Семь обличий Мин Юнджи

Юнджи проделывает поистине колоссальную работу. Она считает, что за такое ей нужно дать денежную премию, но общество, скорее, сожжёт её на костре. * — Ты должен знать, что у нас с братом было трудное прошлое. Такое, какого не было у других детей, которое показали бы в новостях, если бы узнали. Чимин кивает, смотрит на нее с долей страха, но при этом открыто. И она решает, что он готов её выслушать. Она не была полностью откровенна с этим ребёнком, даже не думала, что у них будет второй раз. Сначала это была обычная похоть, теперь Юнджи трудно представить свою жизнь без мальчишки. Он говорит, что любит, поступает так, как поступают те, кто любят. Она уверена в том, что сейчас это так, но никто не сможет дать его чувствам гарантию хоть немного долгую. Решение познакомить Чимина с братом довольно трудное и страшное. Юнджи не боится ничего, и её потеющие сейчас ладони сообщают о всей серьезности ситуации. — Я выключу свет, — Чимин подскакивает с кровати и клацает белой кнопкой на стене, а потом, не задавая вопросов, расстилает кровать, кутая их обоих в одеяло. — Так всегда легче рассказывать истории. — У меня… Она вдруг замолкает, ощущая, как горло крепко обхватывает невидимая удавка. Чимин ластится рядом, как щенок, чувствующий беспокойство хозяйки. — Расскажи мне, нуна. Он большим теплым валиком подкатывается под бок и обхватывает её маленькое тело руками, поглаживает большим пальцем плечо, словно пытается успокоить, кладёт подбородок на плечо. — У нас с Юнги не было такого… Друзей и пижамных вечеринок. Нам не с кем было делиться секретами ночью. Друг о друге мы и так знали всё, а по ночам прятались только в шкафу, а не под одеялом. Она делает паузу, чтобы вдохнуть немного воздуха и послушать реакцию Чимина. Тот продолжает смотреть на нее сквозь темноту и нежно перебирать ткань на её халате. Она ещё никогда в жизни не чувствовала себя так странно: осталась тайком ночью у школьника, с которым трахается, чтобы рассказывать о своем мерзком прошлом, пока его родители где-то через пару комнат тихо спят в своей кровати, или что они там делают. — Я не хочу говорить об этом подробно. И ты можешь меня возненавидеть или посчитать отвратительной и грязной, так что я просто уйду, если захочешь. Чимин вздрагивает, и его хватка каменеет, а потом он просто опутывает Юнджи конечностями, прижимаясь плотнее. — Я не хочу, чтобы ты уходила. Мне всё равно, что там у тебя в прошлом, я буду на твоей стороне, Нуна. Не пугай меня и не говори, что уйдешь. Не уходи, ладно? Эти слова трогают её, но она не может верить им до конца. Чимину всего шестнадцать, он влюбчивый и пылкий, разбрасываться красивыми фразами для него нормально. — Мы обсудим это позже, а сейчас ослабь хватку и слушай, — младший взволнованно копошится и устраивается удобнее, берёт ее руку в свою, наверное, пытаясь поддержать. — Наш отец был ублюдком. Мать… Она не знала, с каким куском дерьма жила. Он всегда вёл себя, как примерный папаша, муж и гражданин, а когда никто не видел, насиловал нас с Юнги, — Чимин заметно напрягается и даже во мраке боковым зрением Юнджи замечает, как он хмурит брови. Успокоить его нечем, понять сейчас, что чувствует мальчишка, нереально, и она просто продолжает смотреть в потолок. — Нам было семь, когда он сделал это впервые. Сначала была я. Он говорил, что это мой долг, и что мама не должна об этом знать. Он много чего говорил, и я просто уяснила это, как правильный формат поведения, так, словно у всех дома такое происходит. Ублюдок совращал нас по-отдельности, отправляя кого-то одного гулять с няней, пока мама работала. Или забирал ночью