***
Я познакомился с Кэролайн, когда мне было двадцать два года, я только закончил Калифорнийский университет в Беркли, и мой отец уже уверенно поручал мне дела одного из его предприятий. Ее родители были богаты и достаточно влиятельны в своем небольшом городе, к тому же ее отец был университетским другом моего отца, а она была красива и образованна, однако едва ли разделяла мнение отца и матери о своем будущем. До безумия влюбленная в театральное искусство, моя будущая супруга мечтала быть художественным руководителем своего собственного театра, ее отец позволил это, однако, теперь ее дело уже давно заброшено, а театр в Нью-Порте перекуплен каким-то меценатом. Мой отец, узнав о моем намерении жениться на дочери его лучшего друга, не особо одобрял эту затею, но лишь потому, что Кэролайн казалась ему чрезмерно легкомысленной в вопросах бизнеса, и потому, что он не видел в ней надежной опоры для наших наследников. Вместе с тем, его не могла не радовать перспектива, которую обещало объединение с семьей его товарища, потому он позволил мне поступить по-своему, обмолвившись лишь однажды «Не думаю, что это лучшая для тебя партия, сын, но поступай, как считаешь правильным». Так я и сделал, через год женившись на Кэролайн, и еще через год у нас родилась Кристина. Я был рад, несмотря ни на что, и, в отличие от многих знакомых и партнеров, не считал сына единственным вариантом наследника. Дочь, будучи человеком смышленым и ответственным, стала бы достойным преемником моего дела. Спустя несколько лет родился Нейтан, и после этого Кэролайн начала уделять меньше времени своему делу, целиком посвящая себя детям. Тогда же у нас начались финансовые трудности, денег на прибыльные проекты не хватать, да и текущие тогда приносили гораздо меньший доход, чем мы ожидали. К этому прибавилась туманная история с наследством ее родителей, которое самым странным образом полностью отошло ее сестре. Подозреваю, виной тому была бездумная доверчивость моей жены, решившей, что сестра-то не обманет, а та воспользовалась этой ситуацией. Однако вместо того, чтобы как-то попытаться разрешить ситуацию или хотя бы поддержать меня, Кэролайн начала пить. Много и часто. Уходила в запой стабильно раз в месяц недели на две. Сначала я пытался вразумить ее, затем отправить ее на лечение, но оказалось бесполезно. Лечиться она не хотела, пытаясь убедить меня, что ее почти ежедневное прикладывание к бутылке — это способ снять напряжение, и она «ведь совсем чуточку выпила», а я не хотел постоянно тратить деньги впустую, видя, как ей на мои старания плевать. Порой я ужасно уставал от ее бесконечного пьянства и нытья и высказывал ей все, надеясь, что если мягкий разговор ею игнорируется, то жесткий хоть как-то заставит ее задуматься. Но увы… Она оставалась глуха к моим доводам и совершенно слепа — не видела и не хотела видеть, как теряет человеческие качества. Позднее бутылка заменила ей и меня, и детей. Остался только алкоголь и бесконечные причитания, которые некстати совпали с началом нового кризиса. В нашей семье. Сперва начались трудности с Кристиной, которая однажды просто пришла ко мне и заявила, что ей не нравится мое стремление сделать ее своим преемником в семейном деле и мое якобы наплевательское отношение к ее мнению и желаниям. Она хотела помогать людям. Я предложил ей заняться благотворительностью после того, как она вступит в дело, раз уж она так этого хочет. В ответ она обвинила меня в попытке всех купить, в том числе ее саму, сказала, что не желает так жить и через несколько недель сбежала из дома. Поиски фактически закончились ничем, так как когда мои люди напали на ее след, оказалось, что она уже покинула территорию США, лишь спустя полгода прислав письмо матери и Нейтану — о том, что работает в Корпусе Мира, и домой не вернется. Нейт тогда поступил в среднюю школу, где с первого дня и до окончания так и не смог завоевать уважение. Я предложил ему вступить в футбольную команду, ведь именно футболисты в Блэквелле были, пусть и неформальными, но лидерами (узнав позднее о «тусовке» и нелегальном распространении стероидных препаратов и прочей дряни среди футболистов, я не стал давить, сын-наркоман вдобавок к жене-алкоголичке мне нужен был меньше всего) — ведь, хотя и грезя о сыне-чемпионе, я считал, что закаленный характер еще никому не повредил. Нейтан моих убеждений, по всей видимости, не разделял, и особо не старался, оставаясь последним, на позиции неудачника, подвергался