Не знаю, как я умудрилась добраться до больницы без каких-либо происшествий и осечек, так как абсолютно ничего не различала от нахлынувших слёз чрезмерного счастья и от осознания того, что я скоро увижу Антона, смогу поговорить с ним, возможно, обнять, поцеловать и попросить… прощения. Именно прощения, потому что я до сих пор винила себя в произошедшем и не могла смириться с данными обстоятельствами. Сердце, в буквальном смысле, разрывалось от тяжёлых, словно свинец, чувств, а душа требовала излиться. Но не любому человеку, а именно ему. Ему, и никому больше…
Не могу сказать, бежал ли следом за мной Роман, так как я попросту этого не замечала, а когда перед глазами точно материализовалась знакомая дверь палаты, за которой находился Антон, я остановилась. Резко. Но не из-за того, что мне этого захотелось – на моём пути находилась Ирина Геннадьевна, не пуская вовнутрь помещения. Моё лицо в один момент исказилось от всепоглощающего гнева.
– Что происходит? – громко воскликнула я, пытаясь обогнуть её с разных сторон, но она снова делала шаг, следом за мной, с точностью повторяя мои движения и оставляя меня в невыгодном положении. – Вы мне объясните, наконец, почему мне нельзя войти?
– Лика, – шумно выдохнула женщина, кидая в мою сторону сочувственный взгляд ореховых глаз, что уже начинало мне не нравиться. Без каких-либо сомнений. – Тебе лучше уйти. Сейчас.
– Какого чёрта? – ещё громче завопила я, уже практически набрасываясь на ни в чём не повинную женщину, с кулаками. – Вы обещали мне. Обещали, Ирина Геннадьевна!
– Во-первых, не кричи, – безапелляционно заявила она, в один миг становясь серьёзной и непроницаемой, как это обычно бывало в школе на массовых мероприятиях и за пределами директорского кабинета. – А, во-вторых, это была ошибка. С моей стороны. Я не должна была тебе звонить.
– Что? – кровь отлила от моего лица, а в глазах зарябили тёмные пятна. Я пошатнулась, облокачиваясь на стену, прилежащую к той самой палате, куда меня не пускали. Я должна что-то предпринять. Обязательно. – Вы не можете так со мной поступить. Не можете…
– Прости, – её голос дрогнул, в тот самый момент, когда я со всей силы оттолкнула женщину и ворвалась в помещение. – Лика, Стой. Не смей!
Но я уже её не слушала, огромными шагами направляясь в сторону кровати, где лежал Прокопов, глядя на меня огромными светло-карими, пусть болезненными, глазами. Он действительно был в сознании, и от этого становилось теплее на сердце.
– Антон, – всё, что смогла вымолвить я, остановившись в считанном полуметре от капельницы. Ближе я подойти, к сожалению, не смогла. Парень так и не отрывал взгляда от меня, будто ища во мне что-то, чего не знала я, и почему-то было странное ощущение равнодушия и отрешенности. И шло это всё от него, а не от меня. – Я…
– Ты не поняла? – в какой-то момент его бледные губы сжались в одну тонкую полоску, а глаза резко потемнели. Он сжал свободной рукой край простыни, всё также не отрываясь от моего лица. Я опешила и мысленно отшатнулась. Его голос пугал холодом и тем самым равнодушием, которого я так боялась от него услышать. – Я не хочу тебя видеть. Ты это хотела услышать? Это? – парень перешёл на крик, а аппарат, мерящий его сердцебиение, начал неугомонно пикать.
– Что ты такое несёшь, Антон? – всхлипнув, я начала медленно оседать на холодный кафельный пол, теряя координацию движений и вообще координацию чего-либо. Он убивал меня словами. Морально я не могла этого перенести. Снова.
«Он винит меня. Он ненавидит меня. Это я во всём виновата», – мысленно проговаривала я в который раз. Стараясь это не озвучивать.
– Кто пустил её? – таким же резким тоном заявил Антон, сквозь боль, отражённую на его лице, приподнимаясь с кровати. Я закрыла глаза. Мне было настолько не по себе, что я едва осознавала, где сейчас находилась, с кем разговаривала и из-за чего мысленно терялась. Ну, сколько уже можно? Я не выдержу всего этого. Теперь понятно, почему меня к нему не пускала Ирина Геннадьевна. Он не хотел видеть меня. Всё, это действительно конец, и надеяться больше не на что. – Я же просил… не пускать её! – он запнулся, но я уже этому не придала абсолютно никакого значения. Будь, что будет. Я больше не буду бороться. Устала, слишком устала от всего этого.
В палату, в один какой-то миг, ворвались Ирина Геннадьевна, Роман и следом за ними молоденькая медсестра со шприцом в руках. Она смерила меня самым обыкновенным взглядом, а потом посмотрела на Антона, вероятно оценивая обстановку происходящего.
– Я же сказала тебе, Лика, – женщина подошла ко мне, протянув руку, чтобы я поднялась с холодного пола, но я лишь отвернулась от неё, стараясь не вникать в смысл её слов. А зачем? – Вставай, а то простудишься.
– Не стоит беспокоиться обо мне, – прохрипела я и с огромным усилием встала на ноги. – Не стоит этого делать, – даже не посмотрев в ту сторону, где находился тот самый человек, я направилась к выходу.
– Лика, постой, – это был Рома, но я не обернулась, просто вышла из помещения и хлопнула дверью, оставляя за ней то, чем дорожила больше всего на свете.
