Ящер

Психолог тяжело смотрел из-за очков и нервно кусал пухлые губы. Парень не намного младше самого врача, а имеет такие проблемы с общением и внешним миром, и эта информация определенно настраивает его работать больше. Сокджин тяжело вздохнул, смотря в карточку пациента. Не густо. Изменения пошли в совершенно неожиданную сторону.  — Ты уверен, что это из-за этого тебе охота себя резать? — уточнил на всякий случай он, вертя в пальцах ручку.  — Неа. Я ни в чем не уверен насчет себя. Зато знаете, в чем я точно уверен? — поинтересовался оптимистично он, обнимая большого мягкого мишку. Психолог мотнул головой и вопросительно взглянул из-под тонких очков. — Я уверен, что я прыгну с парашютом.  — Оу, — сразу ответ как-то не нашелся — с «поехавшими» сложно разговаривать, когда знаешь, какие слова их могут задеть, — ну, поздравляю. Думаю, тебе это поможет что-нибудь осознать в этом мире, и ты сможешь вынести определенные выводы. — Вода водой, но ему попросту больше нечего ответить. Он ни разу не общался с теми, кто прыгал с парашютом, и желания такого ни разу не возникало. Но, припомнив некоторые факты, Джин утвердительно кивнул — в его словах, фактически, кинутых на ветер, был смысл.  — А еще я совсем скоро окончу учебу и мне надо будет работать. Это хуево, — поделился рыжий, нервно облизывая губы, и брюнет в очередной раз глянул в карточку. Пометки «боязнь будущего» там не было, значит, можно на эту тему порассуждать. — А еще хуевей то, что никому нафиг не нужен мой диплом.  — Нужен. Хотя, смотря, на кого ты учишься. Мне вот мой помог.  — Знаю, что он вам помог. Но мне-то он нигде не поможет, мне нужна практика. А практики — два года только…  — Эй, я не подписывался тебя мотивировать на выбор работы мечты. Ты уж как-нибудь сам, не маленький, — мягко прервал его врач, бросив попытки найти в карточке ответы на все вопросы. — Давай поговорим о твоем друге. Какой он?  — Вы о том, о ком я рассказал в прошлый раз? Хорошо. Он со мной прыгнет, — квадратно улыбнулся пациент, но в этой улыбке опытные глаза Сокджина нашли неуверенность и напряженность. Больше пациент на разговор не шел: задумался крепко о будущем или о друге — на самом деле не важно, но на его лице совсем четко читалась напряженность. Переборов себя, Джин спросил:  — Тебе есть чем поделиться со мной? Тэхен не знал, стоит ли говорить ему о том, что они еще пойдут пить вместе к общему другу, что он не любит пить, что ему интересны девочки только ради одного — максимум двух — совместных посещений кровати. Не знал ровным счетом ничего, он попросту не мог рассказать еще и о том, что при виде заячьего оскала у него случаются флешбеки.  — Тэхен? — мягкий голос разрезал ставшую было уютной тишину, и пациент вздрогнул. Уютнее устроившись на ложе для посетителей, он мотнул головой. Сам же справится, не маленький. — Как хочешь. Прием окончился ровно на Тэхене, и Сокджин по старой привычке поинтересовался:  — Тебя подвезти?  — Конечно! Они балдели от одних и тех же исполнителей, балдели от ночных пейзажей за окном, балдели от окружающего мира. Они — прекрасные друзья, однако лишь войдя во врачебный кабинет они становятся друг другу едва не чужими людьми. Сокджин знал Тэ еще с его первого курса, когда его соседка по комнате привела его за руку и, насильно усадив в стул, оголила ему запястья. Тэхен знал Сокджина еще раньше — они просто пересекались пару раз на остановке, в кафе, библиотеке, а не запомнить такое смазливое лицо было бы грехом. Поэтому на первом приеме Тэ, вместо того чтобы рыпаться, проявлять агрессию и прочее неприятное, лишь квадратно оскалился. В машине уютно пахло бразильским кофе и мятной жвачкой младшего, они стояли на светофоре и бурно обсуждали последний вышедший фильм, прежде чем Тэхен, посмотрев в окно, увидел знакомый силуэт и, радостный, повернулся к врачу.  — Хён, до встречи на приеме, спасибо, — он улыбнулся, отстегиваясь, но зеленый должен был загореться прямо сейчас и Сокджин, видя это, обеспокоенно вытянул лицо. — Там мой друг, мы дойдем вместе, не волнуйся. Пока-пока! Вывалившись из машины, он не сразу заметил летящий на него автомобиль и лишь по визгу тормозов очнулся и прыгнул вперед. «Авось повезет!» — отчаянно пронеслось у него в голове, однако он приземлился не там, где он думал, и жизнь стремительно пробежала перед глазами, когда их ослепил свет фар. Вот он первый раз рассказал маме о том, что он хочет делать в будущем, вот он стоит в углу, вот его бьет отец, вот мать гладит его по голове, говоря «уходи», вот он завел себе кошку, вот она же прыгнула с балкона, вот Чонгук… Повезло. До тротуара оставалось около пяти шагов, и ему самими небесами был выписан билет до преисподней, но его притянул на тротуар Чонгук и испуганно прижал к себе, смотря на водителя только остановившейся в паре сантиметров от того места, куда только приземлился хён, авто. Прижал почти до хруста, и словно только вынырнул из-под толстого слоя воды. Чонгук не мог прийти в себя из-за звона в ушах. Он. мог. погибнуть. Прямо здесь, прямо у него на глазах, так глупо и так нелепо под колесами машины, когда он так хотел пойти с ним вместе до дома, когда заметил его, когда специально ради него перелез через кусты, прямо на проезжей части!  — Ты совсем идиот?! — заорал Чонгук на дрожащего как банный лист Тэхена, и, взяв его за плечи, нехило так встряхнул. — Ты мог сдохнуть прямо сейчас, долбоящер! Прямо сейчас, еще хоть секунда! Тэхен пораженно опустил и вжал голову в плечи, неслышно прося прощения. Чонгук орал, но до Тэхена слова доходили долго — как будто смотришь видео с плохим интернетом — и он отчаянно прижался лицом к плечу друга, содрогаясь в тихих рыданиях и надеясь на то, что так его гнев сойдет на нет. На уши словно навесили непробиваемый слой лапши, он словно под водой, и сердце трясется так, что хочется обратно — к матери, к злому отцу — подальше от этого всего, такого нервного и страшного. Когда тощее тело прижалось к Чонгуку, тот орать вынужденно перестал и лишь сжал руки в кулаки, сдерживаясь, чтобы не ебнуть этого поехавшего по его пресмыкающемуся лицу — такому же зеленому и скользкому от непрошеных слез. И сердечко сжалось где-то между ребрами, когда он успокаивающе его погладил по вздрагивающим плечам.  — Ты же понимаешь, что ты мог вот так запросто взять и уйти в закат? — держа дрожащими руками кофе, Чонгук смотрел на успокоившегося рыжего. Тот потягивал вишневый сок.  — Прекрасно понимаю. Знаешь, это как с парашютом, страшно до жути, — неожиданно изрек тот, и младший подавился. — Я, фактически, прыгнул первым, круто, правда?  — Иди уже нахуй, чего я с тобой вообще вожусь… Они молчат, пока не стынет кофе у Чонгука. Каждый варит свои мысли в котелках, и Тэхен нервно облизывает губы.  — Прости, ладно? И спасибо. "Если бы не ты, я бы помер. И не нашел бы такой прекрасной ассоциации смерти."  — Пожалуйста, будь осторожен на дорогах, ага? Я не всегда смогу быть рядом. "И если ты умрешь так глупо и так рано, винить я буду прежде всего себя. Потому что не оказался рядом." Но, разумеется, эти мысли остались глубоко внутри каждого. Проглотив их, они будут задумываться об этом позднее, и жалеть о том, что не договорили до конца. Словно услышав, Чонгук повернулся лицом к Тэхену и заглянул в глаза слишком проникновенно. Тот поднял затравленный испуганный взгляд и замер, смотря в ответ. Бывает, смотришь в глаза — видишь чужую историю. Видишь их мир. Невольно проникаешься к этим людям каким-то своим пониманием, какими-то более теплыми чувствами, вы становитесь практически родственными душами после таких переглядок. А порой не видишь ничего, кроме черноты и недавно пережитого страха. Тэхен боялся. Впервые в жизни он боялся, но не за себя.  — Хорош пялиться на меня, — первым заговорить решился Чонгук, почувствовав укол стыда куда-то в район шеи, когда проходящие мимо них люди задерживали на них долгие внимательные взгляды, — как педики, честное слово.  — Соглашусь. Но первым начал ты, — немедля ответил Тэ, отворачиваясь и ощущая где-то в ребрах странное шевеление. Через пару дней Тэхен мацал телефон и долго решался — писать или не писать? За окном такая замечательная погода, грех просто не погулять вечерком и не подышать свежим воздухом. Прекрасное все-таки время года — лето. И лениться, как в прошлые года, совершенно не тянет — напротив, вспоминается разговор в парке развлечений и с нетерпением охота подхватить рюкзак с парашютом.  — Алло? — голос Чона хриплый и низкий, и он явно недоволен тем, что Тэхен перешагнул через себя и позвонил в такой ранний час — всего-то четыре утра.  — Ты пойдешь со мной прыгать или нет?  — М-м-м… — Чонгук старательно изобразил голосом упорную борьбу интеллекта, шила в заднице и лени, и его мычание можно было принимать за очень трудный выбор между подушкой и другом. — Может быть. — Наконец, уклончиво ответил он.  — Сегодня уже суббота, вчера вроде отметили закрытие, почему бы и нет? Ты обещал, — Ким решил надавить на больное. Мужик сказал — мужик сделал, как говорится, и никакие «может быть» не помогут теперь. Долгое молчание прервалось тяжелым вздохом, и Чонгук отключился. Значит, зайти. Вообще, это была идея сугубо чонгуковская, поэтому грех ему на нее жаловаться и думать, что это какая-то подстава. Но вот в четыре утра стоять и ждать такси, чтобы отправиться в ближайшее «прыгательное» место вместе с бодрейшим Тэхеном, пришедшим спустя минут пять после звонка — уже попахивает вселенским заговором против отношений Чонгука и сна. А когда таксист все-таки находится и сажает их в машину — и подавно. Чонгук мысленно прощается с жизнью уже третий раз, когда они садятся в самолет и начинается взлет. Отсчитывается ровно пять минут до того момента, как он снова будет молиться и верить в высшие силы, а Тэхен рядом трясется еще сильнее, чем все пространство вокруг них. Инструктор сонно зевает и рассказывает все по новой уже во второй раз, проклиная безбашенных студентов. В маленьких окошечках расстилается плотное одеяло облаков, и солнце на удивление еще не вышло из-за горизонта. Инструктор им говорит что-то еще, что-то определенно важное и необходимое, но ни Тэхен, ни тонсен не особо вслушиваются в речь, урывками понимая некоторую информацию — о колечке, которое необходимо дернуть ровно на сорок пять, о мантре, которую надо зачитать, если колечко оторвется, о запасном выходе после мантры, и о том, что все лежит только на их плечах и статистика редко врет. Ответственность — штука сложная и тяжелая. Она особенно сильно ощущается, когда смерть, фактически, стоит совсем близко и только и мечтает приплюснуть тебя к земле с высоты около восьмисот километров. Или когда этот дорогой человек летит под капот машины и замечает это только тогда, когда ты его тянешь на себя. Ответственность — вообще штука опасная, и она же делает человека человеком. Не испытывая ответственности за свою жизнь, не испытаешь ответственности и за чужие. И, соответственно, не сможешь помочь в случае чего-то непредсказуемого. Минуточку. Дорогой человек? Глядя на это перекошенное лицо, Чону невольно думается, что не. Не-не-не-не.  — Ну что, сосунки, прыгаете, нет?! — взревел инструктор, хлопая Тэхена по плечу. По инерции и от силы, с которой тот треснул по парню, пришлось отклониться в сторону даже младшему, а рыжий и подавно схватился за больное место. — Ну, вместе или по одному? Я вас по одному выпихивать не собираюсь, так что сигайте вместе! Ком застрял в горле у Чонгука, и ответить даже вежливой улыбкой никак. Отяжелели ноги, а все, бывшее у него в голове, неожиданно рассыпалось перед ним и он никак не мог собрать воедино все частички. Ссыкотно немного, а когда перспектива прыгнуть прямо тут как-то неожиданно не кажется завораживающей. Зато со своего места резво поднялся Тэхен. То ли выпендриться хотел, то ли хёном показаться, наконец, но по его гордой физиономии с солеными дорожками на впалых щеках можно было только догадываться о причине неожиданной вспышки смелости. Он взял его за руку, переплел их пальцы и дернул на себя, ближе к раскрывающейся двери в ничто. Ветер почти сбивал с ног, заглушая крики, поэтому действие «говорить» потеряло всякий