Розыгрыш

Семь лет назад Великобритания, Лондон, Сити около 10 p.m., конец февраля

Задрав голову, я зачем-то пересчитывал этажи нашей насупившейся темной высотки. Где-то на десятом сбился, начал сначала, сбился опять и, сплюнув, бездумно скользнул глазами к крыше, едва заметной в нависших тучах. Отсюда казалось, что там, наверху, идет дождь, хотя это, конечно, было странно и неестественно. Впрочем, сам факт, что я вообще стоял здесь и рассматривал здание работы, когда все мои коллеги давным-давно разъехались по домам, был не менее странным. Я вздохнул. Еще раз на всякий случай проверил внутренний карман моего пальто: надежно обернутый в офисный файл, там по-прежнему лежал паспорт. Рядом помещалась записка – короткая, содержащая лишь извинения и просьбу никого не осуждать, упакованная тем же способом и прихваченная для надежности сбоку липкой прозрачной лентой, чтобы не вывалилась. Полиэтилен по моей задумке должен был даже при самом неудачном раскладе уберечь их... Просто мне не хотелось, чтобы то, что останется, в итоге засунули в безымянный ящик. Пусть хотя бы что-нибудь в моей неправильной жизни будет правильно. Кроме документов у меня были ключи, бумажник и карточка от проходной. К ночи в банке оставались только охранники, и по их сведеньям я покинул офис незадолго после окончания рабочего дня. Вернуться же назад незамеченным не составляло никакого труда: я отлично знал, куда нужно засунуть магнитный пропуск, чтобы система его не считала, но позволила открыть турникет – наловчился в смутные времена борьбы начальства с курением. В общем, все было продумано до мелочей, не раз и не два до этого я провернул в голове подробный план действий, пошагово представляя, как разыграю будничное отбытие домой, как затем вернусь в здание, поднимусь на крышу... Вот только почему-то сейчас, когда процесс уже был запущен, что-то неведомое останавливало меня. Я посмотрел на высотку, на окна, на небеса. Малодушные мысли сами собой заворочались в сознании, как бы я ни старался от них избавиться. Что это? Зачем? Почему?! Мне стало до слез обидно: неужели я вправду настолько конченый неудачник, что не могу решиться даже на обдуманный, ясный шаг? Ведь я так мечтал... так хотел вновь ее увидеть. Резко сжав правую руку в кулак, я ощутил, как ногти больно впились в ладонь – короткая боль отрезвила меня, подействовав, как хорошая затрещина. Так. Хватит. Стоп. Сейчас я соберусь, настроюсь и выполню свое обещание. Знаю, ты в раю, куда нет шанса попасть самоубийце, но, может быть, мне хотя бы мельком позволят тебя увидеть? Не зря же я, черт возьми, столько долбанных лет провел в молитвах и покаянии... Дождись, родная. Выдохнув, я быстро поднялся по низкой лестнице, толкнул стеклянную дверь, за которой в лицо мне тут же ударил горячий кондиционированный воздух. Стойка охраны ожидаемо пустела: все ушли пить чай. Мне потребовалось еще секунд двадцать, чтобы без проблем повернуть турникет, даже писком не выдавший проникновения, пересечь холл и выйти к лифтам. Там я вновь задрал голову и не без иронии заметил, что они все еще не выключены, а красные цифры замерли на отметке «ноль». Восхитительно, доеду с комфортом. «Минус одна проблема, – подумал я, невольно улыбнувшись, потому что катастрофически долгий подъем по ступенькам мог свести меня в могилу раньше задуманного. – Тише, ну что ты, – успокоил я сам себя: сердце от волнения колотилось, будто я бежал стометровку. Стараясь дышать поверхностно, но все равно чувствуя одышку и еще – давящую боль за грудиной, отзывающуюся выше и сжимавшую легкие, я ежился. Это было неприятно, чудовищно отвлекало, сбивало с толку. – Тринадцать шагов, и мы на крыше, ты снова полетишь... – пообещал я, умный и взрослый, себе – маленькому и трясущемуся от страха. Горько ухмыльнулся. – Зря они говорили, что ты больше никогда не сможешь летать. Кретины. Все будет хорошо, Арт». Одним нажатием кнопки я заставил лифт распахнуться – левый, как левая полоса дороги. Войдя в кабину и выбрав верхний этаж, без эмоций послушал отклик умной машины: чуть вздрогнув, она послушно соединила двери, и родной тихий холл последний раз мелькнул в моей жизни. Прощай. Больше я тебя не увижу.

Несколько лет раньше Великобритания, Лондон, Сити офис крупного коммерческого банка, около 9:30 а.m., апрель

Солнечный свет заливал большую открытую веранду от стены до стены и, проходя сквозь сетку карниза, чертил на полу серые квадраты. Эту часть офиса открывали только в теплое время года, и все сотрудники банка каждую весну с нетерпением ждали, когда им опять подарят импровизированную релакс-зону. Кажется, в этом году желанный момент настал чуть раньше обычного. Повернувшись спиной к городу и расслабленно облокотившись о надежное ограждение, Артур завороженно изучал небо, где в просветах облаков нет-нет да и мелькала манящая лазурь. Настроение у него было замечательное – невиданная редкость для мрачноватого человека. И это расчудесное настроение, как ни странно, не портил даже категоричный запрет на сигареты, введенный на веранде по просьбам некурящих коллег. - Ну что, Игги, как прошло твое первое официальное свидание? – поинтересовался Скотт, сладко потянувшись и удобней устроившись напротив приятеля на широком мраморном выступе, служившем работникам чем-то вроде скамейки. Обхватив колено и переплетя в замок пальцы, в предвкушении пикантных подробностей маркетолог уставился на коллегу-финансиста прямо и испытывающе. После недавнего откровенья в пабе за кружкой пива вопросы, около года волновавшие Скотта, мгновенно снялись, а дело приобрело совсем другой оборот. В кои-то веки романтический. – Надеюсь, нашего английского джентльмена не послали сразу и далеко? Цветы купил? Комплименты говорил? Домой проводил? Артур вздрогнул и светло улыбнулся. - Мы женимся, Кэмерон, – негромко объявил финансист, скромно продемонстрировав аккуратное серебряное кольцо на левой руке. – Она сказала «да». - Ч-чего?! Если бы продажник не сидел, он бы неминуемо повалился, сбитый с ног этой новостью, а если бы в его зубах сейчас была сигарета, она точно оказалась бы на полу. Конечно, первое, что сделал шокированный Кэмерон, – не поверил. Да тут без вариантов: его разыгрывают! В другое время мастер человеческих душ в два счета бы раскусил обман, но сегодня что-то пошло не так: может, потому как Кёркленд вовсе не выглядел подозрительным? Напротив, он был непривычно спокойным, расслабленным и даже чуть-чуть счастливым... если люди вроде него вообще когда-нибудь бывают счастливыми. Скотт задумался: Артур не умел врать и обладал практически нулевым чувством юмора. - Мы с Энни решили узаконить наши отношения – что тут, кровавый ад, непонятного? – пробурчал финансист на сей раз ближе к своей вечно недовольной манере, но по-прежнему безо всякой злости. - Отношения? – хмыкнув, Кэмерон чуть не поперхнулся воздухом. – Какие к дьяволу «отношения»? Вы же даже не встречаетесь. Вроде как, – в последней фразе он уже не был столь уверен, как минуту назад. Артур вздохнул. - Не встречаемся. Мы друзья, но разве я не могу сделать предложение своему другу? - Теоретически, – заметил Скотт, однако был грубо прерван безапелляционным: - Я люблю ее, она любит меня, мы хотим пожениться – точка. - Какая «точка»? Пятая? – фыркнул в ответ шотландец да, ругнувшись, спрыгнул со своего насеста, чтобы несильно пихнуть приятеля, призывая к благоразумию. – Игги, ты спятил? А как же конфетно-букетный период, ухаживания, танцы-шманцы, прогулки под луной? – затараторил он, искренне не понимая, как подобное вообще могло приключиться. – Когда ты мне расскажешь, какая она... ну, понимаешь. И когда я смогу рассказать остальным, что у тебя, твою мать, появилась девушка?! - Никогда, – равнодушно-натянуто отозвался англичанин, будто чужие переживания его никак не касались. – Я не собираюсь прилюдно обсуждать свою личную жизнь и вовсе не хочу, чтобы кто-то знал, что у меня появилась девушка. А если тебя так прет потрындеть, можешь похвастать, что у меня скоро появится жена – может, тогда ваша братия оставит меня, наконец, в покое. Закончив нервную тираду, он отвернулся и посмотрел вдаль, щурясь от солнечных бликов на окнах соседних офисов – Сити, утыканный высотками, как швейная подушечка иглами, попросту состоял из оргстекла, металла и гладкого пластика. Артуру вдруг стало чуть-чуть обидно, что лучший друг (а ведь Скотт его лучший друг) опять поднял на смех Артура в самой что ни на есть щекотливой теме. В такие минуты Кёркленд всегда жалел, что вообще открылся этому волынщику... Снова. - Ну, приятель, не дуйся, я ж о тебе забочусь! – Скотт по-дружески потрепал его за плечо. Как бы он ни был обескуражен, он вовсе не собирался обижать друга, человека ранимого, особенно если речь шла о чем-то личном. Артур был ненамного моложе Скотта, обладал блестящим образованием и успешно строил карьеру, являясь прекрасным специалистом в области финансов, профессионалом, каких еще поискать, обязательным, трудолюбивым, пунктуальным, но в сердечных делах был неопытен, как птенец, так что сейчас старший коллега искренне старался помочь Артуру наладить его первые серьезные отношения. Или первые отношения вообще. Шесть дней назад в приватной беседе Артур признался Скотту, что по уши втрескался в одну красавицу, и теперь не может ни есть, ни спать, все время про нее думает, переживает, страдает, ревнует, если где-то видит ее разговаривающей с другими мужчинами... в общем, благополучно сходит по ней с ума. Со слов Артура, эта девушка работает в фирме напротив, ее мать приехала из Кардиффа, Уэльс, отец англичанин, а сама она родилась и выросла в Лондоне, закончила Оксфорд и вовсю разделяет страсть Кёркленда к книгам, уединению, чаю и дождю. Короче говоря, эта барышня – его «половина», которая, увы, о том, видимо, не догадывается. Самое же смешное, что знакомы они уже больше года, но как хорошие друзья и не больше: Артур далеко не сразу разобрал, что она нравится ему не только как замечательный собеседник и родственная душа, разделившая его извечное одиночество, но и как женщина, а когда разобрал – стало стыдно и страшно. Скотт, как заправский психолог выслушав своего несчастного «пациента», убедил застенчивого англичанина не раскисать раньше сроку, не робеть, а главное – не выдумывать, будто она непременно ему ответит, что ее сердце несвободно. Вместо того чтобы мучиться и наматывать сопли на кулак, Скотт посоветовал Артуру попытать счастья, ведь даже если все закончится не начавшись, он хотя бы перестанет зря надеяться и сможет снова смотреть на нее глазами доброго друга. Сам Кэмерон, правда, в последнее не слишком-то верил, но ему нужно было как-то ободрить пьяного зареванного девственника. И это помогло, по крайней мере, вчера мистер Кёркленд наконец набрался смелости, дабы признаться девушке в своих чувствах, а сегодня обещал сообщить, чем все у них закончилось: поцелуями, ответным признанием или