Когда бездна смотрит в тебя

      Юнги уже позабыл, как это — носить джинсы с дырками на коленях, и только когда снова их надел, то понял, как сильно скучал по своему старому стилю. Ему тридцать один по корейскому летоисчислению, уже давно не подросток и не «эй, молодой человек», а старая одежда села так, будто не было позади всех тех годов практически непрерывного романа с офисными костюмами (а в ленивые выходные дни — со спортивными).       Он выглядел нормально, нет, даже хорошо, слишком хорошо: в этих самых рваных джинсах, старых кроссовках, тёмно-коричневой толстовке с принтом бульдога и в коротком чёрном пальто. Не хватало только пирсинга в ушах — жаль, дырки давно затянулись, — и в который раз мужчина задался вопросом: зачем он свернул на скучную, нелюбимую и слишком больно бьющую по нервной системе дорожку? Адвокат взъерошил чёрные неуложенные волосы, взял сигарету в рот и, выйдя из дома, залез в такси.       Телефон трезвонил каждые десять минут, оповещая о входящих от Хосока. Юнги всегда был ленивым адвокатом, он редко утруждал себя расследованиями, требующими больших усилий, чем просиживание жопы на месте за папками с делами и непосредственное общение с подзащитными. Поэтому решение включить режим ищейки вызвало самый настоящий массовый гвалт не только в родном офисе, но и во всём адвокатском крыле: Чимин уронил стакан с водой, адвокат Бан чуть не вывалил свои маленькие и карие лупалки из глазниц, а Донхёк воспринял новость как шутку и расхохотался в голос. Потом, не переставая смеяться от всей свой чёрной прогнившей насквозь души, Шин развернулся и ушёл, чтобы скрыться до конца рабочего дня в своём кабинете. И так и не узнал, что намерение адвоката Мин — нихера не прикол.       Теперь, уже на следующее утро после сенсации, огласка дошла и до прокурора Чон. Тот давно пришёл к умозаключению, что действия и решения и даже цвет дерьма лучшего друга — это его собачье дело. Сначала Юнги научился с этим мириться. Потом — игнорировать.       В машине было душно, чрезмерно воняло освежителем воздуха и немного — потной приторностью водителя-омеги, невысокого коренастого мужчины среднего возраста, с короткой, но густой бородой, и подстриженными под три сантиметра жёсткими на вид волосами. За всей этой маскулинностью скрывались мягкие черты лица, распределение жировой массы по женскому типу и некоторые другие особенности вторичной половой физиологии. Но во всём остальном, о, во всём остальном таксист был типичным мужчиной среднего класса (или порядком ниже), вряд ли когда-либо в своей жизни перенёсшего хотя бы одну беременность. Это то равноправие — или справедливость, — которое уже много лет пыталось стереть границы между гендерами и сабгендерами, и дало людям возможность быть теми, кем они себя чувствуют.       Юнги это устраивало более чем, и он знал, что подобная встреча вызвала бы у Хосока и Намджуна довольные улыбки. Но пресловутое гипер-обоняние не радовалось совсем. Ничто не пахнет лучше чистой следящей за собой омеги, как и ничто не пахнет хуже её же, но забившей на собственную гигиену. Даже альфы, игнорирующие воду и мыло днями.       Юнги назвал нужный адрес и отвернулся лицом к окну, нервно прикусив фильтр сигареты с ментоловой капсулой в нём. Мужчина пообещал довести его до места назначения за двадцать минут, и Мин надеялся, что за это время не вырвет.       Хосок перестал звонить и вместо этого написал сообщение в Какао: «Серьёзно? СЕРЬЁЗНО? Лол. Следователь Мин Юнги. Лололол». Юнги прыснул со смеху, обрадовавшись игривому настрою лучшего друга, и ответил: «Ты удивишься тому, сколько во мне нераскрытых талантов».       «В конце-то концов, — подумал Юнги, — как минимум об одном ты нихера не знаешь».       Следующее сообщение от Хосока заставило улыбнуться адвоката ещё шире: «Не удивлюсь. Я и так знаю, что ты талантливый и классный :))))))))) хотя и мудак, который решил сыграть в героя». Этот рыжий сукин сын заставил забыть о неприятном запахе в салоне автомобиля, и за это Мин ему чертовски благодарен. Расплатившись с таксистом и захлопнув за собой дверцу, мужчина сразу же поджёг кончик уже изрядно помятой сигареты и открыл на смартфоне карты Naver.       