноша снова подал голос, и тот как очнулся, выныривая из потока своих ленивых размышлений. - Чего? - А как так получилось, что ты... - Аллен жмурится, когда самурай зарывается пальцами в его волосы, гладит по голове - так это приятно, - что ты начал петь? Теперь молчит Юу, собираясь с мыслями, и молчит он так долго, что юноша уже и не надеется получить от него хоть какой-то ответ, но тот, вздыхая, начинает говорить: - Это была идея Учителя. - Генерала Тидола? - Аллен поднимает на него взгляд, но Юу смотрит куда-то за грань, погрузившись в воспоминания, но все так же обнимая его. - Да, - самурай кивает, продолжая перебирать серебристые пряди волос юноши; кажется, его это успокаивает. - Ему отчего-то показалось это хорошей идеей. Видите ли, по его мнению, меня нужно было чем-то занять, чтобы я с такой кислой миной не ходил, распугивая всех и вся... Чего ты смеешься, бобовое? - Так ты с детства такой, значит, - Канда переводит на него взгляд и видит, как тот улыбается. Воспоминания, однако, не дают ему ответить Аллену тем же, и он, нахмурившись, отворачивается, раздраженно цокает языком; вспоминать то время он не любит. - Прости, - зациклиться на этом, однако, не получается - голос юноши снова звучит глухо и безжизненно. Тот снова укладывает голову ему на плечо и уже сам обнимает Канду, вздыхает тяжко. - Не бери в голову, - сделав над собой усилие, выдыхает Юу и снова поворачивается к нему, касается губами его волос, но Аллен понимает, что поднимать эту тему больше не стоит. Канда, однако, продолжает говорить сам: - Мари, по счастливой случайности, умел играть на фортепиано и был обучен нотной грамоте. А еще у него абсолютный слух*. - Ого, потрясающе, - выдыхает юноша, снова поднимая на него взгляд. - Я о таких людях, разве что, слышал. Канда же усмехается ему в ответ: - Хоть с чем-то ты знаком, неуч, - смеется Юу и касается губами лба юноши, не позволяя ему разворчаться; тот возмущенно пыхтит, но позволяет ему продолжить свой рассказ. - Ну, вот по просьбе Учителя он и взялся меня обучать. - Намучился он, небось, с таким-то учеником, - возвращает ему "должок" Аллен, усмехаясь, но тот лишь соглашается с ним. - Терпению Мари можно только позавидовать. - Да уж, - засмеялся вдруг юноша, - попади ты к Учителю, он бы с тобой миндальничать не стал. - Все к лучшему, - усмехаясь, выдыхает Канда и снова переводит на него взгляд, отмечая про себя, что юноша, кажется, немного повеселел даже. Глядит на него, не пряча, наконец-то, глаз, и чуть улыбается, но светло так, немного печально. Самурай просто смотрит на него и, поддавшись своей слабости, гладит его лицо, ласкает, едва касаясь. Аллен тянется к нему и дарит поцелуем - настолько щемяще нежным, что у него самого перехватывает дыхание от этого, когда он, закрыв глаза, отвечает ему. - Можно я с тобой останусь сегодня? - едва различимо выдыхает юноша, и Канда снова открывает глаза; он близко, слишком близко, и его шепот щекочет ему губы. Аллен снова краснеет, отчего-то смутившись, но глаз своих сияющих от него уже не прячет. У них снова на двоих одно дыхание, и Канда находит это волшебным. Юу поправляет ему челку, заправляет за ухо мешающиеся пряди волос, а после снова притягивает к себе, выдыхая ему в самые губы "можно", прежде чем он сам целует его так же нежно. Днем позже на общем собрании экзорцистов им объявили, что Генерал Кросс исчез при невыясненных обстоятельствах. Канда уже знал об этом, и потому новость его не шокировала. Из равновесия минутой позже его вывело другое: Аллен выступил вперед и, нахмурив брови, решительно поведал им о том, что за пакость спит внутри него уже очень долгое время. И что эта пакость может проснуться в любой момент. - Если я стану Четырнадцатым, вы должны будете убить меня. Слова, которые ранили его в самое сердце, и та решимость, с которой Аллен готов был возложить себя на алтарь войны во имя спасения всех и каждого - он ненавидел их. Это чувство проросло в нем раньше, чем он сам успел заметить это. И это чувство неустанно терзало его теперь. Как только