к себе в кабинет. Он дарил нам подарки, хвалил и уделял много внимания, так что первое время мы были счастливы, что папа играет с нами в такие странные, а потом и болезненные игры. — Я его ненавижу, — в тихом голосе мальчика звучит сталь, которой там никогда не было. — Я тоже, Чиминни. — Он же в тюрьме сейчас? — Нет. В тюрьме наша мама. А он где-то… рассыпан. Мама не призналась, какой у неё был мотив, и села на очень долгий срок. А мы с братом кремировали его тело и высыпали прах в мусорный контейнер. Чимин охает, жмётся к ней сильнее и целует ладонь влажными губами. — Ты там плачешь что ли? — Я не плачу. Мне просто грустно. Голос у него дрожит и не слушается, а влажный холодный след на руке прожигает Юнджи кожу обратным ответом. Она продевает пальцы сквозь шелковистые пряди мальчишки, чтобы немного помассировать кожу. Что-то нежное и горячее, и снова неправильное распространяется в солнечном сплетении от того, что Чимин сдержал своё слово. — Мы с Юнги, наверное, не лучше. Ты же понял, что мы вместе? — Пак кивает, проезжаясь щекой по рёбрам. — Наверное, отец испортил нас, сделал мерзкими калеками, для которых инцест остался единственным путём, когда мы остались одни. Он сдох после семи лет того, что он творил. Мы жили с бабушкой потом. Но мы стали очень близки ещё до этого. У нас была одна гадкая тайна на двоих. И когда мы узнали о том, что такое секс, о том, что этим не занимаются родственники, что от этого появляются дети… Мы поняли, что что-то было не так. Однажды в новостях сообщали о подобном случае, только там был старший брат. Мама тогда разозлилась, сказала, что он «чёртов больной ублюдок», и выключила телек. Даже не подозревала, что в её семье происходит то же самое. А мы не могли рассказать никому, потому что поняли, что это стыдно. Что это нас всех опозорит. Мы не хотели делать это с ним дальше, но он знал, на что давить. Юнги был единственным, кто мог меня понять и кто защищал, с кем мы строили планы, как и куда улизнуть, чтобы он не забрал нас снова хотя бы в этот раз. А потом мы впервые занялись сексом, и нам было хорошо. Это было выражением наших чувств, нашей близости. У нас могло быть всё, но не было ничего, кроме нас двоих. И как бы мерзко и неестественно это ни было, я всегда буду любить Юнги больше, чем брата. Наступила звенящая тишина, и в этот момент Юнджи поняла, как сильно пересохло у неё во рту и как кружится голова от частого дыхания. — Нуна… Я люблю тебя. Ты самая сильная и самая лучшая. Девушку накрывает такой благодарностью к этому маленькому счастливому созданию, которое несмотря на свою гладкую жизнь смогло проявить сочувствие к ней. Чимин и представить себе не может, какое огромное спасибо он заслужил. — Я рассказываю это, потому что люблю тебя тоже. И поверь, не факт, что что-то из этого выйдет, но я хочу познакомить вас с Юнги. Чтобы мы были втроём, если вы оба захотите. Я такая жадная… — И я люблю тебя! — мелкий, кажется, пропускает все слова с угрызениями совести и здравыми сомнениями и теперь, как щенок, бросается вылизывать её лицо поцелуями и «Юнджи-Юнджи-Юнджи». — Какой он? — Юнги? — Да. Вы ведь, наверное, разные? Если у вас разный пол, то вы разнояйцевые. — Мы оба очень похожи на маму и вышли почти одинаковыми. Это редкость, знаешь ли, — она переворачивается на бок, чтобы обнять Чимина и пригладить руками к своей груди. — Это круто… Я хочу его увидеть. — Это будет довольно сложно. Он хороший человек, но принципиальный и может показаться холодным. Я… говорила с ним недавно. О тебе. Резко макушка взметается и Чимин упирается в ее лицо любопытными до мандража глазами. — И что он сказал?! — Что