даже (вдруг обломится) жаркой ночью в отеле... Или свадьбой, ага. Твою дивизию. - Я думал, ты просто предложишь ей встречаться, – пробормотал Скотт. – Ну, как все, ничего серьезного. - Я не «все», я серьезный человек. Мне не нужны несерьезные отношения, – отрезал Артур. - Похвально. Но все равно это не повод вручать ей сразу руку и сердце, – начал маркетолог. - Печень, почки, мозги и прочие органы, – цинично закончил финансист. – Пусть забирает всего с потрохами – мне не жалко. - Мне жалко, – продажник вздохнул. Их разговор снова скатывался в словесный жонглеж, что не сулило ничего доброго. – Речь не о твоих потрохах, Кёркленд, которые, кстати, не годятся даже на суп. Ты что вчера делал? – подбоченившись, Кэмерон выжидательно уставился в спину другу, решив покончить с иносказанием. Они должны говорить на одном языке, черт возьми, иначе ни в жизнь не разобраться! – Ты пригласил ее в кафе, что потом? - Я пригласил ее в кафе в полседьмого, накануне договорившись с администрацией, чтобы нам зарезервировали уютный столик, – объяснил финансист, по-прежнему изучая чужие крыши. – После того, как мы с тобой тогда поболтали, я долго думал, Скотт, что мне делать, а потом как-то случайно зашел в ювелирный на Оксфорд-стрит: там сейчас беспрецедентные распродажи. Эти кольца обошлись мне в смешную сумму, плюс еще и скидочную карточку подарили. Вчера же я, как ты уже знаешь, встретил Энни возле кафе, вручил ей розы и проводил за столик, где сразу, чтоб пояснить, для чего цветы, сделал ей предложение. Энни его приняла. Теперь мы официально помолвлены. - Охренеть. Ну что я скажу... – помолчав пару секунд, шотландец выдохнул: – Поздравляю, ты опять все напутал, капитан! - Что я опять напутал? – Артур обернулся и, сложив на груди руки, враждебно воззрился на бывшего сослуживца. Прибаутки, какими Кэмерон ранее не гнушался доставать старших по званию в обмен на наряды, а теперь – начальство в обмен на выговоры, Артура вконец утомили. Врезать бы этому придурку по длинной шее, да повсюду камеры... - Плохая стратегия – идти в бой без разведки, – изрек Скотт. – Ты же ее совсем не знаешь! - Да знаю я ее! – финансист фыркнул. – Мы больше года общаемся. - Как друзья. Подружка – это совсем другое, – со знанием дела возразил маркетолог: он мнил себя если не знатоком женских душ, то по крайнем мере – спецом в оценке людских потребностей, что уже давало ему право зваться экспертом. – Ты должен был поухаживать за ней какое-то время, присмотреться, а потом уже тащить к алтарю. - «Какое-то время» – это сколько? – сухо осведомился Кёркленд, внутренне закипая. - Хотя бы месяца три, – наобум брякнул Кэмерон. – Точно, три! – спохватился он, цепляясь за бухгалтерский термин, знакомый Артуру. – Отчетный квартал! - Отчетный квартал только начался, – мрачно заметил финансист. - Внеотчетный квартал! – маркетолог попытался выкрутиться, не подозревая, однако, что коллега еле держится, чтоб не урезонить его крепким пинком. - Нет такого термина, – Артур гордо вскинул голову. – Дальше. - Ай, плевать, – сдался Скотт, продолжая, тем не менее, гнуть свою линию. В собеседнике сжималась невидимая пружина, готовая вот-вот распрямиться. – Все равно ты поступил неразумно. Как идиот. Как баран. Как... - Хватит! – вспыхнув, Кёркленд сгреб приятеля за воротник и встряхнул, прорычав в лицо: – Что я сделал не так?! Что, кровавый ад, я опять сделал не так, ты, озерное чудище?! – в его глазах засверкали слезы, но вытереть их и тем самым скрыть он не мог: руки были заняты. – Я старался, я не умею! Я устал, сраный волынщик, и по горло сыт твоими ебучими советами! Я просил тебя мне помочь, а не издеваться! – окончательно расстроенный, Артур брезгливо оттолкнул шотландца и опять отвернулся, чтобы не вытирать нос перед другом. – Да, вот такой вот я придурок, ничего не понимаю в вашей долбанной любви, хоть вешай меня, хоть топи. Не все люди одинаковые, представь, бывают на свете и такие бестолковые пни. Уж прости. - Артур! Ты чего? Я же не нарочно! – добродушный Скотт бросился утешать товарища. – Я все понимаю, у каждого свои заморочки, но я же только хотел помочь. – Немного погодя он прибавил: – Если хочешь, я вообще не буду ничего спрашивать и забуду все, что ты мне рассказывал. Это твоя жизнь, в конце-то концов. - Извини, я вышел из себя, – виновато пробормотал Артур, потерев кулаками веки. - Главное, что вернулся, – маркетолог отмахнулся, а финансист выдохнул: - Так что там с тремя месяцами? - Какими месяцами? А, да. Я имел в виду, что если бы ты пару-тройку месяцев побыл с ней, то смог бы понять, подходит тебе такая жена или не подходит. - Зачем? Не прибьет же она меня, – на этом месте Артур невзначай поежился, что не утаилось от внимательного продажника. - Кто знает? – наигранно серьезно произнес он, по-свойски взъерошив волосы младшему, тем самым рассердив его и ребяческим жестом, и последующей фразой: – Ты же мелкошня, зато грубиян отменный. Вдруг сцепитесь – она и зашибет тебя, стукнув по башке чем-нибудь тяжелым. Будь ты повыше, мож, не дотянулась бы, а так – хана, – смеясь, Скотт отскочил от взбешенного коллеги, замахал руками. – Да ладно! Сам прикинь, умник, может, она в быту жуткая: вещи по дому разбрасывает, посуду не моет, готовить не умеет, – пока он перечислял, Артур всеми силами старался не кинуться душить Кэмерона. – Может, она храпит, забирает одеяло, пилит, выносит мозг. Мож, чай не любит, – ввернул шотландец железный аргумент. - Она любит чай, – возмутился англичанин. - Но не пьет его в пять часов, – Скотт снова расхохотался. Его так и подмывало брякнуть козырное «может, она бревно в постели», но он понимал: тогда Кёркленд точно сорвется и на этот раз окончательно наплюет на камеры, а о тяжелой руке лишь с виду хлипкого англичанина Кэмерон знал не понаслышке, так что мудро решил увести беседу от греха, свернув в нейтральное: – Или не в ту сторону размешивает в нем сахар. Или не кладет молока. Или еще какая хреновина. Куча проблем может вскрыться, о коих ты как друг знать не знаешь. Вот поженитесь, всплывет это дерьмо – оно те надо? А потом суд, развод... Развод – это страшный гемор! Поверь, Игги, родной брат не даст мне соврать: он трижды разводился. - И трижды, значит, женился, – хихикнул Артур. – Три раза на одни грабли. Кретин. - Да, с головой у него явно не все в порядке, – поддержал маркетолог. – Брал бы пример с меня – горя б не знал: я вот никогда не женюсь. В топку эти расходы бабла и нервов! - Вот именно. Расходы, – финансист поймал друга на слове. – Ты сам так говоришь и при этом советуешь мне три месяца присматриваться к девушке, чтобы решить, подходит мне она или не подходит – это слишком дорого, Кэмерон. - Но жениться дороже! - Да, но и ответственней, – Кёркленд прищурился, причем как-то пугающе, напоминая захватчика, пришедшего на чужую землю. – Птичка попалась. Если мы распишемся, она не посмеет свалить от меня при первом же провале, а если нет – я рискую потратить на нее чертову кучу денег и остаться в результате ни с чем. Зачем мне лишние риски? - Старик, что с тобой? – озадаченно спросил Кэмерона, и Кёркленд даже смутился: такой внезапной была эта перемена от веселья к серьезности. - Что? – глупо переспросил англичанин. - Ты несешь какую-то ахинею, говоришь о чувствах, как о бизнесе, – шотландец покачал головой, укоризненно глядя на друга с явным сомнением в его ментальном здоровье. – Так нельзя, Артур. Артур же замученно закатил глаза. - Любовь – это тот же бизнес: люди обмениваются ею, чтобы быть довольными. Сделка. - Звучит пошловато, – вздохнул Скотт. – Хотя и отчасти верно. И все же я считаю, что ты спешишь, брат. В ответ на такую непримиримую позицию Кёркленд нахмурился: ему вовсе не хотелось опять касаться деликатных и скользких вопросов, но иначе расставить точки над «i» было, видимо, невозможно. Потому он заявил сразу в лоб. - Сначала ты укоряешь меня, что мы целый год книжки читаем, а теперь, когда я наконец сдвинул дело с мертвой точки, снова ко мне цепляешься. Что, черт возьми, не так? - Да все так, хорош загоняться! – совершенно не собираясь продолжать этот гнусный спор, Кэмерон устало пожал плечами. – Серьезные намерения – это замечательно, Игги. Просто ты перескакиваешь через этап. Я думал, ты станешь с ней встречаться, гулять там под ручку, дарить подарки, целоваться по темным углам и познавать прочие интимные радости, а ты только признался и тут же – «стань мне женой». Как бы сгоряча не свернул себе шею. Кёркленд скривился: он не хотел это обсуждать. - Спасибо за беспокойство, но я лучше знаю, что делаю. Я хочу быть с ней. - Ты ведь даже не проверил ее в постели, – шотландец все же не выдержал и выложил козырную карту. Прекрасно понимая, что ситуация, по сути, комичная, он все-таки не хотел задевать чувства неискушенного друга, сдуру посвятившего Кэмерона в некоторые весьма личные подробности своей жизни. Если бы не невинность Артура, которой сам Артур почему-то страшно стеснялся, Скотт не преминул бы заявить о риске несовпадения их с избранницей сексуальных предпочтений и темпераментов, о разнице в половом инстинкте, которую на глаз не прикинешь, а значит, можешь получить в интимной жизни крепкое разочарование, испортив в результате и все остальные сферы семейного бытия. Кэмерон подумывал хотя бы пошутить насчет «постельных испытаний», но Кёркленд воспринимал все это чересчур болезненно – вот и сейчас, стоило приятелю лишь заикнуться, обрубил безапелляционным: - Я слишком ее люблю. Пару секунд между ними кисло молчание. Попыхтев да почесав макушку с таким видом, будто хотел сказать «ну не знаю, хрень некая, но раз так...», Кэмерон вздохнул. - Как знаешь, Артур, тебе решать, – резюмировал он. – Любишь и хорошо. Сама тебя, значит, всему научит. – И, не заметив, как Артур побледнел от последней брошенной фразы, в предвкушении осведомился: – На свадьбу пригласишь? Кёркленд стушевался, нервно потеребил пальцами свое кольцо, судя по всему, еще к нему не привыкнув. - Свадьбы как таковой не будет: мы просто распишемся, пофоткаемся, посидим вдвоем дома и назавтра же уедем в путешествие по Британии. У меня никого нет, ты же знаешь, – Артур потупился. – Энни тоже далеко не общительна. Мы решили не отмечать. Шотландец разочарованно протянул: - Ну воооот! В кои-то веки женим хорошего человека, а он нам под нос – такую свинью! Вот кто ты после этого, Игги?! - Когда вернусь, так и быть, напою вас в пабе, – хладнокровно отозвался англичанин. - Хоть так, – Кэмерон сплюнул. – Эх, а я рассчитывал надраться на твоей свадьбе!.. Не пойму: ты ведь так привязан к традициям! Я думал, у тебя все обязательно будет правильно: пышная церемония, много гостей, торт огромный, живая музыка, лимузин, подарки... - Чтобы все было правильно, нужно соответствовать правилам, – перебил его Кёркленд, – а я не соответствую. Торжество должно быть проведено как положено или никак, Кэмерон. Мы выбрали второе... верней, я