***
Перед тем как зайти в здание СИЗО, Юнги выкурил на удачу сигарету и ещё раз прогнал в голове детали дела. Предстоящая встреча с возможным социопатом не вселяла в молодого мужчину ни грамма уверенности. Он ненавидел работать с преступниками высокого калибра; защищать их было тяжелой ношей с объективной точки зрения, но ещё сложнее — с субъективной. Убийцы много лгут, даже адвокатам. Но ещё хуже, когда, в тусклой комнате переговоров следственного изолятора, один на один со своим защитником, они говорят нелицеприятную жестокую правду. Юнги скривился, потушил сигарету и выбросил бычок в урну. Как бы сильно он ни хотел вернуться к грабежам, мошенничеству, вождению в нетрезвом виде и даже, пусть, неумышленным или просто скучным убийствам, у него не было выбора. Чимин, как вскоре оказалось, сказал правду — адвокат Бан настоял на том, чтобы делом Чон Чонгука занялся именно адвокат Мин. «Я заставлю вас пожалеть об этом», — ядовито подумал Юнги, но продумывание плана мести отложил до лучших времён. На дворе стоял поздний ноябрь, ещё бесснежный и солнечный, но уже пробирающий морозом до костей. Здание СИЗО отапливалось, но слабо, на пороге допустимой нормы, и зайдя внутрь, в лабиринт из негостеприимных бетонных стен и под искусственное освещение ламп, адвокат почувствовал холод ещё ощутимее, чем снаружи. Он втянул шею в оттопыренный ворот пальто и, игнорируя хмурые взгляды охранников, подошёл к ресепшену. — Государственный защитник Мин, — Юнги достал из кармана пальто удостоверение и протянул его молодой, небось только недавно закончившей колледж, сотруднице-бете. — Защита подсудимого Чон Чонгука, номер пять-три-шесть-семь. Девушка сверилась с данными на компьютере, кивнула и, вернув Юнги его удостоверение, попросила одного из охранников провести посетителя в следственную комнату номер пять. Зайдя в практически пустую комнату, Юнги сразу же сел за стол, со стороны ближе к выходу, и чуть было не попросил охранника остаться, принять участие в беседе, проконтролировать весь процесс общения с подсудимым, но вовремя взял себя в руки. Естественно, этот бугай не остался бы. И, естественно, адвокат не имел права просить о подобном. То, что будет произнесено в этой комнате, предназначено только для двух пар ушей. Юнги положил свою сумку на стол, откинулся на спинку стула и, забывшись на секунду, что этого делать не стоит, глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Забавно, но не удивительно, что это оказало на него абсолютно противоположный эффект. Помещение без окон и кондиционера, с почти что всегда закрытой дверью было пропитано запахом. Скорее, даже запахами — чужими феромонами, выделенными с потом и дыханием и смешавшимися в один единственный неповторимый коктейль. Обычно беты не выделяют собственных феромонов, как и не чувствуют сознательно чужих. Как и у всех бет, у Юнги не имеется альтернативной системы сигналинга; но, в отличие от всех бет, у него есть особое обоняние. Чувствительные носы альф и омег распознают три типа сигнала: влечение, страх и беременность. Нос Юнги способен на большее. В этой комнате было выплеснуто много тёмных эмоций: злости, отчаяния, паники… В ней было сказано много вранья, настолько много, что на кончике языка ощущался характерный кислый привкус. Он напоминал Юнги прокисшее молоко. Воздух здесь застоялся, даже для носа обычного беты; для Мина же он был бы пыткой, не научись молодой мужчина ещё в детстве терпеть сильные ароматы. И всё же к плохому никогда нельзя привыкнуть до победного конца. Наконец, дверь вновь открылась, и в комнату зашли двое. Почти сразу, на автомате, Юнги прикрыл нижнюю часть лица ладонью. Молодой альфа, севший за стол напротив, недавно — возможно, не дольше пяти дней