я больная, вот что. Но не беспокойся об этом сейчас. Он давно в курсе, что я такая. Смех из неё сыплется иррационально и почти больно, сумасшедше относительно всей этой ситуации. — Юнги классный. Он добрый, немного ворчливый и ещё неряха, и цундере. Уверена, он тебе понравится, если не будет строить из себя образцового взрослого. Я надеюсь, что вы полюбите друг друга, и ты попробуешь его стряпню. Он очень вкусно готовит. — А он не ревнует? Я только что подумал, что… Ты ему вроде бы изменяешь. Со мной. Разве это нормально? — Ты слишком милый для этого мира, Чиминни, — она улыбается украдкой. — Мы договорились, что у нас что-то вроде свободных отношений. Потому что-то, что между нами, нельзя афишировать. Мы думали о том, что, может быть, когда-то заведем нормальные семьи. Но я не хочу нормальную. Я не смогу жить с кем-то отдельно от него. — У вас близняшечья связь! Я смотрел одно исследование на ютьюбе, там рассказывали об особой связи между двойняшками. Там были и жуткие истории о том, как они одновременно сходили с ума. — Чимин, для начала, это чушь. И двойняшки же однояйцевые! — Юнджи глухо смеётся от непосредственного и забавного взгляда Чимина на жизнь. В каком-то смысле он совсем ребенок. * — О чём ты думала вообще?! — Юнги смотрит на нее с таким неверием и укором, что становится действительно стыдно. — Он же ребенок! — Шестнадцать лет — это возраст согласия. Блондин ходит по комнате, вцепившись себе в волосы и пытаясь как-то осознать и переварить новость, притащенную сестрой и брошенную в него камнем. Юнджи сидит на краю их постели, а чувство такое, будто на краю их отношений. — Но уж точно не для того, чтобы подкладывать пацана под меня. Ты… Больная на всю голову! Юнджи! Он внезапно останавливается, смотрит внимательно, словно пытается оценить догадку, и садится перед нею на колени, заглядывая в лицо с таким выражением, какое случается, когда не можешь поверить в тихий ужас прямо перед тобой. — То есть ты несколько месяцев назад совратила ребенка, а теперь говоришь, что любишь его и хочешь, чтобы мы все замутили тройничок, и чтобы я трахал его? Я тебя правильно понял? Старшая Мин вздыхает и окунает лицо в чашу ладоней. — Ты же понимаешь, что между нами с тобой и так всё неправильно? Зачем вплетать в это ребёнка? — уже тише и спокойнее говорит он. — Выслушай меня, ладно? — аккуратные ладони ложатся на широкие угловатые плечи, и Юнджи немного наклоняется, чтобы смотреть брату в лицо. — Я не заставлю тебя или его трахаться. Но я люблю его и люблю тебя. Мы договорились, что разойдемся с тобой когда-то, но я не могу. Я не хочу без тебя? Ты был со мной всегда, и я знаю, что ты ни с кем, кроме меня, не заводишь отношения и, возможно, даже не спишь. Ты тоже чувствуешь это. Мы вросли друг в друга ещё в детстве, иначе бы всего этого не случилось. Я не планировала своих чувств к Чимину, но так вышло. Он замечательный, умный и добрый. Он очень добрый. Я говорю это, потому что таких хороших людей очень мало, и это то, за что я его полюбила. — И за то, как хорошо он тебя трахал. — Не надо сводить всё к пошлости. — Но без этого не обошлось. — Я много с кем трахалась, но что-то я не помню ни одного такого разговора между нами прежде, Мин Юнги. Они впиваются друг в друга напряженными взглядами так, что воздух вокруг стрекочет. По тому, как движется челюсть Юнги, видно что он обдумывает не самую приятную для себя мысль, которая ломает его устои. — Я не говорю, что мы обязаны из-за моих чувств и вопреки твоим делать так, как я хочу. Возможно, вы друг другу категорически не понравитесь. Я не исключаю, что ты ему понравишься, а он тебе — нет или