выбрал. Под конец он слегка растерялся, оговорившись, что называется, по Фрейду, однако Скотт ободряюще потрепал его по плечу. - Брось. Ты, собственно, прав, не так уж и важны эти идиотские празднества. Куда важней, что ты уже думаешь о вас как о семье, говоришь «мы» вместо «я». Поверь, это многое меняет. - Думаешь, из меня выйдет хороший муж? – с надеждой спросил Артур, едва слышно и сдавленно, даже не предпринимая попыток скрыть свое замешательство. - Из тебя выйдет замечательный муж, – заверил его Скотт. – Чтоб мне сдохнуть, брат, твоя крошка Энни будет самой счастливой женой на свете. Они снова немного помолчали, и первое слово опять (как, впрочем, всегда) взял Кэмерон. - Так значит, вы совсем никого не пригласите? - Со стороны Энни будут только ее родители и сестра. Мне звать некого. - А меня? – посмел возмутиться Скотт. Несмотря на свое заявление, он не то чтобы рассчитывал погудеть на свадьбе у Кёркленда, просто, слишком хорошо зная, какой Артур одинокий и скромный, все же смел представить его в толпе радостных лиц хоть раз в жизни по-настоящему счастливым. Но Артур был, похоже, другого мнения и о счастье, и о будущем торжестве. – В церковь что, тоже не пойдете? - Она не англиканка, – финансист сделал отрицательный жест, тщетно пряча, что вправду расстроен. – Она крещена в вере матери, а та просила ее не принимать чужой обряд при замужестве. Может быть, мы обвенчаемся, но попозже. - А, да, Уэльс – там все сложно, – понимающе кивнул шотландец, посочувствовав Артуру: сам Скотт заглядывал в костел редко и считал себя скорее агностиком, но хорошо знал, что приятель религиозен, а значит, наверняка теперь раздосадован, что венчанье не состоится. Без сомнений, Артур всей душой верил, что если когда и встретит свою единственную, то уж точно поведет ее к алтарю со всеми необходимыми ритуалами, пускай и чуть ли не в одиночестве. Но чтобы они обязательно поклялись в верности не только друг перед другом, но и пред Богом, соединив сердца и судьбы общей молитвой. Не срослось: слова молитв не совпали. Ладно, бывает, может, и вправду впоследствии совпадут – жизнь длинная. - Кэмерон, можно тебя попросить? – из раздумий Скотта вырвал голос Артура. Невольно вздрогнув, маркетолог на автомате брякнул: - Давай. - Станешь моим свидетелем? – Кёркленд неловко улыбнулся. – Мне все-таки нужен кто-нибудь: поднести кольца, прочитать речь. Не могу же я сам себя женить, в самом деле, а у тебя ораторствовать здорово получается. Шотландец нахмурился, не подавая вида, что на самом деле рад это слышать. - Допустим. Но почему сразу я, Артур? Я был свидетелем у моих ирландских кузенов – и оба раза провал: все развелись. У меня плохая аура. К тому же я неуклюжий: могу загреметь в самый ответственный момент и испортить тебе всю свадьбу. - Ты и не загремев можешь мне все испортить, – резонно заметил англичанин. – Особенно если загодя дернешь паленого виски за углом, но прошу, Скотти, мне больше не к кому обратиться. Я так вообще останусь, как дурак, без свидетеля. - Да найми кого левого, – отмахнулся продажник, искренне пожалев, что тут запрещалось курить: он бы с удовольствием сделал пару затяжек, наблюдая, как человек загоняется из-за каждой мелочи. – Я всегда знал, что вы, англичане, с прибабахом, но чтоб так... - Не хочу я никого левого! – захныкал финансист. – Грешно ржать с убогих, у меня и без того кровавый ад вместо жизни, а если еще и незнакомца в свидетели притащу, что обо мне подумает Энни: что я конченый социофоб? - Но ты и есть социофоб, – Скотт хмыкнул, попав прямиком по больной самооценке. - Я интроверт, – поправил Артур, мрачнея. - Одно другому не мешает, – беззаботно пожал плечами шотландец, разрядив атмосферу вальяжным: – Так и быть, попробую. Но если что, я не виноват! – А затем, резко выдохнув, с улыбкой прибавил: – Хорош разговоры разговаривать, иди сюда, – и радостно пожал руку Кёркленду, через секунду заключив финансиста в крепкие братские объятья. – Совет вам да любовь, чудики! Чтоб дом ваш полная чаша и детишек выводок. - Спасибо, – посмеялся Кёркленд, чувствуя себя сейчас слегка смущенным, зато счастливым. Но, к сожаленью, нега не длилась долго: отпрянув и глянув на запястье, Скотт воскликнул: - Ба, мы просрали полчаса: уже четверть одиннадцатого! - Черт, у меня совещание в десять! – побледнел Артур. – Начальник меня убьет... - Не убьет: я скажу ему, что ты обсуждал с нами динамику продаж, а ребята прикроют, – распорядился Кэмерон, уверенно схватив приятеля за руку и подмигнув ему: – Не парься, старина Игги! Мы своих не сдаем, даже если свои – англичане! Сорвавшись с места, Скотт бросился к дверям, таща за собой Артура, тот едва поспевал за ним, рассерженно требуя не бежать, потому как у него слабое сердце, но в глубине души искренне желая весело смеяться, как в детстве, когда еще не нужно было заботиться о чести и репутации. Он на самом деле благодарил небеса за то, что у него был такой друг, и жалел лишь, что они со Скоттом не братья. Правда, самого Скотта отсутствие кровных уз ничуть не заботило: для него бывший сослуживец и нынешний коллега, своевременная протекция которого позволила им шагать по одной рабочей стезе, всегда оставался маленьким братцем Игги. И только шотландцу гордый англичанин позволял называть себя столь пренебрежительно, смирившись с забавным прозвищем.

***

Он любил читать книги и пить чай из маленьких белых чашек с изящным цветочным логотипом. Заглядывая в обед в кафешку в двух минутах ходьбы от банка, непременно брал с полки буккроссинга первый попавшийся под руку потрепанный судьбой томик да, вежливо поздоровавшись, просил девушку за прилавком сделать для него чаю. «Вам как обычно, сэр?» – улыбалась та, лукаво подмигнув, а он, ответив столь же доброй улыбкой, кивал и, присев за столик где-нибудь в углу или у окна, наслаждался рабочим перерывом. Компанию неизменно ароматному и поистине вкусному английскому чаю часто составляло пирожное – с шоколадом или соленым кремом, лишь изредка он покупал что-то другое, только если проголодался, хотя обычно в полуденные часы есть ему не хотелось. Зато хотелось отвлечься, переключиться, и чужие истории подходили для этой цели прекрасно. Если б не оповещение на мобильном, он бы непременно опаздывал, зачитавшись, но, к счастью, техника еще ни разу не подвела его: сказать, что он не любил опаздывать, значит ничего не сказать – он был крайне пунктуальным сотрудником. Его ценили за это качество даже те, кому он не слишком нравился, но фанат работы являлся еще и фанатом книг, мог читать что угодно, где угодно, в любом положении и с любой страницы, что порождало непонимание, если он на совещаниях вместо того чтобы обсуждать насущные трудности залипал в кем-то забытую книженцию. Сослуживцы знали: хочешь отвлечь Кёркленда – сунь ему под нос что-нибудь печатное в переплете, и потеряешь настырного финансиста на ближайшие полчаса. Непосредственный шеф быстро просек эту слабость подчиненного и нередко журил его своим «не читайте за столом, мистер Кёркленд», будто мистер Кёркленд был малолетним, а стол – обеденным. Коллеги же в свою очередь не гнушались «загружать» его чем попало, если он не соглашался с их точкой зрения... Артур читал как дышал: брал любой роман, сборник, справочник, словарь иль путеводитель, раскрывал посредине и сходу увлекался, отключаясь от окружающей действительности. В каждом тексте он находил что-то интересное и полезное для себя, перечитывая одно и то же по многу раз, натыкался на ранее не замеченное, часами склонялся над страницами, не замечая ничего больше... Он обожал книги. Покупал их не реже раза в квартал. Аккуратно открывая новую, с благоговением вдыхал аромат типографии. Просил дарить их ему на праздники. И, конечно, выбрал эту кафешку из ряда прочих прежде всего потому, что здесь размещалась полка с кочующими по рукам томиками. Иногда, впрочем, он отрывался от книги (когда, скажем, сильно уставали глаза, целыми днями пялящиеся в монитор, и перед ними летали «мушки») да переводил взгляд за окно, наблюдая, как там живет, на ходу допивая чай, всегда куда-то спешащий, сверяющий с Биг-Беном часы печальный невротик Лондон. Артур любил свой город. Временами ему даже казалось, что город – такой же человек, как и он, с теми же проблемами и заботами. Его незримый друг, брат и единомышленник, идущий рядом, ободряюще обнимающий за плечи и не дающий разочароваться в себе... Артур был хроническим одиночкой, и, может, поэтому умел слушать столицу как никто. Правда, такими мыслями он ни с кем не делился, опасаясь, что его сочтут если не сумасшедшим, то по крайней мере человеком со странностями, кто в пустых комнатах слышит чужие голоса и разговаривает с феями. Ему всегда было немаловажно, что о нем думают другие. И хотя он нередко задавался, притворяясь, будто его не колышет чужое мнение, это самое чужое мнение с маниакальной настойчивостью то и дело занимало все его мысли. Устроившись где в сторонке, Артур мог часами наблюдать за людьми, пытаясь догадаться, о чем они говорят, и неизменно чуть-чуть завидуя им – жившим, пока он наблюдал. Ему так хотелось стать более компанейским, научиться дружить, общаться без зажатости, но ничего не получалось: сколько он себя помнил, люди сторонились его, считая если не изгоем, то по крайней мере черной овцой. - Он всегда один, – негромко роняла стройная красавица за стойкой, нет-нет и обсуждая с коллегами посетителей, многие из которых, приходящие в кафе в один и тот же час, уже стали для нее почти что родными. – Берет несладкий чай и что-нибудь жутко приторное или ничего из выпечки не берет, зато просит положить два кусочка сахара в чашку. Книжки читает. В банке работает. Очаровашка. - Нравится? – удивленно спрашивала напарница, не веря своим ушам: неужто влюбчивая подружка больше не поклонница бравых и крепких мачо? На задохликов переключилась, или это гормоны виноваты? – Джесси, что ты в нем нашла? - Ничего, – вздох и теплая улыбка в уголках губ. Из приоткрытого окна веяло свежестью. Девушка машинально взбила ладонью волосы и легко пожала плечами, игнорируя чужой насмешливый тон: на душе у нее было беззаботно, тепло и спокойно, ей хотелось петь и обнимать прохожих – так бывает, когда тебе двадцать, а на дворе весна. – Просто он милый, Мэг. И курносенький... Увы, Артур этих разговоров не слышал: он сидел слишком далеко, а перед ним лежала слишком интересная книжка. Может, если бы он заметил, как смотрела на него юная мисс, это потешило бы его самолюбие, хотя сперва он бы, конечно, растерялся, насмешив девчат: краснеющий Артур был тем еще презабавным зрелищем. Легкий или, наоборот, чересчур густой румянец, непременно покрывавший его щеки, как только он чувствовал неловкость, превращал молодого мужчину, старавшегося выглядеть старше и солиднее, в смущенного школьника, которого упорно игнорируют одноклассницы, а строгие родители, хваля за хорошие отметки, регулярно дают ремня