смысл. Тэхен надел на глаза очки и незаметно хрустнул шеей, успокаиваясь, а потом неожиданно почувствовал толчок в спину ближе к пропасти и, плюнув уже на все, крепко вцепился в протянутую чонгукову ладонь и с разбегу потянул его за собой. Сильный поток разъединил союз их рук. Чем глубже, тем лучше. Ветер неожиданно ударился им в лица, и странно не глушил их крики. Истошный вопль Кима отрезвил младшего и он будто снял с глаз пелену: внизу открывался восхитительный вид их родного города, по бокам — бесконечное небо и просторы. И прыжок уже не казался такой глупой затеей. Вышедшее из-за горизонта солнце осветило вопящие лица прыгунов, и весь город под ними. Закралось не только во внешний мир, но и осветило темноту чонгукова «внутри», согревая. Тепло. До слез тепло от близости, до дрожи согревающе сейчас слышится собственный крик, смешанный с криком Тэ. Восхитительное чувство восторга заполнило души обоих, когда они смогли, преодолев возникшее меж ними расстояние, снова сцепиться пальцами, грубо перехватывая запястья друг друга. Это было похоже на единение, на химический опыт, когда два вещества при помощи катализатора становились одним и до оглушения и с трудом сдерживаемого вопля вспыхивали при действии с окружающей средой. Как чужие. Но вместе и — одно целое. Неожиданно Чонгук поймал на себе взгляд Тэхена и глянул на него в ответ. Он только понял, только что разобрался в ворохе чувств, открыл глаза — и снова встретился с ним, с причиной. На солнце его карие глаза сияли золотом даже за плотным пластиком очков, и невольно рука, сжимающая пятерню друга ли? сжалась. Ему захотелось остановить время и любоваться им. Захотелось сорвать с него эти чертовы очки и повернуть его голову в сторону неба, в сторону мира вокруг них. Это небо — для тебя. Горло сжал неожиданно крепко вставший там комок, когда огромная ладонь сжала его в ответ, и лицо напротив украсила стремная квадратная улыбка. Искренняя до чертиков, радостная и честная, до слез, а потом он крикнул ему что-то про парашют и что его стоит раскрыть уже. Пора бы. А то такими темпами они оба, познав что-то, с треском разобьются. Хотя, они разобьются обязательно. Не сейчас, так чуть дальше, еще неделя, а то и меньше. Но не сейчас. Чонгуку слишком хорошо, слишком с Тэхёном, и действие «задуматься и осознать пиздец» не в приоритете. Раскрытый кусок ткани, не позволяющий им разбиться, приятно держал их в полете. Руки они так и не отпустили.  — Гукки, ты это видишь, а? — хриплый, сорванный голос Тэхена является лучшей музыкой для ушей тонсена, но себе он пока в этом не признался. — Ты видишь это, боже?  — Вижу, хён. Это… — слов так неудачно не оказалось на месте в голове, что тот простонал от их недостатка. Слишком сильно, слишком мощно, чтобы так запросто описать. Но Тэхен и так понимает, и, засмеявшись, окончательно теряет голос, едва не давясь смехом:  — Я никогда не забуду твое лицо, когда ты прыгнул! Ты бы себя видел! А потом, когда Чонгук смеется потрескавшимися губами, уже тише произносит: "Чонгукки, ты охуенный даже с такой страшной физиономией", на что младший несдержанно ржет еще больше, стараясь скрыть смущение и унять предательское сердце, которое решило почему-то, что именно сейчас ему нужно срочно проломить грудную клетку. В принципе, с этой же проблемой борется и Тэ, но только с явным поражением. Унять дрожь он не может даже после приземления. Сидя на скамейке и стараясь сдержать рвущийся из груди очередной крик, Тэхен смиренно сложил руки и ждал Чонгука и кофе. Кофе в первую очередь, а первого не особо хотелось пока видеть — что-то не тянет, да и мысли некоторые давят особенно сильно. Но приходит он. И кофе. И надо изобразить радость, а не влюбленный чертов взгляд, который ты полминуты назад наблюдал в отражении телефона. Чонгук принес кофе с мороженным, а такое чувство, словно спас весь рушащийся мир, и благодарности невольно сыпятся сами. А на смущенную улыбку младшего неожиданно в списках предложенного в голове Тэхена возникает пункт «к черту приличие, улыбайся мне так чаще».