Как бы я хотела убить тебя

— Мисс… Мисс…       Тихий оклик, ударяясь о стенки её черепа, проникал до мозга ровно столько, сколько её воин добирался до нее, чтобы тряхнуть её за плечо. Тогда смысл слова, которое тот произносил, дошел до Ции, и она дрогнула всем своим существом, с недовольством и все же со смирением открывая глаза. Она стерла с кончиков ресниц следы последней дремы, а скверный вкус во рту внезапно захотелось пригубить чем-то спиртным, благо, отряд магов отлично справлял привал и без своего предводителя и кружки с разбавленным пойлом стояли то тут, то там. Она проигнорировала существование паренька, который её разбудил и, отодвинув его, вперевалку пошла к столу, на котором стояла полупустая кружка. Без особых стеснений, хлюпая и тяжело дыша, она пригубила её содержимое, одновременно выслушивая доклад её человека. — Мисс, время уже к полночи, поспешите, или мы тут останемся ещё на один день.       Замечание, верно, было к месту, но Цие не понравилась самоуверенность подчиненного, но осознавая свою неправоту, она лишь опустила его неодобрительным и вместе с тем раздраженным взглядом. Развернувшись, она прежде подняла свой посох, который одиноко стоял, упершись на жесткое кресло, так любезно сохранившее её кошмары в секрете. Девушка вставила его в петли из ткани, аналогичной мантии, которые были пришиты к спине для большего удобства. Направляясь к двери с печатью, магесса на ходу выуживала из потертой сумки тяжелый фолиант и нож, вытесанный из темного камня. Книга, небрежно прижимаемая локтем к крепкому телу начала свое движение, и потрепанное издание магии крови внезапно полетело вниз.       Констанция больше не обращала ни на что внимание, с ужасом выкатывая свои и без того большие синие глаза. Нож выпал из её рук, звонко ударяясь о каменную гладь пола, сумка слетела с плеча от резкого движения, глухо упав вслед за ножом, но книга, которая ещё не встретила преграды в виде пола, была ухвачена магессой, длинными смуглыми пальцами.       Руки её, так ей привычные, с короткими ногтями, под которыми скапливалась грязь, с ссадинами и порезами, которые она не разрешала лечить, чтобы те напоминали ей о её слабости, сейчас представились ей чужими. Ведь книга, которую она смогла поймать, была ей дороже, чем эти самые руки, её державшие. В детстве, за пренебрежение к данному тому, отец, обнаружив его пропажу, высек свою дочь до полусмерти и те старые шрамы, поставленные на детскую, пахнущую молоком и карамелью спину, больше никогда не прошли. Ция все ещё помнила звонкое пение секущих заклинаний, которые исходили из посоха отца, словно кожура крыжовника лопалась тогда её кожа пульсирующими и кровоточащими ранами.       Но сейчас она не та Ция, у новой Ции нет отца и книга теперь полностью её. Мысль эта, почему-то веселила, и лицо Констанции перекосила угловатая ухмылка. Магесса подняла нож, рукоять которого пошла трещиной, что было не важно, книга, даже если бы от падения не повредила своих старых страниц, все равно ей важнее, даже важней всех тех, кого она в хорошем расположении духа могла назвать товарищами.       Темное, иссохшее от времени дерево двустворчатой двери смотрело на магессу с холодным блеском темных ручек, на которых виднелись давно уже истертые руны, но все ещё действующие. Кроме жителей цитадели никто не мог проникнуть в архив, если у него на это не было полномочий, и данное правило работало ещё с основания данной организации и, по-видимому, время нисколько не ослабило заклинание.       Но жители цитадели не учли, что спрятанный веками назад сборник темной магии покинул свое убежище вот уже полвека. Маги порой дальновидны и создатель фолианта без названия и подписи сделал его неуничтожаемым, поэтому на общем совете власти решили, что следует книгу укрыть у себя. Как и обычно бывает с верховными людьми, они не хотели терять такое сокровище, но и в открытую его использовать они пока не могли. Существование издания не придавалось огласке, но многие о нем знали. Лишь дед Ции, будучи при власти поддался зову любопытства, и однажды в верховной цитадели вместо запретного фолианта стала лежать подделка, пустышка. Вскоре её родственник умер. Только в 18 лет Ция от отца узнала, что тот умер от собственной крови и плоти, что ж, это семейное…       Пол у двери отдавал враждебным холодом, когда Ция присела на колени, но чем ближе она подносила свою руку к двери, тем сильнее ощущалась теплая пульсация, от неё исходящая. Не повторяя старых ошибок, она вовремя убрала руку, решив, что больше ей безнаказанно боли не причинят. Шелест старых страниц её успокаивал, и хоть ей досконально было известно расположение всех заклинаний, она каждый раз пролистывала книгу, оставляя этому жесту больше символичности, чем практичности. Среди потемневших страниц промелькнула нужная, и магесса остановилась, очерчивая изгиб пальцем. Вся книга являла одно из немногих сохранившихся произведений, написанных на мертвом эльфийском языке. Даже чтобы провести безобидный обряд в той далекой юности, Клариссе пришлось долго заучивать пару фраз. Среди магов эльфы встречались все реже и все больше помесь, а людская масса напротив, переваливала числом, будто трутни, вытеснявшие пчел из улья, поэтому человеческий язык признавался общим, а эльфийский постепенно забывался, оставаясь лишь прихотью некоторых образованных полуэльфов. Это пошло на руку Констанции, она была дочерью своего отца и знала язык своих предков, что позволяло ей одной из всего человеческого отряда использовать книгу, предводитель отряда оппозиции специально не брала в вылазки эльфов или полукровок, чтобы никто не мог позариться на её имущество.       