Розыгрыш

Крутясь перед зеркалом в прихожей, Артур уже третий раз тщетно пытался завязать галстук, но излюбленный «двойной Виндзор» почему-то сегодня ему никак не давался. То ли нервная дрожь в руках, то ли ненужная спешка, то ли луна не в той фазе... что-то шло не так, и движения, которые он всегда выполнял на автомате, ныне казались невыполнимыми. Еще раз перекрутив дурацкий аксессуар и не добившись ничего сносного, Артур негромко выругался, еле держась, чтоб не прибавить к «адскому дерьму» что-нибудь покрепче: при дамах все-таки не бранятся. Анна, искоса наблюдая его мучения, тактично подождала, пока новая попытка закончится крахом, а потом, ни слова ни говоря, подошла к Артуру и, не спрашивая зря разрешений, аккуратно завязала-таки упрямый узел. Сделать это на другом человеке оказалось непросто, но девушка сосредоточилась, и ее старания были вознаграждены. Довольно оглядев дело рук своих, она улыбнулась: темно-вишневый аксессуар в наклонную полоску идеально сочетался с белоснежной рубашкой и отлично подходил под дорогой деловой костюм. Артур выглядел не просто солидно – он был одет с иголочки, как подобает людям его круга. Не сдержавшись и чмокнув его в щечку (из-за чего он, конечно же, возмущенно возвел глаза к потолку, а на его лице тут же появился милый румянец), Энни деловито поправила ему воротник и чуть-чуть освободила получившийся узел: ей показалось, что с непривычки она слегка придушила Артура. - Спасибо, – Артур вздохнул и признался: – Я ужасно волнуюсь. - Я знаю, – кивнула девушка. – Не переживай, все пройдет замечательно. Ты обязательно понравишься моим родителям: как такой сыночек может не понравиться? С этими словами она по-дружески потрепала его макушку, приведя с трудом уложенные непослушные волосы в обыденный беспорядок. Артур недовольно вывернулся, шикнул на нее, а Энни в ответ легко рассмеялась. - Выше нос, Кёркленд! Ты же сам просил меня вас поскорей познакомить, – однако сразу, заметив озадаченность на лице будущего супруга, сказала уже серьезнее: – Мы получим благословение. Не разводи панику, хорошо? Заключив Артура в объятья, она бережно погладила его по затылку. - Что мне делать, чтобы про меня хорошо подумали? – едва слышно спросил молодой человек, с трудом сглатывая волнение и сильней зарываясь носом в любимую. - Арти, опять ты за свое. Какая разница, что про тебя подумают? Мое отношение к тебе не изменится, как бы кто тебя ни воспринял, даже мои родители. А если ты хотя бы немножко расслабишься и побудешь собой, уверяю, тебя тут же полюбят как родного. Ну, – отпрянув, девушка вновь потрепала его волосы, испортив прическу окончательно и бесповоротно, – тебе все еще страшно? Артур молча кивнул. - Не бойся, я буду рядом. А когда все закончится, я куплю тебе пончик. Хочешь? - Кексик хочу, – буркнул Артур, по-детски надувшись. – С орехами. Или пряничек. - Как скажешь, – согласилась Анна да, подбежав к вешалке, подала Артуру пальто. – Поехали! Мама испекла сливовый пирог к твоему приезду! Ты наш самый желанный гость. Кёркленд ничего не ответил. Глубоко вздохнув, он понуро оделся и взял ключи из резной деревянной ключницы. От его дома до родителей Энни путь был неблизкий, но Энни сама решила, что будет лучше, если она сперва приедет к нему, а потом они вместе на его машине отправятся непосредственно в фамильное гнездо Честертонов. И Артур был только за (ведь ему было необходимо произвести на ее родных хорошее впечатление), просто он боялся опять во что-нибудь вляпаться... Мысленно помолившись, он запер дверь и, проводив Анну к автомобилю, прежде чем сесть за руль еще раз остановился, глядя на небо. «Помоги мне, Боже, – кратко попросил он. – Пожалуйста».

***

Как выяснилось, волновался он абсолютно зря: родители Энни оказались приятными и интеллигентными людьми, приняли Артура радушно и даже не думали относиться к нему с каким бы то ни было недоверием. Кёркленд, успевший нафантазировать себе всяко-разно, был польщен и растерян. - Я Чарльз Честертон, – представился отец Анны, несмотря на почтенный возраст, все еще крепкий и бодрый человек. Прищурив свои живые, почти черные глаза, он радостно пожал руку Артуру. – Приятно познакомиться. Как там вас? - Кёркленд, сэр. - Кёркленд-то, может, и Кёркленд, – хмыкнул глава семейства, заставив гостя смутиться, мигом почувствовав себя скверновато. – Зовут вас как, молодой человек? - Артур, – пробормотал тот, покраснев. Мистер Честертон же, словно и не заметив чужой растерянности, по-свойски хлопнул будущего родственника по плечу. - Другое дело! А то как не родные, ей-богу. Обменявшись парой малозначительных фраз с женой, он внезапно о чем-то вспомнил и, отведя Кёркленда в сторону, полушепотом поинтересовался: - Скажите, Артур, вы в бильярд играете? - Немного, – кротко кивнул теперь уж точно ошарашенный финансист. При упоминании слова «бильярд» в его памяти всплыли две весьма яркие картины: школьные партии, за участие в которых он регулярно получал по шее от ментора, и ехидная ухмылища Скотта, появлявшаяся на его лице всякий раз, стоило Артуру промазать. Скотт играл плохо, зато постоянно бросал в адрес соперников колкости – особенно доставалось Артуру как самому непримиримому, ради победы готовому в сердцах расшибить лоб о зеленую столешницу (необязательно свой). Одной из излюбленных шуток был двусмысленный комментарий на тему того, как эротично Артур наклоняется над столом, прицеливаясь. - Черт!! – сплевывал Кёркленд, дрогнувшая рука которого снова не позволяла совершить хороший удар. Ход переходил к следующему игроку, а Артур, вне себя от злости, хватал Скотта за шиворот. – Сукин ты сын, волынщик! – шипел англичанин. – Какого хрена?! - Расслабься, милый, – в ответ шотландец вальяжно обнимал приятеля и лукаво шептал возле чужого уха, мастерски войдя в похабную роль (для пущей убедительности ему не хватало только бокала кроваво-красного вина в руку да крепкой сигары в зубы): – Видел бы ты себя сейчас сзади, Игги: в этих стильных клетчатых брюках, жилете и рубашке с закатанными рукавами ты невероятно горяч. Любого натурала с ума сведешь, а... - Захлопнись, – невежливо прерывал Артур, неминуемо краснея и невольно оглядываясь по сторонам, что не утаивалось от Скотта, давящегося смешком. – Заткнись, гнида, или я тебя так отделаю – пожалеешь, что сам полез. Как у них не доходило до драки, задетый Кёркленд не понимал. Спасали моральные нормы, державшие джентльменов в рамках приличия? Может, и так, но это ничуть не мешало им щедро одаривать друг друга нехорошими словами, а когда англичанин снова выигрывал, Скотт натянуто поздравлял его, хлопая по спине и прибавляя – тихо, чтобы слышал лишь Артур: - В следующий раз я отыграюсь, английское чучело. И после партии хорошенько отлуплю тебя, проигравшего, вот этим кием по твоей вредной красивой заднице. - Мечтай, Несси, – звучал тщеславный ответ. – Сперва излечись от вашей шотландской криворукости. Пока твое место, как прежде, в ногах у английского Короля. Школьные же воспоминания Артура вращались вокруг уютного бильярдного клуба, где можно было гонять шары с утра до ночи не только после, но и нередко вместо уроков, и который не прикрыли лишь потому что организовал его сам директор, тот еще заядлый игрок. Так что сейчас, услышав про джентльменское увлечение, Кёркленд с трудом подавил волнение, немедленно охватившее его. - Иногда на работе мы отдыхаем за игрой в снукер, – скромно заметил он. – Но я не очень сильный соперник: мне не хватает выдержки. - Выдержка – дело наживное! – обрадованный мистер Честертон с жаром потер ладони, придя, видимо, от слов Артура в искренний восторг. «Просить руки его дочери теперь будет куда проще», – подумал Артур с облегчением, пока будущий тесть в красках расписывал ему преимущества английского бильярда перед снукером, в который они режутся в офисе. В конечном итоге глава семейства решительно повелел: – Заглядывай к нам по выходным – будем тебя натаскивать. - Чарли, не порть мне мальчика, – вмешалась супруга, укоризненно посмотрев на мужа. В ее речи Артур уловил легкий валлийский акцент и вспомнил, как Энни рассказывала, что родственники ее мамы в основном проживают на западе Британии. – Эта игрулька едва не стоила нам когда-то дома! Пойдемте лучше за стол, – распорядилась миссис Честертон. С этими словами она гордо прошествовала в столовую, где Энни уже деловито расставляла тарелки с чашками, а мистер Честертон, подмигнув Артуру, негромко заметил: - Главное – ничего не говорить Джейн. Приезжай после обеда, когда она гостит у Бруксов: двух-трех часов нам хватит, – дождавшись утвердительного кивка, он спросил: – Надеюсь, вы у себя на работе женщин не берете в игру? - У дам своя лига, – пожал плечами Артур: традиции мужских клубов ему всегда казались чем-то незыблемым. - Правильно, – поддакнул Честертон. – Нечего их брать: одни проблемы от этих ведьм, помяни мое слово... - А ну цыц! – прикрикнула на него супруга: как оказалось, она все отлично слышала. – Это кто тут ведьма? Не позорь меня, старый дуралей! - Прости, само вырвалось, – отец Анны отступил, комично выставив руки. - Ну я тебя, – наигранно пригрозила жена, правда, немедленно рассмеявшись. Рассмеялся и глава дома, провожая гостя за стол. Эта милая семейная заварушка заставила Артура чуть-чуть выдохнуть и даже слабо улыбнуться, чего, скорее всего, и добивались родители Энни: помочь ее скромному молодому человеку почувствовать себя дома. Обед прошел по-семейному, в ненавязчивых разговорах и с очень вкусной, нежнейшей едой, приготовленной золотыми руками хозяйки. Время пронеслось незаметно. И хотя Артур не переставал нервничать, от волнения путал слова, вечно забывал, что намеревался сказать, и с трудом сдерживал дрожь в пальцах, ему понравились эти люди, а благодаря умнице Энни, которая тактично поддерживала Артура в разговоре, он вполне мог записать сегодняшний день в актив. Попрощавшись поздно вечером с Честертонами, Кёркленд отправлялся домой один: Анна решила, что останется на ночь у родителей, и, проводив Артура к машине, искренне похвалила его за прекрасный день, подарив напоследок избраннику (пока никто не видел) долгий чувственный поцелуй. - Люблю тебя, – проронила она, прильнув к Артуру: на улице становилось холодно. - И я тебя люблю, – признался тот, слегка покраснев. – Я с ума схожу от желания. Она улыбнулась – понимающе и совсем не осуждая: слишком хорошо зная, что он сейчас чувствует, и чувствуя то же самое. Потрепала его затылок. Лукаво прищурилась. - Скоро ты будешь дома. Переоденься, прими душ. Думай про меня. Если кто-то скажет, мол, объект вожделения не получает при этом радости – не верь: мне приятно, если я знаю, что ты по мне скучаешь. - Я часто скучаю по тебе... – проныл Артур, сам не свой от пережитого стресса, а потому позволяя гормонам взять верх над разумом. Голова кружилась, ноги чуть-чуть немели. И до чертиков хотелось уломать Элис ехать с ним, нарушить пуританскую клятву и провести жаркую ночь с субботы на воскресенье, исступленно наслаждаясь физической близостью. – Очень часто. - Я тоже, – прошептала девушка, зардевшись. – Знал бы ты, как я тебя хочу... Чую, после свадьбы мы друг друга затрахаем. Но давай будем последовательными, дорогой. - Да. Извини. До завтра, Энни, – тщетно скрывая, как эти слова одновременно и смущают его, и возбуждают, он вежливо поклонился и поцеловал ей на прощанье руку. - До завтра, Арти. В дом Анна вернулась только после того, как убедилась, что машина Кёркленда, мигнув задними фарами, благополучно исчезла из виду. За чашкой чая, оставшись наедине, мама с улыбкой сказала дочери: - Какой приятный молодой человек: вежлив, рассудителен, хорошо воспитан. Он тебе подходит, Энни: такой же скромный и образованный. И маленький, что при нашем с тобой росте, как понимаешь, немаловажно. Только грустный он очень. Кто его родители? - Мама налоговый инспектор, папа дипломат. Оба – коренные англичане, поколеньями жившие в Лондоне, – Энни вздохнула. – Артур их единственный долгожданный сын, но он очень рано один остался: леди Кёркленд умерла от тяжелой болезни, когда Артуру едва исполнилось двадцать, через год не стало и отца: у него было слабое сердце. Артур с трудом нашел в себе силы, чтобы не бросить Кембридж и как-то продолжать жить... Он очень любил родителей, был привязан к ним и сильно по ним тоскует. - Бедный мальчик, – миссис Честертон сочувствующе покачала головой. – Надеюсь, мы сможем хотя бы немного отвлечь и согреть его. Попроси, чтобы приезжал чаще: я могу угощать его чаем со сдобными булочками – Артур ведь любит булочки? - Любит, – кивнула девушка, просияв. – Очень любит, он вообще сладкоежка... Спасибо, спасибо, мама! – не выдержала без пяти минут миссис Кёркленд, бросившись обнимать родительницу. – Я так боялась, что ты не примешь его... а как он боялся, бедняга! Сам не свой неделю ходил. - Серьезный человек, значит, раз беспокоится, – старшая леди ласково погладила дочку по шелковым волосам и легонько поцеловала в макушку, благословляя. – Пусть твой Артур не переживает, передай ему, дорогая, что отныне он желанный гость в нашем доме. Будет нам сыном, если захочет: мы с папой ни в коем случае не против вашего брака, хотя эта новость, не скрою, была для нас неожиданной, – женщина по-доброму посмеялась. – Но вам виднее, как оно лучше: может, и вправду нет необходимости откладывать дело