назад, — пребывал в состоянии гона. Тот, очевидно, уже закончился, но отголоски крепкого, маскулинного запаха остались. Они смешались с феромонами страха и злости, и всё вместе это создало комбинацию, которую мысленно адвокат окрестил коктейлем Молотова. Убрав руку от лица и положив её перед собой на стол, Юнги сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Голова сразу же закружилась с удвоенной силой, а к горлу подступила тошнота, но совсем скоро он привык, и стало легче. — Здравствуйте, — наконец, поздоровался Юнги и, игнорируя правила безопасности, достал из сумки пачку сигарет и зажигалку. Дым от никотина, табака с мятой, притуплял собой на время его обоняние. Выкуренной на улице дозы, правда, оказалось недостаточно. — Будете? Чон Чонгук отрицательно мотнул головой. Юнги пожал плечами, раскурил сигарету и глубоко вдохнул. — Хорошо. Значит так. Я Мин Юнги. Ваш государственный защитник. Сказал бы, что рад знакомству, но сами понимаете, — адвокат слабо улыбнулся собственной шутке, в то время как его собеседник отреагировал… никак. Молодой альфа сидел, положив перед собой сцепленные наручниками руки, ссутуленный, с отсутствующим взглядом в больших глазах. Юнги прочистил горло и сделал новую затяжку. — Ладно. С приветствиями мы разобрались. Свободной от сигареты рукой брюнет порылся в сумке и, достав оттуда искомое, отодвинул её в сторону. Открыв перед собой папку, Юнги пробежался быстро взглядом по сухому профайлу на первой странице. — Чон Чонгук, двадцать два года, студент первого курса Глобального кибернетического университета. Отслужил двадцать три месяца в воздушных войсках. Сирота, официальным опекуном до момента достижения совершеннолетия была тётя по материнской линии. Раньше к уголовной ответственности не привлекался. Всё верно? Чон Чонгук неуверенно кивнул, и Юнги не смог сдержать тяжёлого вздоха. Нелегко работать с людьми, которые молчат. — Послушайте. Вы знаете, что совершённое вами относится к категории особо тяжких преступлений? Три трупа, двум из которых нанесены многочисленные ножевые ранения, и один из них был омегой на четвёртом месяце. А также покушение на одного из свидетелей, распространение и использование наркотиков. Вы понимаете, что это значит? — не отводя взгляда от лица парня, адвокат стряхнул на стол пепел. Упоминать о хулиганстве в виде разбитой витрины магазина не было никакого смысла. Губы Чона плотно сжались, как и его кулаки. Юнги сделал ещё одну настолько глубокую затяжку, насколько то позволили его лёгкие, и медленно выпустил дым через нос. — Всё, что мы можем, — это бороться за пожизненное. Судья и прокурор не скостят вам срок, но ещё есть шанс избежать тюремной лаборатории, — Юнги перевернул страницу и посмотрел на документ обвинения. Внизу, выведенные аккуратным острым почерком, красовались: хорошо знакомое имя и подпись. Адвокат уже догадывался, что проиграет это дело, и его сей факт нисколько не расстраивал. Но так называемому клиенту знать об этом было необязательно. — Я не делал этого. — Что? — переспросил Юнги, не расслышав бормотание обвиняемого. — Я не делал этого, — громче повторил Чон Чонгук и посмотрел старшему мужчине в глаза. — Я… Были наркотики. Я был дилером последние полгода. Мне нужны были деньги на учёбу, но это всё, что я сделал, всё, в чём облажался. Я не убивал их, клянусь! — Тогда… что случилось? — осторожно спросил Юнги. Он не верил молодому альфе, но предпочитал не бесить животное, и так уже загнанное в угол. Особенно когда находился с ним в одной клетке. — Я… я уже рассказал всё детективам, — Чон выглядел абсолютно разбитым; Юнги потушил о стол сигарету и подтянул стул ближе. — Но раз уж вы мой адвокат, то обязаны мне верить, так? Или хотя бы делать