Семья покойного Чон Минсу жила в захолустье Мапхогу, и без того одного из самых бюджетных районов Сеула. Юнги всегда считал себя простым человеком, но он не любил подобные места, где средний достаток начинал граничить с бедностью — они слишком напоминали мужчине его собственное детство и юношеские годы. Тогда ему приходилось донашивать одежду после старшего брата-омеги, всегда чуть большую ему на размер или даже два, и это вызывало у одноклассников восторженные свиные визжания. Тогда мама работала в двух забегаловках и спала по четыре часа в сутки, чтобы успеть накормить троих оболтусов. Тогда отец выслеживал Юнги на ночных рейвах, тащил домой и выбивал из младшего сына «всё дерьмо», пока тот не согласился поступить в университет по основной специальности «право». Он всегда любил свою семью, любит до сих пор, но ненавидит то, как жил раньше. И ненавидит культуру бедных трудяг Кореи.       Найти дом семьи Чон оказалось ровно настолько тяжело, насколько Юнги себе это представлял. Улочки в этом частном секторе пересекались между собой в самых неожиданных местах, создавая этим самым лабиринт, стенами которого были старые одно- или двухэтажные дома. Он сверялся по онлайн карте, но запутывался только сильнее. А потом, устав наматывать круги вокруг одной и той же рамённой, брюнет остановил проходящую мимо пожилую женщину и спросил, в каком направлении искать дом семьи Чон.       — Той самой? — прокряхтела старушка, окинув Юнги внимательным оценивающим взглядом с ног до головы. — Вы о Чонах, с которыми случилось такое несчастье?       — Да, о них, — максимально вежливым тоном ответил Мин, уже чувствуя, что устал. А ведь его миссия только-только началась.       — Ох-ох, — женщина приложила ладонь с длинными тонкими пальцами к сморщенному лицу и поцокала языком. — Я их хорошо знаю. Моя дочь дружит с матерью бедного Минсу. И мой внук всего на два года младше его. Так тяжело на сердце, когда этот мир так рано покидают дети. Не важно, родные или чужие.       — Да, тяжело очень, — Юнги громко вздохнул. Не от жалости к «детям», а из-за сожаления, что просто не продолжил искать нужное место по карте. — Так где они живут?       — А вам зачем?       — У меня к ним есть дело.       Уклончивый ответ сработал, но лишь наполовину. Старушка сузила на него глаза, будто подозревала во всех смертных грехах, после чего отвернулась, сказала «следуйте за мной, нам по пути» и посеменила быстро в сторону подъёма.       — Вы были другом Минсу?       Адвокат мысленно выматерился и прикусил язык, чтобы не выругаться вслух тоже. Больше страшных трущоб он ненавидел только людей, вечно пихающих нос не в своё дело. Юнги знал уже одного такого, рыжего, прокурористого, и только на него у брюнета хватало кое-как терпения. В случае остальных, особенно малознакомых личностей, лимит быстро исчерпывался.       — Что-то в этом роде, — соврал Юнги, с самого начала решив прикинуться другом или хотя бы знакомым Минсу, а не адвокатом, который пытается вытащить из огня жопу возможного убийцы. — Мы вместе учились.       — Работаете по специальности? — спросила пожилая женщина и многозначным взглядом посмотрела на рваные джинсы молодого мужчины.       Они поднимались вверх по улице уже несколько минут, и лёгкие Юнги в который раз решили напомнить ему, что пора бросить курить. Тяжёлую одышку и общую физическую усталость брюнет использовал, как повод потянуть с ответом и задуматься над тем, что сказать. В полицейском рапорте и юридическом досье на Чон Чонгука имелась самая разнообразная информация, — Юнги не удивился бы, обнаружив там сведения о том, во сколько, куда и как его подзащитный в последний раз посрал. В этом и заключалась суть дела, которое на первый (да и на второй тоже) взгляд казалось абсолютно очевидным и которое хотели как можно скорее закрыть. Имелось одно обвинение — Чон Чонгук убил троих. И имелась одна цель — доказать его виновность. Подноготная же жертв интересовала ровным счётом никого. Ведь служба контроля за наркотиками до сих пор и пальцем не пошевелила, чтобы заполнить пробелы в знаниях о Чон Минсу. Например, по какой основной специальности тот учился?       — А я выгляжу так, будто не? — с нескрываемой и самую малость наигранной обидой в голосе ответил вопросом на вопрос Юнги и мысленно взмолился, чтобы незнакомая старуха либо выдала хоть какую-то полезную информацию, либо заткнулась насовсем.       — Мой внук тоже экономист, но он не носит такое. А вы доучились? Или вместе с Минсу за компанию вылетели?       — Доучился, — улыбнулся мужчина, проигнорировав незавуалированную грубость пожилой женщины. Всё-таки он был благодарен ей за её болтливый рот. — Простите, знаю, вопрос странно прозвучит, но… что вы думаете о Минсу?       Они наконец поднялись по горке и остановились почти у самого её края, между двух старых домов. Возле одного, того, что слева от Юнги, была припаркована Toyota Land Cruiser. Старая, явно подержанная и нуждающаяся в косметическом ремонте, она выглядела слишком дорого для местных краёв. Старушка тоже обратила внимание на автомобиль, заметно нахмурилась, а потом посмотрела на Юнги снизу вверх слегка помутневшими от ранней стадии катаракты глазами.       — Скажите мне правду, молодой человек. Вы ведь не его друг из университета, так?       Если ложь Юнги и прокатывает в большинстве случаев, то только потому, что он всегда, при любых обстоятельствах, умеет сохранять кирпичное выражение лица. Чем меньше демонстрируешь эмоций, тем сильнее человек не понимает, врёшь ли ты и не краснеешь, или же не краснеешь, потому что не врёшь. И тогда, интуитивно, срабатывает тот самый принцип презумпции невиновности, на который так рассчитывал Чонгук, — когда у тебя нет достаточно улик, чтобы обвинить рыжуху в магии и сжечь её на костре. Юнги не понял, где налажал в этот раз, и внутренне запаниковал, но в лице не поменялся и спросил:       — Вы о чём?       — Не прикидывайся глупым, — зашипела старушка и, ухватившись своими костлявыми пальцами за ворот чужого пальто, потянула вниз, к себе, чтобы оказаться с адвокатом нос к носу. От неё, как и от абсолютного большинства людей старческого возраста, больше не пахло ничем, что могло бы намекнуть на принадлежность к одному из вторичных полов. Несло только возрастом и дряхлостью, но не навязчиво, немного — гнилыми зубами и лекарствами, и на абсолютно нулевых показателях по распространению феромонов оказались эмоции. Она хотела показаться расстроенной (смертью «ребёнка»), обеспокоенной (за семью жертвы) и злой (на неподобающий вид Юнги), но мужчина знал, что всё, что ею управляло — это чистый интерес типичной сплетницы. А заинтересованность подобного рода не пахнет ничем.       — Ты ведь из этой шайки, да?       — Из какой шайки? — Юнги в глупом недоумении вытянул лицо. Сама невинность.       — Из той-то, той-то, той самой! То-то я вижу, что одет совсем не как бухгалтер. Приличные люди такие лохмотья не носят.       Адвокат с трудом сдержался, чтобы не рассказать старушке о своей должности в госучреждении. Сейчас не время хвастаться. Наконец, он стянул с лица святую наивность, тихо вздохнул и поднял раскрытые ладони на уровне плеч, признавая поражение.       — Вы меня подловили. Я наркоша. Сдаюсь с поличным.       — Ага! — выкрикнула женщина и, отпустив Юнги, заехала ему рукой по плечу. — Так и знала! Что забыл здесь, окаянный? Зачем тебе несчастные родители этого непутёвого мальчика? Они и так познали слишком много горя!       — А я-то тут при чём? Зачем вы меня бьёте? — повысил голос брюнет, уже пожалев, что вообще проснулся этим утром. — Мне просто нужно с ними поговорить, я ничего им не сделаю. Господи.       — Из-за таких, как ты!.. — продолжила причитать бабка, но хоть перестала стучать Юнги своими слабыми руками по плечам. Он закатил глаза и сверился с картой в телефоне. К его приятному удивлению, незнакомка таки привела их к нужному месту (просто забыла, видимо, об этом упомянуть). Игнорируя её словесные выпады, адвокат подошёл к железным воротам, возле которых была припаркована та самая слишком дорогая для этого места машина, и нажал на ручку. Дверь оказалась незамкнута.       — Эй, куда пошёл! — закричала старушка и когда Юнги вошёл во двор, проследовала за ним. — Ёнмун, эй, Ёнмун! Ёнмун, вызывай полицию! Ёнмун! Какой-то наркоман к вам пришёл!       Юнги заскрипел зубами, но ничего не ответил. Он уже давно понял, что если огрызаться со старухами, то этим самым делать себе же хуже. Они как тролли в интернете, их следует игнорировать, и тогда, рано или поздно, им надоедает быть невидимыми.       — Ёнмун!       Дверь дома распахнулась до того, как Мин успел в неё постучать. Он вовремя отшатнулся назад, предотвращая столкновение с вылетевшей во двор на старческие крики низкой полной женщины средних лет. Она остановилась как вкопанная, увидев Юнги, а потом перевела непонимающий взгляд на старшую.       — Аджума, что происходит? Почему кричите? И… вы кто? — спросила госпожа Чон, посмотрев покрасневшими от слёз и недосыпа глазами на мужчину. Юнги не знал её до этого дня, не мог сравнить с тем, какой она была раньше. Но являлся очевидным тот факт, что смерть сына прибавила ей как минимум десять лет в лице. Кожа на нём была обвисшей и покрытой красными пятнами, под глазами образовались тяжёлые тёмные круги, а губы были обветрены и искусаны до крови. В таком состоянии, Юнги знал, разговор с ней может быть либо слишком лёгким, либо слишком сложным. Он надеялся на первое.       — Здравствуйте, я Ким Джину, приятель Минсу. Прошу, примите мои соболезнования, — Юнги поклонился в поясе и остался в таком положении на несколько секунд, давая госпоже Чон время на обмозгование его слов.       — Эм… А, да, спасибо, — женщина слабо поклонилась в ответ. — Я… я о вас ничего не слышала? Наверное…       — Ну, — Юнги замялся и слабо улыбнулся, со стеснением посмотрев на мать Чон Минсу из-под чёлки. — У него имелось в асренале слишком много знакомых. Уверен, он не хотел вас грузить ненужными именами.       — Он наркоман, Ёнмун, — встряла пожилая женщина, имя которой адвокат до сих пор так и не узнал. И знать не хотел. Он надеялся забыть об этой вредной маразматичке так сразу, как только упустит её высушенную фигуру из виду. — Выгони его, пока дел не натворил!       — Аджума, перестаньте. Не каждый друг Минсу наркоман. Идите домой, хорошо? Суджин мне звонила, переживала, что вас так долго нет дома, — Чон Ёнмун открыла входную дверь и кивнула Юнги. — Заходите.       Интерьер дома оказался на уровень выше экстерьера. Мебель была не очень дорогой и не самой модной, но новой, а стены, судя по виду, не так давно обложили гипсокартоном и покрасили. В коридоре и, как Юнги подозревал, в каждой комнате, пахло чистотой чрезмерно — моющими средствами. Адвокат был почти уверен, что в трауре хозяйка дома проводила дни и ночи напролёт, оттирая от поверхностей несуществующие больше пятна грязи.       — Так… что вы хотели? — спросила женщина, остановившись перед Юнги и сложив руки на груди. Она не пригласила его пройти на кухню или в гостиную, не спросила из вежливости, хочет ли он чай или просто воду, и мужчина знал, что не сможет задержаться здесь надолго. Он незваный, нежеланный гость, ему предложили войти внутрь только для того, чтобы избавиться от назойливой старушки.       — Я… мне неловко об этом говорить… — начал Мин, пытаясь вспомнить свой план.       — Говорите как есть.       «Говорить как есть?»       — Я из службы контроля за наркотиками, — выпалил адвокат и мысленно похлопал себя по плечу, когда брови госпожи Чон в удивлении поползли вверх.       — Удостоверение?       — Его нет.       — Тогда я вам не верю. Убирайтесь.       — В полиции не хотят браться за это дело, — Юнги взялся за дверную ручку, когда Чон Ёнмун потянулась, чтобы открыть дверь и выставить брюнета вон. Со своим средним ростом он возвышался над пухлой и совсем низкой женщиной, как пёс большой породы над обычной кошкой. Любая на её месте испугалась бы. Но Юнги не пытался угрожать ей. А даже если бы это и входило в его намерения, во взгляде госпожи Чон не читалось ничего, кроме холодного безразличия и раздражения на гостя. — Я здесь не официально. Поэтому без удостоверения и значка. Послушайте, госпожа Чон. Я вижу, что ваш сын, Минсу, хорошо заботился о достатке вашей семьи. И я уверен, что вы знали о его делах. Расслабьтесь, это неофициальный визит, помните?       Хозяйка дома медленно кивнула.       — Вы могли одобрять его бизнес. Или не одобрять. Не важно. Мне всё равно. Но вы видите, к чему тот его привёл.       — Что вы хотите? — госпожа Чон устало вздохнула и откинулась спиной к стене. — Можете не выдавать мне мотивирующие и манипулятивные речи, взывать к совести или к чувствам матери, которая неправильно вырастила ребёнка и за это его убили. Просто скажите, что вам нужно, потому что я не собиралась и не собираюсь ничего скрывать от полиции.       Юнги молчал некоторое время, задумчиво глядя на хозяйку дома. Она не пахла ложью, как и не несло от неё подлыми намерениями. Эта женщина хотела поскорее закончить неприятный ей разговор и довести до логического завершения сегодняшний день так же сильно, как и сам адвокат Мин. Он прочистил горло, достал из рюкзака айпед и открыл список интересующих его вопросов.