<'"'>
— Такой крутой... — выдыхает Антон во время титров. — Фильм очень классный. — Ага, — говорит Ира, косясь на Антона. — Сюжет немного странный, как и съёмка, но в целом всё равно капец как круто, — продолжает он, разгораясь от своих же слов только больше. — Арс стал лучше играть, правда? — Ага. — Прям. Ну не знаю. Как будто актёрство – это вот его. Максимально. Будто создан для актёрства. У него это так заебись получается! — Ага. Что ещё скажешь? — с нескрываемым сарказмом спрашивает Ира, подпирая щёку рукой. — Тут не говорить, тут видеть надо! Ну реально пиздато же вышло, а? Особенно вот здесь... — Антон отматывает на какой-то момент фильма, с широкой улыбкой его пересматривая. — Пушка. Или вот это... — повторяет свои действия снова, совсем не обращая внимания, что Ира не смотрит. — Как у него это получается? Хочу так же. Мне прям нравится его игра. Ира молча встаёт и выходит из комнаты. Антон лишь хмыкает на это, немного обижаясь, что его так грубо игнорируют. И продолжает искать понравившиеся моменты фильма. Арсений был на каждом из них. Арсений, игра которого Ире, честно старающейся не быть предвзятой, показалась слишком примитивной. Арсений, который и появился-то в фильме всего раз пять.<'"'>
— Я ещё написала, почитаешь? Подойдя к Антону, играющему во что-то очередное и глупое, просит Ира. Парень отрывается от игры на удивление быстро. — А твои подруги что? — Хочу, чтобы ты сначала. И прокомментировал чтобы. Подробно, со всеми мыслями. Промычав сначала что-то непонятное и будто бы протестующее, Антон, сдаваясь, небрежно бросил: — Ладно, кидай док. Ира улыбнулась и мысленно скрестила пальцы. «Я его не люблю. Не люблю. Не люблю. Он любит не меня. Не меня. Не меня. Не смогу сказать ему об этом лично. Не смогу. Не скажу. Но внутри что-то ломается, когда думаю, что вру ему. Что он врёт мне. И мы оба сгораем в нашей лжи, но продолжаем молчать. Будто бы в этом есть смысл. Ложь пускает корни с самого начала. Крепче сорняков, опаснее яда. Чем дольше она растёт, тем сложнее её срубить. Тем хуже будут последствия. Цветы лицемерия распускаются на ней и постепенно гниют вместе с сердцем. Страшно. Даже гния, душа способна бояться. Что будет потом? Как справляться? Будет ли кто-то рядом ещё? Может, я ошибаюсь?.. А в его глазах звёзды, мерцая, устраивают вальс, стоит ему увидеть... не меня. Наверное, и ошибиться нельзя. Только всё равно страшно. Глупости. Глупости. Глупости. Страх только тянет на дно. Надо признать нам обоим, признаться друг другу: мы не те. И после этого...» — Да признайтесь и разбежитесь, ну! Зачем сопли разводить? — недовольно ворчит Антон и, хмыкнув, закрывает вкладку. — Не, капец не моё всё-таки такое. — Но там же ещё есть... — как-то отрешённо глядя на открывающуюся игру с шариками, говорит Ира. — Это же послание. — Ну вот кому послание, тот пусть и читает полностью. Такой стиль не для меня, — фыркнув, комментирует Антон. — Повторы какие-то дурацкие, метания, люблю, не люблю, страшно, не страшно, бред! Не нравится – не мути! — Не мути... — тихо повторяет за парнем Ира и опускает глаза на свои руки, крепко сжатыми пальцами цепляющиеся за кружку остывшего чая. Вновь не понята, не оценена, но при этом слышит нужные фразы. — А что потом?.. — А потом заебись будет. Одиночество – это не самое страшное. Усмехаясь, Ира соглашается. И правда. Это совсем не страшно. Антону есть, с кем быть. Ире есть, кого помнить. Бояться не надо. Она закрывает глаза и мысленно повторяет последние строчки своего же текста.«И даже если не будет никого... У меня останусь я».