ferro ignique

Дориан говорит: «За спасение мира тебе не скажут спасибо, аматус». Но его светловолосый Лавеллан улыбается и отвечает, что Дориан заглядывает слишком далеко и что для начала нужно избавиться от Корифея. Дориан качает головой и думает, что долиец безрассудный дурак, ищущий в людях только хорошее. Когда-нибудь Инквизитору это выйдет боком. В Зимнем дворце, глядя на ничуть не изменившегося за эти два года эльфа, Дориан только и может что прошептать: «Мне так жаль, что я снова оказался прав». Орлей и Ферелден раздирают Инквизицию, созданную кровью и потом в час острой необходимости, когда никто не в силах был что-то сделать. Они топчут труды, идеалы Лавеллана, единственного, кто пришел на помощь и кому это оказалось по силам, тогда, когда «необходимость в армии Инквизиции отпадает». И Дориан знает, что для долийца выстоять самый тяжелый бой с мечом в руках в разы легче, чем выдержать все эти оценивающие взгляды, направленные на него. Но еще Дориан знает, что Арне чертовски упрямый и будет стоять до последнего ради того, во что верит. И если Арне хочет, чтобы Инквизиция продолжила свою деятельность, она продолжит. Дориан пытается отделаться от этого неприятного чувства приближающейся бури – Священный Совет обязательно закончится успехом молодого долийца, сам Дориан вернется в Тевинтер, продолжит работать на благо империи и писать несчетное количество писем в Скайхолд о том, как скучает по Инквизитору. Дориан убеждает себя: «Все обязательно будет хорошо», даже если внутренне не верит в это. Дориан говорит себе: «Корифея нет, а эти злые псы-послы не смогут уничтожить Инквизицию и Арне». Дориан пытается верить в то, что все будет хорошо даже после найденного трупа кунари, элювианов и всех этих безумных планов Виддасалы. Хочется верить, что Корифей действительно был самым страшным испытанием в жизни Лавеллана и всего Тедаса. Хочется просто верить в то, что все будет в поря… Но почему тогда его прекрасный аматус возвращается из святилища Ужасного волка без руки до предплечья и с таким угрюмым выражением лица, словно все пройденное им было лишь началом? И хочется рвать и метать, сетуя на несправедливость в этом мире, даже зная, что потеря руки спасла жизнь Инквизитору. – Все в порядке, Дориан, – произносит Лавеллан тихо-тихо и даже не смотрит в глаза магу. – Я обязательно привыкну к этому. А Дориан слишком хорошо знает, чего будет стоить жизнь Арне без руки. Больше никаких битв, сражений, от которых пытался уберечь его Дориан, – судьба двуручного меча теперь заключается в стоянии в углу. Меч, который защищал, освобождал и вел к победе, теперь превратился в ничто. Нескончаемые тренировки с Кассандрой, спарринги с «Быками» в такой понятной погоне силой ради защиты этого мира – все теперь оказалось бессмысленным. С губ Дориана рвется такой понятный вопрос: «Ты в порядке?», но маг смолчит, потому что знает, что эльф лишь улыбнется и скажет, что все хорошо. Мечта Дориана – возрожденный, лучший Тевинтер, и Арне как никто другой понимает его и старается поддерживать даже в ущерб своим чувствам. Долиец солжет, чтобы не держать Дориана вдали от своей мечты. Солжет ради того, что считает правильным. – Пойдем, – говорит Дориан, переплетая свои пальцы с пальцами эльфа. – Скайхолд ждет. Арне – глава Инквизиции, ее воплощение и надежда. Но что делать, когда сильный предводитель, который вел армию в бой с силами зла, теперь не может даже удержаться верхом? Дориан с болью в сердце наблюдает за тем, как Лавеллан пытается гордо держаться, когда Каллен любезно предлагает ехать на одной лошади. И Дориан – ужасный ревнивец – впервые в жизни молит, чтобы этот глупый упрямец согласился, потому что падение с лошади не такая славная смерть для бравого Инквизитора и спасителя Тедаса. В Скайхолде многих ужасает