в долгий ящик, если это твой человек. Ты у нас умница, Энни, будь счастлива... нет, не так: будьте счастливы. Береги своего Артура, и пускай небесные ангелы хранят вашу семью. Свадьбу назначили на июнь: погода в начале лета обещала быть более-менее терпимой. Элис мечтала о фотосессии на свежем воздухе и, желательно, без дождя, что для сырой столицы звучало проблематично. Формальное благословение Артур получил от родителей Анны в следующий же приезд к ним, тогда же обговорили и детали будущей церемонии. К счастью для Артура, их желание провести очень скромное торжество без гостей и застолий Честертоны восприняли благосклонно, мистер Честертон даже добавил, что ребята здорово сэкономят, а деньги молодой семье ох как понадобятся, когда «у вас один за другим дети пойдут» (он сказал так, основываясь на собственном опыте: его девочки, Эмили и Энни, родились с разницей в неполных полтора года). Новости распространяются быстро, а слухи – еще быстрее: с тайного разговора на веранде не прошло и месяца, как весь офис гудел о скорой свадьбе Артура Кёркленда. Практически каждый, услыхав, что мрачный вредина женится, сперва не верил, бросая «да ладно?», а после добавляя «чудны дела твои, Господи»: Кёркленд славился неисправимо дурным характером и слыл главным кандидатом в закоренелые холостяки – немудрено, что весть о том, что нашлась чудачка, готовая по собственной воле с ним обручиться, показалась многим дешевым розыгрышем. Но скоро даже самые скептически настроенные убедились, что это не утка. Кто-то оставлял сии знания при себе, другие предпочитали хранить секреты совместно – Артур сам не заметил, как быстро приобрел славу «без двух минут счастливого мужа» и искренне возмутился, когда в один распрекрасный день барышня на ресепшене после дежурного приветствия, улыбнувшись, прибавила неуместное «поздравляю, совет да любовь». «Угу», – буркнул ошарашенный Кёркленд, метнувшись к лифтам, теша надежду хорошенько всыпать болтуну Кэмерону за длинный язык. Правда, в конце концов Артуру пришлось сдаться без боя и принять поздравления, сбивчиво пообещав проставиться после путешествия... Народ еще долго шушукался по углам да хихикал – по крайней мере, так казалось Артуру, который никогда не верил в доброту окружающих, а потому вплоть до своего отпуска загрузил себя выше крыши, дабы не отвлекаться на сплетни, гнев, зависть и прочую шелуху. В день свадьбы погода в Лондоне и его предместьях выдалась тихая и теплая. Точно по заказу, небесная канцелярия подарила влюбленной паре безветренный солнечный денек, окутанный легкой дымкой утреннего тумана, где-то к девяти бесследно рассеявшегося. Даже мелкий дежурный дождь покрапал исключительно ради приличия да по традиции, но его присутствия никто особо и не заметил: даже самые недовольные лондонцы сегодня в кои-то веки обошлись без зонта. Как и планировалось, церемония прошла за закрытыми дверями и без лишних зевак: чета Честертон, Эмили, Скотт, представители местной власти да сами молодожены – все, кто собрался в уютном зале красивым июньским утром. Правда, Артур искренне верил, что в свидетелях помимо людей значились и его незримые магические друзья, сопровождавшие Кёркленда с детства и утешавшие в минуты печали: феи, единороги... Это звучало странно, и, боясь, что подобное сочтут проявлением шизофрении, он никому не рассказывал о них, но сам ни на секунду не сомневался в их существовании. И сейчас – он знал – они все пришли поздравить его и радовались за него в сто раз искренней, чем самые хорошие люди. А еще Артур верил, что его родители следили за ним с небес и, хотя не могли обнять, были рады видеть своего сына счастливым. «Надеюсь, вы гордитесь мной. Надеюсь, я хоть в чем-то оправдал ваши надежды и ожидания. Надеюсь, я не совсем ничтожество», – думал Артур, глотая слезы, так и норовящие поползти вниз по щекам. Энни заметила это и, придерживая избранника под локоть, мягко погладила по руке, без слов подбадривая. Принося клятву любить, уважать и оберегать Энни и в горе, и в радости, заботиться о ней, быть верным, честным и преданным до скончанья дней, Артур не переставая думал, что Господь сейчас с ними, пусть даже эта церемония не церковная, не такая, какой она должна была быть. Накануне вечером после долгих угрызений своей ненормальной совести Артур признался любимой, что несмотря на доводы логики и здравого смысла, он все равно не может избавиться от давящего чувства вины за то, что вступает в брак без венчания. Энни, к счастью, не стала смеяться, наоборот, лишь обняла своего несчастного Арти. - Тебе нужно поговорить с пастором, – мудро посоветовала она. – Еще не поздно, поезжай. Я уверена, узнав, какая проблема привела тебя в храм, он безотлагательно тебя примет. Недолго думая Артур послушался совета. После беседы ему вправду стало немного легче, и, хотя сердце все еще было не на месте, англичанин убедил себя, что поступает правильно. Сейчас же, собираясь надеть на палец Анне кольцо и целомудренно поцеловать теперь уже свою жену, он мысленно молился, чтобы Всевышний простил ему эту вольность и защитил их союз, заключенный на любви, дружбе, понимании и искреннем желании сделать друг друга счастливей, чище и лучше. А пока Артур пребывал в душевных терзаниях, размышляя, достоин ли он отныне зваться праведным англиканином, его свидетель Скотт едва сдерживался, чтобы не высказать вслух восторженных мыслей. Честное слово: побывав за свою жизнь на десятках свадеб и вдоволь насмотревшись на все, что только можно представить, Кэмерон и вообразить не мог ничего подобного! На минуту (первую минуту) ему даже померещилось, будто он умер и попал в рай (хотя как-то странно попасть в рай сразу после того, как ты в пабе за углом дернул виски). Ущипнув себя за локоть, Скотт убедился, что находится пока еще в земном мире, но... это же потрясающе, черт возьми! Скромность, свет, чистота и удивительная невинность – часто ли встретишь подобное в скучной административной конторе, где брак поставлен на конвейер, как повседневный товар? Скотт, искушеннейший зритель свадебных торжеств, едва не утратил дар речи, вдруг осознав, что впервые видит по-настоящему искренних брачующихся, не преследовавших никаких меркантильных целей. «Как же тебе свезло-то, Кёркленд!» – так и тянуло брякнуть пораженному шотландцу, прибавив для красного словца что покрепче. Сейчас он больше, чем когда-либо, не понимал, зачем приятель так часто жалуется на жизнь. Они были похожи на ангелов: взволнованный душка Артур в белом костюме, пошитом из дорогой ткани в точности по его миниатюрной фигуре, и Анна – настоящая фея, каким-то чудом заглянувшая в мир людей. Раньше Скотт видел девушку, покорившую сердце его друга, только мельком у крыльца соседнего здания, где Артур встречал ее после окончания рабочего дня – она показалась ему милой, однако не более: скорей серой офисной мышкой, даром что не с одним, а с двумя хвостиками. А теперь пред Кэмероном предстало поистине божественное создание! Ее шикарные волосы цвета спелой пшеницы, красиво убранные в праздничную прическу, золотистыми локонами падали на плечи, среди аккуратных витков виднелись белоснежные крохотные цветы, будто распустившиеся из семян, принесенных ветром. Изумрудно-зеленые глаза, ненавязчиво подведенные мягким карандашом, пленяли глубинной мудростью, а простое, но элегантное платье, такое же белое, как костюм жениха, бережно подчеркивало тонкий стан этой маленькой хрупкой леди. Сбитый с толку Скотт долго не мог отделаться от стойкого ощущения, будто пара, которую они сейчас женят, – небожители, а не такие же грешники из плоти и крови, как, допустим, он. Артур тем временем, ведя Энни, не отпускал ее до самого окончания церемонии: он знал, что без очков она почти ничего не видит, и хотел быть рядом, чтобы она не чувствовала себя неловко (накануне выяснилось, что приобретенные загодя линзы вызывают у невесты слезотечение, а поскольку выходить замуж в очках Анна наотрез отказалась, пришлось Артуру подстраховывать ее. Впрочем, сам Артур был только рад в их самый светлый день помочь той, кого обожал всем сердцем). - Берешь в жены слепую и больную, – цинично замечала она. - Любимую и единственную, – поправлял он, игнорируя ее дальнейшие комментарии. С этим было невозможно сражаться. В конце концов Элис все-таки согласилась, чтобы ее вели, а Артур втайне порадовался, что она уступила ему роль главы их будущего семейства. Нет, сильный характер «железной леди» нравился Артуру, будоража его сознание и иногда даже снося крышу, однако подчиняться Анне всецело и покорно ждать ее распоряжений он ни в коем случае не желал. Кёркленд мечтал о сильной женщине рядом, которая станет его Королевой. Королевой при Короле. Он еще не знал, что непримиримая борьба за корону вскорости испортит их маленькому альянсу немало крови, а то, что их объединяло, не раз доведет обоих до белого каления, что понимание в одних вопросах отзовется безысходностью при решении других... Но это будет потом, а пока, поддерживая свою кроткую избранницу, Артур выжидающе посматривал в сторону замершего Скотта, который должен был сказать речь. Избавиться от замешательства оказалось не так и просто: Кэмерон напрочь позабыл все, что усердно сочинял накануне и что собирался добавить по ходу дела, так что пришлось импровизировать. Счастье, что маркетолог от природы был человеком находчивым – иначе обидчивый финансист тут же посчитал бы свою свадьбу провальной и, обвинив в том, конечно же, разгильдяя Скотта, поклялся бы отомстить... Кэмерон притворился, будто все шло по плану, хитро сощурился, взял театральную паузу, а после, прокашлявшись, наконец-то уверенно произнес: - Дорогой Игги! – этого было достаточно, чтобы стоявшая рядом тетка из официальных лиц прыснула в ладонь. Навряд ли ей была известна история рождения дурацкого прозвища: это случилось в самом начале службы, когда Артур и Скотт только-только познакомились на каких-то учениях. В их дивизии собралась разношерстная компания из представителей различных национальностей, а поскольку Артур был типичным англичанином, остроумный шотландец сходу окрестил нового знакомого «Ингменом», вскорости сократив до «Игги». Разумеется, «детское» имечко Артура раздражало, он не раз повторял, чтоб Кэмерон не называл его так, но приятель, наоборот, лишь чаще вворачивал в разговор обидную кличку, даже не реагируя на то, что Артур в ответ величал его «тупым озерным чудищем». Впрочем, у посторонней женщины наверняка были насчет «Игги» какие-то другие ассоциации, хотя и, судя по всему, не менее уморительные, так что факт оставался фактом: она прыснула, а за ней по цепочке рассмеялись все остальные. Артур побагровел, сверля своего свидетеля испепеляющим взглядом, и, готовый провалиться сквозь землю, процедил: - Чтоб ты... - Артур, – негромко, но строго одернула его Анна, правда, Кэмерон (к счастью) повел свою речь дальше, даже не думая размениваться на бесплодные обсуждения чужих прозвищ. - Сегодня у вас с Энни-Элис особый день, так что запомните его хорошенько! – пафосно и громко объявил он, сделав широкий жест. «Да уж, такое не забудешь, кровавый ад», – хмуро помыслил обиженный Кёркленд, а Скотт, вмиг обретя утраченное было вдохновение, принялся импровизировать, рассыпаясь в совершенно искренних комплиментах, – так что в итоге Игги сменил-таки гнев на милость, понимая, что сделал правильный выбор: только Скотт умел так виртуозно и ловко замять любую неловкость. – Я видел десятки свадеб, но впервые встречаю такую светлую пару, – тем временем признался шотландец. – И впервые чувствую себя не в центре вакханалии, а в раю. Это большая честь для меня. Он говорил не слишком долго, но очень точно, и хотя эта спонтанная речь отличалась от заготовки процентов на девяносто, она была по-настоящему искренней. Финальные слова «будьте счастливы и смотрите не задушите друг друга» были встречены взрывом здорового хохота, а прибавленное «от радости» – аплодисментами. После окончания всех торжеств, благодарно обнимая Скотта, Артур почти что плакал. - Спасибо, Скотти, – шептал он, с трудом держась, чтоб не поддаться детской привычке, недостойной джентльмена, и не вытереть слезы рукавом. – Это была лучшая речь на свете. - Обращайся, – брякнул шотландец без задней мысли, но англичанин в ответ посмотрел на него как-то нехорошо. Подобные взгляды не сулили ничего приятного, так что Кэмерон уж было хотел спросить, что случилось, но друг опередил его. - В следующий раз возьмешь слово на моих похоронах. - Чур тебя, Кёркленд! – в сердцах сплюнул Скотт. Вот что он так и не научился понимать в этих англичанах, с которыми столько лет жил бок о бок, – так это их ненормальный юмор, который они гордо величали тонким, когда как объективно он балансировал на грани фола. – В твои ли годы говорить о таком? – Укоризненно потрепав друга по щеке, Скотт исправил дурацкую шутку своим: – В следующий раз это будет крещение твоего первого детеныша. Потом, ясное дело, второго, третьего, четвертого и так пока не доберемся до конца выводка. - Договорились, – согласился сильно смущенный англичанин. А чуть раньше, за считанные минуты до этого забавного разговора, обласканный успехом Кэмерон важно преподнес молодым обручальные кольца, пожелав как раз, чтобы их семья поскорее выросла. И с намеком подмигнул приятелю. Артура и Анну, наконец, объявили мужем и женой.