наоборот. Даже если вы станете друзьями, я не буду настаивать. Может, всё останется, как есть сейчас, а вы будете просто хёном и тонсеном. Я просто предлагаю вам познакомиться. Юнджи сделала, что могла сейчас. Но взгляд Юнги в конце концов стал похож на шершавый серый камень, а его обладатель покинул комнату, громко хлопнув дверью. Это было неминуемо. Юнги нелегко принимать новые мысли, отвергать свои правила и бросаться с обрыва вниз головой. Он не импульсивный, и ему нужно время, чтобы хотя бы принять к сведению только что услышанное. * В торговый центр они с Юнджи приходят за час до встречи, чтобы сестра успела купить… что бы она там ни хотела. Ему плевать. Он ненавидит ходить по магазинам, если это не Икея, где полно классной мебели и приятных приблуд для дома. В итоге Юнги сидит в кафе один и из всех развлечений, которые ему тут доступны — паршивый бесплатный вай-фай и большой стакан кофе. Отличного кофе, что радовало и оправдывало зря потраченные минуты жизни. Причину нахождения здесь он обсудил с Юнджи и самим собой уже много раз, но в голове до сих пор не укладывается. Что она ждёт от этой встречи? Что его многолетняя заржавелая глыба привязанности сдвинется в пользу ещё одного человека? Ему не даются отношения с кем-то, помимо Юнджи, потому что никому больше, чем ей, он доверять не способен. Некому рассказать всё о своей жизни без опаски быть сданным в полицию или психушку. Что хуже, могут поползти слухи, а человеческий суд гораздо страшнее. И поступок Юнджи на фоне этих опасений просто нереально глупый. Ребенок знает их секрет, и что будет, если он начнет трепаться своим дружкам в школе о том, как трахает девчонку старше себя? Парни любят хвастать. Слово за словом и он уже разбалтывает о том, что Юнджи трахает не только он, но и её собственный брат. Из Юнджи сделают предмет травли и насилия. Юнги отлично понимает, кого в этом несправедливом к женщинам мире будут обвинять во всех грехах, в кого кинут камень, кого захотят наказать, а то и изнасиловать «раз ей такое нравится». Он слишком хорошо помнит об их домашнем аде, чтобы держать в голове хоть одну позитивную мысль относительно сегодняшней встречи. Некоторое время спустя он замечает, что чьи-то ноги находятся рядом с его столиком слишком долго для простой случайности, и поднимает взгляд от телефона. Напротив него стоит пацан с русыми волосами и большими грустными глазами и смотрит, как будто приведение увидел. — Ты что-то хотел? Пацан отмирает и разевает, как рыбка, рот с пухлыми милыми губами. И чего это он застрял тут молча? Если он сейчас попросит у Юнги номер, то будет действительно смешно: Мин отвергнет двух школьников за один день. Но вместо этого он говорит: — А где Юнджи? Вселенная схлопывается. Понятно. Юнджи никогда не показывала фото Чимина. А Юнги не интересовался. Никакого «на час раньше» и не было, она просто соврала ему, чтобы свалить и оставить его наедине с этой проблемой. Если она думает, что он попадется на очарование Чимина, и они сейчас же поговорят по душам, то сильно ошибается. — Садись, — он кивает на стул напротив. Чимин соглашается с этим, делает и всё ещё смотрит во все глаза. — Привет, хён. Вы реально очень похожи. Реально. Подростковый сленг царапает слух и Юнги хмурит брови. — Если ты запал на мою сестру, то не стоит думать, что я тебе понравлюсь только потому, что у нас лица похожи. Она предложила ему любовь со школьником, боже ты мой. Юнги разглядывает потупившего глаза мальчика и пытается осознать, что вот у него и Юнджи был секс. Что этот парень — влюбленность его сестры. Любовь, как говорит она. — И давно тебе шестнадцать? — возраст