это – Якорь и главный меч Инквизиции теперь потеряны. И Дориана эти разочарованные, напуганные взгляды злят до невозможности, потому что сам он прекрасно понимает, что для Арне это еще не конец борьбы. И в Скайхолде – перед всеми этими людьми, что пошли за Инквизитором – Лавеллан держится по-другому: смело, уверенно, вселяя надежду. И ему удается даже обмануть Дориана пламенной речью о результатах Священного Совета, произнесенной твердо и решительно – как и всегда. Но в своих покоях, куда Дориан заходит тихо-тихо, Арне позволяет себе быть слабым. Теперь, когда нет ни глаз и ушей Орлея и Ферелдена, когда нет рядом тех, для кого он был не просто героем, а символом надежды, Инквизитор может ненадолго окунуться в свое горе и свою боль. Дориан осторожно присаживается подле него на кровать и ласково притягивает к себе. – Я ведь теперь даже обнять тебя нормально не могу, – шепчет Арне и утыкается лбом в плечо Дориана. А у Дориана сердце сжимается от таких заявлений – Арне уже всерьез думает о том, чего лишился в жизни, а не о том, как это преодолеть. Хочется как обычно про что-нибудь пошутить, про что угодно: про то, что теперь Дориан точно будет знать, что Арне никого, кроме него не обнимет, про то, что теперь он вернет Соласа одной правой… Но для шуток пока что не время. – И я думал, что из Зимнего дворца ты сразу же вернешься в Тевинтер, – продолжает Арне, теснее прижимаясь к Дориану, ища защиты и поддержки. – Я так рад, что ты здесь… «Как я мог оставить тебя сейчас, аматус?» – хочется ответить Дориану, но он лишь покрепче обнимет Лавеллана и поцелует в висок. Он обнимает Арне и целует его как до этого тысячи раз. И впервые собирает губами со щек соленые слезы Инквизитора. – Дориан, я так не хотел, чтобы ты видел меня таким, – в который раз шепчет Арне на ухо Дориану, пытаясь спрятать свое заплаканное, исказившееся лицо на плече мага. – Я так жалок. – Ну же, аматус, мы обязательно с этим справимся, – говорит Дориан. – Тем более в наших с тобой отношениях мог быть только один идеальный партнер. Арне даже смеется – скорее из-за того, что здесь нужно засмеяться, а не потому что шутка Дориана пришлась ему по душе. Смех долийца выходит сухим и неискренним, отчего у Дориана на душе становится еще тяжелее. – Тебе нужно поспать, – произносит Дориан, искренне надеясь, что сон хоть немного поможет. – Последняя неделя была трудной, не правда ли? Он ждет, что Лавеллан начнет протестовать, как он обычно это делал, но Арне лишь послушно укладывается на кровать при помощи Дориана. И лишь когда Дориан заботливо укрывает его одеялом, Арне берет его за руку и просит остаться рядом. И Дориан отказать ему не может.

***

Сколько раз они засыпали вот так вот вместе после ночи страстной любви? Всяко больше, чем ночей просто совместного сна. Несмотря на открытость долийца, на его нежелание скрывать свои отношения с тевинтерцем, Дориан все-таки опасался за авторитет Инквизитора и потому наведывался к нему не так часто, как хотелось бы. Но даже так Дориан без труда смог сосчитать все разы, когда просыпался посреди ночи и долго-долго смотрел в лицо Арне, не веря в то, что сейчас он действительно любим. В такие ночи Дориан брал Инквизитора за руку – ту самую, что была отмечена Якорем, – переплетая пальцы, и думал, как тяжела ноша Арне. И столько раз в голове мага крутилась назойливая мысль о том, что без этого проклятого Якоря в руке Арне не испытывал боль и жизнь его была бы намного проще. «Но ведь тогда он бы не стал во главе Инквизиции, не попал бы в Редклиф и…» – проскакивает неприятная мысль. И тогда бы Дориан не знал этой ноющей боли в груди при мысли, что придется оставить Лавеллана в Скайхолде ради мечты, на которую вдохновил мага Арне. И тогда бы ни мечты, ни любви, а лишь бесконечное бегство. Арне ворочается во