Когда бездна смотрит в тебя

      Хосок всегда был человеческим угодником: сыпал комплиментами направо и налево, проявлял эмпатию, когда требовалось, давал ненавязчивые советы, никогда не забывал быть вежливым и много улыбался. Улыбался даже тогда, когда не хотел, даже когда внутри всё полыхало от ярости, не давая окружающим возможности понять опасность и подготовиться к удару. Поэтому до того, как увидеть молодого мужчину, нос Юнги учуял его — привычный одеколон, который больше подошёл бы бете, нежели альфе, фоновый и абсолютной уникальный запах тела, потому что у каждого человека имеется свой собственный неповторимый аромат и терпкое, почти горькое амбре то ли горячей злости, то ли холодной ярости.       — Чимини! — радостно прокричал Хосок, и Юнги не надо было поднимать голову, чтобы знать схему действий прокурора: раскинуть широко руки в приглашающем жесте, подойти к рабочему месту секретаря Пак, сграбастать его в медвежьи объятия и попытаться задушить своим бесконечным дружелюбием.       Также Юнги не надо было поднимать голову, чтобы знать реакцию Чимина. Он и не собирался делать это — смотреть, — потому что чувствовал витающие в воздухе феромоны. Не воротить нос было тяжело. Запах влечения был пряным, а нежности — чуть сладким, и омега с альфой в этих двоих сочетались слишком тошнотворно хорошо, на вкус темноволосого беты. Но Юнги не ревновал, нет-нет, или старался не, потому что Хосок и Чимин являются просто хорошими друзьями, хёном и донсэном, частыми посетителями разных танцевальных студий, и не чувствовалось между ними чрезмерно особой близости. Да, Юнги не ревновал разумом, но не мог не ощущать себя лишним интуитивно.       В этот раз интуиция, тем не менее, кричала о совсем другом. Адвокату резко захотелось, чтобы друзья забыли о его существовании, чтобы разговорились друг с другом и, забив на рабочие часы, покинули помещение в угоду раннему ланчу. Потому что, несмотря на весёлый тон и на нежность — всё хорошее направлено на Пак Чимина, — Юнги знал, что горечь, которую источал альфа, предназначалась ему и никому больше.       — Кстати, Кион-сонбэним приедет в Сеул в феврале, набирает группу на следующие полгода. Он сказал, что примет нас с распростёртыми объятиями, если мы сможем выделять минимум по пять часов в неделю. Ты как? В деле?       Не двигаясь, не шевеля и мышцей на лице, брюнет отвёл взгляд от монитора компьютера и посмотрел на друзей, стоящих у стола секретаря. Действительно, Хосок выглядел если не расслабленно, то абсолютно, чёрт подери, добродушно, и Юнги был на девяносто девять процентов уверен в том, что Пак подозревал подвох, но не подавал виду. Его наверняка не волновали подводные камни прокурора, у самого-то их имелось сполна, и Мин не мог не восхититься собственной выдержке — в конце-то концов, он оказался в замкнутом пространстве с двумя очень подлыми, крайне кровожадными тварями.       — Ах, я бы с радостью, Чимини! Ты знаешь, как я ждал этого случая, — сказав это, Хосок потянулся рукой к блондину и взъерошил его вьющиеся мягкие на вид волосы. — Но сам понимаешь, работы выше крыше. А с некоторых пор госзащита очень увлеклась бессмысленными апелляциями.       «Ну началось», — подумал печально Юнги и, встретившись с внимательным взглядом Чона, с вызовом вскинул бровь. Последнее, что он хотел, — это будить в лучшем друге того самого Цербера, интерлюдия с которым всегда заканчивалась днями или даже неделями холодного игнора. Опускать, тем не менее, голову и молчаливо принимать весь тот словесный понос, который в скором времени на него польётся, мужчина собирался едва ли. Хосок всегда умел давить своей аурой, доминировать если не сутью сказанного, то экспрессивностью собственных эмоций. Юнги же умел отбиваться словами; он херово защищал других, но никогда не давал в обиду себя любимого.       — Ах, Хосоки-хён, вижу, ты не ко мне в гости пришёл, — в голосе Чимина не было и капли удивления или разочарования, зато улавливалась плохо скрытая насмешка. Будто он подозревал, что подобное произойдёт, и, к своему превеликому удовольствию, оказался прав.       Этот мелкий сукин сын.       — Ладно, не буду мешать вам. Я всё равно собирался вытащить на обед Намджун-хёна, — омега похлопал рыжеволосого альфу по плечу, снял с крючка на стойке для одежды своё бежевое пальто и перед тем, как выйти в коридор, добавил: «Но о предложении сонбэнима подумай. Нельзя отказываться от любимого дела из-за работы». И ушёл.       Как только за секретарём закрылась дверь, улыбка сошла с лица Хосока, заменившись хмурой гримасой. Юнги вернулся взглядом к компьютеру, не котором всё ещё была открыта вкладка с подборкой видео лучших номинантов на премию Дарвина, и сделал вид, что очень углублён в чтение чего-то действительно важного. Например уголовного кодекса или гражданского права. Новые лазейки, написанные мелким шрифтом и в сносках, в свете последних событий ему очень и очень пригодились бы, но бета был не в настроении просвещаться.       — Не делай вид, что работаешь, у тебя херово получается, — холодно отозвался альфа, подойдя к рабочему месту адвоката и положив ладонь на пластмассовый корпус монитора.       — Ох, чёрт, ты видишь меня насквозь, — безэмоционально ответил Мин, расслабленно откинулся на спинку компьютерного стула и, взяв в руку механический карандаш, начал крутить его между пальцами. — Ну-с, поведайте, прокурор Чон, что привело вас в эту скромную обитель?       — Хён, я знаю, что ты отличный клоун, но давай сегодня без комедии. Объясни мне, тупому, на пальцах, зачем ты подал апелляцию?       — М-м, — брюнет медленно замотал головой. — Только ночью вчерашней отправил заявление на принятие обжалования, а оно уже до тебя дошло. Слишком быстрый ход событий, я не успел придумать, как перед тобой оправдаться, Хосок-а.       — Господи, — Хосок вскинул руки к потолку и раздражённо прорычал, как сделал бы это рядовой подросток или герой банального ситкома. — Я не прошу тебя передо мной оправдываться!..       — Нет, это именно то, что ты просишь.       — Нет, не прошу! Я просто хочу понять, что с тобой не так? Мы не из дорамы вылезли, хён, и ты госзащитник, а не адвокат с частной практикой, мы должны сотрудничать. А не… не… вот это! — Чон махнул рукой в сторону Юнги, и тот с трудом сдержал в себе желание разыграть из этого старую-добрую драму. — У тебя не было с обвинением никаких проблем позавчера, что изменилось теперь? Внезапно появились новые доказательства в пользу невиновности Чон Чонгука или что?       У адвоката Мин Юнги имелось хер целых и хер десятых каких-либо доказательств, тем более новых, и в этом скрывалась вся проблема. Поэтому Хосок имел полное право врываться в его кабинет, злобно топать ногами и требовать объяснений. И поэтому Юнги не знал, как не окунуться с головой в пассивную агрессию. Он не мог сказать ни прокурору, ни судье, ни следователю, что Чонгук не врёт, потому что кое-чей нос учуял чистейшую и неподдельнейшую правду. А даже если бы те поверили в его супер-обоняние, это не решило бы проблемы. Ведь искренность не означает невиновность.       — Доказательств в невиновности нет, — нехотя признал Юнги, не упустив из виду, как гневно раздулись ноздри прокурора. — Пока что нет. Но я уверен, что они появятся. Дело передали в суд слишком быстро, что просто заебись как хорошо для обвинения, но хреново для защиты.       — Я просто поверить не могу, что ты так тратишь наше время, — тише, чем до этого, пробормотал Хосок, глядя на своего хёна сверху вниз с недоверчивым выражением лица. Будто тот взял и удушил котёнка голыми руками, и ему было трудно в это поверить. — Ты не найдёшь ничего нового, чёрт подери. А если и нароешь что-то, то находка наверняка пополнит копилку улик, а не наоборот.       — Даже если и так, какое тебе дело? Каким таким образом я трачу твоё время? — в противовес лучшему другу, Юнги повысил голос и, кинув на стол карандаш, встал. Их разница в росте не была большой, но всегда, по мнению старшего мужчины, заметной. Но не в этот раз. Не тогда, когда он злился на Хосока, злился на самого себя, злился вообще на всё и вся.       