согласия, как кажется Юнги, наступил не так давно, как они занялись сексом в первый раз. Мелкий поднимает голову и совершенно неожиданно улыбается, чуть не смеётся. — Цитируешь сумерки, хён? Дети. Юнги закрывает лицо ладонью и забывает, почему вообще задал вопрос и что он там в принципе спрашивал. Вот и поговорили. — Сколько ты знаешь о нас с Юнджи? — Ну, в общих чертах? Наверное. Юнги щурит глаза и пропускается грудью на стол, чтобы тихо угрожающе сказать: — Выболтаешь это хоть одной живой душе — убью. Намотаю твои кишки на палку и брошу уличным псам. Чимин вздрагивает на своем стуле и замолкает. Он начинает теребить лямку рюкзака и в целом выглядит нервозно. Как будто бы Юнги сейчас хорошо и удобно. Молчание продолжается до самого прихода Юнджи, которая не спасает атмосферу никак. Домой Юнги идёт один. * Ему пора бы уже привыкнуть, что Юнджи маленькая хитрая лиса с упрямством от барана. Как ещё объяснить то, что он покупает ей еду на вынос в кафе, где просто по счастливой случайности работает Пак Чимин? — Ты должен извиниться. Поклонись и попроси прощения, — толдычет какая-то женщина с бейджем, стоя над покрасневшим от стыда мальчиком. — Но он меня трогал! — едва слышно возмущается он. — Да я его и пальцем! Этот щенок!.. вылил на меня воду! Что с вашим работником не так?! Принесите мне книгу жалоб! — Извинись сейчас же! — сквозь зубы шипит менеджер. Юнги, как и весь зал, наблюдает за развернувшейся картиной и не может стоять в стороне. — То есть вы утверждаете, что работник должен извиниться за пролитый на посетителя стакан воды в то время, как он его сексуально домогался, я прав? «Посетитель» и менеджер оборачиваются на него с выражением возмущения на лицах, а Чимин кажется ошарашенным и застигнутым врасплох. — Никто его не домогался, что вы такое говорите? — Я Мин Юнги, адвокат, — он протягивает мужчине свою визитку и обращается к мальчику. — Ты сказал, что он тебя трогал. Интимно? Готов повторить это в суде? — Чимин кивает смотрит на него с восхищением. — В таком случае, у вас проблема: по принципу презумпции вины, вам будет выдвинут иск, — лицо мужчины меняется, и он достает свой кошелек. — Так, о каких извинениях шла речь? О ваших? На стол кладутся деньги за еду, и посетитель вылетает из кафе, как пуля. Юнги не торопится его остановить: исчез и замечательно. Он оглядывает обстановку, учитывает поздний час и устало решает: — Я тебя заберу. Во сколько заканчивается твоя смена? — Я увольняюсь, так что прямо сейчас, — Чимин снимает передник и уходит в подсобное помещение, а за ним и взволнованная менеджер. Что может объяснить этот порыв геройства? Возможно, чувство справедливости. Юнги просто выпендрился, как павлин, и немного приврал о своем статусе ради того, чтобы спасти мальчика от унижения. Будь это другой мальчик или девочка, он поступил так же, но это Чимин, и Юнги боится, что школьник воспримет это слишком лично. Но он же не мог пройти мимо. Вот только предлагать подвозить его было уже слишком. Так и случается, потому что мальчишка сверлит его всю дорогу до своего дома восхищённым взглядом. — Ты реально адвокат? — Не совсем. Я студент, просто подрабатываю у практикующего преподавателя в конторе. — Вау. А это честно, что у тебя визитки есть? — Что тут нечестного? Визитка — не документ. И сядь ровно. Чимин погружается в кресло, и только его голова остаётся повёрнутой. — Спасибо. * — Ты сегодня был хорошим мальчиком, да? Чимин звонил мне. Она стоит, подпирая стену прихожей, и довольство на ее лице можно сравнить с сытым кошачьим. Юнги снимает обувь и идёт в их спальню, одновременно стягивая галстук с шеи. Сестру он игнорирует. Но