За ней затворились двери в зал, а это значило, что отряд её покинул, интуитивно ощущая свою неуместность в данном действии. Два аметиста глаз магессы, темнея и поблескивая азартом и неким удовольствием, проходили за строчкой строчку. — Впусти того, кто отдал часть себя. Произношение Ции было далеко от идеала, и на некоторых моментах она слегка растягивала слова, вытягивая сизые узкие губы, но последнее слово она произнесла особенно разборчиво и четко, пропуская черноту лезвия в свою плоть. Обрядный нож рассекал запястье своей хозяйки, она обхватывала его и с силой надавливала, выпуская все больше крови. Вторую руку она резала словно одурманенная, веки её ужасно медленно смыкались, и ей будто слышно было свое дыхание, биение сердца и гул крови, выбегающей по венам наружу. Самоувечия больше не приводили её в ужас, но большее наслаждение она находила в боли других.        Констанция как никто другой знала это будоражащее чувство превосходства, когда одновременно хочется и пожалеть и растерзать. В битве все просто и понятно, ты знаешь, что тебе надо рвать врага на куски, перегрызать артерии, резать сухожилия, отрывать ошметки плоти от молочной кости и запекать его кровь. Чтобы все это ненавистное существо, это ничтожество из единого стало множеством маленьких частиц, разлетевшихся вокруг и смешавшихся с пылью и частицами других таких подобных ему. Когда ты стоишь огромный в сравнении с этими былинками, и вздувшиеся вены на твоей шее поют симфонию абсолютного наслаждения. Эта симфония была одной из её любимых.       Но в постели… Девушка редко уединялась с кем-то, у неё не было проблем с сексом и она легко сходилась с девицами иногда даже не продажными. Но действительно редко она позволяла себе придаваться истинному наслаждению, ведь она не хотела, чтобы её увлечения могли выйти за пределы спальни и подвергнуть её дело опасности. Поэтому в каждом месте, где бы они ни останавливались, приходилось искать самую пропащую девку, чтобы та давала её бить, кусать, резать до хрипоты её крика, а потом проникать в раны языком, чтобы та скулила и вырывалась, пока её мучительница ещё больше заводилась, больше и сильнее её резала и глубже кусала. И так снова и снова, пока от болевого шока несчастная не уходила внутрь себя. Эта нужда в жестокости жила в ней подобно нужде в пище и воде. Хоть и намного реже, но с той же регулярностью эта нужда не давала спокойно жить хозяйке. В такие минуты Ция была увлеченной жизнью и её существование не напоминало ей жизнь бегущей крысы. Правда, длилась эта эйфория недолго. — Чудовище… Монстр… Тварь… Отрывисто вскрикивала она, прикрывая лицо окровавленными руками. Она растерала бегущую из глаз влагу, смешивая её с кровью, но от этого рыдала ещё громче, переходя на стоны и хрипы. Тогда её глаза принимали совсем потерянный и испуганный вид и лишь тогда она была действительно хороша. Измазанная кровью, с опухшими влажными губами, маленькая испуганная девочка. Но никто никогда не видел её такой и она бы не допустила, чтобы это когда-то случилось. Покрывая раны бедной проститутки дорогими припарками, она не переставала плакать, тихо моля свою жертву о прощении. — Прости меня… Про…сти. И она опять срывалась, громко рыдая над практически безжизненным телом, в панике сгибаясь над ней и целуя её страдальческое лицо, плечи и руки. У утру, когда медикаменты, которые составляли большую часть её трат, действовали и все следы присутствия Констанции на теле проститутки были стерты, тогда магесса отмывалась холодной водой от крови, оставляла мешочек с потертыми монетами, и на следующее утро её отряда уже не было в этом поселении. В такие ночи, перед глазами Ции вспыхивали образы из прошлого. Её отец, она всегда почему-то думала, что могла бы так же сладостно резать его, при этом не ощущая чувства вины. Её бывшая подруга, эта блондинистая шлюха, которая заслуживала резьбы от темной магессы не меньше, чем её остроухий отец. Они оба этого заслуживали, а та несчастная, что лежала в такие ночи перед ней — нет…       Чуть надувая щеки, напряжно выдохнула, пытаясь сохранить последние капли жизни, в ней застрявшие. Шатаясь, она встала на ноги, и толкнула дверь, которая легко отворилась перед ней. Магесса сделала последний шаг и прошла барьер. Когда она пересекала границу, печать словно вытянула из неё что-то, что не желало её отпускать и липло к ступням и пульсирующим запястьям. Позади неё прижимался к границе так привычный ей силуэт, рассматриваемый в зеркале каждый день. Совсем хрупкий, неосязаемый, практически невесомый. И прежде чем она обернулась и заметила его, тот пеплом упал на пол рядом с лужами её крови. Серые хлопья быстро втягивали в себя алую жидкость, отдававшую резким запахом меди. Девушка не знала ещё, что означал этот пепел. Вместе с ним ушли пару её лет, впрочем, она не сильно изменилось, на запястьях бледнели шрамы, будто давно заросших ран, между глаз складка хмурости стала более резкой, как и носогубные складки, волосы потускнели, но сединой не покрылось, ведь ей было всего… 28? Для неё к счастью ли или нет, но побочных эффектов заклинаний книга не выдавала и поэтому ей придется жить в неведение сколько лет она потеряла. Констанция с лихорадочным приступом волнения взглянула на фолиант не в силах от него отойти, больше беспокоясь за него, чем за то, что могло случится с ней вследствие данного ритуала. В отряде нет эльфов, напомнила она себе. Да и что случится, пока она ходит за бумагами?       Смуглянка небрежно стерла кровь со лба, не ощущая, но зная, что метка её кровоточит. Она бесшумно погрузилась в вязкую, холодную тьму. Такая же одинокая, как и всегда.