вид, что верите. Мужчина вежливо кивнул. — Я не очень хорошо помню ту ночь. Это было на следующий день после окончания моего гона, всё вокруг ещё находилось как в тумане. Я хотел остаться в общежитии, сделать домашку, — парень запнулся, словив себя на лжи, и неловко рассмеялся. — Нет, не домашку. В планах было Overwatch. — Ладно? — Д-да… Ладно. Мне позвонили. Позвонил дилер, с которым я работал. Он привёл меня в это дело. Мне… мне стоило остаться дома. Несколько дней после гона я обычно не пью ничего крепче кофе с молоком, но в тот вечер я решил пойти на вечеринку. Я… выпил, но немного. Всего банку пива. Потом… — молодой альфа нахмурился, пытаясь воспроизвести в памяти события того дня, хотя, насколько Юнги знал, он уже несколько раз рассказывал одну и ту же историю — полицейским, детективам, прокурору. Всем. — Потом я подошёл к девушке, мы начали… ну… ну, вы поняли? Юнги рассмеялся бы от комичности ситуации. До сегодняшнего дня он не встречал всё ещё молодых, но уже достаточно взрослых уголовно ответственных людей, тем более альф, которые стеснялись бы произнести вслух слово «секс». Вместо этого государственный защитник просто кивнул. Вежливо. — Потом она взяла в рот турноил и… — Это был ваш продукт. — Да. Да… и передала его мне через поцелуй. Я… я не принимал. Это был первый раз, клянусь. Я не принимал. Я хорошо учусь, занимаюсь спортом, танцами… Наркотики — это не моё понятие идеального времяпровождения, знаете, — Чонгук по инерции попробовал поднять руки, но те были прикованы наручниками к столу, поэтому он наклонился, потёр устало раскрытыми ладонями лицо и выпрямился. — Но это случилось. Юнги догадывался, что произошло дальше. Он читал полицейский рапорт, да, поэтому знал историю от «а» до «я». Но ещё он понимал, что случилось с этим молодым парнем с обычной человеческой точки зрения — дурость. Тотальная, стоящая ему в скором времени жизни, дурость. Свежий период после гона, плюс немного алкоголя, плюс «колёса» и феромоны беременного омеги — получена формула убийцы, не понимающего и не осознающего, что натворил. Это так глупо, что одновременно грустно и смешно. — Дальше… дальше я помню, что Минсу нашёл меня на вечеринке, мы сели в чужую машину, и он повёз нас к реке Хан, под мост. Я думал, мы должны были провернуть там сделку. Но… мы приехали, а там уже были его знакомые. Сначала мне казалось, что это просто клиенты. Но потом они втроём начали ругаться. Кричать. Я стоял возле машины и ничего не делал. Но мне очень хотелось спать. А потом, помню, Минсу ударил меня по лицу. Чонгук замолчал, уставившись в пустую точку перед собой. Пауза оказалась затяжной — Юнги сверился с наручными часами, — в шесть минут, пока парень не опустил взгляд на свои руки и не забормотал: — Я не помню, как добрался до общежития. Днём мой сосед по комнате, Югём, разбудил меня и сказал, что за мной пришли офицеры. Он… он смотрел на меня… странно. Я не мог понять почему. Потом, когда полицейские увидели меня, они сразу же надели на меня наручники. Я до самого участка не мог понять, в чём дело. А потом увидел, что моя одежда, мои руки, всё в крови. И мои брюки были в рвоте. И детектив, который меня допрашивал… Он час задавал мне вопросы и пытался вытащить из меня признание в том, чего я не совершал. Я даже не понимал, почему со мной так разговаривают. Голос Чон Чонгука был мягким, дрожащим, певчим, он принадлежал обиженному взрослыми людьми ребёнку. Этот голос не соответствовал его рукам, сильным, крепким, с набухшими синими венами, различимыми даже сквозь смуглость кожи. — Потом он, наконец, показал мне фотографии с места преступления, — парень слабо хохотнул. — Я не знал, что полиция у нас работает так быстро. Уже спустя двенадцать часов после