старшая всегда была той ещё шельмой. Стали в ней больше чем в ком либо другом, Юнги тут не соперник даже. Её гибкость и живучесть основываются на пугающей силе холодного рассчёта и хитрости, и даже при этом Юнджи всё равно остаётся человеком. Если бы не последнее, Юнги бы наверное очень страдал рядом, а может, и вовсе бы сбежал. Но её чувства к нему были самыми настоящими и могли ранить Юнджи или заставить идти на жертвы. Главный же вывод из этого: Юнджи всегда добивается желаемого, даже если приходится играть грязно. Она подбирается тихо со спины, оплетает руками его грудь и лезет под кипельно-белую рубашку. — Котёнок заслужил награду. Привстает на носочки, щекотно дышит в ухо и кончиками пальцев гладит кожу под одеждой. И уже без разницы, почему его ласкают, это то, что нужно после тяжёлого утомительного дня. Юнджи помогает избавиться от одежды и укладывает на спину, забираясь между ног, дарит поцелуй в губы и позволяет шарить руками по телу. У него встаёт очень быстро, а проворная рука сестры дрочит слишком слабо, лишь подразнивая дрожащий от каждого касания член. Она нежит его губами и руками, вылизывает рот, смотрит так ласково, что у Юнги на лице проступает то беззащитное выражение, которое выдаёт его сущность с потрохами. Она называет его маленьким котёнком, и он становится таким. Лежит на спине с раскинутыми руками, согнутыми ногами, которые сестра держит под коленками. Покрасневший, уязвимый и раскрытый. — Котенку нравится, когда его хвостик гладят? — Юнджи нарочито проводит по стояку сомкнутыми пальцами и выдавливает позорный стон самого слабого из них. — А под хвостиком? Мажет по дырочке липкими от лубриканта пальцами и вставляет один в податливое тело. — Ещё. Мне мало, — сбито просит Юнги сквозь пар своих вздохов. — Если котенок хочет ещё, то он должен помяукать. Юнги возбуждён настолько, что мазохистски наслаждается этим и выдает тихое тонкое — Мяу. Юнджи кажется довольной и налегает сверху всем телом, целует чувствительну шею и проводит языком вдоль кадыка, слегка прикусывая на исходе. Она закрывает ему глаза ладонью, а второй рукой проникает в жаркое нутро брата, безжалостно массируя простату. Из Юнги вырывается стон, и его бедра движутся навстречу. — Что, если бы это был член? Тебя ведь давно никто не трахал? — вдруг говорит она. — А что, если бы это был Чимин? Блядь. Это ведь с самого начала была очевидная подстава, а Юнги повёлся, как детсадовец. Он весь сжимается и замирает. — Мы не будем это обсуждать. Юнджи особенно сладко давит внутри, отчего его живот сводит истомой, и судорогой поджимает пальцы на ногах. Он стискивает зубы, не позволяя себе ахнуть, и гонит застилающую глаза пелену удовольствия. Юнджи покрывает маленькими поцелуями его грудь и живот, втягивает сосок в рот и теребит его языком. Юнги не хочет сдаваться, но очень сильно хочет кончить. Он мог бы встать и уйти, он сильнее физически, у него есть выбор. Но он расслабляется под умелыми руками и позволяет вкусно трахать свой зад пальцами, вращает бедрами, подмахивая, забывает все свои опасения. — Не ври мне, котик. Я знаю, что он тебе понравился. Представь, как здорово было бы, если бы тебя трахал Чимин. Если бы он держал тебя своими сильными руками и насаживал на твёрдый член, — Юнги невольно представляет себе это, он видел, какие у мальчика мышцы. — Или как этот милашка скачет на тебе, — она дополняет подбрасываемые картинки ощущениями, крепко надрачивая его член. — У него такое несчастное выражение лица, когда он очень хочет кончить. Чимин будет трахать себя, держаться за твои маленькие симпатичные бедра и стонать. О, как громко и красиво он