Адвокат вырыл из-под раскиданных бумаг на столе свой телефон, засунул его в чёрный поношенный дипломат и, обойдя рыжеволосого альфу, подошёл к стойке с одеждой. Хотелось выбежать из офиса, громко хлопнуть за собой дверью, уйти по-английски. Делать что было бы глупо, ведь на улице стояли первые числа декабря, ещё не засыпавшие все доступные поверхности снегом, но уже покрывшие их тонким слоем инея. Поэтому вместо того, чтобы вести себя как эмоциональный подросток, коим Мин Юнги порой сам себя считал, он решил растянуть время наигранной демонстрацией каменного спокойствия и чувства собственного достоинства: застегнул серый пиджак на пуговицы, намотал на шею длинный шерстяной шарф и засунул руки в рукава ещё осеннего пальто. Всё — без дрожи в пальцах. Без нервного чертыхания. Без усталого пыхтения.       — Если ты прав, если я действительно играю за команду безнадёги и уныния, то тебе не о чем переживать. Расслабься и получай удовольствие от зрелища, как я буду пытаться рвать жопу, чтобы вытащить невинного юнца из той газовой камеры, в которую ты его засунул.       — Невинного? Невинного?! — снова вспылил Хосок и потянулся руками к шее Юнги. Бета на секунду подумал, что альфа решил схватить его за ворот и хорошенько встряхнуть, но вместо этого тот принялся поправлять три слоя толстого шарфа, чтобы адвокат смог застегнуть верхнюю пуговицу твидового пальто. И именно поэтому, именно, чёрт подери, из-за таких вот мелочей и приятных жестов, оказанных даже вопреки наличию проблем в Раю, адвокату Мин всегда было так тяжело делать вид, будто ему плевать на мнение Чон Хосока.       — Я не сказал, что он невиновен, Хосок-а, — раздражённо пробормотал Юнги и слабо ударил друга по руке, когда тот таки зацепился пальцами за приподнятый ворот. — Я сказал, что он невинный. Есть разница. И знаю, что ты сейчас как маленький мальчик, которого лучший друг толкнул в обоссанную песочницу, — чувствуешь себя преданным. Прокуратура в последние годы заняла чёткую позицию, касающуюся подобных дел, и чёрт, я был с тобой согласен всё это время, я разделял твоё мнение. До сих пор разделяю. Значительные перемены требуют кардинальных действий, но скажи огромное спасибо адвокату Бан за то, что дал мне это дело. Потому что я влез в это дерьмо как минимум по щиколотки и, прости великодушно, но не хочу, чтобы мой подзащитный-идиот стал чьей-то лабораторной крысой. А теперь съебись с моего пути.       Юнги отпихнул преградившего дверь Хосока и вышел в коридор. Альфа посеменил за ним, и ничего другого от него не ожидалось. Это не вылилось в ссору, как, изначально оба полагали, должно было произойти, но и значительно не уменьшило возросшее напряжение, идущее под руку с раздражением. От Хосока всё ещё воняло злостью, только теперь она смешалась с другими феромонами, о которых бета предпочитал не задумываться слишком крепко. Он знал, что не убедил в своей правоте лучшего друга, ни как представителя Фемиды, ни как простого человека. Хосок прошёл правовую школу, пропагандирующую пресечение преступлений далеко не детсадовскими методами; а ещё он дискриминировал альф так, как может это делать только другой, разозлённый на собственного отца, представитель данного вторичного пола. Поэтому Юнги не хотел и не мог убедить его в своей правоте. Он и не считал себя правым, если уж на то пошло. Бете было плевать на вопрос с глобальной точки зрения, ему просто — субъективно и эгоистично, — хотелось спасти одного единственного человека. Если не от пожизненного заключения, то хотя бы от скорой и мучительной смерти.       — Ты тратишь своё время понапрасну, — наконец, отозвался Хосок, когда они зашли в кабинку лифта.       Брюнет закатил глаза и покачал головой, уже устав от лучшего друга за каких-то десять минут разговора.       — Ещё раз, какое тебе дело до моего времени? Иди лучше своим дерьмом займись.       — Алло? — Чон щёлкнул пальцами у уха адвоката, и тот дёрнулся от неожиданности. — У нас это дерьмо одно на двоих, хён. Иначе этот разговор не состоялся бы.       Они вышли из лифта, прошли по большому холлу, негромко здороваясь и легко кланяясь знакомым лицам, и остановились у выхода из здания.       — Ты в СИЗО? — спросил Хосок, засунув руки в карманы чёрных брюк, и Юнги слабо кивнул, уже сосредоточив всё своё внимание на выуживании сигареты с ментолом из полупустой пачки. — Мне приятно видеть, что ты наконец так увлёкся каким-то делом, хён. По правде говоря, не думал, что этот день когда-нибудь наступит.       «Увлёкся — это громко сказано», — подумал Юнги, и даже в голове его собственный голос звучал сухо, скучающе, занудно, настолько он не был увлечён ничем, кроме микширования музыки в Cubase и Чон Хосоком.       — Ещё я никогда подумать не мог, что мне когда-либо придётся опускать тебя с небес на землю, — продолжил альфа, теперь без тени насмешки, войдя в свой режим серьёзного взрослого мальчика с серьёзным ведением дел. — Но я не хочу, чтобы ты потом замкнулся в себе из-за неоправданных надежд и разочарования. Ты хороший юрист, хён, и мог бы быть самым лучшим адвокатом во всём этом здании, если бы относился к своей работе с энтузиазмом. Но ты выбрал не то дело, чтобы начать. Потому что Чон Чонгука ты гарантировано проиграешь. Снова.       — Ага-ага. Ты закончил? — спокойным тоном спросил брюнет, уже обхватив белый фильтр губами и пробно чиркнув зажигалкой.       Сразу поняв, что Юнги хочет (и может) сказать даже без слов, Хосок поднял примирительно руки, ухмыльнулся как то самое мелкое говно, которым он и является, и, отвернувшись, пошёл прочь, обратно к лифтам. Адвокат довольно хмыкнул, поджог конец сигареты и, словив на себе ошалелый взгляд охранника, поспешил выйти на улицу.       «Ты мог бы быть самым лучшим адвокатом во всём этом здании».       А как же.

***

      Обещанное судьёй Пак «послезавтра» для Чонгука не поступило. Сразу после вынесения приговора Мин Юнги уехал домой, набрал полную ванну с морской солью, упился дешёвого коньяка и понадеялся, что за алкогольным опьянением не заметит, как лёгкие заполнятся чуть зеленоватой, чуть солёной водой. Этого, к сожалению, не случилось, и поздно вечером, выбравшись из теперь уже холодной ванны, мужчина первым делом сел за ноутбук. Он не понимал, зачем это делает, какого лешего усложняет себе и всем вокруг жизнь. Но удалить заявление на пересмотр дела оказалось тяжелее, чем отправить его в три ночи секретарю в апелляционный суд.       И это привело его обратно в СИЗО, в ту самую следственную комнату номер пять, без окон и кондиционера, провонявшую до углов чужими эмоциями. Юнги ненавидел это место, ненавидел тусклое освещение в нём, голые бледно-голубые стены, спёртый в депрессии воздух и фантомное присутствие всех людей, которые были, есть и будут. Он ждал прихода Чон Чонгука тихо, но не бездейственно, выкуривая сигарету за сигаретой и старательно не думая об услышанном ранее от Хосока. Тот всегда умел вселять уверенность в других людей, но и разрушать её тоже был мастак — и Юнги не мог позволить ему это сделать. Не тогда, когда от веры в самого себя зависела, возможно, жизнь другого человека.       Когда дверь за его спиной открылась, и в помещение зашёл подзащитный, адвокат учуял радость до того, как увидел её, и даже ментол с никотином не могли этого скрыть (и впервые за долгое время бета оказался не против этого). Молодой альфа сел за стол напротив Юнги, вытянул перед собой руки, чтобы охранник смог зацепить его наручники за металлическое кольцо в столе, и широко улыбнулся.       — Я не знаю, чему вы так радуетесь, — проворчал Юнги и отвёл взгляд в сторону, чувствуя себя как минимум неловко. — Мы ещё не выиграли дело. И, буду откровенен, вряд ли в этот раз оно увенчается успехом.       — Буду откровенен, — спародировал адвоката молодой альфа без тени реальной насмешки в голосе. — Пусть мне не с чем сравнить, я по-прежнему считаю вас самым хреновым госзащитником, который мог мне попасться. И всё же… Приятно знать, что вы решили приложить хоть какие-то усилия.       — Эй, не говорите так высокомерно! Из-за вас по моим мозгам сегодня проехались бульдозером.       Чонгук рассмеялся. И Юнги не смог сдержать вырвавшуюся наружу улыбку. Ситуация была хреновее некуда настолько же, как и несколько дней назад, но бета не мог не понять причину хорошего настроения подзащитного. Последнему дали надежду, пусть мелкую совсем, никчёмно маленькую, но адвокат и сам хотел верить, что где-то есть лазейка. А может, даже целых две.       — Так… — прервал повисшую на полминуты тишину Чонгук. — Каков план действий?       — М-м-м, да. Сразу к сути дела. К сожалению, у нас по-прежнему нет никаких доказательств в пользу вашей невиновности. И, может, по чисто человеческим меркам вас можно «понять и простить», — брюнет выделил кавычки пальцами в воздухе. — Но закон не знает эмпатии, поэтому мы должны отобрать у судьи право решать и отдать его коллегии присяжных.       Рот шатена округлился в букву «о», и он в понимании кивнул.       — Плюс состоит в том, что перед гражданскими можно разыграть трагикомедию, надавить на жалость, воззвать к сопоставлению самих себя с вашей ситуацией. В жюри наверняка будет двое-трое матерей или отцов чьих-то сыновей. Также найдутся альфы и беты со своими подводными камнями. Поэтому, как вы понимаете, у нас есть шанс надавить на жалость.       — Я-то давить на жалость умею. Посмотрите на мои глаза. Но насчёт вас, адвокат Мин, я не уверен. Из вас хреновый оратор? Без обид.       — Эй, в прошлый раз я просто не старался! — раздражённо выпалил Юнги и нервно потушил докуренную сигарету о металлическую поверхность стола. — Но да, суть вы уловили. На этом поле битвы выиграет тот, кто лучше скачет на одной ноге, совмещая это с жонглированием. Моей задачей будет не просто убедить присяжных в том, что вы заслуживаете на ощутимое смягчение наказания, но и переиграть прокурора Чон. И… Пожалуйста, сделайте лицо попроще. Я пришёл вас спасать, вообще-то, а не за порцией унижения.       — Простите, — Чонгук чуть наклонил голову в попытке спрятать улыбку.       — К тому же нам стоит подумать о содействии прокуратуре. Хотя турноил не входит в категорию опасных наркотиков и сейчас распространён на рынке недостаточно, чтобы вызвать у службы воспалённый интерес, среди сеульских студентов он постепенно набирает популярность. Если у вас есть информация, которая поможет выйти на поставщика, это очень сильно поможет делу.       Впервые за десять минут разговора Чон Чонгук заметно напрягся, а с его лица сошла на нет вся радость до последней капли. Он посмотрел на адвоката хмуро, недоверчиво, и Юнги точно знал, каким будет его ответ:       — Вы понимаете, что меня об этом уже спрашивали на допросе? Несколько раз?       — Я понимаю, но…       — Но выдумаете, что я вам лгу? Или что? — перебил старшего мужчину альфа. — Нет, вы просто считаете, что я дебил, который зачем-то держит информацию, которая могла бы его спасти, при себе. Поверьте, если бы я что-то знал, то накрысятничал бы без лишних раздумий. В этом деле я был настолько низким звеном, что не знал никого, кроме Минсу. Это он имел знакомства и он получал продукт, а потом передавал мне.       — Я это всё уже слышал, — адвокат нетерпеливо постучал пальцами по поверхности стола. — И я знаю, что вы мне не врёте и не скрываете ничего…       «Я бы это почувствовал».       — Но мне нужна информация. Какая угодно. Любая зацепка, которая могла бы послужить отправной точкой. Понимаете, о чём я?       — М-м-м… Не совсем? Какая именно информация-то? Я действительно не…       Юнги уже думал об этом. Много и долго размышлял, пытаясь понять, где не искали копы, что не учуяли их ищейки, на что не обратили внимание в прокуратуре. Копать, на самом деле, можно было во многих направлениях, ведь следствие велось лениво — на руках у стороны обвинения имелось слишком много доказательств. Поэтому адвокат знал, что сможет нарыть что-то. Какую-то вещицу, которая — нет-нет, не выставит Чон Чонгука невиновным, но поможет очернить ещё чьё-то имя и привести к правосудию других людей. И это, вот именно такая немного грязная игра, порядком нивелирует послужной список нынешнего обвиняемого и добавит по плюсу в карму каждого из здесь присутствующих.       — Расскажите, как и где познакомились с Минсу. Попытайтесь вспомнить всё, что когда-либо о нём слышали. Какие он имена упоминал. С кем встречался или просто спал. Где зависал. Да, чёрт подери, даже какую музыку слушал и имел ли домашних животных. Пригодиться может что угодно. Думайте, Чонгук-ши!       Юнги думал, если всё пойдёт по плану, если действительно найдётся что выкопать, в худшем случае они смогут выбить сделку с прокурором с простым пожизненным, в лучшем же… О, адвокат боялся думать о лучшем, слишком заманчивой и маловероятной казалась данная перспектива. Но бета знал, что если подвернётся шанс, он ухватится за него, как за спасательный круг. Так же, как это сделал сам Чон Чонгук.