убийства они нашли, на кого спихнуть преступление. — Значит, вы считаете, что не делали этого? — спросил Юнги, стараясь звучать не саркастично, не осуждающе, а просто… просто с интересом. Будто мнение этого человека имело хоть какой-то вес. — Нет, не делал, — впервые с момента встречи голос Чона звучал уверенно, а взгляд был направлен прямиком в глаза адвоката. Впервые этот юноша выглядел как альфа из энциклопедии, как упёртый осёл, готовый отстаивать своё до конца. Это в их природе — верить в собственные убеждения, даже если те неверны. Поэтому спорить с представителями данного вторичного пола всегда было таким тяжёлым заданием для незаинтересованного в подобном дерьме Мин Юнги. — Но все улики указывают на вас, — мужчина перевернул две страницы, чтобы свериться со списком. — Спустя двенадцать часов после убийства, как вы сами сказали, вы были всего лишь подозреваемым. Но позже выяснилось, что кровь на вашей одежде совпадает с кровью Со Джинхо и Ким Минсока, а также частицы кожи под ногтями второго полностью совпали с вашим ДНК, как и царапины на вашей руке — показатель того, что он вас оцарапал. На орудии убийства — складном ноже — ваши отпечатки. Также имеется свидетель, который видел, как вы избивали Чон Минсу, а потом, когда заметили, что за вами наблюдают, начали его преследовать с угрозами… — Юнги прочистил горло, прежде чем начать цитировать слова свидетеля монотонным голосом. — «Ты один из них? Один из них? Куда убегаешь, сволочь. Вернись. Я убью тебя, я убью тебя». — У меня не было причин, — сразу же парировал молодой альфа. Очевидно, он всё это слышал уже по несколько раз. — У меня не было причин их убивать. Этого… этих Джинхо и Минсока, я их не знал, впервые увидел! Если у кого-то и были причины это с ними сделать, то только у Минсу, это он ругался с ними, а не я. Это он был зол на них, а не я. И тот складной нож, он принадлежал ему, а не мне. У меня… чёрт, я никогда не носил с собой оружие! — Это не отменяет того факта, что сейчас, в этот момент, спустя почти неделю после убийства, вы всё ещё не можете вспомнить, что произошло в ту ночь. Вы были в своём худшем состоянии, в котором может быть мужчина-альфа, — голос Юнги постепенно утрачивал спокойные нотки. Ему уже надоел этот разговор. — Не просто так существуют запреты в периоды до, во время и после гона. Вы нарушили их в двойном тарифе, а попав в стрессовую ситуацию, сорвались. Вы были единственным альфой в неуравновешенном состоянии в тот вечер, рядом находился чужой омега с чужим ребёнком, этого более чем достаточно, чтобы… Чонгук так резко дёрнул руками, что на секунду Юнги показалось, будто он порвал цепь, приковывающую его к столу. Бета вздрогнул и замолчал, вспомнив прошлый раз, когда он находился в подобной комнате с другим разозлённым альфой, в два раза крупнее Чона. В тот раз обвиняемый, в порыве ярости, разорвал цепь и кинулся через стол на адвоката; Юнги потерял сознание после первого же удара огромного кулака по лицу. — Мне не нужен прокурор, адвокат Мин, — сквозь зубы процедил шатен, вернув дрожащие руки обратно на стол. — И сейчас я не уверен, что мне нужны именно вы. — Если у вас есть деньги, наймите частного адвоката, — холодно ответил Юнги, наперёд зная ответ. Этому ребёнку пришлось продавать наркотики, чтобы заработать на университет. — Мне нужен другой государственный защитник. — Увы, я единственный, кто сейчас свободен. Ноздри Чонгука яростно раздулись. Если бы взглядом можно было убивать, Юнги тот час же повалился бы бездушным телом на пол. Этот молодой альфа был устрашающим в гневе, но не настолько, чтобы опускать покорно глаза, вжимать голову в плечи и потакать его желаниям. Действительно, он не выглядел, как убийца, но адвокат знал