за непослушание. Впервые это обидное мнение высказал Скотт, и Артур сразу же грубо послал его на родину предков. Ему было досадно, что он выглядит настолько издевательски юным, зато это, похоже, нравилось окружающим, а когда они узнавали, сколько Артуру лет, обязательно изумлялись: «Правда? Не верю. Нет-нет, вам и сигарет-то не продашь, не заглянув сначала в ваш паспорт». Скорее всего, сейчас бы подобная история повторилась, но молодой банкир девушек не заметил: читать он все-таки любил больше, чем изучать свое окружение. Артур вырос в интеллигентной семье из Лондона, был воспитан в лучших британских традициях и с самых первых дней жизни купался в нежной заботе немолодых родителей: Кёркленды, у которых долго не было детей, уже не питали надежд дождаться потомства, когда леди, наконец, забеременела. Обоим супругам было на тот момент далеко за сорок, и такое радостное известие обрушилось на них подобно манне небесной. Спустя ровнехонько девять месяцев светлым весенним утром, когда в английской столице привычно моросил мелкий дождь, но в воздухе уже чувствовалось обновление, их заветная мечта стала явью – Господь подарил праведной чете сына, а одна из лондонских больниц пополнилась британским подданным. Его крестили в англиканской церкви, нарекли именем Артур Хейли Джеймс Кёркленд – так пришел в этот прекрасный мир новый молодой гражданин Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Отец с матерью души в нем не чаяли, считая своим солнцем, позволяли ему даже, может быть, слишком многое – немудрено после стольких лет безуспешного ожидания. Тем не менее, они искренне старались не испортить сына, не избаловать и, как только наследник стал демонстрировать свой весьма упрямый, непростой и вздорный характер, принялись учить его сдерживать эмоции. Они любили его, желали ему добра и, боясь, чтобы он не вырос бессовестным эгоистом, выбрали строгий стиль воспитания. В итоге Артур остался в какой-то степени недоласканным. Возможно, миссис Кёркленд стоило чаще брать его на руки и читать ему волшебные сказки, которые он так сильно любил, вместо того чтобы отправлять в кровать ровно в десять. А мистеру Кёркленду хоть иногда переносить деловые встречи ради просьбы маленького Артура сходить на королевское авиашоу... Мальчик обожал смотреть, как стремительные самолеты разрезают синие небеса, чертят белые полосы; с замиранием сердца следя за крошечными фигурками крылатых машин, в такие минуты он представлял, как тоже сядет за штурвал и рванет навстречу ветру да солнцу!.. Отец знал о мечтаньях сына и каждый раз, когда видел, с каким восхищением тот наблюдал за летящей группой, понимающе улыбался да, ероша макушку мальчику, обещал, что когда Артур вырастет, его мечта обязательно исполнится. Вот только, к сожаленью, подобные вылазки происходили в их семье непозволительно редко. Куда чаще родители считали подобное времяпрепровождение блажью, которой следует потакать лишь по праздникам, а в остальное время занимались образованием сына и собственной работой. Впрочем, Артуру даже нравилось, что в их семье все всегда ясно, точно, четко, продумано, распланировано и нет никаких сюрпризов – он пошел в родителей и по своей природе тоже являлся истинным рационалом. Он знал, что должен соблюдать правила, быть вежливым и послушным, что за проступки он будет наказан, и не спорил, когда ему назначались те или иные санкции. Артур был очень совестливым человеком и, хотя наказания не выходили за рамки словесных выволочек, домашнего ареста, лишения сладостей или мучительного стояния в углу, он каждый раз чувствовал себя почти что преступником. Особенно в углу: для Артура это было страшное унижение, и он искренне радовался, что так редко слышал сухое «постоять и подумать». Через несколько тяжелых минут, проведенных в таких раздумьях, пристыженный Артур молил родителей сжалиться, и те его отпускали, взяв с него слово, что он исправится. При всей строгости старшие лишь изредка могли влепить Артуру затрещину, до ремня дело дошло исключительно пару раз (и оба раза заслуженно: за хамство на уроке и за переход улицы перед летящей машиной), а о розгах ему лишь хмуро напоминали, но этого напоминания хватило, чтобы парень приобрел стойкий страх перед любыми наказаниями вообще. Артур просто был очень ранимым и очень болезненным ребенком. Он часто простужался, к юности переболел едва ли не всеми распространенными хворями, и самые яркие воспоминания детства у него редко не связывались с врачами, больницами и саднящим горлом. Лежа в постели, он сочинял всякие истории о лесных духах и крошках-феях, что мерещились ему в лихорадке, тонкая душа бурно реагировала на всякую неудачу, а люди часто причиняли ему несправедливую боль, потому он отвечал им злом да замыкался в себе с каждым прожитым годом все надежнее. Артур скверно сходился с людьми, его было очень просто вывести из себя, чем пользовались другие дети, провоцируя нервного Кёркленда, втягивая в драку. Раза три оказавшись в прямом смысле втоптанным в грязь, он научился бить первым. Так агрессия стала его основной защитной реакцией и чуть ли не вторым именем. Зато Артур любил читать и учиться, оставив за плечами элитную школу, он блестяще окончил Кембриджский университет, где изучал экономику и банковское дело – сферу, привлекавшую его еще с юности. Впрочем, помимо финансовых вопросов, разносторонне одаренного молодого человека не меньше манила и военная служба, о которой он мечтал с тех самых авиашоу, которые смотрел в детстве. В стенах Кембриджа молодой патриот нередко раздумывал, не посвятить ли себя любимого обороне родного государства, но реальность заставила его засунуть мечты подальше: в это время он потерял обоих родителей и, убитый горем, не знающий, как теперь быть, решился кардинально изменить жизнь. Ему было нужно, чтоб рядом были другие люди, чтобы постоянно что-то происходило, чтобы он ни в коем случае не оставался наедине со своей бедой. Следующие два года после окончания университета Артур прослужил в Королевских военно-воздушных силах Великобритании. Как вскоре выяснилось, он вовсе не был ни рохлей, ни слабаком – наоборот, он многого про себя не знал, не догадываясь, что собранность и ответственность так пригодятся в кресле пилота, что строгое воспитание позволит в два счета привыкнуть к армейской дисциплине, а богатые знания, полученные в Кембридже, будут полезны в решении тактических задач. О том же, как Кёркленд умел чувствовать машину, и говорить не стоило – этот талант будто спал в нем и ныне раскрылся во всей красе. Артур стал прекрасным пилотом – решительным, готовым учиться у других и беспрестанно совершенствовать свои навыки. Ему прочили блестящее будущее, но у судьбы, похоже, имелись на Кёркленда собственные планы, потому как, едва получив звание капитана, он был вынужден оставить службу: врачи диагностировали у него ИБС. Сперва у Артура был шок. Парень попросту не верил и не принимал, что больше никогда не сядет за штурвал, что больше не поднимется в небо. Он прорыдал все глаза, в отчаянии загадывая сдохнуть, чтобы не чувствовать холодную пустоту, заполнившую его сердце, когда он в одночасье лишился всего: родителей, крыльев, будущего... «Ты не сможешь больше летать» прозвучало для бедняги Кёркленда, за два коротких года прикипевшего к самолетам, считавшего, что они вытащили его из петли, больней, чем «ты вряд ли сможешь ходить», услышанное после аварии. Это был приговор. Это была его личная маленькая смерть, пережив которую, он должен был заново собирать себя по крупицам. Ему помогли. Люди, которые были рядом и которые верили в него, даже когда он сам был готов подохнуть. Сослуживцы и непосредственное начальство не бросили Артура в беде, даже те, кто прежде Кёркленда недолюбливал и корил за заносчивость, теперь прониклись к нему сочувствием, подбадривая Артура и гарантируя, что такой одаренный парень на гражданке не пропадет. И как бы ни возмущался зануда Кёркленд, когда к нему домой без приглашения заявлялся Кэмерон, чтоб помочь по хозяйству, или звонил спросить, как его дела, где-нибудь среди ночи, эта поддержка помогла ему не раскиснуть. В конечном итоге Артур нашел в себе силы отправить резюме в адреса разных фирм и даже приехать на собеседование в первый же отозвавшийся банк. Когда Артур перешагивал порог офиса крупного финансового игрока и, крутя головой, не без смущения разглядывал холл, оформленный в лаконичном стиле хай-тек, он еще не знал, что задержится здесь надолго. Его взяли, несмотря на полнейшее отсутствие опыта, кроме университетской практики да участия в студенческих конференциях – сложно сказать, чем, но тогдашнему шефу кредитчиков (который нынче стал замом гендира по финвопросам) понравился скромный, разумный и увлеченный молодой человек. Хотя на интервью Артур жутко нервничал, краснел и сбивался с мысли, не сомневаясь, что провалил собеседование, хотя у него тряслись руки, и он мысленно проклинал свое малодушие, ему сказали: «Я беру Вас». Он сморгнул, вяло переспросил, а потом, осознав, едва не заплакал. Еле сдержавшись и тихо попрощавшись с новоиспеченным начальником до завтра, на ватных ногах Артур покинул кабинет, все еще до конца не веря, что он только что сдал этот чертовски трудный судьбоносный экзамен, что ему это удалось – устроиться на работу по специальности. Сперва его приняли на испытательный срок, по окончании которого плавно заключили контракт на постоянной основе. Дела Кёркленда стремительно пошли в гору: шаг за шагом, проверяя на практике теоретические знания, приобретая новые навыки, учась и неустанно повторяя самому себе, что только трудом можно чего-то достигнуть, он сделал успешную банковскую карьеру, начав с младшего аналитика и дойдя до главного. На этом пути было много неудач, слез и болезненных падений, но каждый раз, когда что-то не ладилось, Артур сжимал зубы и, сглотнув обиду, шагал дальше, не сдаваясь, день за днем преодолевая свои страхи и слабости. Его начальник, опытный финансист, истинный профессионал своего дела, поощрял такое рвение, а поскольку сам по себе был человеком добрым, по-отечески опекал осиротевшего Артура, годящегося ему в сыновья. Под его надежным крылом Кёркленд мог больше ничего не бояться и смело расти в профессиональном плане, даже Скотта, сослуживца и по совместительству друга, за собой приволок, когда тот решил уволиться в запас – так скажем, поблагодарил за поддержку в трудное время. И только в личной жизни Артур не хотел ничего менять. Он жил в родительском доме, ездил на пусть и недорогой, зато надежной машине, приобретенной на деньги, вырученные с продажи старой отцовской «ласточки», и не верил, что когда-то что-то будет иначе: ему было хорошо одному, он привык к своему одиночеству и наслаждался им, даже не представляя себя, того еще неисправимого эгоиста, в роли, скажем, заботливого мужа. К тому же, у девушек он никогда не пользовался вниманием, так что, решив, что