может стонать. Юнги-хён, пожалуйста! И он сдается, ломается пополам, вываливая, как разбитая пеньята, свое нежное сладкое нутро. Юнги маленький котенок, и он хочет ласки и одобрения. Его панцирь из осторожности медленно раскрывается перед настойчивым жаром Юнджи. Если он не обнажится, то сварится внутри него в собственном соку. Юнги жмурится, позволяя фантазии завладеть всем его разумом, рука сестры всё ещё прикрывает глаза, но он в ней больше не нуждается. — Так что ты хочешь сейчас? Хочешь член Чимина или его задницу? — Чтобы он… Ах! Взял ме… меня… Юнджииии, — он хнычет, словно готов заплакать. — Это Чимин, а не Юнджи. Скажи ещё раз, чего и от кого ты хочешь? — сестра вынимает свои пальцы из дрожащего тела и выжидает в полной тишине. Когда она отстраняется, кожу обдает прохладой, и Юнги чувствует себя одиноким и брошенным. Он всхлипывает и капитулирует полностью. — Хочу, чтобы меня трахнул Чимин. И Чимин его трахает. Юнги вновь заполняют четыре пальца, которые в воображении заменяются эрекцией. Школьник нависает над ним такой же румяный от стыда, как и сам Юнги, вставляет в него свой член и двигается резко, с оттяжкой. Фантазия приправляется звуками шлепков и стонов мальчика, его плотным рельефным телом, взмокшим от секса, и Юнги хватает себя под коленями, позволяя мальчику больше, глубже входить в него, драть, как шлюшку. Юнджи убирает ладонь с глаз брата, потому как никакой необходимости в этом больше не находит, и перемещает её на налитый кровью багровый стояк. Она усердно толкается в брата пальцами и дрочит до тех пор пор, пока не замечает, что Юнги уже на грани. Он стонет без остановки, его губы пересыхают и он почти готов. — Тебе ведь хорошо. Скажи кто делает тебе приятно? — Чимин, — стонет Юнги. — Повторяй это, пока не кончишь. И Юнги повторяет. Он выстанывает это имя, пока пальцы сестры жёстко его имеют, он вертит задом и толкается в руку с именем Чимина на губах, а потом долго и грязно кончает, представляя как сперма шестнацатилетнего мальчишки заполняет его маленький упругий зад. *** Чимин тайком внимательно рассматривает Юнги и замечает много отличий от Юнджи. У них похожие глаза и рот, но губы Юнги более изогнуты, а брови выглядят суровыми. У брата уши совсем другие, оттопыренные, но всё же красивые. У Юнджи нос аккуратный и маленький, а у Юнги — кнопкой и совсем немного горбатая спинка. Юнги сутулится и носит квадратные очки, он выглядит прилежным студентом и работником, а ещё кажется Чимину интровертом и тихоней. Они очень разные. Их характер накладывает свой жирный отпечаток на внешности, показывая индивидуальность каждого. Они не один и тот же человек, но Юнги всё же ему нравится. Чимин не знает, как это — любить двоих сразу, у него не было никого до Юнджи, а с ней отношения нельзя построить без Юнги. И что ему, неопытному неуклюжему ребенку, с этим делать? Он точно знает, что любит Юнджи, и мечтает разделить с ней гораздо больше времени, чем у них есть сейчас. Он хочет ходить с ней по магазинам, хочет держать у себя на коленях, готовить ей завтраки (ей-богу, он скорее спалит плиту к чертовой бабушке), делать уроки, когда она сидит рядом и смывает макияж… А что с Юнги? Иногда тот выглядел грустным и потерянным, когда думал, что на него не смотрят. А ещё он очень напугал Чимина (хотя это он понимал: их тайну нельзя разбалтывать направо и налево, это больше, чем сверхопасно). А потом Юнги заступился за него на работе и подвёз домой. Он всё ещё выглядел угрожающе и неприступно, но какое-то мягкое выражение проступало на его лице. Чимину хотелось угодить хёну, понравиться ему, но он не знал, как. Зато точно знала Юнджи.