сне, и Дориан так ласково поглаживает его по волосам, словно это может отогнать появившийся кошмар. Пускай хотя бы во сне он забудет о тех злоключениях, которые выпали на его долю. Но Инквизитор открывает заспанные глаза и, встречаясь взглядом с Дорианом, шепчет: – Доброе утро. Его голос совсем не такой, как вчера днем. Он более живой, нежный – такой, каким Арне был всегда с ним по утрам. И этот трепетный, интимный шепот в пустых покоях Инквизитора словно бы еще больше сужал пространство вокруг, оставляя во всем мире только их одних. – Что тебе снилось? – спрашивает шепотом Дориан, снова убирая со лба Лавеллана длинную светлую прядь. – Солас, – честно отвечает Арне. – Негоже такое говорить любви всей твоей жизни, аматус! – театрально произносит Дориан. – Я ведь ужасно злюсь, когда ревную. Арне придвигается ближе – настолько, насколько позволяет его теперешняя неуклюжесть – и целует Дориана в губы. Поцелуй выходит глубоким, сладким, таким, после которого обязательно должно быть продолжение. Но Инквизитор отрывается от губ Дориана и все также тихо шепчет: – А мне безумно нравится, когда ты ревнуешь или беспокоишься за мою жизнь. – Беспокоюсь? Да я седею от того, насколько ты небрежно относишься к себе. Пожалуйста, найди другой способ заставить меня говорить, как ты мне дорог, аматус. Арне даже смеется – тихо так, приглушено, – но Дориан уже считает это маленькой победой. Главное, чтобы Лавеллан не замыкался сам в себе. В конце концов, они есть друг у друга для того, чтобы поддерживать в трудную минуту. – Помнишь, как тогда мы танцевали в Зимнем дворце на балконе? – неожиданно спрашивает Лавеллан. – А как же забыть, – произносит Дориан. – В конце вечера мне пришлось услышать с дюжину «заманчивых» предложений женитьбы Инквизитора на орлейских аристократках. Арне касается лица мага тонкими пальцами и ласково проводит вдоль щеки, а Дориан перехватывает его руку и нежно целует в раскрытую мозолистую – от меча и постоянных тренировок – ладонь. – Мы больше не сможем так танцевать, ты знаешь? – шепчет Арне. И Дориан понимает, что все напрасно, что Арне уже сдался, что для самого себя решил, что это конец. В глазах других, ради других – ради Соласа – он будет сражаться изо всех своих теперешних сил, потому что это правильно, потому что по-другому он не может. Но всегда будет оставаться неприятный осадок – он стал бесполезным и Инквизиция теперь продолжит существование без его меча и Якоря. – Почему это не сможем? – Дориан и сам не замечает, как вопрос срывается с его губ. Он подхватывает Арне под руки, заставляя того подняться с кровати, и вытаскивает его в центр покоев. Дориан кланяется, словно бы приглашая Лавеллана на танец, чем вызывает у эльфа легкую улыбку. Арне вкладывает руку в протянутую ладонь Дориана, и маг притягивает его к себе так близко и крепко, что культя Лавеллана оказывается на его предплечье. – Мы все делаем неправильно, – бормочет Арне. – Расстояние… руки… – Плевать на это, – бросает Дориан. – Так же всяко лучше, так ведь? Когда я так близко, когда ты так близко… танец страсти, танец… – Спасибо, – внезапно произносит Лавеллан и утыкается лбом в грудь Дориана. – Просто спасибо. Дориан выпускает тонкую руку долийца и крепко обнимает его, нежно поглаживая по растрепанным после сна светлым волосам. Он чувствует, как Инквизитор напрягается всем телом, когда он целует его в макушку и запускает пальцы в волосы Арне. Лавеллан еще с секунду медлит, а потом осторожно отстраняется от Дориана, упираясь ладонью в грудь мага. – Но тебе все равно нужно как можно скорее покинуть Скайхолд, – говорит Лавеллан, не поднимая глаз. – Тевинтер ждет, ты… Дориан обреченно вздыхает и снова притягивает к себе Инквизитора, на этот раз не давая возможности отстраниться. – Дурак ты, аматус, – произносит Дориан.