непривлекателен, ни на что не рассчитывал. «Вот стану большим директором, – загадывал он перед сном, засунув руки под голову. – Или заместителем для начала. Заработаю много денег, объеду весь мир, буду покупать то, что захочу, учиться и узнавать что-то новое, жить в свое удовольствие, не знать ни горя, ни зависти, ни печали и в конце жизни напишу книгу о том, что такое счастье». Внешне Артур создавал впечатление вполне успешного человека, уверенного в себе и целеустремленного – вряд ли, глядя на него, кто-то подумал бы, что он испытывал трудности в общении. Разве что некоторая зажатость могла выдать его, но чтобы ее заметить, нужно было бы быть разведчиком. Артур со вкусом одевался, грамотно подбирал аксессуары к своему неизменно элегантному образу, обладал хорошими манерами и правильной речью. Денди, шмоточник, франт... Он вызывал в людях скорее зависть, нежели жалость, от одиночества не страдал, не просиживал часы на тематических форумах, спрашивая психологов и примкнувших к ним, как спастись от отсутствия личной жизни, но... иногда ему, образцовому самодостаточному джентльмену, становилось до боли тоскливо в пустом доме и в пустом городе. Раздумывая бессонными ночами, почему он всегда один, даже когда не хочет, Артур пришел к выводу, что его судьба отличалась от привычного человеческого сценария: он все еще был невзрослым в своих эмоциях. Большинство людей сперва взрослеет на уровне чувств – в детстве приобретая друзей, в юности переживая первую влюбленность и пытаясь строить первые отношения, – а уж потом, получив самостоятельность, профессию, выбрав свой путь, становится на ноги в практическом плане. У Артура вышло наоборот: он рано научился брать на себя ответственность, намечать цели, принимать решения, справляться с проблемами и сейчас был уверенной цельной личностью, но абсолютно не разбирался в эмоциях – ни в собственных, ни в чужих. Он не умел дружить, и даже Скотта не мог с полной уверенностью назвать своим другом, потому что постоянно ему завидовал: по мнению Артура, Скотт был и здоровей, и сильнее, а главное – гораздо удачливей, достигая желаемого безо всяких усилий в то время как Артур вкалывал точно проклятый. Скотт на это, правда, не реагировал, то ли не замечая чужой зависти, то ли просто не заморачиваясь, зато Артуру, опять пожелавшему шотландскому лентяю гореть в аду, каждый раз становилось так муторно, что после он часами выстаивал на коленях, моля Всевышнего простить ему греховные мысли. За успешной маской Артур скрывал целую коллекцию комплексов, которой позавидовал бы опытный психиатр: он патологически не умел общаться, не понимал, чего от него хотят окружающие, постоянно боялся, что выглядит в их глазах как-то не так, из-за чего чертовски себя накручивал... Он привык быть самостоятельным, сильным, тем, кому не нужна компания, но порой плакал ночами от жалости к самому себе. Он запер на замок свою душу и никого туда не впускал, страшась, что засмеют, но от бегства хуже становилось только самому Артуру. Каждое утро игра начиналась заново: Кёркленд смотрел в зеркало, повторял отражению мантру «у тебя есть я» и старался не замечать, как больно ноет в ответ где-то в груди на уровне сердца. А она читала книги и жила сегодняшним днем. Изо дня в день с понедельника по пятницу разносила платежи в крупной компании, чьи окна маячили аккурат напротив банка N., и внимательно отслеживала денежные потоки под чашку английского чая да негромко журчащее интернет-радио. Сэр Элтон Джон, Лара Фабиан, Стинг – отличная компания для белых воротничков. Она была финансистом, помешанным на своей работе, таким же неисправимым трудоголиком, как Артур, и занудой в очках. Завязывала по утрам, чтобы не мешали, свои прекрасные золотистые волосы в два тугих хвоста, выпивала залпом кружку эрл грея, наспех выкуривала дежурную сигарету, набрасывала на плечи пиджак и, повернув ключ в замке своей квартиры на четвертом, летела в офис, чтобы до позднего вечера посвятить всю себя любимому делу. Она тоже давно ни во что не верила. В обед она часто заходила в кафешку в двух минутах ходьбы от фирмы, брала там чай и книжку с полки буккроссинга, чтобы разгрузить мозг, немного отвлечься от расчетов, передохнуть в вечной офисной гонке. «Вам как всегда, мисс?» – лукаво улыбалась девушка за стойкой и кивала на ее короткое «да». Наскоро расплатившись, финансистка шла к свободному столику, дабы сразу же, распахнув потрепанный томик, погрузиться в чужие вымыслы. Она была истинной фанаткой чтения и выбрала это кафе исключительно ради полки с книгами. Иногда, впрочем, она отрывалась от страниц да переводила взгляд за окно, наблюдая, как там живет, на ходу допивая чай, всегда куда-то спешащий, сверяющий с Биг-Беном часы печальный невротик Лондон. Она любила свой город. Временами ей даже казалось, что город – такой же человек, как она, с теми же проблемами и заботами. Ее незримый друг, брат и единомышленник, идущий рядом, ободряюще обнимающий за плечи и не дающий разочароваться в себе... Она была одиночкой, и, может, поэтому умела слушать столицу как никто. Правда, такими мыслями она ни с кем не делилась, опасаясь, что ее сочтут если не сумасшедшей, то по крайней мере девушкой со странностями, той, кто в пустых комнатах слышит чужие голоса и разговаривает с феями. Она никого не искала и не ждала, хотя ей и советовали поторопиться: ведь все вокруг с кем-то. Но она не слушала глупые советы. Она просто жила, как ей нравилось, просто была собой. И каждый день они упорно проходили мимо, уставившись в книги, не замечая друг друга, не оборачиваясь. В тот весенний день ничто не предвещало беды: в обед Артур как всегда заглянул в излюбленную кафешку, взял чаю и наскоро прикинул, чего бы почитать: не далее как вчера он вернул на полку увлекательный роман своего тезки Гриффитса – тюремного служащего и по совместительству автора детективов. Книга Артуру пришлась по душе и теперь ему хотелось еще чего-нибудь остросюжетного, пусть даже такую литературу он перечитал уже вдоль и поперек, а потому не рассчитывал наткнуться здесь на что-то для себя новенькое. Но попробовать стоило, и Артур бодро направился к полке. Среди пестрых корешков придирчивый взгляд выцепил небезызвестный «Отель «Бертрам» Агаты Кристи. Кёркленд улыбнулся: кажется, эту крутую историю он мог процитировать практически наизусть, но его все равно к ней тянуло, будто магнитом. Вздохнув, банкир недолго поколебался, однако все же решил, что освежить в памяти классику полезно. Его пальцы уже сомкнулись на книге и потащили ее, когда поверх его кисти властно легла чужая ладонь. Артур вздрогнул, но руку не убрал и, опустив взгляд, немедленно столкнулся с растерянными глазами точно такого же цвета, как его собственные – ярко-зелеными. Пару секунд двое неотрывно пялились друг на друга. Это было нечто ненормальное: он сразу ее узнал, а ведь обычно память (в том числе и на лица) предательски его подводила. Он не ошибся, это та самая девушка. Чтоб ему провалиться, это она!.. Артур похолодел, однако незнакомка сама первой одернула руку, будто обжегшись, и смущенно отвела взгляд, проронив краткое «простите». Кёркленду ничего другого не оставалось, как вынуть приглянувшуюся им обоим книжку, мирно улыбнуться да протянуть ее леди. - Возьмите, – сказал Артур. – Я уже читал. - Я тоже, – девушка пожала плечами, но книгу приняла, ответив Артуру скромной теплой улыбкой. – Я просто люблю Кристи и могу перечитывать ее снова и снова. - Как и я, – признался он, рассеянно почесав затылок, из-за чего его взъерошенные волосы-перышки стали еще растрепанней. – Но у меня катастрофически короткая память, я уже совершенно не помню, кто убийца. На этих словах он натянуто посмеялся, дабы спрятать волнение, охватившее его, как только они столкнулись, но девушка, кажется, тоже пребывала отнюдь не в своей тарелке и потому поддержала этот неискренний нервный смех. - А я помню, даже жаль, ведь когда не помнишь, читать куда интереснее. Хотя говорят, – она прищурилась, – что проблемы с памятью больше по части женщин. - Врут, наверное, – Артур комично развел руками, после чего фанаты чтения разошлись каждый к своему столику. Вернувшись к оставленному кексу с сахарной помадкой, банкир задумчиво надкусил его, пожевал да, вдохнув свежий аромат бергамота, сделал глоток уже не обжигающего напитка. Незнакомка как нарочно сидела прямо перед Кёрклендом через два пустых столика, вяло ковыряя ложкой бисквитное пирожное и методично шелестя страницами, так что Артур волей-неволей сталкивался с нею глазами, тотчас их в смущении отводя. Как ни странно, но он отлично помнил ее: именно эта невысокая блондинка в очках и с книгой приходила сюда в прошлый четверг. Он заметил ее, когда хотел сделать короткий отдых для глаз, но те выцепили среди людей маленькую фигурку в клетчатом платье и наброшенном на плечи пальто. Весна, похоже, делала свое дурацкое дело, планомерно лишая людей мозгов, ибо Артур, поймав романтичную волну, неосознанно поддался эмоциям и столь же неосознанно принялся наблюдать за незнакомкой, отмечая про себя все, что ему понравится. Это как в магазине с космическими ценниками: знаешь, что ничего себе не позволишь, но мечтать-то не запретишь. «Такая милая, – первая шальная мысль, возникшая в его голове, отчего-то крепко застряла в памяти вместе с возвышенным образом симпатичной нескладной леди: миниатюрная, словно зарянка, и хрупкая, точно фея из его личных снов, героиня сказок, не меньше. – Красивые тонкие запястья, шикарные волосы. И она так забавно хмурится, когда размышляет о судьбах персонажей... Как жаль, что она наверняка уже занята». Последний вывод заставил Артура вздохнуть и снова отпить из чашки. Чай горчил, как и резюме, спускающее с небес на землю: Кёркленд давно перешагнул порог юности, когда любая красавица кажется свободной, а если нет, ты готов отвоевать ее сердце... С годами все становится сложней, круг потенциальных невест сужается, да и ты уже не подарок... тем более, если не был им никогда. «Рот закрой, – сам себе посоветовал Артур. – Наверняка ее где-то ждет избранник: такие умницы и красавицы рано обретают свое спокойное счастье. Пойми ты наконец, что никому не нужен, и иди работать, кретин». Тогда он и вправду ушел, а она не обратила внимания, как невысокий молодой человек на нее засматривался. «Сдался я ей, – обиженно подумал Артур, закрывая за собой стеклянную дверь. – Она ждет высокого и красивого, а мной только детей пугать в Хеллоуин». Он на самом деле стеснялся своего маленького роста, но ничего не мог с этим сделать. Он не знал, что большинству окружающих на это плевать, и не догадывался, что объект его симпатии придерживался, между прочим, противоположного мнения, но мыслей не читал и, привычно предполагая худшее, понуро вернулся в офис, будучи стопроцентно уверенным, что больше ее не встретит. Каково же было его удивление, когда они опять столкнулись в том