***

Как все нормальные английские семьи, тем же вечером Кёркленды (уже Кёркленды, хотя Анна предпочла называться Кёркленд-Честертон вместо того чтобы стать Анной Кёркленд) приехали в свое общее гнездышко – старый дом Артура, выгрузили подарки, дабы заняться ими по возвращенью из путешествия, и собирались уединиться в спальне, которую заранее тщательно убрали, подготовив все необходимое для заветнейшей первой ночи. В ожидании этой самой ночи и Артур, и Энни внутренне ломались весь день, чувствуя, как от сладкого предвкушения невольно бросает в жар. «Скорей бы...» – думал каждый, жадно поглядывая на свою «половину» да еле держась, чтоб не выдать желаний ни жестом, ни оброненным ненароком словом. Эта игра сводила с ума обоих, заставляя считать часы. Но чем ближе маячил вечер, чем больше пунктов из списка помечалось как выполненные, тем сильней становился... страх. Да-да, именно страх – иррациональный, всепроникающий и несносный, тот, что всегда охватывает перед неизвестностью. При этом градус страсти только повышался, вожделенье кружило голову, и, вступая в диссонанс с глупым страхом, томительное ожидание делалось все мучительней. Когда молодожены наконец остались вдвоем, без свидетелей – знакомых и незнакомых, они оказались на грани паники. - Энни, – судорожно пробормотал Артур, нервно расстегивая тугой воротник сорочки и стягивая вниз галстук. – Может, сделаем чай? Спасительная привычка чуть-чуть спасла положение: судорожно хихикнув, Элис кивнула. - Было бы неплохо, Артур. По немой договоренности они крадучись прошмыгнули в кухню, будто кто-то следил, насколько добросовестно Кёркленды выполняют супружеские обязанности. К счастью, горячий ароматный напиток отменно возвращал бодрость. - Знаешь, – сказала Анна, с легким звяком поставив ажурную чашку на такое же ажурное блюдечко, – мне кажется, нам следует еще раз перебрать наши чемоданы: по прогнозам на севере сейчас холодина, нужно взять побольше теплых вещей. - Резонно, но проблематично, – Артур сокрушенно покачал головой. – Мой чемодан забит под завязку, если я захочу еще что-то туда засунуть, он точно треснет по швам. - Значит, надо что-нибудь выложить, – предложила рассудительная жена. – Ненужное. Потому что без плотного шерстяного джемпера ты никуда не поедешь. - Там все нужное, – проныл супруг, недовольно поморщившись и отпив из остывающей чашки: он никогда не умел сортировать одежду и в отличие от организованной Анны мог только соблюдать идеальный порядок, но никак не проводить ревизии. Из-за этой привычки в его гардеробе скопилась целая куча вещей, которые он ни разу не надевал и вряд ли надел бы, ссылаясь, что они старые, страшные или вышли из моды, однако избавиться от них у него не поднималась рука. Очень редко (если обновка уже не протискивалась меж занятыми вешалками) Артур скрепя сердце выбрасывал первое попавшееся старье, но в остальное время, согласно английской поговорке, «его скелеты ему не мешали». Собираясь куда-то, Кёркленд поступал с чемоданами так же, как со шкафами: забивал до предела, чтобы потом, в прямом смысле усевшись сверху, с трудом застегнуть замки, понимая, что, когда он их откроет, все разом вывалится, и Артур, чертыхаясь, снова будет собирать свой багаж по полу, играя в игру, придуманную вечно гастролирующими артистами: «собери концертный чемоданчик». Похоже, его жена решила приступить к ней еще до того, как они прибудут в первый отель. – Я взял всего по минимуму, – соврал Артур. – Совершенно нечего выложить. - Так уж нечего, – Элис прищурилась на манер инспектора. – Я уверена, если постараться, место отыщется. Что там у тебя? Бестактный прямой вопрос немного сбил Артура с толку. Помявшись, банкир нехотя стал перечислять. - Пара костюмов, броги, белье, две пижамы на смену, теплый плед и четыре рубашки, – он запнулся. – Пять. Шесть... - Шесть? – переспросила удивленная Энни. – Мы едем на две недели, Артур, ты привезешь их назад чистыми. А если тебе так уж захочется чего-нибудь новенького, мы сможем зайти в любой магазин. Арти, – мирно вздохнув, она интимно поколупала его плечо, – не таскай ты за собой весь свой шкаф. Когда я увидела твой неподъемный чемодан, мне показалось, я сама могла бы там поместиться. Мне тоже некомфортно без багажа, но ведь главное, что я беру с собой тебя, а не вещи. А ты берешь меня. Так? - Так, – согласился муж, виновато улыбнувшись. Как ни странно, он вовсе не обиделся на то, что его сейчас укоряли, – наоборот, тянуло беззлобно посмеяться над своим недостатком вместе с Элис. До знакомства с ней он не знал, что вообще способен на это. Она как будто вывела его из замкнутого круга реальных и вымышленных обид. - Раз так, внесем коррективы в твою поклажу, – предложила супруга, отодвинув в сторону чай. – Я сама долго рассуждала, что мне больше понадобится в Ирландии: корсетный жилет с блузкой или приталенный жакет на крупных застежках, – но поняла, что ни то, ни другое – место отнимают, а практической пользы ноль. Взяла вместо них анорак. - Мне больше жилет нравится, – заерзал Артур, представляя ее в упомянутых нарядах. – Ты в нем такая тоненькая. И завязки удачные: вызывают массу ассоциаций... - Но так душно в нем, – на лице девушки невольно вспыхнул румянец: слышать подобные комплименты от любимого мужчины было, безусловно, приятно, хотя и чуть-чуть неловко. – Приходится постоянно спину ровно держать, иначе косточки впиваются. Неудобно. - Раньше дамы как-то затягивали себя в корсет и не жаловались, – вдруг фыркнул Артур. Увы, вздорная натура не давала ему быть любезным всегда, но Энни хорошо изучила эту его натуру, а потому в ответ ловко парировала: - Раньше и господа не жаловались, а ныне вышел из дому без пальто – слег с температурой. Пойдем, подберем тебе шерстяной джемпер и носки, чтобы ты не простыл и наш медовый месяц не стал таковым из-за чая с медом, которым я буду лечить твое охрипшее горло. Собрав и помыв посуду, два влюбленных друг в друга человека, наконец-то получившие моральное разрешение стать ближе, отправились в спальню, правда, вместо того чтобы обниматься, выкатили на свободное место чудовищных размеров чемодан. Пальцы Энни уже собирались расправиться с застежками на ремнях, перехватывавших его бока двумя параллельными полосами, как Артур спохватился. - Сядь сверху! – скомандовал он. – Иначе у меня не получится. Девушка не споря последовала совету, благодаря чему из открытого кейса действительно повываливалось куда меньше так называемого «всего по минимуму». - Тебе не кажется, что это прозвучало двусмысленно? – внезапно выдала она, спокойно пронаблюдав, как чемодан на манер животного отрыгнул лишнее и аккуратно упакованная одежда неаккуратно устелила пол. - Еще как кажется, – хмыкнул Артур, со вздохом почесав макушку. – Мне вообще кажется, что мы занимаемся вовсе не тем, чем надо. С минуту новобрачные молча смотрели друг на друга. Их мучила одна и та же беда, и это было отнюдь не здорово, потому как никто из них помочь другому не мог, а инициативу в свои руки брать не жаждал. Впервые их похожесть послужила им не помощником, а помехой. «Делай же что-нибудь!» – хотелось крикнуть обоим, но Кёркленды продолжали хранить пугающее молчание, замерев и не смея шелохнуться. - Тебе страшно? – наконец выдавила Анна. - Да, – признался Артур, поежившись, но глаза не отвел. - Мне тоже. Знаешь, есть такая тактика... – судорожно облизав губы, она прокашлялась и принялась рассуждать вслух (потому что это не единожды помогало собраться в стрессовой ситуации). – Если перед тобой стоят две проблемы, нужно решать ту, повлиять на которую тебе проще. - У нас одна проблема, – возразил муж, но жена поправила: - Две: ночь и твой джемпер. Лично я чертовски хотела бы разрешить первую, однако, судя по обстановке, придется все-таки искать джемпер. Она уже собралась уходить, когда Артур резко остановил ее за запястье. - Завтра, – на выдохе произнес он. – Поищем его завтра. Энни, хватит: если мы сейчас же не начнем, я сам себя не прощу. Он плохо понимал, что вообще говорит: мысли не слушались. Единственное, что, как ему упорно казалось, должно было быть сделано сейчас в любом случае – хотя бы какой-то шаг, потому что если этот чертов шаг так и не будет сделан, если они так и просидят до ночи, ковыряясь в его шмотье или выдумав с перепугу другое не менее жалкое оправдание своей трусости, его и без того больная самооценка окончательно покатится к черту. В таком случае останется только вешаться, а смерть в ближайшие карьерные планы Артура как-то не входила... Да и мужчина же он, в конце концов! Негоже перекладывать ответственность на хрупкие плечи женщины – не этому его учили родители, наставники и учителя. Жестко подавив приступ паники, Кёркленд мягко потащил жену за собой. Возле заранее приготовленного ложа он неумело поцеловал свою Энни и, не без ликования отметив, как она нетерпеливо отвечает, шепнул ей на ухо: - Ничего не бойся. Мне тоже страшно, но ведь люди как-то делают это. - Ты прав, – кивнула она. – Мы можем просто попробовать. – И, поцеловав Артура в ответ, нежно зарылась пальцами в его мягкие пшеничные волосы да потерлась носом о его нос. – Ты такой милый, Арти. - Ты тоже. - Иди сюда, прошу. Ее руки скользнули по его спине, они почти не дрожали, хотя все еще были холодными, точно лед. Один шаг отделял влюбленных от манящего ложа, и эта щекотливая мысль неосознанно поглощала все внимание Артура. Поддавшись эмоциям, он бережно подобрал шелковую прядь волос Анны, от которых втайне сходил с ума, с наслажденьем вдохнул тонкий аромат духов и шампуня. За одну лишь возможность зарыться в ее волосы Артур отдал бы, кажется, все на свете! Бережно усадив жену, наклонившись, он прильнул к ее шее да, стремительно увлекаясь, стал исступленно целовать обжигающе горячую кожу. Анна судорожно вздохнула: тело вмиг покрылось мурашками, приятная истома потекла по жилам, от ставшего вдруг невыносимым желания сознание поплыло, как от крепкого алкоголя. Она не отдавала себе отчет, но, не в силах бороться, каким-то чудом отключила самоконтроль, отпустила чувства на волю. И они ее поглотили. Может, посмотрев на себя со стороны, Энни не поверила бы, что это она – неприступная британская леди – столь распущенно вела себя: схватив мужа за плечи, властно притянула к себе, выправив его рубашку из брюк, расстегнула на ней все пуговицы, забралась руками под ее ткань, а левую ногу закинула на бедро Артура. Артур, тоже поддавшись порыву, безудержно обнимал Энни, шепча всякие глупости, целовал ее руки, плечи, лицо... и все бы наверняка получилось, если бы не роковая мелочь, запустившая цепную реакцию: когда Артур, не желая случайно придавить свою суженую, оперся на левую кисть, в суставе что-то противно хрустнуло. Резкая вспышка боли насквозь прошила запястье, Артур резко отпрянул и, инстинктивно схватившись за нездоровую руку, зашипел, чтоб не вскрикнуть. Энни испуганно уставилась на мужа. - Что с тобой? - Ничего, – машинально брякнул мигом расстроенный, смущенный и раздосадованный супруг. – Артрит, – пояснил со вздохом, – мать его налево. - Не ругайся, – поморщилась жена, усаживаясь рядом и заботливо осмотрев чужой сустав: кожа возле косточки покраснела и чуть припухла. – Ничего страшного, пройдет, просто не следует ее пока нагружать. Хочешь, холодное приложу? - Я сам, не утруждайся, – Артур сделал отрицательный жест, с трудом скрывая неловкость, вернувшуюся к нему вместе со способностью рассуждать. – Мне в любом случае нужно выйти: я, похоже, чая все-таки перепил. Виновато улыбнувшись, он быстро покинул комнату, сам не свой от того тошнотворного коктейля, что разлился в его душе. Держа руку-предательницу под проточной водой и жмурясь от боли, он успел раз двадцать наградить себя самыми грязными ругательствами, какими только владел, и раз десять пожелать умереть до возвращения в спальню. Кстати, как туда возвращаться, он вообще не представлял: желание отступило, страх вернулся, и Артур ох как сомневался, что сегодня вновь победит его. «Неужто первый раз всегда так? – спрашивал сам себя бедняга, размазывая по щекам слезы. – А говорят, секс – это просто, не трудней, чем дышать! Вранье, все вранье, чтоб я еще раз... кровавый ад». Как бы он ни был подавлен, ему все же пришлось вернуться, иначе жена заподозрила бы неладное и – что еще хуже – пошла бы его искать. Когда он открыл дверь своей спальни, то увидел Анну сидящей на кровати: распустив волосы, она причесывала их большой щеткой, деловито разглаживая пальцами спутавшиеся узелки. - Как рука? – заметив Артура, Энни остановилась. - Терпимо, – отмахнулся он. - Еще болит? – отложив щетку в сторону, Анна подошла к мужу и еще раз внимательно осмотрела его больное запястье. Он помотал головой: спазм прошел, и хотя покалывание все еще его беспокоило, вряд ли это заслуживало столь пристального внимания. - Энни, – судорожно вздохнул Артур, понимая, что если он не озвучит правду, то потерпит окончательное фиаско. – Прости меня ради всех святых: я очень устал, сегодня был такой сложный день. Пойдем спать, а завтра... Он не договорил: Анна нежно закрыла ему ладонью рот. - Тсс. Ни слова больше, – улыбнулась она. – Завтра будет