не один случай, когда внешность не соответствует реальности. — Тогда… — Чонгук нервно облизнул губы и серьёзно, в считанные секунды подавив свою злость, посмотрел на Юнги. — Тогда перестаньте делать из меня неуравновешенного психа. То, что я был в своей не самой лучшей кондиции в ту ночь, и то, что я не помню, как врезал пару-тройку раз Минсу по роже, не значит, что я убил его и тех двоих. Я знаю себя, адвокат Мин. Я не из тех агрессивных придурков, которые не могут или не хотят контролировать своего внутреннего зверя. На несколько минут в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь шипящим дыханием Чон Чонгука. Только сейчас Юнги заметил, что его нос был слабо забит. Тихо вздохнув, адвокат упёрся локтями в стол, накрыл лоб ладонями и уставился в папку с делом. Это было глупо. Он не мог верить своему клиенту. Не потому, что считал его лгуном. Даже затупленные мятным никотином обонятельные рецепторы беты по-прежнему улавливали отголоски феромонов. От Чонгука несло за милю чем угодно, но не враньём. Проблема была только в том, что он, этот глупый ещё недавно подросток, мог и сам не понимать, что именно натворил и как именно разрушил собственную жизнь. Он был не первым, он был не последним. — Пожалуйста, — наконец, разорвал тишину парень. В этот раз его голос звучал тихо, мягко и почти отчаянно. — Помогите мне. Я знаю, что не заслужил пожизненного. Юнги не смог сдержать краткий смех. «Ох, парень, — подумал он, — тебе ещё повезёт, если получишь пожизненное».***
В своей квартире было хорошо. Тихо и без чужих назойливых запахов. Юнги редко посещали гости, а те, которые всё-таки приходили, были для него настолько привычны, что он почти не замечал их феромонов. Запах этого альфы, смешанный с мягким любимым одеколоном обоих, нос адвоката уловил ещё до настойчивого дверного звонка. Он — этот аромат — не был сильным, ни вблизи, ни, тем более, на расстоянии десяти метров, с перегородкой в виде стены. Но Юнги вылавливал его по крупицам, уже на автопилоте, и никто, ни одна живая душа не должна была об этом узнать. Брюнет посмотрел в дверной глазок, так, чисто для проформы, и громко, чтобы его услышали, вздохнул. — И что вас привело в столь поздний час, прокурор Чон? — Давно не пили пиво вместе, Юнги. Открывай! — Вау, этот зашкаливающий уровень неуважения… Разве так прокурор должен обращаться к вражескому адвокату? Да ещё и к своему сонбэ? Ай-я-яй, — старший мужчина прислонился плечом к двери, всё так же наблюдая за Хосоком в глазок и улыбаясь. Тот закатил глаза и забавно, в наигранном недовольстве, скривил губы. — Хён, достопочтеннейший, прости меня, дурака, пожалуйста! Я искуплю свою вину литрами пива и пиццей. А теперь захлопни варежку и открой дверь, — после этого, воровато посмотрев в сторону, прокурор проворчал что-то ещё. Так тихо, что Юнги не смог его расслышать, но заподозрил, что речь шла о бешеной престарелой соседке с метлой в качестве оружия. Сжалившись над беднягой, хозяин квартиры таки открыл дверь и впустил внутрь незваного гостя. Пока Хосок разувался и вешал свой отвратительный длинный пуховик-гусеницу на вешалку, Юнги спрятал шесть банок пива в холодильнике, а коробку с пиццей положил на журнальный столик в гостиной. — То, что ты даже не предупредил о своём визите, наводит меня на очень грустные мысли, — монотонным голосом признался адвокат, плюхнувшись на диван и выловил из-под подушки пульт от телевизора. — На какие? — Будто ты считаешь, что в вечер пятницы у меня нет дел получше, чем проводить время с тобой, бухлом и очередной дерьмовой дорамой. — Без «будто», именно так я и считаю, — не дойдя до дивана, Хосок остановился как вкопанный, его взгляд — устремлённый куда-то под ноги. — Серьёзно, хён? Серьёзно? Младший