Того, в кого влюбилась с первого дня, как увидела, хотя поспешно и довольно-таки долго отрицала это. И того, кто подарил мне действительно яркие краски, с помощью которых я смогла раскрасить, хоть и ненадолго, свою скучную и обыденную жизнь.
***
Медсестра ввела то самое лекарство, которое находилось в шприце, в трубку, ведущую к капельнице и, проверив с особой точностью все приборы, которые стояли вокруг кровати пациента, вышла из палаты. Ирина Геннадьевна, постояв пару минут и оповестив сына о том, что будет сидеть в коридоре, на всякий случай, также покинула помещение. Стрельцов же, тяжело вздохнув, опустился на край кровати, где лежал его лучший друг. Они остались вдвоём, что давало просто огромнейший стимул поговорить с глазу на глаз.
– Ты что натворил, идиот? – с какой-то непонятной для блондина досадой бросил Роман и посмотрел на него практически равнодушно, но точно не обыденно, с невероятной усмешкой, как это бывало раньше. – Зачем ты с ней так? Не думаешь, что эта история снова повторяется?
– Так будет лучше, – кратко ответил Антон, наблюдая за разворачивавшимся пейзажем за окном, где падали крупные хлопья снега, окрашивая деревья в белые цвета, а бескрайнее небо затягивалось чёрным полотном.
Удивительный контраст, который казался ему чем-то особенным. Антон уже практически засыпал. Вероятнее всего, та самая медсестра ввела ему снотворное, но так казалось ещё лучше. Уснул – и ничего не чувствуешь. Ни стука собственного сердца, ни боли, которая буквально пожирала парня изнутри. Ничего. Абсолютно.
– Ну, вот, опять, Прокопов. Старая шарманка, – устало проговорил брюнет, проведя ладонью по лицу. – Ты хоть понимаешь, что ты сейчас наделал? Или совсем мозги вышиб, что не осознаёшь этого?
– Отстань от меня, – голос парня походил на какой-то едва различимый шёпот, смешанный с хрипотцой. Совершенно не осталось былого настроения, с тех пор, как ушла Розанова, а может быть, просто действовало снотворное. – В этот раз я прекрасно знаю, что для неё будет лучше.
– Ты ничего не знаешь, Антон. Совершенно ничего не знаешь, – Стрельцов помотал головой, не понимая намерений своего лучшего друга. – Делаешь так, как твоей душе угодно, не думая о других людях, которые действительно переживают за тебя. Она винит себя за то, что случилось с тобой.
– Винит? – парень перевёл взгляд на Романа. – Не может этого быть.
– Можно вопрос на чистоту: твои анализы куплены? Ты действительно был пьян в тот момент? – вопрос заставил блондина вздрогнуть и снова отвести глаза. Сомнения у брюнета улетучились. – Понятно, значит, Лика была права, а я ей внушил совершенно обратное, идиот.
– Да, они куплены. Я был пьян, – слова сорвались с его губ довольно-таки уверенно, что поразило Романа. – Это тебя интересовало, да? Можешь теперь пойти и растрезвонить куда угодно, может быть, меня загребут, хотя у них это вряд ли это получится. Кому в тюрьме нужен инвалид?
– Успокойся, не собираюсь я никому говорить, – устало ответил он. – Просто ты снова упустил то, что могло сделать тебя счастливым, и в этот раз, уже, вероятнее всего, навсегда… Стоп, что ты сейчас сказал? – Стрельцов вскинул брови и поражённо уставился на парня, лежащего на кровати с непроницаемым лицом. Как он был уверен: слух его подводит, и ему послышалось.
– Вот тебе и ответ, почему я так поступил с Аликой, – пробормотал Прокопов с горькой усмешкой на губах. – Врачи говорят – семьдесят пять процентов из ста, что я останусь инвалидом, так как у меня сильно повреждён позвоночник, поэтому ей действительно будет лучше так, как сейчас. Зачем я ей? У неё вся жизнь впереди, я ничего не смогу ей дать, прикованный к коляске. К тому же я просил мать не пускать её ко мне, но всё получилось так, как я совершенно не планировал.
– Блять, я не знал, Антон, – парень не ожидал услышать от него подобного, отчего и становилось не по себе. И только сейчас он понял смысл поступков своего лучшего друга. В какой-то мере он действительно поступал правильно. – Но, несмотря на это, ты должен ей сказать правду. Может, ещё не всё так плохо, и ты сможешь ходить. Наши врачи, сам знаешь, какие они. Скажут одно, а на самом деле всё по-другому.
– Нет, – громко воскликнул блондин, снова пытаясь приподняться с кровати, но ему в этот раз этого не удалось, так как Стрельцов заставил его лечь. – Я через пару дней улетаю за границу. На лечение, практически на полгода, чему поспособствовал мой отец, поэтому не стоит этого делать. Всё уже решено. Надеюсь, она найдёт того, кто сделает её действительно счастливой…
***
После того, как я покинула больницу, я бродила по многочисленным улицам Москвы, полностью игнорируя входящие звонки отца, которые повторялись за эти пять часов неоднократно, также как и всех проходящих мимо меня людей. Что-то внутри надломилось. А вернее, уже не надломилось, а сломалось, раскрошилось, взорвалось и развеялось прахом. Ничего не хотелось, став последней и самой крайней точкой. Всё, действительно всё, и почему-то я осознавала это.
Я больше не хотела думать или что-либо предпринимать, как уже и думала ранее. Просто погрузилась в себя и закрылась ото всех, полностью замораживая свои эмоции. Так будет проще. Я не сомневалась.
Я забуду. Точно забуду, и станет легче, когда-нибудь...