завтра, а сегодня я, как и ты, без сил совершенно. Пойдем. Мы заслужили хороший отдых. И чуть позже, уже устроившись рядом с Артуром и тесно-тесно к нему прижавшись, она ласково провела ладонью по его плечу, прошептав: - У нас вся жизнь впереди. Артур кивнул. Он тоже так думал, а еще – был на самом деле счастлив хотя бы для начала просто поспать в одной постели с его прекрасной Энни, впервые раздеться перед ней до белья, впервые позволить себе приобнять ее да в нее уткнуться, не боясь угрызений совести. Она его законная жена, черт возьми! Хватит краснеть, ей-богу. Но завтра ситуацию не поправило. Хотя для всех они уехали в свадебный вояж, отключив телефоны, на самом деле Кёркленды даже не высунулись из дома: это была легенда, чтобы никто не приставал к ним. В реальных планах молодой семейной пары до будущего турне значилась целая неделя, за которую им хотелось в тишине и покое разобраться с личными делами (если вы оба неопытны, простые вещи вовсе не кажутся столь простыми). Правда, изначально Кёркленды почему-то были уверены, что разберутся в первую же ночь (наивные), а дальнейшие шесть проведут, наслаждаясь друг другом во всех позициях, какие им подсказывала разухабистая фантазия (наивные дважды). Но что-то пошло не так. Весь день они подкалывали друг друга, склоняя к интиму, однако тотчас обрывая все свои приставания загадочным «дождись вечера». Когда же заветный вечер пришел, дурацкий страх опять заполнил все закоулки сознания! Чем больше дней у них ничего не получалось, тем сильнее казалось, что ничего и не получится – ни сейчас, ни потом... На третью ночь Анна притащила в спальню книжку «Секс для чайников», откопав ее в библиотеке Артура (каким образом эта брошюрка туда попала, он бы ни в жизнь не вспомнил, однако, похоже, в богатой коллекции можно было найти что угодно по совершенно любой тематике). Увы, беглое ознакомление с содержимым довольно увесистого томика пользы не принесло. - Автор – швед, – зачем-то объявила девушка, покрутив в руках книгу в кричаще-розовом переплете. – Пишет на манер «взять деталь «А» и вставить в деталь «В», – да скептически хмыкнула. - «Скрутить деталью «С», случайно, не пишет? – столь же цинично осведомился Артур, недоверчиво покосившись на книжицу в руках благоверной. - Не-а, – зевнув, Элис отбросила бесполезный справочник и устало потерла лоб. – Но совет с ароматическими свечами можно взять на заметку. И с ужином на двоих. Закажем нам что-нибудь вкусненькое, может, романтическая обстановка вправду поможет настроиться. Артур согласился. Чтобы практически поддаться отчаянию, когда у них «опять ничего не вышло»! Все это казалось ужасно глупым и бесило до одури. Ну почему, черти полосатые, он так робеет перед ней, стоит лишь дождаться критического момента? Ведь ровно до все было хорошо!! Никаких жалоб на здоровье, никакого стресса, зажатости или стеснения... пока дело не касалось постели. Разумное «я ничего не умею» разбивало всю неразумную страсть наголову. На четвертую ночь они оба устали как сволочи. Полуодетые и измученные, они курили прямо в спальне, которая стараниями двух заядлых курильщиков уже мало напоминала уютное семейное гнездышко. Хрупкость Элис была все-таки до боли обманчивой: несмотря на маленький рост и худенькое телосложение, замечательное воспитание с престижным оксфордским образованием вкупе, интеллигентка курила как паровоз, под стать Артуру, чему он, если честно, слегка удивлялся, но даже не пробовал возражать – слишком хорошо на собственной шкуре знал, как мучительно слезать с этого. Особенно если человек слезать не желает. Впрочем, Артур не относился к той категории мужчин, что не любят курящих женщин, скорее, его прельщало, что она никогда не станет требовать от него покончить с пагубной, но такой приятной привычкой. - Два придурка, – резюмировала девушка, выпустив дым. Лежа на животе, растрепанная, уставшая Элис выкуривала бессчетную сигарету, погрузившись в невеселые размышления. Ее длинные хвосты рассыпались по постели, а босые ноги казались в полумраке комнаты совсем белыми. Артур полусидел в большом кресле напротив, искоса глядя на супругу, такой же хмурый и нечесаный, нервный и измотанный, как она; подперев рукой щеку, он лениво заметил, как тонкая лямка ночной сорочки Элис сползла, оголив костлявое плечо. Шелковая ткань чуть-чуть приоткрыла верх маленького холмика груди, и Артур невольно вздохнул, проклиная свою стеснительность. Тем временем девушка вымученно потерла лицо ладонями и выразила свои мысли как есть, без купюр: – Не можем даже трахнуть друг друга как подобает. - Это ты про меня? – Артур приподнял бровь. Анна поморщилась. - Про обоих. Если ты не можешь мне засадить, значит, я не могу нормально тебе отдаться. Все взаимосвязано, – с минуту помолчав, она негромко прибавила: – Прости за этот тон. - Не бери в голову, – отмахнулся Кёркленд, ничуть не удивившись выражениям, которые употребила его вежливая леди: на ее месте он бы выразился не лучше, а может быть, даже хуже (по крайней мере то, что сейчас кружилось в его голове, вряд ли попадало в список приличных фраз). – Нам нужно перебеситься, – сказал Артур, потянувшись за сигаретами. Кажется, этой ночью супруги были слишком расстроены, чтобы заниматься любовью. На следующий день Энни осталась дома, пока Артур, захватив с собой длинный список, ездил в магазин отовариваться: за четыре столь нервных дня съестные запасы Кёрклендов быстрей обычного подошли к концу. Вернувшись, новоиспеченный муж разогревал на обед полуфабрикаты, наводил порядок в вещах и перебирал квитанции в ящике письменного стола, потому что жена с самого утра зависала в своем ноутбуке. Что она там усердно ищет, он знать не знал, но на всякий случай не спрашивал, опасаясь, что в связи с последними событиями это могло быть что-то неприличное... Лишь после пятичасового чая Артуру удалось ненадолго оторвать Энни от экрана, сыграв с ней в ничью в шахматы, но потом супруга снова вернулась к ноуту, так что Артур, побродив из угла в угол, решил от нечего делать прибраться в библиотеке да, протерев восемь книг, залип в девятой до вечера. Вечером Энни переместилась в спальню и, удобно устроившись на полу, положила ноут на кровать, продолжая свою непонятно откуда взявшуюся работу. Артур, которого, несмотря на опасения, все же распирало от любопытства, таки подкрался к жене и, заглянув в монитор из-за ее плеча, с облегченьем узрел вместо интимных сайтов таблицы с цифрами. - Что ты делаешь? – осведомился он, потирая теплый бок своей чашки с чаем. - Считаю, – отозвалась Анна, не отрываясь от клавишей. - А что считаешь? – при виде знакомых показателей в финансисте пробудился здоровый интерес: все-таки он по-настоящему любил свою профессию и искренне радовался, что его избранница – его коллега. - Потенциальные потери наших сегодняшних решений, – расплывчато отозвалась Энни да, щелкнув по значку «сохранить», с улыбкой посмотрела на Артура, повернувшись. – Мне ночью пришло на ум, что было бы полезно вовремя определить, как нам лучше действовать. - Расскажи подробнее, – немедленно усевшись рядом, муж отставил чашку и вгляделся в ноутбук. Обрадованная супруга тут же пустилась в подробные объяснения, то и дело тыкая в экран, демонстрируя Артуру свои расчеты и, придвинув поближе исписанный блокнот, подчеркивая карандашом формулы. - Смотри: предположим, имеется два варианта развития событий – либо мы отпускаем нашу проблему и просто наслаждаемся жизнью, не обращая внимания на отсутствие у нас физической близости, либо вкладываем все силы, чтобы поскорее лишиться девственности, – при упоминании последнего факта на щеках Артура вспыхнул легкий румянец, но сухая формулировка немного гасила эмоции, так что, сглотнув, Артур принял это как должное. А Анна продолжила, деловито поправив очки: – Итак, в первом случае мы спокойно едем в отпуск, возвращаемся и не треплем нервы, однако, или ждем не один год, пока дозреем, или же не дозреем никогда. Поскольку ни ты, ни я не асексуален, последний факт запишем в потери. Во втором варианте мы мучаемся, пока не получится, зато успех – теоретически – дается быстрее, а значит – с меньшими потерями. - Отлично, только как их оценить, эти потери? – перебил мгновенно увлекшийся Артур. – Они нематериальны, субъективны, неденежны. - В этом вся слабость моей теории, – горько вздохнула Анна. – Потому я даже не думаю писать диссертацию. Но для приблизительной оценки сойдет. Вот, – она открыла соседнюю вкладку с подробным списком, – здесь я попыталась перечислить все, из-за чего можно порадоваться или огорчиться, и присвоить каждому показателю условную стоимость. - В фунтах стерлингов, как вижу. - Да. Предположим, что все на свете можно купить. Они победно переглянулись. В этот самый момент со стороны Кёркленды напоминали двух завоевателей, обсуждавших коварные планы, склоняясь над картой непокоренного мира. Артур невольно поймал себя на том, что его губы расползаются в зловещей ухмылке – пожалуй, меркантильный замысел его жены ему вправду нравился. - Хорошо звучит, – сказал банкир. – Я бы многое отдал, чтобы так оно и было. - И я, – кивнула финансистка. – Тогда все было бы куда проще. Посмеявшись, она поправила мешавшие волосы и вывела на экран следующую вкладку. - Сперва я думала провести простой SWOT-анализ, но это было слишком неточно, так что пришлось дисконтировать будущие результаты и выводить формулу, описывающую сразу два варианта. Коэффициенты – это вес, то есть существенность факторов. - Показателей, – поправил Артур. - Показателей. Как видишь, в зависимости от того, как долго мы с тобой ждем близости и насколько переживаем, можно подставлять различные значения этих самых показателей. В итоге получается две модели. - Подожди, – Артур почесал лоб, уточнив: – Первая, как я понимаю, описывает тот случай, если мы забиваем на секс, а вторая – если продолжаем себя насиловать. - В точку, – просияла Элис. Все-таки в спутнике жизни она не ошиблась – с Артуром они говорили на одном языке! – Приравняв эти две модели, мы нащупаем точку безубыточности – момент, после которого придерживаться второго варианта становится невыгодно в пользу первого. - В переводе на человеческий – когда можно оставить бесплодные попытки. - Да. Здорово, правда? – скромно спросила исследовательница, ожидая реакции. - Не то слово, – выдохнул Артур, искренне гордясь ею и даже чуть-чуть завидуя, что он до такого не додумался. – Это гениально. И каков результат? - Десять дней. - То есть еще шесть раз пробуем и, если не выходит, плюем. - Именно. - Мы через два дня уезжаем, Энни, – вдруг вспомнилось Артуру, и он сразу же погрустнел, возвращаясь из математических грез в жестокую сухую реальность. – А мне так хотелось, чтобы наша первая ночь прошла в Лондоне... – протянул он с явным разочарованием. - Я знаю, – понимающе сказала жена. – Но у нас в запасе еще три шанса. Может... - Ну да, – Артур остановил увлекшуюся супругу, взяв за запястье и тем самым молчаливо призвав не переходить границы тактичности. Энни благодарно кивнула. Несколько минут финансисты с обожанием рассматривали друг друга, млея от самого что ни есть истинного оргазма: сейчас они попросту сходили с ума от осознания, как же легко, оказывается, решалась проблема, пятые сутки не дававшая им житья! Как ни крути, а основной эрогенной зоной у обоих Кёрклендов все-таки был мозг. - Кстати, – неожиданно брякнул Артур, которого столь же неожиданно ни с того ни с сего кольнуло сомнение, – ты же применяла простые проценты при дисконтировании? – получив кивок, Артур нахмурился да, наклонившись к ноутбуку просто чтобы удостовериться, еще раз посмотрел формулу... Та и есть: в нее закралась ошибка. – Тут нужно умножать, а не возводить в степень, – резюмировал он. Анна вспыхнула. «Что за черт?!» – молнией пронеслось в ее голове. Она перепроверила расчеты десятки раз и была уверена, что там нет ошибок, тем более таких глупых. Скрестив руки, леди финансист враждебно цыкнула на мужа: - Проспись. Все всегда дисконтируется по этой формуле. Такого отпора Артур точно не ожидал и, слегка обидевшись, искренне возмутился. - Я в банке работаю. Я эти проценты каждый день вижу. Это формула сложных процентов, а ты сама сказала, что применяла простые, так что не тупи и поправь. - Не буду я ничего поправлять, – фыркнула девушка, окатив супруга ледяным взором. – Финансовая математика – точная наука, и, в отличие от некоторых, я знаю ее назубок. Да я весь день на это убила, думаешь, такую мелочь не заметила бы? Не умничай, Арт. Она разозлилась, причем мгновенно и по-настоящему, но супруг, вовсе не уступавший ей в горячности, разозлился ничуть не меньше. - Да не умничаю я, черт возьми! – гаркнул он. – Здесь ошибка, не видишь, что ли? Может, все твои выводы следует сунуть в жопу. - В какую еще жопу?! А ну молчать! – прикрикнула на него жена. – Да тебя за такие речи... Реакция не заставила ждать: резко развернувшись, Артур схватил девушку за предплечья и прорычал ей в лицо: - Что? Угрожать вздумали, леди Честертон? Я вам вообще-то не подчиняюсь. - Отпусти меня, – посоветовала Анна, но хватка Артура стала только сильней, а ухмылка – злее. – Пожалеешь, – процедила супруга, захлебываясь в его пугающе широких зрачках. - Не пожалею. Не в этот раз. Внутри Кёркленда словно что-то щелкнуло: слепая ярость перебила как прочие чувства, так и советы разума. Подняв Энни, будто пушинку, Артур одним движением швырнул ее на кровать, даже не озаботившись работающим ноутбуком (тот чудом не загремел на пол), а затем, не думая о последствиях, принялся безостановочно целовать жену, непослушными пальцами освобождая застежки на ее одежде. Умница Энни на лету подхватила роль, чувственно отвечая, стащила с мужа рубашку, скользнула ладонями по спине да, засунув пальцы под пояс, недолго подразнила, чтобы через секунду властно расстегнуть пряжку. Затем, томно прикрыв глаза, Анна разрешила избавить себя от плотной жилетки, за которой последовала блузка, упав в бесформенную кучу всего, что прежде было надето: складывать вещи никому не хотелось. Зато каждому хотелось быть ближе, гораздо ближе, чем когда-либо, наконец-то оставить извечный стыд, получить столь долгожданное, столь манящее... - Больше не могу, – судорожно выдохнула Анна. Ее ногти впились в плечи супруга, а сама она, обняв его ногами, откинулась на спину, изнывая от пробирающего желания. – Возьми меня, Артур. Пожалуйста. Я хочу тебя, очень, очень, очень хочу!.. - Я тоже тебя хочу, – поудобнее уложив ее на постели, он вдруг понял, что вот-вот кончит и потому не раздумывал, бросив: – Иди сюда. Какое-то время в полумраке спальни, где на полу темнела мятая одежда, а на краю кровати все еще светился работающий ноутбук, слышались только стоны вперемешку с обрывками ничего не значащих фраз. Обессиленно завалившись рядом с любимой, Артур, довольный, как объевшийся кот, еще долго не мог привести в порядок сбившееся дыхание. Сердце колотилось словно бешеное, гулко отдавалось в ушах и немного ныло, но Артуру все равно хотелось смеяться, петь и орать от счастья. Энни, обнимая его, шептала ему на ухо какие-то глупости, не в состоянии, похоже, вообще мыслить здраво. Боли не было – оглушенные страстью, они не заметили ее. Была эйфория, легкая дезориентация, сладкая истома, разливающая по каждой клеточке. Они сами не поняли, что случилось. - Я вспомнила, – наконец объявила Энни, видимо, кое-как сформулировав свою первую внятную мысль. – Чего это я? Простые проценты действительно умножаются... Извини. Она виновато улыбнулась, но уже разохотившийся Артур, с нескрываемым наслаждением погладив жену по растрепанным волосам, в ответ лишь притянул ее ближе, усадив на себя. - К чертям проценты, – распорядился он, чувствуя, как на него накатывает вторая волна желания, с которым было невозможно бороться. К счастью, Анна все понимала без лишних слов и, рассмеявшись, не стала мучить своего Артура, жадно прильнув к его губам.

***

Через два дня они уехали в путешествие. Вещей взяли с собой поменьше, зато потеплей, что было мудрым решением, потому как север королевства не баловал погожими деньками даже под занавес июня. Впрочем, любящим сердцам было тепло несмотря ни на проливной дождь, ни на пронизывающий ветер... держаться бы только за руки, смотреть в родные зеленые глаза да делить напополам все, что имеешь. Неделя пролетела как один день. Вернулись домой Кёркленды отдохнувшими и счастливыми, жизнь постепенно вошла в прежнюю колею, и хотя супруги частенько подкалывали друг друга, напоминая, какими, наверно, извращенцами их могли б посчитать, расскажи они кому, на какой почве впервые переспали, файл с судьбоносными расчетами благодарно сохранили на съемном носителе. После той ночи было еще много ночей – успешных и не очень, бурных и дежурных, не оставивших по себе ни следа, но как бы ни волновался Артур, как бы ни нервничал и ни сомневался в себе из-за своей неуклюжести, Анна всегда старалась его утешить, напомнив, что он ее избранник, а значит, – родной человек. Даже если порой что-то шло не так, как хотелось, она умела найти хорошее – таковыми были ее правила жизни. Практически сразу Артур признался ей, что вряд ли вообще бы к ней прикоснулся, если бы она не была девственницей: опыт женщины отпугивал его, отчаянно не желавшего, чтоб его чему-то учили, особенно в столь интимных вопросах. И то, что Анна тоже ничего не умела (а еще – принадлежала только ему), Артуру невероятно льстило. С каждым днем они лучше узнавали друг друга. И, безусловно, лучше узнавали себя. Хотя каких-либо сумасшедших чувств между ними не было – только взаимная симпатия и ощущение, что этот человек твой, – их маленькая семья оказалась дружной и крепкой. Несмотря на сложные характеры, Артур и Анна жили спокойно и даже умудрялись каким-то образом находить компромисс, в любом ожесточенном споре оставаясь друзьями. Вещи, объединявшие их, сшивали души хронических одиночек с каждым днем все туже и туже, а конфликты лишь делали эту связь сильней. Неоднократно Артур ловил себя на осознании: другая, не столь строгая и принципиальная, а наоборот, мягкая, нежная, покладистая жена не подошла бы ему, он бы попросту заскучал с ней, замучив в итоге своей агрессией... Артур был вздорной и неуживчивой личностью, подсознательно ждущей провокации, и когда этой провокации он не дожидался, сам начинал напрашиваться. После словесных перепалок и Артур, и Энни чувствовали себя прекрасно, выплеснув негатив, возвращали себе чудесное расположение духа, однако, понимая, что со стороны это может смотреться странно, они не выносили свои дрязги на публику – на людях их связывали очень нежные отношения. Они продолжали работать в офисах компаний-соседок, по забавному совпадению даже окна их кабинетов находились напротив – так что во время перерыва Артур частенько смотрел в окно и, по словам коллег, любовался своей Энни. На самом же деле увидеть ее, сидя за столом, он, конечно, не мог, зато, подойдя к подоконнику и отодвинув вертикальные жалюзи, добивался желаемого: с этого ракурса соседний офис лежал перед ним как раскрытая книга. Длинные столы и рабочие места, отделенные друг от друга пластиковыми перегородками, французские окна от пола до потолка и постоянно расхаживающие туда-сюда клерки с толстыми папками – обычная картина для финансового отдела. Элис сидела вполоборота и, нахмурившись, сосредоточенно что-то высчитывала, поправляя очки да, вооружавшись бухгалтерским калькулятором, проверяла компьютер. Возле нее высились стопки бумаг, кружила пыль и дымилась чашка свежезаваренного черного чая – в точности как у Артура. И, глядя, как она задумчиво теребит свой золотистый локон, банкир нет-нет да и улыбался, не в силах бороться с умилением. Его прекрасная леди, фея из его снов опять занимала все его мысли, и пару минут он не замечал хихиканья коллег за спиной. Когда рабочий день подходил к концу, Артур чаще всего встречал супругу у офисного крыльца, провожал к машине и вез домой – по пути они любили обговорить новости, иногда заезжали в магазин, иногда – в кафе или ресторан, если никому не хотелось готовить ужин. То была их маленькая семейная драма: ни Анна, ни Артур не обладали кулинарным талантом, у них вечно что-то подгорало, портилось или убегало, так что, не желая умирать с голода, супруги нередко ужинали вне дома или покупали что-нибудь разогреть. В самом крайнем случае они останавливались на наиболее простых блюдах, освоить приготовление которых нужно было хотя бы ради приличия. К счастью для Анны, привередливый Артур любил как раз простую и понятную пищу, ни в какую не желая пробовать ресторанные изыски. Не употребляя целый ряд продуктов, Кёркленд с удовольствием лопал каши, супы, котлеты, а за сладкую выпечку из ближайшей к дому пекарни мог если не продать родину, то хотя бы молча проглотить что прескверное. Поначалу Энни было сложно привыкнуть, что мужчина довольствуется сравнительно небольшим количеством пищи, глядя, как он не спешит доедать стандартную порцию, она терзалась мыслью: неужто опять так плохо? - Не нравится? – скромно спрашивала она, забирая его наполовину полную тарелку. - Нравится, – улыбался он. – Я просто много не ем. - Ты такой выгодный, Артур, – облегченно вздохнув, Энни ласково трепала его по голове, с нескрываемым удовольствием творя в его вечно взъерошенной макушке птичье гнездо. – Муж-малоежка – это же мечта каждой экономной жены. Зато вот ее овсянку он всегда просил с горкой и нередко даже двойную порцию: к радости Артура, Энни готовила ее по любому поводу, ведь это было одно из тех немногих блюд, которые она действительно умела готовить. Была б его воля, он питался бы исключительно овсянкой, тостами, чаем да булочками... еще не зная, что вторая жена назовет его любимую кашу пресной и пустой пищей, лишенной вкуса и запаха. В те дни он даже не представлял, что женится второй раз, ему было хорошо с Элис – жить вместе, сообща решать возникающие проблемы, строить планы на будущее. Им не хотелось надолго расставаться, нравилось уделять время друг другу, отдыхать, ходить на концерты, выставки и спектакли, посещать, как прежде, свой танцевальный клуб. Когда они впервые пришли в бальный зал после свадьбы, Артур никак не ожидал, что практически с порога их деликатно выведут в центр и поздравят, объявив, что с недавних пор одна очаровательная пара стала официальным союзом – не только танцевальным, но и семейным. Все вокруг тотчас громко зааплодировали, а растерянный Артур в недоумении посмотрел на мирно улыбнувшуюся Энни. Взяв его ладони в свои, она уверенно заметила: - Не отрицай, дорогой, ты достоин этих оваций. Мы здесь самые милые и все сейчас за нас действительно рады. Все это ради тебя, Артур: ты самый главный человек в моей жизни, и я хочу, чтобы ты был счастлив. На глазах Артура заблестели слезы. Приобняв любимую, он устало уткнулся в ее плечо, прошептав искреннее «спасибо»: боясь признаться, он все же загадывал однажды получить признание окружающих, хотя и не особо рассчитывал... Сам бы Артур вряд ли решился – слишком велика была его природная скромность, но Энни была все-таки во многом куда решительнее, так что он просто позволил ей вести себя. Потом они танцевали вальс, где вел уже Артур, как и положено. Честно говоря, двум мелким тиранам было ох как нелегко делить власть, тем не менее, они по очереди уступали друг другу, что раз за разом спасало их союз. Вообще-то Энни немного доминировала Артура, и это ему даже нравилось, потому как его подсознательно тянуло к сильным женщинам, но сдаваться по всем фронтам он вовсе не собирался и не допускал, чтобы жена давила на его гордость. Их отношения были скорее равными: все семейные решения принимались сообща, хотя при этом супруги частенько спорили, кто ведет совместный бюджет и кто за что отвечает. Только иногда, редко-редко подспудное желание завоевать партнера, установить над ним свою единоличную диктатуру туманило им обоим мозг. Выход находился в конфликтах, после которых снова наступал мир. Такое вот неспокойное счастье. Рядом с той, кто был так на него похож, Артур впервые понял, насколько горяч его нрав, скрываемый им за воспитанием и надменностью. Не только в делах, но и в постели Артур был очень страстным человеком, желание порой захлестывало его, и жена жаловалась, что ей его порой слишком много. В моменты, когда она уже уставала, а он все еще просил продолжения, она старалась переключить его внимание на другие ласки, которые ему тоже безумно нравились: оставив глупые предрассудки, он с наслаждением отдавался ей. После тяжелейших дней на работе, где его терзали все кому не лень, требуя именно от него решить то один, то другой вопрос, Артур нередко был страшно вымотан, и тогда Энни любезно проводила ему необходимый сеанс разрядки. Впрочем, ей самой нравилось видеть его в эти интимные минуты столь искренним, настоящим, смотреть, как он получает удовольствие. Подобные «сеансы» помогали также настроиться, немного раскрепоститься, если Артур чрезмерно переживал, служили они и проверенным средством от ворчливости, когда он психовал из-за мелочей. Он был по-настоящему благодарен жене за такое понимание и еще за то, что при всех своих «извращениях» они были нормальной семейной парой: Энни не унижала его, он оставался мужчиной, а она – женщиной даже когда он, краснея, шептал ей на ухо «возьми меня» да, млея в предвкушении, борясь с укорами совести, подставлялся под ее пальцы. «Все в порядке, обращайся. Каждому свое», – спокойно говорила она потом, утешительно его обнимая, словно спасая от «правильного» мира, и Артур верил, с трудом, но все-таки верил, что так тоже можно, что это допустимо в рамках его строгой религии. И все-таки даже они, любители повыяснять отношения, временами ругались чрезмерно. Пыль тогда стояла столбом, однако если в следующем браке с Франсуазой ссора начиналась сразу с фазы взаимных оскорблений, Анна и Артур прежде чем друг другу наподдать, долго и упорно высказывали претензии. Приняв свое самое неприятное высокомерно-циничное обличье, каждый строил из себя неисправимого сноба и ханжу, нудно расписывая, почему избраннику следует пересмотреть свое поведение и как подобает поступать в той или иной ситуации – понятно, то была игра в одни ворота, потому что другая сторона совершенно не собиралась слушать. Каждый будто