мужчина наклонился и, подцепив указательным пальцем за резинку серые трусы, поднял их демонстративно над головой. Юнги простонал в ладонь и проворчал, что не должен чувствовать себя таким ущемлённым в собственном доме. Хосок осуждающе покачал головой, скрылся в ванной и через пять минут вернулся с четырьмя банками пива. — Ты их постирал? — Фу, хён. Я тебе не жена. Выкинул в корзину для грязного белья. — Ладно. Мужчины уселись поудобнее на диване — точнее, сел только Юнги, а Хосок лёг, вытянув длинные ноги поперек колен старшего друга, — и включили первую попавшуюся в списке дораму. Обычно Юнги не жаловал фильмы и сериалы отечественного производства, в них либо богатые мужчины влюбляются в бедных женщин, либо герои боевиков летают без крыльев, либо случается ещё какая глупость, от которой остаётся то ли смеяться, то ли плакать. Но Хосок всегда ловил в них нездоровый кайф, а Юнги, в свою очередь, ловил кайф во времяпровождении с Хосоком, поэтому жертвы были очевидны. В этот раз сюжет и производство оказались слишком плохими даже для низких стандартов молодого прокурора. На тридцатой минуте, допив пиво и поставив пустую банку на журнальный столик, Юнги посмотрел на своего незваного гостя и заметил на себе сонный, но внимательный взгляд. Когда шатен, пойманный на горячем, не отвёл глаз, старший мужчина приподнял бровь и спросил: — Что? — Просто думаю. — О чём? — В последний раз мы работали вместе почти год назад. — Не вместе. Друг против друга, — поправил коллегу Юнги и вернулся взглядом к экрану телевизора. С намного большим удовольствием он рассматривал бы лицо своего лучшего друга, которое являлось лучшим в мире примером выражения «je ne sais quoi» — красивое до бабочек в животе Юнги, но неведомо чем. И всё же. Хосок поднял тему, которая на время убила этих противных насекомых влюблённости в чреве несчастного адвоката, и теперь застывшее лицо главного героя на экране казалось ему куда более достойным всякого внимания. Ведь не в силах и компетенции Юнги до конца своей карьеры избегать подсудимых, обвиняемых Чон Хосоком. Вплоть до сегодняшнего дня он был благодарен судьбе за то, что та не сталкивала его нос к носу с лучшим другом в ипостаси государственного обвинителя уже такое долгое время. Но, кажется, лимит его удачи всё-таки исчерпался. Хосок никогда не выглядел, как типичный альфа из учебников по биологии — физически, — или из учебников по психологии — ментально. Конечно, всё это стереотипы. Конечно, всё это — изжиток прошлого. Но кое в чём Юнги был уверен на все сто процентов и больше: в Хосоке живёт то, что и в каждом альфе, — та самая первобытная, животная жила, запрограммированная разрушать. Разрушать, защищая. Разрушать, создавая. И Хосок, добрый, дружелюбный, громкий и иногда надоедливый, всегда делал это, никогда не предавал свою природу. Сначала — утирая носы своим соперникам в учёбе. Потом — воспринимая проблемы Юнги в армии, как свои собственные. И теперь — размазывая, как букашек, адвокатов и подсудимых, не щадя никого, кто, по его мнению, заслуживает наказания. Да, он всегда был солнечным человеком в глазах окружающих. Но Юнги знал, что не так уж глубоко, за этой широкой улыбкой в форме сердца, живёт та ещё чёрствая сука. В прошлый раз, оказавшись по ту сторону от Хосока, Юнги почувствовал себя той самой букашкой, ничем не отличимой от остальных, размазанной по стенке. Это было то самое дело, после которого он решил для себя, что не хочет больше работать с высококалиберными преступниками, как и не желает больше связываться с прокурором Чон. Тогда, с разницей в пару дней, один альфа чуть не проломил ему череп, а второй чуть не разрушил громкой истерикой года дружбы. — Да, — негромко ответил Хосок и