собрание было окончено, Юу покинул огромную светлую залу едва ли не самым первым. Эмоции клокотали внутри него, а гнев снова застил глаза красной пеленою, и потому, уходя, на юношу он даже не взглянул. Про Учителя он ему рассказал, значит, а про это... Самурай скрипнул зубами. Негодование его было настолько сильным, что он не сразу различил даже, как гулко раздаются в тишине одного из пустых коридоров чужие шаги. - Канда! Кажется, он бежал за ним, но Юу не обернулся, когда Аллен позвал его - лишь ускорил шаг. - Канда! Тот позвал его снова, но тщетно, однако шаги его раздаются совсем близко. Самурай не хочет видеть его, но наглого мальчишку это, похоже, не волнует. - Канда, черт тебя возьми, подожди! - настигнув его, наконец, седовласый экзорцист хватает его за руку, но тот резко оборачивается и решительно одергивает ее. Аллен, пытаясь отдышаться, непонимающе смотрит на него; Юу отвечает ему взглядом злым и тяжелым. - Да что с тобой? - выдыхает юноша и делает шаг ему навстречу, но тот отступает, напрягается, готовый в любой момент ответить ему в своей излюбленной манере. - Канда. - Это что вообще было, мать твою, только что? - низко выдыхает самурай, нахмурившись еще сильнее; он тяжело дышит и сжимает руки в кулаки. Аллен понимает - тот взбешен не на шутку, вот только до него не сразу доходит, о чем он говорит. - О чем ты... - Не притворяйся! - срывается вдруг тот и сам делает шаг ему навстречу. - Убить тебя... Ты вообще сам понимаешь, что несешь?! - Понимаю, - юноша вдруг отвечает ему решительным взглядом, когда самурай застывает напротив него и угрожающе нависает над Алленом. - Потому что если это случится, то это буду уже не я. Юу молчит, огорошенный такими его словами. Как... как это вообще возможно? Аллен, который не Аллен - подобное просто не укладывается у него в голове. Меж тем, юноша, воспользовавшись его секундной заминкой, продолжает: - Если Четырнадцатый проснется, то я уже не смогу защитить вас, понимаешь? - он вдруг опускает глаза и подходит к самураю вплотную, хватается за рукав его рубашки. - Поэтому вы должны будете убить меня. Чтобы он не сделал этого раньше. Чтобы сам не убил вас. Канда осознает, что ему больно это слышать; он почти не дышит, и у него незаметно подрагивают кончики пальцев. Внутри же у него отчего-то расползается холодная липкая чернота. Пренеприятнейшее чувство... И такое знакомое. Только не это... Аллен стоит к нему почти вплотную, опустив голову и едва не уткнувшись лбом ему в плечо. Пальцы его с силой сжимают чужой рукав, и у самурая складывается впечатление, будто он борется сам с собой, пытается принять неизбежность судьбы, что довлеет над ним. Этот мальчишка, этот тупой Стручок... Такой сильный и, одновременно с этим, такой маленький и жалкий. Такой обманчиво хрупкий. Канда делает глубокий вдох и резко выдыхает, решительно сжимает кулаки, возвращая себе самообладание. - Не позволю. Аллен вздрагивает, когда тот, вопреки всему, не отталкивает его, но обнимает, прижимает к себе крепко, но бережно. Низкий же голос самурая звенит, словно сталь. - Чт... - Как будто я позволю этому случиться! - шипит Юу, крепче стискивая его в объятиях. Аллен же улыбается невольно и позволяет себе обнять его в ответ одной рукой, все-таки ткнуться лбом в его сильное плечо. - Это не зависит ни от тебя, ни от меня, Юу, - шепчет он тепло и обреченно. - Поэтому, если такое случится, просто сделай это. Я приму смерть от тв... - Замолчи! - перебил его самурай, и юноша отчетливо услышал, как тот скрипнул зубами от негодования. Объятия его в тот момент - будто стальное кольцо, а пальцы его снова машинально зарываются в белоснежные волосы на затылке юноши. Канда прикрывает глаза и тыкается носом в его висок, стоит так некоторое время, дыша глубоко и напряженно, а после - снова открывает, и взгляд его пламенеет гневно и решительно. - Плевать мне то, что ты там себе навыдумывал, тупая горошина. Ты не станешь Четырнадцатым, - обещает ему самурай, прижимая к себе застывшего, затаившего дыхание юношу. - Я не дам этому произойти.