пытался выговорить отражение в зеркале – ничего удивительного, что очень скоро дипломатии приходил конец, а конфликт перерастал в открытую ссору. Правда, мирились Кёркленды столь же быстро, просили прощения и плакали в объятьях, обещая, что больше никогда такое не повторится... Оно повторялось, они мирились опять, стараясь принять как истину: счастье невозможно без горя. Иногда, признавая свои ошибки, виновник извинялся, но случалось это нечасто. Зато в столь редкие минуты раскаяния им обоим казалось, что и в хмуром Лондоне, и в прекрасном мире сразу становилось чуть-чуть теплей... Порой Энни, сердясь на Артура, могла наедине несильно шлепнуть его рукой чуть ниже спины, пригрозив, чтоб «больше так себя не вел, или хуже будет», и пристыженный Артур, тушуясь и сознавая, как же сильно сейчас Энни напоминает его добрую, но строгую мать, покорно обещался быть ангелом, не желая знать, что значит ее «хуже будет» – то была его личная заморочка то ли сексуального, то ли скорей социального характера, о которой больше никто не знал да и не должен был знать и которая никогда не переступала черту, начерченную когда-то самим же Артуром, когда он попросил супругу быть с ним построже. Анна знала: правило железно, ведь за чертой лежит хрупкое самолюбие британца, и не нарушала табу. Хотя ей не очень-то нравилось воспитывать взрослого человека, своего по сути ровесника. Артур нечасто давал повод усомниться в своей дисциплинированности, но иногда его все же приходилось ставить на место, потому что иногда он был способен на те еще выходки... особенно спьяну. Его дурная привычка нет-нет да и сворачивать в бар после работы жутко нервировала Анну. - Я пас, – нередко, пока не окончательно утратив связь с реальностью, поддатый Артур отказывался от еще одной манящей рюмашки. – Если опять переберу... ик... моя жена из феи превратится... ик... в ведьму. Он был недалек от истины: пьяного мужа Элис приноровилась встречать с метлой, правда, никогда в ход столь тяжелое оружие не пуская, однако красноречиво напоминая, что шанс схлопотать по шее имеется. Как-то раз Артура дернуло сдуру ляпнуть «не улетай, дорогая», о чем он мгновенно пожалел, получив звонкую пощечину. Очень скоро Кёркленд усвоил: если он позволял себе немножко поддать, она позволяла себе наподдать ему – в качестве расплаты за удовольствие. Так однажды, пока он, беспомощный, стоял перед ней, тщетно пытаясь сообразить, что сказать в свое оправдание, она просто-напросто хорошенько его отходила (после сей процедуры Артур мгновенно протрезвел и долго не пил вообще, не в состоянии позабыть, как крепко горели его щеки и зад после справедливого наказания). - Она опять меня отлупила... – жаловался Артур Скотту на следующий день, придя в офис мрачнее тучи и, конечно же, не вытерпев, чтобы не поведать приятелю о своей беде. – Я был пьян, ничего не соображал, а она воспользовалась моим состоянием и влепила мне дюжину затрещин! Я чувствовал себя провинившимся подростком... - И правильно, – одобрительно кивнул в ответ Кэмерон, выпуская дым: курилку, пожалуй, уже следовало переименовать в исповедальню. – Я бы на месте Энни тебя порол и порол. - За что?! – вспыхнул Кёркленд, давясь святым возмущением. Скотт прищурился. - За все хорошее: за хамство, за сквернословие, за дурное поведение, за вранье, за пьянки. Знатный список выходит, так? – шотландец цокнул языком и, привалившись к приятелю, подпиравшему стенку, сказал чуть тише, но все с той же издевкой в голосе: – Поверь, тебя есть за что драть, Артур. У меня бы ты ходил с синей жопой. Финансист стыдливо отвел глаза. - Ты что, не за меня? Ты серьезно? - Куда ж серьезнее. Знаешь, дружище, мне жаль в этой истории только твою супругу, – с наигранной важностью заметил маркетолог, едва держась, чтобы не заржать: при всем уважении к Кёркленду, Кэмерона распирало от злорадства. – Некоторых особо одаренных людей полезно подвергать порке, возможно, регулярной, и ты, бесспорно, из их числа. Последнее прозвучало так назидательно, что у Артура разом закончилось все терпение, и он, затравленно посмотрев на коллегу, грубо срезал: - Что ты несешь, чумной извращенец? Я взрослый образованный человек. - А мозгов как у рыбки, – парировал Скотт. – Если ты позволяешь себе так вести себя при жене, прилюдно грубишь ей и напиваешься в то время как она с ума сходит, гадая, где тебя носят твои чумазые черти, ты заслуживаешь такого наказания. Раз через уши не доходит, дойдет через задницу. Энни еще с тобой церемонится: тебя давно пора наклонить, спустить брюки да наподдать так, чтобы искры из глаз посыпались, а сам ты после воспитательной процедуры неделю присесть не мог. Может, тогда блажь из головы выскочит. Молодец твоя Энни-Элизабет или как там ее, – похвалил шотландец. – И, кстати, не отлупила она тебя, а погладила. Против шерсти, правда, но ты же нарвался, Игги. Кажется, это был контрольный в голову: виновник семейной драмы мгновенно сник и, потупившись, растерянно повел плечами. - Что мне теперь-то делать? Я вовсе не хочу ни с кем ссориться... И мне нехорошо. - Тебе совестно, Арт? – Скотт мигом поймал его на слове. – Впредь будешь думать башкой или снова филейной частью? – дождался стыдливого кивка. Это была почти что победа: Артур не смел поднять глаза, как школьник, которого отчитывали прежде чем подвергнуть суровому наказанию. Будто ему все еще было пятнадцать и он, примерный ученик элитной закрытой школы, впервые не избежал заслуженной розги. Глядя на него, растерянного, маленького, готового вот-вот в раскаянии рухнуть на колени и разреветься, Скотт не верил, что видит высокомерного британского сноба таким – побежденным, прижатым к стенке. Было бы глупо отрицать, что Кэмерон никогда не мечтал узреть, как Кёркленд позорно капитулирует, – мечтал, не то слово! В горькие минуты он очень красочно представлял, как заставит избитого гордеца ползать перед ним, моля о пощаде да отвечая за все обиды, нанесенные когда-то его стране жестокой Англией, но... сейчас Скотт отчего-то не чувствовал сатисфакции. Вообще. Даже зная, что, учитывая их дружбу, может прописать Артуру профилактического ремня и виноватый англичанин вряд ли воспротивится – так его застыдили. Внезапно шотландца осенило: а вдруг, если вредина Артур наконец-то окажется вниз лицом на чужих коленях, раздетый, беспомощный и отшлепанный, как непослушный ребенок, если его близкий друг в кои-то веки проведет с ним разъяснительную работу, самому Артуру станет только легче? Недаром же он так часто замаливает грехи и изводит себя, ругая последними словами. Называет неудачником, твердит, как заведенный, что счастья он не достоин, а все, что ни делает, могло быть лучше... Ему нужно отмыться, пусть даже грязь и надумана, ему необходимо снять вину, и, может, порка для него – самый простой путь к спасению?.. Как бы оно там ни было, Скотт знал одно: его вовсе не тянуло бить друга, даже вполсилы, даже во спасение! Артуру был нужен не хороший пендель, а хороший психолог, и уже давно. Но хрен упрямец кого б послушал... Скотт снисходительно выдохнул. – Вот и славно, значит, подействовало. Попроси у жены прощения и пообещай, что больше не будешь. - Звучит как-то по-детски, – Кёркленд недовольно скривился. - А как оно должно звучать, если ты выкаблучивался как малолетка? – фыркнул Кэмерон. – Купи Энни цветы, поухаживай за ней, приготовь ужин... хотя нет, лучше закажи. В общем, будь внимательным к ней, ласковым, послушным, как ты умеешь, говори комплименты – женщины любят слушать. Не отходи от нее ни на шаг, клянись, что исправишься, – в конечном счете она не выдержит и сжалится над тобой. А там все само наладится, не переживай, будете вновь друг другу макушки чесать, ворковать да нежиться до утра в объятьях, – вздохнув, маркетолог отодвинулся на нейтральное расстояние и потушил сигарету в ближайшей урне. На самом деле он плохо понимал, почему некоторые (вроде его приятеля) в упор не хотят видеть в жизни хорошего, словно нарочно замечая в людях один лишь мрак и постоянно ожидая от них подвоха. Если же все идет сносно, сами найдут, куда влезть, чтобы получить повод побрюзжать. «Не выйдет из тебя хорошего дедушки», – справедливо рассудил Скотт, а вслух заметил, наигранно пожурив друга: – Завязывай ты с выпивками, Кёркленд, не можешь сам, иди к наркологу. И брось жаловаться: ты счастливый человек, Артур, а тебе лишь бы ворчать да ныть. Тем же вечером, переломавшись, Артур все-таки попросил прощенья у Энни, стоя перед ней на коленях и сжимая ее руки в своих руках. После этого позорного мероприятия он, конечно, был тут же помилован и еще долго сидел на диване, рыдая на ее плече, пока она убеждала его не принимать происходящее близко к сердцу: с сердцем у него всегда было плохо, как и с юмором. Например, он вовсе не оценил пикантную шутку старины Кэмерона, подсунутую среди других свадебных подарков. Разбирая их после путешествия, в одном из ярких ящиков супруги обнаружили нечто, упакованное в бумагу ненавязчивого оттенка. - Что это? – машинально брякнул Артур, передавая жене довольно увесистую вещицу. Когда Анна открыла конверт, тотчас же рассмеялась, а затем продемонстрировала мужу то, что в нем скрывалось. Артур похолодел: это была небольшая плоская дощечка на длинной ручке, по форме напоминавшая кухонную лопатку, только сильно увеличенную в размерах. К ней прилагалась «инструкция», заботливо написанная рукой шотландца: «Дорогая Анна-Элис! Помнишь, на вашей с Артуром свадьбе я посоветовал тебе как следует воспитывать своего благоверного? В подкрепление слов я решил вложить вам в коробку этот маленький, но очень полезный сувенир. Не обольщайся, Энни: твой Артур только с виду послушный и тихий – уж я-то знаю, что он тот еще разгильдяй. Сперва я хотел подарить вам на свадьбу розги, но потом понял, что для Артура это будет чересчур. В общем, удачной семейной жизни, совет да любовь!! Игги, малыш, постарайся, чтоб эта штука никогда не применялась по назначению. Будь благодарен Анне за каждый прожитый вместе день. Люблю тебя, братец. Ваш Скотт К.». - Идиот, – резюмировал Артур. - Спрячу пока, – негромко сказала Анна. На исполненный возмущения взгляд супруга она мирно пояснила: – В хозяйстве пригодится. В кладовку отнесу. Они вспомнили о забавном подарке спустя года полтора, правда, в тот момент им обоим было не до шуток: Кёркленды вернулись с премьеры спектакля одного знакомого семьи Честертон, куда их пригласил отец Анны. Постановка Артуру не понравилась, показалась дешевой и пошлой, более того – его страшно взбесило, как режиссер преподнес Войну Алой и Белой розы, так что, еле высидев до финала, Артур больше всего на свете мечтал поскорей смотаться отсюда и забыть увиденное как страшный сон... Его едва удар не хватил, когда после оваций мистер Честертон подвел к нему самого маэстро, дабы познакомить лично! Он решил терпеть: ради Элис, ради ее отца, принявшего Артура как родного, ради того, чтобы оставаться джентльменом... но когда постановщик и по совместительству автор этого безобразия принялся нахваливать самого себя, рассказывая, какую колоссальную работу он проделал, чтобы премьера состоялась, и какой он классный знаток истории, Кёркленд не выдержал. Схватив балабола за воротник, взбешенный англичанин как следует встряхнул оппонента, годящегося ему в отцы, да с чистой совестью высказал все, что он думает о его «шедевре» в самых невежливых выражениях. Он едва не спровоцировал драку, Честертоны с трудом его успокоили. Попросив за мужа прощения, Анна побыстрее увела Артура, покуда Чарльз подбирал слова, заглаживая вину перед расстроенным творцом, враз разобидевшимся на весь их британский род... В общем, это был ужасный день. «Я не буду извиняться перед этой несносной сволочью! И не затыкай мне рот, ведьма!» – орал на супругу Кёркленд, нервно затягивая ремень безопасности. По дороге домой Артур знатно нахамил Анне за то, что та осудила его позицию, а дома вообще наотрез отказался даже разговаривать с той, кто «поддерживает врагов нашей страны», и демонстративно закрылся в кабинете, проторчав там до вечера. Вечером он все же выполз: голод оказался сильнее гордости. - Что, совесть замучила? – спросила Энни, переворачивая лопаткой скворчащие котлетки из магазина. По кухне плыли аппетитные запахи поджаренного куриного фарша. - Вот еще, – фыркнул Артур, по-хозяйски усевшись за обеденный стол и едва не положив ногу на ногу. – Есть хочу, – объявил банкир, побарабанив пальцами по столешнице. – Почти девять, почему у тебя снова ничего не готово? - Потому что не заслужил, – резко оборвала его речи Анна, смерив избранника сердитым взглядом. – И вообще: если ты голоден, что мешало спуститься вниз и разогреть себе ужин? - У меня для этого жена есть. Энни подбоченилась. - Это где такое написано? Я в кухарки не нанималась! Я леди, значит, ты должен слушать меня, а после сегодняшнего, Кёркленд, вообще обязан сидеть и помалкивать. Ты извиняться думаешь? Еще не поздно, я позвоню мистеру Скобески. - Пускай он горит в аду, – отозвался Артур, пропуская первую часть тирады мимо ушей: он не вчера понял, что английские дамы никогда не признают себя ведомыми, впрочем, еще с