улыбнулся, заполнив поле зрения Юнги своими чёртовыми ямочками на щеках. — В этот раз всё будет по-другому. — Ага. Ты не станешь громить мою квартиру и настоятельно рекомендовать мне бросить адвокатуру, — флегматичным тоном ответил хозяин упомянутой квартиры, почти не чувствуя былую злость от воспоминаний о тех днях. Почти. — Не стану, — Хосок убрал ноги с колен своего хёна и сел, потянувшись за практически нетронутой банкой пива. — В этот раз нам попался просто глупый подросток, наваливший кучу говна на самом видном месте. В этот раз твой подзащитный не попытается тебя убить, а я не пребываю в периоде гона, чтобы захотеть в отместку убить его. И в этот раз, — Хосок сделал ударение на слове «этот», — мы опытнее и будем вести себя, как профессионалы. Мы ведь теперь и вправду профессионалы. Удивительно, как быстро летит время, хах! — А ещё удивительно, как много вещей делается в пылу гона. Всегда удобное оправдание, надо же. — Я знаю, ладно? — младший мужчина неловко рассмеялся и подвинулся ближе к Юнги. Он подтянул ноги под себя и положил голову на чужое костлявое плечо. Чувствительный нос адвоката уловил смесь из хорошо знакомых запахов, расщепил их на разные источники и составляющие, и вновь сложил их по полочкам. Чаще всего он ненавидел Жана-Батиста в себе. Но иногда, как в этот момент, был ему благодарен. — Я ненавижу себя в этом состоянии. Поэтому и знаю, как никто другой, на что способны все эти альфы под следствием. — Зато их легко ловить, — недолго думая, Юнги положил щеку на макушку Хосока и закрыл глаза. — В таком состоянии легко забыть, что натворил. Улик всегда, как птичьего говна в курятнике. — Поэтому подобные преступления настолько отвратительны. Поэтому подобных случаев слишком много. Их совершает подсознание. Если бы я сделал что-то подобное… если бы я навредил тебе. Или кому-то ещё. Я бы не хотел поблажек, хён. Юнги неоднозначно промычал, не зная, что ответить, чтобы это прозвучало так, будто они уже не обсасывали одну и ту же тему годами, раз за разом, по трезвости или спьяну. Раньше, много лет назад, ещё до рождения Юнги, ещё до половых и гендерных реформ и изменений в политической и правовой системах, альфы избегали тяжёлых наказаний, если у них имелось оправдание в виде «чувствительного для психики периода гона». Но с того времени многое изменилось. С того времени умные альфы зарубили на носу не усугублять своё положение наркотическими веществами. С того времени закон стал более равнодушным к глупым оправданиям. С того времени «пожизненное» эволюционировало в «лабораторное». — Хён? — спустя десять минут молчания подал голос Хосок. — М? — Ты смотришь? — Конечно, — соврал Юнги и вскрикнул от сильного щипка в живот. — Эй! Хосок-а! — Лжец, — с широкой белозубой улыбкой на лице мужчина кивнул в сторону телевизора. Юнги посмотрел в указанном направлении и, увидев чёрный экран, закатил глаза. — Репетируешь перед слушанием? — Что? Лгать? Я тебя умоляю, — оттолкнув от себя лучшего друга, адвокат встал и потянулся руками вверх. — Совершенству есть предел, и это — моё умение вешать лапшу на уши. — И что, ты действительно собрался это делать? Отмажешь парня? Спасёшь его от большого страшного меня? — сев на диване на корточки, Хосок растопырил пальцы рук и оскалился. Юнги прыснул со смеху, покачал головой и пошёл на кухню разогревать пиццу. Он знал, что проиграет. Знал, потому что ему слишком плевать, чтобы постараться оттереть от говна очередную задницу очередного альфы, в очередной раз не подумавшего о последствиях. Он сделает ровно тот объём работы, за который государство ему платит, и на том завершит свою миссию. — Ты на ночь или как? — Да! — Тогда не смей трогать мой творческий хаос. Эй! Не трогай, я сказал!