же кафе! А ведь в действительности этим двум трудоголикам попросту следовало быть немного внимательнее: и он, и она посещали одно и то же заведение едва ли не ежедневно. Может, сегодня ангелы попросту не выдержали и подтолкнули тупых заучек к книжной полке одновременно? Дурацкая догадка швырнула Артура в дрожь, мысленно ругнувшись, он понял, что должен немедленно вернуться к работе, чтобы скорее отбросить ересь, навеянную разыгравшимися гормонами. Но вместо этого зачем-то взял чашку, прихватил тарелку с остатками кекса и подкрался к столику девушки. - Прошу прощения, – прокашлялся Артур. Не ожидая чужого пришествия, она вздрогнула, оторвалась от книги и посмотрела на него в упор, окончательно сбив с толку. – Я... – начал было банкир, лихорадочно подбирая слова. – Можно пересесть к вам? – наконец, выдохнул он. – У меня там стол сломан: качается ножка, чай проливается. Кёркленд похолодел, готовясь провалиться сквозь землю: более дурацкой причины, чем эта, и придумать было нельзя – вокруг полно свободных столиков, что за чушь, право слово! В один миг он понял, что экзамен на эмоциональную зрелость он только что с треском провалил. Но светловолосая мисс почему-то лишь любезно улыбнулась ему и, машинально поправив челку, кратко кивнула. - Можно. Здесь не занято. - Спасибо, – коротко пикнул смущенный Артур, присев напротив и расставив перед собой посуду, точно баррикады на улице. Сначала никто долго ничего не говорил, потом девушка мягко закрыла книгу и погладила обложку, будто хотела стереть невесомую пыль. Тонкие красивые пальцы слегка дрожали, и если бы Кёркленд сам не колотился, как у двери процедурного кабинета, он бы наверняка заметил это и стал смелей. Увы. Начинать пришлось женщине. - Как вам этот роман, сэр? – поинтересовалась она, коснувшись своей тонкой оправы. – Мне он очень нравится, хотя многие считают его унылым. - Почему же? Прекрасная вещь, одна из лучших в своем жанре, – заявил Артур со знанием дела и не удержался, чтобы не поделиться собственным мнением. Как бы он ни переживал, ни стеснялся, ни чувствовал скованность рядом с девушкой, которая была ему симпатична, литературная тема для него являлась слишком животрепещущей. Его распирало от мыслей, а поскольку поделиться было попросту не с кем, разговорился он быстро, даже и не заметив, как визави, сначала активно споря, стала молчаливо слушать, заинтересованно и иной раз удивленно переспрашивая. Когда он очнулся, то враз почувствовал себя бестактным придурком и, извинившись, потупился, но она с улыбкой отмахнулась. - Все в порядке, я сама такая же ненормальная. Мне все твердят, что я помешалась на своих книжках, а я жить без них не могу... – ее щеки тронул румянец. – Как вас зовут? - Артур. - Очень приятно, а я Элис, – представилась она, но, спохватившись, тут же поправила: – То есть Анна. Теперь настал черед удивляться Кёркленду. - Как это? – прямо спросил он. - Анна, – девушка сдавленно посмеялась и, взглядом попросив о снисхождении, пояснила, хотя и не слишком рассчитывая, что ее новый знакомый верно ее поймет: – Я вообще-то Анна, но на работе меня все называют Элис, хотя я не Элис, а Элизабет, и то не совсем Элизабет, потому что Элизабет – это второе имя, а первое – Анна. Но Анной меня зовут только родители и друзья, и сейчас все реже, хотя мне оно больше нравится: «Элис» звучит слишком резко, что ли. Правда, лучше все-таки не Анна, а Энни: так добрей, хотя ко мне давно никто так не обращается... - Страна Чудес какая-то, – запутавшийся Артур озадаченно почесал макушку. – Как же мне вас называть? Я так и не разобрался. - Анной, – легкий вздох и легкая улыбка. Золотистые волосы, убранные в два пышных хвоста, разметались по хрупким плечам, внеся небрежность в строгий деловой образ. - Хорошо, – кивнул Артур и постарался хоть раз запомнить, не записывая. С того дня они часто виделись и немало времени проводили вместе. Оказалось, что Энни (в конце концов Артур остановился на этом варианте, потому что и Анне, и ему он нравился больше, чем «Элис», а «Анна» звучало чересчур официально) работает в фирме, чей офис вплотную соседствует с его банком, что она тоже финансист и тоже влюблена в свою весьма непростую и не слишком творческую, зато очень увлекательную профессию. Общаясь с ней, Артур не уставал поражаться, как другой человек, причем даже другого пола, мог быть так на него похож! Они схоже думали, их взгляды и принципы во многом совпадали, и хотя время от времени они и спорили, эти споры не вели к длительным обидам. Им было легко, взаимопонимание влекло двух людей друг к другу лучше любой всепоглощающей страсти, и никто не знал, зачем им, таким независимым, вдруг понадобилось делиться наболевшим... Может, каждому из них попросту не хватало родственной души рядом, и теперь, обретя ее, каждый боялся вновь остаться в приятном, но поднадоевшем одиночестве? «Черт разберет вас, англичан», – сказал бы на это Скотт, спроси его тогда Артур. А время шло и делало их душевную связь все крепче. Первое приятное впечатление плавно уступило место взаимной дружеской симпатии. Артуру нравилось пересекаться с Энни в обед, обмениваться впечатленьями о прочитанных книгах, советовать, что почитать, и слушать ее советы. Ему не казалось, что время, когда они где-то гуляют или сидят в кафе, он тратил зря, впервые в жизни ему было вправду комфортно рядом с другим человеком... не считая Скотта, пожалуй. И хотя Энни была очень милой девушкой, в точности в его вкусе, он видел в ней прежде всего отличного друга, на которого всегда можно положиться. Вдумчивая, рассудительная, начитанная и въедливая, как Артур, столь же принципиальная, Анна, в отличие от него, гораздо меньше волновалась о чужом мнении или поддавалась приступам гнева. Эмоции не заслоняли ей разум, за что Артур ею попросту восхищался. Энни тоже была счастлива обрести в лице этого милого парня близкого друга. Еще каких-то полгода назад она бы не поверила, что сможет открыть душу кому-то, тем паче мужчине. Молчаливая скромница, которая все знает и все умеет, ходячая энциклопедия и признанный «романтический аутсайдер», она гордо носила маску железной леди – прагматичной, чопорной и самодостаточной. Энни было некому довериться, некому поплакаться, так что Артур стал для нее спасением. Он был таким добрым, таким чутким и таким понимающим, что скоро она перестала задавать себе глупые вопросы. И постаралась просто жить, как всегда. (Ее давнее кредо снова ее спасало). Их интересы удивительно совпадали: оба взахлеб читали книга, слушали джаз и рок, ходили на концерты одних и тех же групп и одинаково не любили голливудские фильмы. Они совершенно не умели готовить и рассказывали друг другу массу смешных историй о том, как кто-то из них тщетно пытался освоить азы кулинарного искусства и что из этого вышло. Они любили танцевать: однажды Энни обмолвилась, что иногда посещает студию, потому что когда-то ее зажгла этой страстью сестра, и теперь ей трудно представить себя без вальса или фокстрота. - Правда, ходить не с кем, – пожаловалась она Артуру. – Никто из знакомых не понимает, даже среди коллег. Не тот век, наверное. - Я умею танцевать, – скромно признался Артур. – Когда я учился в школе, мне нравилось посещать занятия, хотя у нас не было партнерш и приходилось постоянно меняться ролями. Меня вечно норовили засунуть на место девушки, – он вздохнул. Маленький рост и хрупкое телосложение были, пожалуй, одной из главных причин, из-за коих он отказался от танцев – партнершу себе под стать среди случайных посетителей клуба он вряд ли нашел бы, а в паре с высокими девушками Артур чувствовал себя неловко (в категорию «высоких» у него автоматически попадали все особы выше пяти с половиной футов и то, если брать в расчет скрытые каблуки его собственных туфель). Но Энни была куда меньше и, услыхав такое признание, просияла. - Пойдем со мной! Мне как раз нужен подходящий партнер, а то я всем по пояс. - Но я сто лет не вальсировал! Все забыл уже! – с перепугу Кёркленд замахал руками. - Не бойся, Артур, опыт не пропьешь! – она ободряюще хлопнула его по плечу, как будто тоже была мужчиной. И заговорщицки подмигнула: – Я помогу тебе. Противиться такой настойчивости можно было только если не разделяешь энтузиазма, а Артур разделял, просто беспокоился за свою репутацию, но обещанию Энни стоило верить, так что в следующую же субботу он послушно поехал в студию. Все прошло восхитительно. Он давно не чувствовал себя так прекрасно! Это было столь же естественно и здорово, как летать, Артур не находил слов, чтобы отблагодарить умницу Энни. И если в первые минуты он нервничал, гневно коря себя каждый раз, когда спотыкался, ее тактичная поддержка вскоре помогла застенчивому молодому человеку расслабиться. Артур слышал музыку, чувствовал ритм, мог вести это нежное создание и наконец-то – о Боже! – не обращать внимания на других, не завидовать им, потому что несмотря на свой рост и комплекцию он, в точности как за штурвалом верного самолета, чувствовал себя мужчиной. Единственным минусом стало то, что после вечера в зале ныло сердце и болели ноги, но, скорей всего, с непривычки, а не потому что его хвори давали о себе знать. Артур не хотел о них слышать. Он хотел жить. Он не заметил, когда действительно влюбился в Энни, когда симпатия и дружба перешли границы дозволенного. Как произошла эта эволюция чувств? А может, и не было никакой эволюции, может, Артур сам придумал ее, чтобы только не признавать, что влюблен в Энни с первого взгляда?! Эти бесплодные рассуждения провоцировали приступ мигрени. Валяясь без сна в своем пустом старом доме, Кёркленд сверлил взглядом потолок, задавая себе тысячи вопросов и не находя ни одного оправдания. Почему-то его собственные чувства казались Артуру грязными, пошлыми и развратными. «Я не должен ее хотеть, кровавый ад! – рычал он, судорожно нашарив среди сигаретных пачек пачку презервативов и зубами разорвав индивидуальную упаковку. – Энни мой друг, я готов с ней идти в разведку...». «И переспать», – договаривал черт, ковыряя каленой пикой его плечо. «НЕТ!» – мысленно орал Кёркленд, встав в кровати на колени, раздвинув бедра и позволив руке обхватить себя между ног. «Дат, – хмыкал чертяка, видимо, пользуясь временным отсутствием ангела, который пожелал им обоим спокойной ночи и уснул еще час назад. – Давай, думай о своей ненаглядной пташке – вон как у тебя на нее стоит! Дрочь на ее шикарные ноги и признай, наконец, что готов публично в них ползать. Спорит он еще, бестолочь». От злости Артур хотел его придушить, но вместо этого скорее доводил себя до спасительной разрядки, после которой, замученно уткнувшись в подушку и подтянув к животу колени, бессильно рыдал до тех пор, пока сон не отбирал у него всякую способность соображать. С утра в зеркале опять показывали ужастики. Вскоре он окончательно признал свое поражение, расписавшись, что да, влюблен в Энни и хотел бы взять ее в