burn me

chase atlantic - into it (deeper ver)

Кихён закуривает, аккуратно кладя чужую зажигалку на стол рядом с пепельницей, затягивается глубоко, выдыхая серый полупрозрачный дым куда-то в потолок и запрокидывая голову, думает, что от старого нужно избавляться, иначе кранты. Сначала ты трепетно хранишь какие-то воспоминания, нежно бережёшь альбомы с фотографиями и открытки, присланные на рождество два года назад — а потом всё летит к чертям собачьим. Совсем не хочется задумываться о справедливости и правильности такого отношения к Минхёку, потому что он тоже к чертям собачьим из жизни и на все четыре стороны этой безграничной вселенной. Либо мелочи тебя, либо ты их. У Кихёна под веками расцветают золотые круги, когда он давит пальцами на глаза, пытаясь вытравить навязчивый образ; в желудке пусто, в лёгких — дым трёх скуренных за ночь, по коже — мурашки из-за открытого окна. Он просиживает целое утро на холодной кухне, помешивая дерьмовый растворимый кофе маленькой чайной ложечкой, лазает в собственном телефоне с царапинкой у самого края сенсорного экрана, листает так нежно хранимое, которое прямо сейчас отправляется в мусорку: сто девятнадцать фотографий, из которых пятьдесят семь жутко смазанные, а ещё на семнадцати — лишь частично находится Минхёк: его пальцы, улыбающиеся глаза, макушка с отросшими корнями. Все летит к чертям собачьим. Кихён, сидя на кривой табуретке на кухне и морщась от каждого порыва ветра, стирает шесть аудиофайлов, записанных совершенно случайно благодаря нажавшемуся встроенному диктофону; стирает, щелкая на кнопку электрического чайника, минхёковский номер из контактов и всех социальных сетей; пытается стереть, залипая в «Антихриста», аккуратное и минималистичное «soulmate» на предплечье, но в последнем случае получится только лазером. Кихён, с едким отвращением после фильма возвращаясь на кухню, выкидывает подаренную Минхёком кружку со Шреком, три письма от руки, вытащив их из тумбочки (у Ли красивый, но совсем непонятный почерк), ту самую зажигалку, которой прикуривал, и на половину разрисованный скетчбук, подаренный на двадцатитрёхлетие. Не избавишься от балласта — потонешь. От Минхёка в светлой съемной квартире Ю Кихёна не остаётся ничего совершенно: тот, зарывшись в воздушное одеяло до самого носа, стирает даже напечатанное год назад стихотворение из запароленной папки, о котором никому никогда не рассказывал, потому что это кошмар и, вообще, впервые. От Минхёка внутри остаётся только небольшая чёрная дырка, но время и люди лечат, а ещё можно послать зудящее нутро к черту и просто забить. Чжухон, открывая дверь собственным ключом, не замечает пропавших вещей, а Кихён думает, что большой, добрый и светлый Ли Чжухон, который мягко обнимает и греет в самые холодные ночи сильнее всех одеял вместе взятых, намного лучше, чем костлявый и угловатый Минхёк, который и сам остро нуждается в тепле, ведь Ю просто не в силах его дать.