детства, глядя на родителей, он признал эту истину, лишь изредка напоминая Анне, что пусть она и шея, глава их семьи все же он. Насчет же режиссеришки его мнение оставалось неизменным, и он не скрывал этого. - Хорошо, – вдруг спокойно проронила супруга. Отключив плиту, она еще раз перевернула хрустящие аппетитные котлетки и, накрыв их крышкой, отставила в сторону. Подойдя к Артуру, в упор посмотрела на него. – Неужели тебе не стыдно? Артур поежился: врать он никогда не умел, тем более Анне, так что, поерзав, признался. - Немного стыдно, но только перед тобой: за то, что не смог хранить хладнокровие. Прости меня, Энни. А теперь можно я поужинаю? – уточнил он скромно, собираясь взять из шкафа свою тарелку, но жена остановила его. - Позже, – ее зеленые глаза сощурились, блеснув нехорошим огоньком. – Искупишь вину и поешь. Пока – ни-ни. Сглотнув, Артур испуганно уставился на супругу. Что она имела в виду, было неведомо, но опыт общения с леди Анной ясно подсказывал, что если она заговорила так, прощения ждать не стоит. Разъяснения последовали без промедлений. - Похоже, Артур, нам с тобой все-таки придется применить по назначению наш свадебный сувенир, – сухо заявила жена, поправив завязки фартука и закатав рукава. – Неси. - Но Энни... – банкир вздрогнул, будто ему за шиворот опрокинули стакан ледяной воды: дурацкую шутку Кэмерона он припомнил сразу, но никогда б не подумал, что однажды та перейдет границы стандартных шотландских хохм. – Ты же не хочешь сказать, что... – Артур вскочил из-за стола и на всякий случай попятился. - Что я собираюсь тебя наконец-то выпороть, – мрачно закончила его робкую мысль Элис. – Потому что то, как ты, зараза, вел себя и как мне хамил сегодня – резонное основание для такого наказания. - Я сожалею, – испуганно прошептал разом смешавшийся Кёркленд. – Мне совестно. - Тебе должно быть совестно, грубиян, – прервала Анна тоном, не терпящим возражений. – Но лучше, чтобы стало еще горячо и больно, – выдохнув, она быстро собралась с мыслями и наконец-то – за весь этот ненормальный день! – высказалась: – Мне стыдно за тебя, Артур, ты приличный воспитанный человек, при должности и с блестящим образованием, а грубишь, как трактирщик. Все, иди и принеси паддл, хорош отнекиваться. - Но я не помню, где он лежит, – вяло пробормотал супруг. - Поищешь и вспомнишь. - Не вспомню: у меня ужасная память. - Не вспомнишь – найдем что-нибудь другое и не факт, что полегче, – жесткая фраза стала последним аргументом, после которого Артур, чуть не плача, поплелся-таки в кладовку, напоследок брякнув: - Хорошо-хорошо, я уже иду. Как нарочно, злополучное орудие наказания попалось ему на глаза практически сразу – стоило лишь открыть первый попавшийся саквояж. На душе у Кёркленда тут же стало так невыносимо, так муторно, что он, пару минут поколебавшись и подержав на весу тяжелую деревяшку, все же решился на обман, засунув ее назад в полку так глубоко, чтобы Энни даже при желании не отрыла. С тяжелым сердцем он вернулся назад. Супруга уже ждала его, аккуратно пристроив фартук на вешалке и осведомившись: - Принес? - Нет, – соврал Артур, для правдоподобности развел руками и выдохнул: – Я забыл, куда мы засунули эту чертову штуковину. - Ты хорошо искал? – Анна строго приподняла бровь. - Я перерыл всю кладовку, но так и не нашел! - Ладно, обойдемся, сам виноват, – Энни проглотила наживку. Но тут же распорядилась, поставив Артура в еще более худшее положение, чем раньше: – Снимай штаны. - Энни, мне... – чуть живой от страха, банкир растерялся окончательно, но финансистка, точно назло, даже не думала заканчивать эту дурацкую игру. - Стыдно? – криво ухмыльнулась она. – Или страшно? Как прилюдно хамить, храбрости тебе не занимать, а как отвечать за свои поступки – в кусты? Признайся честно, ты просто испугался за свою нежную задницу, Кёркленд. Артур вспыхнул. - Ничего подобного, Честертон! - Пойдем, – скомандовала безжалостная Элис, уходя с кухни, и, схватив провинившегося избранника за запястье, грубо потащила за собой. – Я буду наказывать тебя в кабинете. - Почему в кабинете-то?! – проныл Артур, искренне страшась, что она вот-вот озвучит его самые потаенные, самые ужасные мысли... Что она и сделала, причем столь бесцеремонно, что бедный муж чуть не разрыдался. - Потому что раньше он был твоей комнатой, где тебя наказывали родители. Ни к чему нарушать традиции, Артур. Мысленно выругавшись, он вяло подумал только о том, что его хотя бы не тащили за ухо (этого Артур уж точно бы не перенес)... Оказавшись в уютном кабинете, Энни отпустила несчастного, с улыбкой брякнулась в кресло, удобно положила ноги на большой дубовый стол, доставшийся Артуру от отца, и посмотрела на Артура взором победительницы. После долгого дня ей, видит небо, куда сильней хотелось отдохнуть, нежели кого-то мутузить, и банкир волей-неволей на это понадеялся. Сложив руки на груди, он укоризненно заметил: - Убери ноги со стола, – на что получил молчаливый выпад. Артур не среагировал, про себя отметив, как все-таки идет Энни ее нынешний домашний наряд: свободная светлая рубашка с крупным рисунком вокруг талии, имитирующим корсет, алая юбка, оголяющая стройные красивые ноги, сводящие с ума Артура, да чуть сползшие гетры. – Пиратка, блин. - Какой вы злой, мой капитан, – леди Кёркленд осуждающе покачала головой. – Это мои ноги – что хочу, то и делаю. Что вы имеете против женских ног, сэр? - Ничего, мэм, – отозвался Артур, пошловато облизав губы. – Но я предпочитаю видеть эти ноги у себя на плечах. - Нахал. - Ведьма. Не дожидаясь разрешения, Кёркленд мягко взял любимую одной рукой под плечи, другой – под колени, наблюдая, как ее юбка задирается выше, открывая соблазнительное бедро, и, чуть задержав на весу, аккуратно поставил свою миниатюрную красавицу на пол. - Благодарю, – любезно проронила она, но почему-то все равно прагматично напомнила: – Мы не закончили. Давай, чем раньше начнем, тем быстрей сядем ужинать. Поспеши, или котлеты остынут. – Демонстративно сдвинув в сторону стопку газет, она освободила место, недвусмысленно кивая на стол. «Пороть будут здесь», – понял Артур, внутренне сжавшись от первобытного страха. - Энни, пожалуйста, – тихо пробормотал бедняга банкир. – Я больше не буду. - Прекрати, ты взрослый человек, Артур, прими заработанное с честью, – Анна оставалась непреклонной. Покачав головой, она недолго порылась в верхней шуфлядке в поисках чего-то, рассуждая вслух. – Я сама совершенно не хочу тебя так наказывать, но ты допрыгался. Это справедливо. - Справедливо, но унизительно, – Артур слабо возразил, в красках представив, что его ждет, и тотчас зажмурился, отгоняя столь позорные мысли. – Стыдно... - Именно потому что это стыдно, тебя и следует выдрать: чтобы вел себя впредь примерно и лучше следил за языком, – не обнаружив того, что искала, Элис заглянула в средний ящик, а затем – в нижний, продолжая выговаривать мужа. – Ты такой сквернослов, Артур, тебе давно пора начать мыть рот с мылом – заметь, я этого не делаю. И в угол тебя не ставлю, хотя напрашиваешься. Так что не перечь мне, – обрадованно хмыкнув, леди Кёркленд-Честертон наконец-то вытащила из шуфлядки искомое: длинную пластиковую линейку. Увидев, как Артур побледнел, Энни снисходительно похлопала его по плечу. – Не бойся, вытерпишь. Поверь, для нас, офисных служащих, это наилучший вариант. - О нет, Элис!.. – со слезами взмолился Артур, предприняв последнюю попытку избежать постыдного наказания, но услышал лишь прохладное: - Брось ныть, ты же мужчина. Живо снимай штаны и ложись. На ватных ногах Артур подошел к столу, точно к плахе, стараясь не смотреть на супругу, дрожащими пальцами расстегнул брюки и покорно перегнулся через столешницу, внезапно почувствовав животом, какая же она твердая. Он густо покраснел, когда заботливые руки Энни, те самые, что ласкали его ночами и утешали в минуты болезней, деловито опустили его одежду до колен, обнажая его ягодицы и бедра. - Это нам сейчас не понадобится, – заверила Анна, когда Артур слабо запротестовал, вовсе не желая получить по голому телу. – Скоро все закончится: пять минут позора, и ты прощен. Все останется исключительно между нами. Артур ответить не успел: в ту же секунду, размахнувшись, жена влепила ему первый же звонкий удар, жутко обжегший кожу. Вскрикнув, Кёркленд дернулся, но это не спасло его от ненавистной линейки. Он не сосчитал, сколько раз та к нему приложилась, но страдальцу померещилось, что пытка длилась вечность. В конце концов он не выдержал и расплакался, больше от обиды и стыда, конечно, хотя хрупкая феечка вломила ему на удивление сильно: Артур не подумал бы, что при ее миниатюрной комплекции она может так больно выпороть (то ли из-за своей чувствительности, то ли потому что били действительно крепко – он так и не разобрался). В любом случае сейчас его заднее место горело огнем. Он не сразу понял, когда этот ад закончился: супруге даже пришлось несильно толкнуть его, чтобы он очнулся. Отложив линейку, Элис дождалась, пока бедняга оденется и совсем не мужественно вытрет глаза рукавами. Пригрозив, она строго сказала: - Чтобы больше такого не повторялось, или снова получишь. - Да, дорогая, – промямлил еле живой Артур, готовый провалиться сквозь землю: кто бы мог подумать, что такое случится с ним, британским джентльменом, что его, образованного и ответственного, выдерет собственная жена... – Прости, я был неправ, Энни, – наконец признал он, низко опустив голову. – Спасибо: на всю жизнь запомню урок. - Сильно печет? – смягчившись, обеспокоенно поинтересовалась Анна, ласково тронув его уже одетую ягодичку. Если честно, супруга немного сожалела, что вообще все это задумала, хотя на Артура, кажется, суровые меры подействовали: по крайней мере, он извинился, причем навряд ли его извинения можно было считать неискренними. - Адски, – поморщился он, чувствуя, как зудит пострадавшее место. – От души всыпала. - Как заработал – так и всыпала, – отрезала Анна, не обсуждая то, чего не вернуть. - Но мне больно! – захныкал Артур. – И чешется. - Не чеши, – глубоко вздохнув, жена не выдержала и обняла его, ободряюще погладив по спине да поцеловав в щеку, все еще мокрую. – Мой родной, не плачь, все пройдет, я очень люблю тебя. Никогда больше так не делай, Арти, – она понизила голос до шепота. – Я так не хочу обижать тебя. Прошу, пообещай, что впредь будешь вести себя подобающе. - Обещаю, – пробормотал он, утыкаясь в нее, будто желая спрятаться. Так, в обнимку, они простояли довольно долго, чтобы потом спуститься обратно в кухню и наконец поужинать. Пережив стресс, Артур быстро покончил со своей порцией и попросил добавки, тем самым заставив жену глубокомысленно заметить, что «долгое ожидание трапезы будит аппетит». Уставший и замученный Артур почти сразу отправился спать, Энни проводила его, помогла расстелить постель и пожелала ему доброй ночи. Он заснул очень быстро. Посмотрев, как он спит, привычно устроившись на правом боку, завернувшись в одеяло да положив под голову руку, она какое-то время еще посидела с ним, а потом тихо ушла, без стука прикрыв за собою дверь. Вернувшись в кабинет, устало опустилась в большое кресло и, подобрав со стола мобильный, набрала номер отца. - Да, папа, Артур не сможет встретиться с мистером Скобески, но он просил передать, что сожалеет. Обними за нас маму, скажи ей, что мы приедем к вам в гости через неделю... Нет, папа, я его не убила. И нет, я его не мучаю. У нас все хорошо, не переживай. «Больше никогда», – поклялась сама себе Анна, устало выпрямившись до хруста в спине. Подтянув к груди острые колени, она обхватила их и замученно уткнулась в них лбом. Ей совсем не понравилось быть стервой, кроме того, теперь у нее ощутимо ныло плечо, будто Энни наказала себя, а не любимого. Впрочем, в каком-то смысле так оно, наверно, и было... На ее счастье, повторять подобное Артур не желал столь же сильно, как и она. К тому времени их отношения перешли на следующий уровень: восторженность и слепое восхищение уступили место доверию. Они больше не ночевали в одной спальне – у каждого завелась своя, но какое-то время перед сном практически каждый день, независимо от того, следовало ли затем интимное продолжение, проводили вместе то у него, то у нее в комнате, непременно обнимаясь, целуясь и желая друг другу приятных снов. Это был их ритуал, которого каждый ждал с нетерпением и без которого обходился лишь в самые тяжелые дни, когда валился с ног от усталости. Еще они как прежде ходили на танцы и смотрели футбол, эмоционально обвиняя друг друга в колдовстве, потому что болели за разные клубы. Еще в их жизни были романтические прогулки под одним зонтом, одно на двоих шерстяное одеяло, в которое они кутались в самые промозглые вечера, сидя в гостиной у камина. Был самый вкусный на свете чай, приготовленный Артуром, самая замечательная в мире овсянка авторства Анны и английский грог, который Кёркленды варили, кажется, лучше, чем торгаши на святочных ярмарках. «Я нашел то, что искал», – часто повторял Артур, целуя золотистые локоны своей прекрасной леди, а она смеялась в ответ: «Это я тебя нашла». Они были счастливы. Ничто не предвещало беды.