жены, если бы она, конечно, позволила. «Но она не позволит. Я всего лишь друг и конченый неудачник», – повторял он зеркалу и хмуро уезжал на работу. В их отношениях была тема, не дающая покоя Артуру, но он боялся ее как огня и не мог заставить себя коснуться в беседе: то, что принято называть личной жизнью. Прощаясь с Энни в обед, Артур с трудом подавлял приступ жгучей ревности, наблюдая, как ее коллега-мужчина галантно придерживает ей дверь. Кёркленд старался убедить себя, что ему померещилось: с тем развеселым товарищем она ничуть не заигрывает, а с этим хмурым джентльменом ездит на дорогом авто исключительно по делам компании. Артур любил ее, ревновал... хотя во френдзоне все это было, понятно, чертовски глупо. Ровно через год он устал. Выговорившись Скотту и получив от него уверенные советы не ломать комедию и начать действовать, пока его красавицу не увел более решительный кавалер, Артур прислушался к разуму: купил в ювелирном помолвочные кольца, договорился с администрацией любимого кафе, что завтра сделает здесь девушке предложение и хочет забронировать столик (чем вызвал щенячий восторг), пригласил Энни пересечься после работы и отпросился у начальства пораньше, чтобы успеть переодеться, привести себя в порядок, купить цветы. Ровно в шесть двадцать девять он встретил ее, взволнованный и радостно возбужденный. Пробормотав «это тебе», вручил ничего не понимающей Энни букет роз и на ее резонное «что случилось?» без объяснений проводил за самый уютный столик. Там он не стал долго рассиживаться (главный образом потому как иначе, отлично зная себя, точно бы спасовал), убедившись, что Энни с интересом его рассматривает, в аккуратной манере сложив кисти одна в другую и положив их на край столешницы, он еще раз проверил наличие заветной коробочки и, выдохнув, как перед прыжком, торжественно преклонил колено пред девушкой. - Анна, – серьезно произнес он, приложив к груди руку. – Я давно должен был сказать это. Я люблю тебя. И хочу, чтобы ты стала моей женой. С этими словами он протянул ошарашенной леди темно-красную бархатную шкатулку-ракушку, в которой, тесно прижавшись друг к другу, как молодые любовники, лежали два стильных серебряных кольца, чуть побольше и чуть поменьше, но одинаково маленькие, с выгравированным изображением крошечной британской короны и прозрачным камешком в ней. Энни охнула. - Артур... – пробормотала она, не решаясь тронуть подарок. Кёркленд молчал, снизу вверх смотрел на нее, не в силах вымолвить слова: видят небеса, чего ему стоило публичное признание! Сейчас он старался выгнать из головы все мысли дочиста, чтобы избранница сама приняла судьбоносное решение. Было ли ему страшно? Он не мог сказать: когда ему удавалось отключить мозг, он не умел распознавать чувства. - Ах, как романтично! – восторженно прошептала Джесси, в умилении всплеснув руками и покачавшись на каблуках: прознав, что ее ненаглядный мальчик-сладкоежка влюбился, она искренне за него порадовалась и теперь наблюдала эту киношную сцену, едва не плача от счастья. - Красивая пара, – заметила Мэг, унося в кухню поднос с пустыми тарелками. Тем временем Энни, сама не своя от потрясения, лихорадочно соображала, что делать. В итоге решив действовать наобум, она мельком озирнулась по сторонам, взяла коробочку и скромно улыбнулась. - Красивые, – сообщила, осторожно прикрыв ее, и не менее осторожно тронула руку Артура. – Встань, прошу тебя, – тихо попросила Энни, помогая ему скорее подняться на ноги, а затем нежно обняла его, уткнувшись в шею. – Пойдем ко мне, прошу: тут все эти люди... мне страшно. Пожалуйста, милый. В ее голосе сквозила мольба, и Кёркленд, еле живой от волнения, оглушенный тем, что события развивались совсем не так, как он задумывал, позволил взять себя за руку и увести. Его сердце билось глухо и тяжело, ныло в подреберье и заставляло морщиться. Как в тумане, ведомый женщиной, он проехал на метро несколько остановок, вошел в чужой многоквартирный дом, поднялся на лифте на четвертый этаж и оказался в тихой квартире. Он бывал здесь раньше, около полугода назад, когда приезжал к Анне за романом своего двойного тезки Хейли – кажется, с тех пор тут ничего не изменилось: те же шторы до пола, низкая мебель, большие бра и книги – много-много книг, сложенных стопками где попало – на полках, тумбочках, подоконниках, на столе, в коробках... Энни говорила, что никак не может их расставить, потому что они никуда не помещаются: ее квартира была слишком маленькой для ее библиотеки. Коснувшись обложки томика, венчавшего стопку возле зеркала, Артур обнаружил толстый слой пыли. Нахмурился: для Энни такой недосмотр был редкостью, значит, у нее вправду не хватало времени на себя. Впрочем, в остальном здесь было по-прежнему тепло и уютно, а главное, так тихо, что хотелось никуда отсюда не уходить. - Я сделаю чай, – сказала девушка, пристроив пальто на крючке в прихожей, и, ослабив шнуровку, оставила сушиться на полке для обуви высокие ботинки на каблуках. Пока Артур стаскивал шарф и по примеру девушки избавлялся от верхней одежды, Энни нырнула в кухню, принявшись там хозяйничать. Разувшись, Артур невзначай отметил, какими внушительными кажутся его туфли рядом с ее изящной парой – совсем не так, как они обычно смотрелись в компании «лыж» других парней. От осознания сего бытового факта ему даже стало немного легче, хотя на сердце все равно лежал груз. Кажется, установки начинали сбиваться: в голове уже кружилось обвиняюще-постыдное «гребаный неудачник», а самого Артура подначивало повеситься. Слова Энни вернули его в реальность. - Не стой, – сказала она, мягко коснувшись его руки и посмотрев на него с сочувствием. – Пока чайник греется, мы можем поговорить. Она прошла в комнату, и ему ничего не оставалось кроме как потащиться следом, если честно, еле волоча ноги. В ответ на ее вежливое «располагайся» он присел на край дивана, где она обычно спала. Тишина стала неприятной, тягучей, как мед, и горькой, как смола на деревьях. Нужно было что-то сказать, но Артур окончательно растерялся, разнервничался и чувствовал себя хуже некуда, выжатым, истерзанным и растоптанным. Если бы он мог, он бы умер прямо здесь и сейчас, не дожидаясь позорной казни, исполнителем которой станет та, кого он, наивный идиот, посмел полюбить. Еще никогда ему, кажется, не было так страшно. Он едва соображал и едва держался, судорожно сжимая пальцы. - Это было неожиданно, Артур, – наконец потревожила неловкое молчание Элис. «Элис, не Энни, – признал банкир, сглатывая. – Именно она огласит мне приговор». - Прости, – брякнул он на автомате, но она покачала головой. - Не извиняйся: ты не виноват. Это просто было неожиданно, мне такого еще не говорили и... – она запнулась, опустив голову, и пышные волосы закрыли ее лицо, – не думала, что когда-то скажут. Мне жаль. Я знаю, оправдываться поздно, но я поступила так, потому что боялась тебя унизить, если бы стала что-то публично обещать. - Забудь. Мне не стоило устраивать этот балаган. Я не хотел причинять тебе неудобства. - Я тоже. Потому и привела тебя сюда, чтобы нас не видели и не слышали посторонние. – Выдохнув, она подалась вперед, их взгляды встретились. – Давай будем честными, Артур. Он кивнул – что еще оставалось в преддверии искреннего «ты мне не нужен», которое послужит пулей в затылок? Артур рефлекторно сжался, но глаза не отвел, желая видеть, как люди убивают людей. - Я тоже тебя люблю, – прозвучали в тишине совсем не те строчки. - Что? – Кёркленд похолодел. - Я люблю тебя, родной ты мой человек, – чуть не плача повторила Элис-Энни, вытирая глаза рукой и тихо ругаясь, потому как стекла ее очков мгновенно покрылись каплями. – Я такая дура... – она вздрогнула, словно тело прошил болезненный спазм, поежилась, и Артур рефлекторно обнял ее, почувствовав, как ее колотит. - Ну что ты. - Прости, прости, – немного отдышавшись, пробормотала девушка, все еще раскрасневшаяся, растрепанная и такая маленькая в его объятьях. – Ты мне очень давно нравишься, Артур, как каждая наивная идиотка, я уже успела намечтать себе наш будущий брак, дом и восемь детей. Но сегодня ты пришел такой нарядный, с цветами, счастливый, даже волосы зачесал... Я с перепугу решила, что ты женишься на другой и приехал попрощаться – представь, как я нервничала, пока ты вручал мне букет, вел за столик, собирался рассказать нечто важное? Твое предложение окончательно сбило меня с толку. Мне показалось, что все это жестокая шутка, хотя я и знала, что ты не способен на такое, – она отстранилась, глубоко вздохнула. – Я просто была уверена, что у тебя кто-то есть. - Я думал о тебе точно так же, – признался Артур, кусая пересохшие губы. – Ты ведь серьезная девушка, знаешь, чего хочешь. Я думал, таких уже разобрали. – Он сам не знал, зачем это говорит, его мысли плыли, душа разрывалась между радостью, болью и удушающе всепоглощающим страхом, ему хотелось рыдать, орать, психовать, кататься по полу – и все это вместе. И вдруг, когда огромная чаша его фобий наконец-то переполнилась, он на мгновенье представил, какими беспомощными и смешными они, должно быть, сейчас смотрелись со стороны – два патологически застенчивых человека, боящихся не отказа и не друг друга – самих себя. «Пускай, – отмахнулся он. В его душе что-то щелкнуло, как если бы кто-то нажал на клавишу выключателя, гася свет. – Какая разница, как это смотрится. Это только наш разговор». - Энни, – ласково погладив запястье девушки, он уговорил ее поднять голову. – Давай сначала, – и предложил, перебарывая собственную неловкость: – Ты выйдешь за меня? - Арти, – она нахмурилась, но не шевельнулась, так что они все еще сидели не разжимая рук в полутьме комнаты, освещенной настенным бра, где предметы отбрасывали длинные тени. – Ты сам не знаешь, на что подписываешься, – хмуро объявила девушка, глядя на потенциального жениха в упор. – Вряд ли я сгожусь на роль супруги такому джентльмену, как ты. - Почему? – фыркнул Артур. – Я люблю тебя, что еще нужно? - Святая наивность, – в ее голосе по-прежнему звучал явный сарказм. – Между прочим, я дурна собой и совершенно не умею готовить. - Смею вас уверить, мисс, это меня совершеннейше не пугает, – парировал Кёркленд, прикрывая глаза: фраза из «Кентервильского привидения» из уст заядлой книгоманки его ничуть не задела и вовсе не показалась удивительной. - И характер у меня не подарок: я страшно сварливая, – продолжала напирать Анна, войдя во вкус. - В сварливости вы меня не обойдете: я сам вечно ворчу и жалуюсь! – гордо заявил Артур, почему-то получая удовольствие от взаимного самобичевания. - Я ревнива. - И я ревнив. - Я высокомерная эгоистка, которая думает только о себе. - И я высокомерный эгоист, который... - Почему ты все за мной повторяешь?! – не выдержала Элис, резко встряхнув руки Артура. – Не глумись надо мной! Я пытаюсь убедить тебя, чтобы ты хорошо подумал прежде чем со мной связываться, а ты придуриваешься, болван! - Но