burn me

chase atlantic — okay

У Чангюна пальцы дрожат и перед глазами стлевшие сигареты, привкус которых даже спустя месяцы напоминает о чужих разочарованиях, причина которым он сам. По плечам и внутренностям расползается до тупого знакомое чувство, будто колючей проволокой ведёшь — с нажимом, целенаправленно, с расстановкой и абсолютным пониманием первопричин — по нёбу, секундой после подавляя желание выкашлять собственную кровь, в момент заполнившую рот. Он раскрашивает руки в красный, но только в голове; живёт дни напролёт с долбящим чувством и в ожидании исполнения загаданного в ночь, когда экран телефона загорелся, сообщив о 3:03 эй-эм. Чангюн носит на шее бутафорское лезвие и всё боится случайно перерезать им провода наушников, когда не может спать в тишине стен, и сознательно даёт себе пощёчину в попытке выработать условный рефлекс, где полусекундная проверка уведомлений в телефоне равняется боли, а при неуспехе на начальных этапах — синяком. Он отсчитывает минуты и часы, даёт сам себе обещания, которые изначально не способен соблюсти, и оставляет на коже рытвины формой с ноготь, чтобы не разочаровываться. В вечер на первый февральский дождь он пишет, что понимает всё, шлёт тупой смайлик, чтобы подтвердить, и хочет кинуть телефон в стену, проматывая заранее, будто в замедленной и на акцентах, как корпус трескается об вбитый гвоздь, служащий вешалкой, как хрустнет устройство, и считает осколки. Так бывает, не маленький уже, всё хорошо. У него комок в глотке, забивший всю трахею прогнившим отсыревшим песком, и охренительно больно дышать, будто иголок наглотался, расцарапав пищевод в ошмётки. Телефон лежит на столе без единого скола — у Има краснеет костяшка от нелюбезного соприкосновения со стеной в мелкий цветочек. Страдай Чангюн булимией, он бы вывернул наизнанку растянутый до омерительного желудок в попытке выблевать хотя бы физически свое разочарование, что вперемешку с детской обидой машет приветственно, закутавшись в облик еле заметного нервного тика у правого глаза. Он морщится удовлетворенно, когда случайно давит на семьдесят семь свежих порезов, обрамлённых отвратительно-жёлтым синяком, и заглушает музыкой нездоровое желание проверить уведомления, которых нет и, в общем-то, уже быть не может. Он сам повинен и готов сложить голову за то, что буквально на полминуты возомнил себя сильнее, чем есть в сухом остатке. Чангюн отключает вай фай, чтобы выпасть из соцсетей, и желательно бы до июля, но получается на полчаса, которые и без того безбожно сложно вынести. Чжухон пьёт четвёртый день. Говорит, что это просто локальная депрессия и всё насточертело — скоро должно пройти. Списывает на полнолуние, молчит, что задыхается и спать не может, сжирая сам себя заживо, выкуривает третью пачку к вечеру, вслух — что сам решит и просто проблемы на работе. Потом рассказывает. Два дня и три ночи, после и во время которых Има трясёт не то от злости, не то от обиды, не то от вины за то, что сам так не страдает, не то от стыда. К четвёртому дню у Чангюна рытвины краснеют, а с внутренностей — чисто субъективно — содрали внешний слой, щедро выкупав в кислоте минутой позже, но он едет в лифте, поднимаясь на свой четвёртый этаж с перекура, и улыбается отражению. Чангюн привык. С Чангюном все хорошо будет, потому что свою несостоявшуюся, но первую и серьёзную уже отмолил стократно. Чангюн улыбается в телефон и печатает, что знает, понимает и без всякой задней мысли просто хочет помочь. Все нормально, правда. Чангюн дышать не может без боли с понедельника, а на экране блокировки заканчивается пятница. Пытается время от времени, но лишь тычется, напирая истерзанными лёгкими на оковы, и задерживает дыхание, чтобы сократить количество теоретических вдохов, потому что удушение наравне с лезвиями спасает от мясорубки. В какой-то момент становится нестерпимо и полторы секунды физической боли перекрывают освежеванное нутро — становится чуть легче, но Чангюн не чувствует свою третью подряд, потому что не привык столько курить, и не замечает. К ночи не выдерживает и проверяет всё-таки, как только ловит вай фай, улыбается снова пустоте и даёт себе громкую, хлёсткую пощёчину, от которой волна физической боли, не ощущаемой совершенно. С Чангюном всё хорошо.