Тем временем на другом континенте

- ...Мама, я вернулся! – громко объявил молодой человек, занося в дом бумажные пакеты из супермаркета. – Я припарковал нашу машину под тентом: прикинь, там еще остались свободные места! Твоих хлопьев не было, зато я купил другие, они должны быть вкусней, ведь они карамель... – он запнулся. Застыв на пороге, едва не выронил поклажу и на мгновенье растерял все слова. По его спине пробежал холод, но секундой позже первое потрясение сменила неподдельная злость. – Что ты здесь делаешь? – сквозь зубы процедил парень. – По-моему, я ясно сказал тебе больше не преследовать нас. Человек, стоявший напротив, в ответ хмыкнул, растянув губы в кривой усмешке и властно заложив большие пальцы себе за пояс. Его когда-то золотистые волосы некрасиво белила седина, обесцвечивая их, сухих и жестких, придавая бледному лицу крайне неприятное выражение и делая острые черты еще резче. Вкупе с трехдневной щетиной, стоптанными каблуками некогда аккуратных туфель и прежде деловой, но теперь потерявшей всякий товарный вид, поношенной и местами грязной одеждой образ этого человека отталкивал, вызывая омерзение с горьким привкусом жалости. Парень невольно поежился да, поставив покупки в прихожей, которая в их жилище плавно переходила в гостиную, выжидающе уставился на пришельца, искренне жалея, что не может без разговоров выставить его прочь: тот вернется, как пить дать, еще и разозленный, а сердить подобных типов, как известно, себе дороже. Покачнувшись, как маятник, незваный гость хрипло рассмеялся. - Кто ты такой, чтобы ставить мне условия? – он сделал гордый акцент на «мне», отчего парня передернуло. – Я могу приходить к себе домой, когда захочу, Фред. - Я не Фред, я Альфред, – натянуто проговорил юноша, всячески стараясь, чтобы его голос не дрожал, но это было непросто: эмоции буквально жгли его изнутри. – И это не твой дом. Как Джонс советую тебе держаться подальше от чужой частной собственности. Он гневно сжал кулаки, но его последние слова, видимо, показались оппоненту скорей забавными, нежели серьезными: дурацкая ухмылка, перерезавшая некрасивое лицо, стала лишь шире, а сам визави высокомерно вскинул голову. Как ни смешно, но эти двое были очень похожи, разве что нездоровая худоба старшего человека шла вразрез со спортивным телосложеньем младшего да ростом юноша был повыше – но семейное сходство между ними было очевидным без теста ДНК. Немолодая женщина, молча наблюдая их готовый вспыхнуть конфликт, устало закатила глаза: она была бледной и растрепанной – перед возвращением сына она тщетно пыталась избавиться от дурацкого общества этого мерзавца (за долгие годы тот испортил ей и Альфреду достаточно крови, чтобы носить столь гордое звание). - Ты говоришь, как вшивый адвокатишка, – брезгливо скривился гость. – Какой «частной собственности»? Какой, к чертям, Джонс? И вообще, какого хрена мой сын не носит мою фамилию? – повернувшись к бывшей супруге, он попытался пригвоздить ее взглядом, но едва не потерял равновесие: сказать по правде, он едва стоял на ногах. - Помолчи, Артур, – одернула его женщина, которой все это надоело. Проклиная себя за малодушие, не позволившее ей выгнать его раньше, она тоже с трудом держалась, чтобы не закричать. – Ты пьян. - Я не пьян! – ожидаемо запротестовал явно нетрезвый собеседник. – А если и пьян, Лиз, это не твое дело: я приехал не за тобой, а за своим сыном! - Никакой он тебе не сын, – отрезала Элизабет Джонс, с ненавистью взглянув на бывшего мужа, с которым давным-давно развелась, но от которого никак не могла избавиться. - Если так, – съязвил тот, – от кого ты его тогда родила? - От Джорджа Вашингтона, – замученно выдохнула женщина, потерев лицо. – Сколько можно, Артур? Тебе не надоело? - Нет, потому что я против, слышишь! – выпалил он (настроение у Артура, истощенного да поддатого, менялось, точно погода осенью). – Я против того, чтобы мой единственный отпрыск просиживал штаны в тупой конторе, перекладывая бумажки! – ткнув пальцем в Альфреда, он грозно прокричал: – Даже не думай, кретин ты сраный: я не потерплю в своем роду дармоеда, умеющего только воздух зря сотрясать! Альфред растерялся, не зная, что вставить в свою защиту, но мать была быстрее. - Что ты несешь?! – цыкнула она на горе-отца. – Ты его пятнадцать лет знать не хотел, алкаш! Когда ты был нужен Альфреду, тебя не было рядом, потому что ты пил по-черному, когда ему назначили дорогие лекарства и положили в больницу, ты забыл, что у тебя есть сын! Ты ни разу не помог нам, вечно только и норовил выжать из нас последнее, клянча деньги на выпивку, а теперь качаешь права?! Убирайся к дьяволу, Артур, пока я не вызвала полицию! - Заткнись, – размахнувшись, бывший муж ударил ее, охнув, женщина тут же осела на пол, а Альфред, ни секунды не медля, бросился к обидчику и, схватив за грудки, встряхнул, будто собирался выбить из тщедушного агрессора, уступавшего ему и в росте, и в силе, дух. - Хватит!! – гаркнул Альфред ему в лицо. – Еще раз тронешь ее, урод, – я размажу тебя по стенке! - Сядешь в тюрьму, – Артур даже не повел бровью, не сомневаясь в своем превосходстве. – Напомни-ка, юрист недоделанный, что там полагается за убийство? Впрочем, какая разница: рано или поздно ты все равно окажешься за решеткой – ничего удивительного в семье преступника. - Прекрати! – проклятые слезы покатились по лицу юноши. Руки, сжимавшие засаленный воротник, предательски задрожали. – Все знают, что ты не преступник! Ты неудачник, тебе просто был нужен хороший адвокат... - Их не существует. Все они – продажные твари. - Нет! Дай мне шанс доказать, что ты ошибаешься. Я не могу вернуться и вытащить тебя, но могу спасти таких же, как ты... я... – хватка ослабла, чем отец и воспользовался, отодрав от себя пальцы сына. - Ты наивный идиот, Фред, – хмуро подытожил Артур, отряхиваясь. Пренебрежительно глянув на все еще сидящую женщину, он позволил себе насмешливо брякнуть: – Погляди, кого ты вырастила – этот глупый мальчишка все еще верит в сказки. - Это не сказки! – перебил Альфред, опустив голову. – Я хочу защищать людей. - Придурок. - Я должен!.. – мысленно кляня себя последними словами, парень почувствовал, как глаза снова щиплет, как картинка перед ними мутнеет, плывет и смазывается. - Слабак, – будто пощечина, звякнуло обидное слово. – Еще аргументы, мистер Джонс? – с издевкой вопросил горе-родственник, собираясь, верно, прибавить что-то еще, столь же гнусное, но в тот же миг Альфреда как будто прожгло внезапной догадкой. Резко выпрямившись, он опрометью кинулся в соседнюю комнату. - Ал! – позвала мама. Замерев на пороге, Альфред выдохнул «прости» и исчез за дверью. Роясь в ящике с одеждой, он мысленно благодарил небеса, что мама не имела привычки копаться в его вещах. Из-под стопки футболок с джинсами Альфред взмокшими руками извлек блестящий карманный кольт... На всякий случай проверил магазин: полный. И, коротко выдохнув, поднялся на ноги, стараясь не слушать, как громко колотится его сердце, отдаваясь в ушах. Пушкой он пока ни разу не пользовался, но сейчас, ей-богу, был готов высадить в грудь этому подонку весь магазин. - Как тебе такой аргумент? Свали по-хорошему, – ровно произнес Альфред, вернувшись в прихожую и направив на отца пистолет. На мгновение лицо родственника исказил страх, который, правда, практически сразу же сменился искренней непрошибаемой злостью. - Дожили, – сплюнул, ругнувшись, Артур. – Родной сын грозит отцу кольтом. Значит, ты все же собираешься загреметь в тюрьму? - Пожалуйста, – голос парня предательски дрогнул, но не рука: по пути Альфред успел снять пушку с предохранителя и теперь от выдержки зависело слишком многое. – Исчезни. Я не поеду с тобой, хватит к нам лезть. Где-то с минуту все трое молча смотрели друг на друга: сердитый, но все же испугавшийся худой мужчина в поношенном костюме, мрачный парень с пистолетом в руках и его мать, зажавшая себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Воздух был столь густым, что его впору было резать ножом. Наконец, незваный гость отступил. - Хорошо, я уйду, – сдался он, не скрывая своей досады. – Но когда-нибудь ты поймешь, ковбой, что зря тыкал мне в нос пушкой. Все возвращается. – Выдохнув, горе-родич устало брякнул: – Выпороть бы тебя за непочтительное отношение к старшим, да взрослый совсем. Ничего, однажды ты пожалеешь, – и, развернувшись, ушел, громко хлопнув дверью. Рука Альфреда, сжимавшая заряженное оружие, без сил повисла вдоль тела. Тянуло глупо расплакаться, рухнув на колени прямо там, где стоял, но тут он услышал тихий всхлип: по-прежнему сидя на полу, миссис Джонс закрыла лицо ладонями. Сын тотчас кинулся к ней. - Мама, не плачь! – лихорадочно пробормотал он, прижимая ее к себе. Пушка, которую Ал все еще держал, мешала ему обнимать, и он с ненавистью отшвырнул ее, принявшись неумело утешать единственного родного человека. – Он струсил и больше не придет, а если придет, я опять его выставлю, вот увидишь, он больше никогда не причинит нам вреда. Я клянусь, я сделаю все, чтобы спасти тебя от него. Мы справимся, мы же американцы, – сам не зная, что бормочет, парень глотал слезы, что безостановочно катились по щекам, делая мокрыми стекла его очков и сильно портя тем самым видимость. – Я стану твоим героем. - Альфи, – отдышавшись, мать подняла взволнованные глаза на молодого мужчину, который для нее все равно оставался ребенком. – Откуда у тебя пистолет? Мой мальчик, ты что, убил кого-то? – ее тонкие пальцы судорожно вцепились в воротник его плотной куртки. – Не смей мне лгать, Ал. - Это не мое, – признался сын, глядя на нее предельно невинно. – Мне его друг отдал на хранение. Я ведь даже стрелять толком не умею... Но я научусь! – нашелся он, улыбнувшись и сняв бесполезные очки, вытирая глаза рукой. – Чтобы защищать и беречь. - Милый, я боюсь за тебя, – миссис Джонс покачала головой, но Альфред в ответ только подмигнул ей и задорно заметил: - Не бойся, я знаю, что этот мир не такой, каким его видит он. Но хочу научиться давать отпор засранцам, посягнувшим на нашу собственность. Недаром ведь я вырос в Техасе! – ободряюще кивнув женщине, он рассмеялся, твердо решив: отныне больше никто и никогда не увидит его слез. Он Джонс, значит, он справится. – Ты будешь гордиться мной, мама, – тихо сказал Альфред, еще раз обняв ее и, как в детстве, уткнувшись в ее плечо. – Я обещаю.