я не придуриваюсь! – Артур искренне возмутился: он и не собирался ни над кем издеваться, тем паче в такой момент! К счастью, остывала Энни столь же быстро, как раздражалась. Секундой позже она снова лишь холодно укоризненно посмотрела на приятеля и добавила будто бы между прочим: - У меня порок сердца. Если ты женишься на мне, получишь обузу, от которой сам же первым и взвоешь, а если вспомнить, какой в кавычках здоровый ты, нам обоим можно сразу после венчания переезжать в интернат. Два инвалида – тоже мне молодая счастливая семья. Отпустив чужие ладони, она резко отвернулась, но Артур, ощутив, как в тот же миг заныло под ребрами, остановил ее. - Энни, – пробормотал он, еле подбирая слова: он не знал, правда не знал, но если бы и знал, не передумал бы! Проблемы человека, которого он любил всей душой и с которым был готов пройти и огонь, и воду, были ему не просто близки – списаны с него. И он отлично понимал, что если не в состоянии справиться с собственными бедами, то хотя бы может попытаться помочь другому. – Не бойся, слышишь? – попросил он. – Тебе нечего бояться, когда я рядом. Я спасу тебя ото всех и не отвернусь, что бы ни случилось. Я слишком хорошо знаю, что такое слабое сердце. Ты же помнишь, я рассказывал тебе, что чертов ИБС-ник, что после аварии страдаю артритом и время от времени мне больно не только ходить, но даже просто наступить на ногу? Иногда по утрам мне сводит обе щиколотки, жутко немеют запястья, а я, молясь и матерясь, спрашиваю Бога, как же мне теперь на работу попасть. Порой я попросту хочу умереть, чтобы эти муки закончились... Но несмотря на весь этот ад я не собираюсь болеть. Я хочу жить. Ты сама меня этому учила – жить вопреки обстоятельствам. Пожалуйста, Энни, не верь тому, что ты сама про себя придумала, – подытожил он, задыхаясь от подступающих к горлу слез. – Ты можешь сделать счастливым хотя бы одного человека на свете, значит, ты – прекрасная женщина, и нечего с этим спорить. - Я не женщина, Артур, – глухо отозвалась она, сняв очки и устало потерев веки. – Я все еще невинна и не думаю, что ты очень рад этому известию. Несколько секунд банкир молчал, замерев и почти не дыша, пока в его сознании с треском ломались последние барьеры, разделявшие их. Две души наконец-то встретились без масок и без секретов, откровенность зашкаливала, и это было так... здорово. Значит, они искали друг друга, храня верность, ждали и дождались – что тут плохого? Так не принято, но кто сказал, что все, что принято, – правильно? Артур почувствовал, как пьянеет: одна мысль о том, что этого нежного тела до него никто не касался, сводила его с ума. - Я рад, – смутившись собственных желаний, негромко проронил Артур. – Правда рад. Хотя я сам еще без опыта, если честно... – проболтавшись, он густо покраснел, но все же не вытерпел, расколовшись, как преступник на допросе с пристрастием: – Я ведь и предложение тебе сделал, чтобы ты не бросила меня после первой ночи, узнав, что я ничего еще не умею. Прости. Мне очень стыдно. - Брось, нечего тут стыдиться, – встрепенулась девушка. От его признания ей вдруг стало жарко, даже ее собственная проблема вдруг потускнела, отойдя на задний план. Снова заключив ладони Артура в свои и невольно наклонившись поближе, она вмиг ощутила себя в разы спокойнее. Играть на равных всегда приятней. Ну а интимные вещи, как известно, не обсуждают в открытую. – Ты девственник? – дождавшись кивка от окончательно смущенного молодого человека, она сообщила: – Классно. Нет, поверь: ты кажешься мне таким чистым. Это прекрасно, что мы друг у друга первые, будем открывать мир телесных радостей вместе, вместе пробовать новое и изучать друг друга. - Хорошо звучит, – Артур вяло улыбнулся, втайне радуясь, что на последней фразе покраснел не только он, но и она. - Ага. Я это где-то вычитала, не помню только где, – Энни озадаченно почесала голову. – Знаешь, я ведь на самом деле боялась, что ты опытный, засмеешь меня, побрезгуешь, но раз мы в одной лиге, нам будет проще. - Сомневаюсь, – скептически хмыкнул он, слету отметив футбольный термин: нет, все-таки она удивительная – столько мужских замашек в нежной барышне еще следует поискать! Интересно, за какой клуб она болеет? - Я имею в виду, что в техническом плане сложней, конечно, но ведь мы постараемся, – Энни пропустила его иронию мимо ушей и продолжила стоять на своем. Ей совсем не хотелось сдаваться после стольких сказанных слов и потраченного на этот разговор времени. – Главное, мы равны, а значит, каждому из нас легче понять, что чувствует такой же неумеха, если у него что-то не выходит! Со временем все наладится, я читала массу литературы на эту тему. - Я на эту тему немного другую литературу читал, – Кёркленд хищно сощурился. А Энни, немедленно раскусив пошлые намеки, строго пожурила его: - Артур, не беси меня. Ты еще не стал моим мужем, а уже начал меня бесить. - Это называется «развитие отношений», – храбро рассмеялся в ответ банкир, все-таки отыскав в себе моральные силы встать на ноги, покинуть комнату и, проинспектировав карманы пальто, вернуться с приснопамятной коробочкой. – Дубль три, сцена первая, – деловито объявил Артур, стараясь подцепить ногтем крышку, но та прилипла. – Кровавый ад, – он выругался. - Давай я, – предложила Анна, но Кёркленд ревниво отодвинулся. - Нет, это моя задача, – после пары пустых попыток коробка сдалась. – Так, – Артур приободрился и протянул открытую ракушку избраннице. – Леди Честертон, ты станешь моей? – с надеждой спросил он, не заботясь, что вопрос получился каким-то не таким, как положено, да и церемония, мягко говоря, не удалась. Но Энни ничего не заметила. Лишь улыбнулась, склонила голову набок и прищурилась. - А ты моим станешь? - Я уже твой, – Артур пожал плечами. – Ты меня купила – пользуйся. Осталось только подписать договор. - Где инвойс? – наигранно подбоченилась финансистка. – Как я тебе без него платежи разнесу? - Будет тебе инвойс. Если подпишешь, – пообещал Кёркленд. - Все у вас, банкиров, вот так: сперва подпишешь, а потом читай мелкий шрифт... Ладно, уговорил, сдаюсь: можешь считать, что тоже меня купил. Я твоя, мистер Кёркленд, – с этими словами девушка рассмеялась и позволила Артуру надеть ей на безымянный палец левой руки маленькое колечко. Второе, побольше, она сама аккуратно надела Артуру, на всякий случай мягко повернув из стороны в сторону, дабы убедиться: края не царапаются. – Как ты угадал? – с удивлением спросила она, заметив, что ее украшение не спадает: это было редкостью, обычно на худеньких пальцах ничего не держалось как следует. - Не знаю, – честно признался банкир. – Я просто долго смотрел на твои руки, а потом померил на свой мизинец. - Ты умница, – оставив ненужные больше сомнения, девушка шагнула вперед и, обняв, уткнулась в будущего супруга, трепетно зарывшись в него. Ей вдруг стало так хорошо и свободно, будто за спиной наконец-то раскрылись белоснежные крылья, что она столько лет прятала от других. - Можно, я тебя поцелую? – прошептал Артур, дрожа, но в ответ прозвучало: - Можно. Их губы робко соприкоснулись. В оглушающей тишине несколько секунд показались влюбленным вечностью. Энни, теплая, практически невесомая, была настолько близко, что у Артура от этой близости вмиг закружилась голова, легкие духи стали для него сладким обещанием, а чувственные губы были столь же нежными, какими он представлял их, не смея однажды попробовать. «Меня впервые целует женщина, – звучало в сознании Артура, точно на повторе. – Меня вообще впервые кто-то целует. По-настоящему...». Из замешательства его вывел ее спокойный голос, когда она, деликатно завершив поцелуй, прильнула к его груди. - Кажется, сегодня я оформила свою лучшую сделку в жизни. Правда, теперь и жизнь моя станет другой. Мне даже страшно, – призналась Анна. Артур обнял ее сильнее, ласково потершись щекой о ее горячий висок, прошептал ей на ухо, чуть не плача от нахлынувших чувств: - Не бойся. Возьми меня с собой в эту другую жизнь, вместе мы справимся. - Мы справимся, – согласилась она. – Теперь нас двое. - Раз так, спрячь меня, – уже не скрывая слез, он не смог терпеть дольше и, обессиленно рухнув на колени, уткнулся в ее живот. – Спрячь так, чтобы никто меня не нашел, – тут его пробрал сильнейший озноб, и Артур почти прорыдал, наконец выпуская из сердца то, что мучило его целый день: – Я чуть не умер под их взглядами! Я боюсь их, Энни, очень боюсь! Я чертов социофоб... - Что ты, маленький, тише, – присев рядом, девушка принялась обеспокоенно гладить его по голове и плечам, пытаясь утешить. – Брось, ты отлично держался. Все так классно придумал. Зачем ты на себя наговариваешь? Вспомни, как ты подсел ко мне год назад: я ведь следила за тобой бог весть сколько, но никогда бы сама не решилась подойти. Да и сегодня ни разу не подумала, что ты напуган – серьезный такой, уверенный в себе джентльмен. Не терзай себя: все уже позади. Я обещаю, слышишь меня? Обещаю, что никому тебя в обиду не дам. Я люблю тебя, Арти. - И я тебя... – прошептал бедняга, размазывая по щекам слезы. – Ты самая лучшая на свете. Они не заметили, как снова принялись целоваться, неумело, но так увлеченно, стараясь вложить в незамысловатые движения все то, что обжигало, ломалось и рвалось внутри, что напрочь сносило все плотины рассудка и топило их личные города, словно вышедшая из берегов Темза. Они медленно переползли на диван, пока их объятья становились все откровеннее, поцелуи – жарче, дыхание – сбивчивей. Моральные догмы смазывались, стоило ладони коснуться чужого бедра и скользнуть вверх к поясу, неотрывно прощупывая изгибы. Тела ныли от предвкушения, неистовое желание отдаваться и брать, трогать и подставляться, ласкать и быть обласканным захватывало их. Хотелось наготы, интима, тепла и секса – да так, что... С трудом подавив инстинкты, британка чуть ли не силой призвала себя к благоразумию, мягко остановив склонившегося над ней Артура. - Только после свадьбы, – попросила она. – Пожалуйста. Он слегка смутился, тоже возвращая себя в реальность, буквально за уши оттащив от соблазнительно примятого ложа. - Как скажешь, дорогая, – кротко кивнул. - «Дорогая»? – хмыкнула Энни, принимая ладонь Артура, чтобы вернуться в сидячее положение. – Ты делаешь успехи. - Стараюсь, – Кёркленд улыбнулся и на совет не забыть это обращение, когда они поженятся, полушутя заметил: – Я запишу. Эту ночь он впервые провел в маленькой, но уютной квартире Анны Элизабет Честертон, после легкого ужина и вкусного английского чая, долгих поцелуев и интимных бесед не раздеваясь завернувшись в шерстяное одеяло на широком разложенном диване. До самого утра помолвленные друзья проспали рядом, соблюдая договоренность и чтя немодную традицию, но держась за руки, на безымянных пальцах которых поблескивали аккуратные кольца, купленные т.н. неудачником Артуром с выгодной скидкой в ювелирном на Оксфорд-стрит. Небывалое везение, между прочим.