нападкам старших учеников, но давать отпор не стремился. Как не стремился и к результатам в этой области. Его больше увлекало искусство, так же как в свое время и его мать, — рисование и театр, я не был рад этому не потому, что считаю искусство уделом бездельников, а потому, что ситуация не менялась и здесь. Будучи увлеченным, Нейт по-прежнему оставался в конце, все время панически боялся провала. Я же лишь опасался, что однажды застану своего сына, как и Кэролайн, пьянствующим в бесконечном поиске вечно дефицитного вдохновения и страхе позора. Помимо этого, мой отпрыск связался с какой-то девчонкой, чья истеричная мать без конца пыталась меня шантажировать, то обвиняя моего сына в избиении ее дочери, то угрожая судами, то натравливая на Нейта психиатров, в один голос утверждавших о нервном расстройстве. В конце концов я сам нашел ему нормального психотерапевта, не убеждавшего меня в том, что Нейтан нуждается в стационарном лечении. В это же время я, в первую очередь, помимо, конечно, разговоров о социальном положении, часто говорил Нейтану о необходимости следить за своей безопасностью и не ввязываться в бессмысленные и опасные авантюры. Те годы, когда я начинал свой проект Pan Estates, пришлись на время разгула преступности и маргинализации многих слоев Аркадии Бэй. Не скажу, что город разделился на противостоящие силы преступных группировок и сил правопорядка, но конченных отморозков хватало. Едва ли я думал, что мой сын связался бы с такими, однако, я старался думать на опережение, дабы не допустить вообще какого-либо контакта с такими элементами, так как в Блэквелле обитали студенты, обременившие себя такими отношениями. Благо, хоть это обошло нас стороной. Как оказалось, пока. Нейт, меж тем, вроде и старался меня впечатлить, репутацию все еще имел не лучшую. Я всегда не уставал повторять ему, что самая большая ошибка, которую он может совершить — показать свою слабость. Слабым быть не просто стыдно, это очень и очень опасно. И все его проблемы были именно из-за того, что он не находил в себе мужества противостоять агрессии, направленной в его адрес. Я хотел и всячески пытался подать ему пример, однако, Нейтан оставался глух и слеп к ним. Впоследствии, он немного изменился, однако, лишь внешним поведением, внутренний стержень у него так и не появился (я думаю, его психологические проблемы именно из-за этого, а он своих нежеланием слушать меня и своего психотерапевта только все усугубляет). Позже он увлекся фотографией, и мне казалось, я могу, наконец, свободно выдохнуть оттого, что сын будет занят делом (пусть и не тем, чем хотел бы занять его я) и хотя бы будет сидеть тихо. Как оказалось, Нейтан за это время не только стал еще дерганнее и агрессивнее, но и подсел на наркотики, даже завел дружбу с каким-то наркоторговцем, о котором я слышал еще давно, и который фактически не скрывает род своей деятельности, однако, несмотря на это, его причастность к незаконной деятельности так никто и не смог доказать. Казалось, я сделал все возможное — обеспечил безопасность сына и его постоянную занятость, рассчитывая отвадить его от опасных отношений с криминальными элементами. Я даже предложил известному на Западном побережье фотографу Марку Джефферсону преподавать в Блэквелле и оплатил все его услуги, рассчитывая, что занятия хоть немного усмирят моего отпрыска. Как же я ошибался. Если бы все проблемы заканчивались там, где ошивались торговцы дурью, было бы проще. Опасность пришла, откуда не ждали.***
Когда мне позвонили из полицейского участка, я поначалу решил, что это очередная пустая жалоба от бездельников, не желающих работать, либо от очередных «защитников природы» и прочих дураков, любящих бастовать ради самой забастовки, но как только они сообщили о задержании моего сына на месте убийства, я выехал немедленно. Однако, до самой встречи со следователем, я сомневался, перебирая в голове всевозможные варианты вплоть до подставы и последующего шантажа — столь любимых местными отморозками методов, хотя едва ли допускал мысль, что очередной мелкий бандит будет рисковать своей шкурой и связываться с полицией. Тем не менее, все оказалось серьезнее — Нейтан застрелил студентку. Поговорить с сыном сразу мне не дали, так что прежде я наслушался с десяток версий, а когда сын, наконец, рассказал все, я был… в ужасе, скажу, не разбрасываясь громкими словами. Как оказалось, Нейт не только постоянно влипал в какие-то мелкие грязные истории, вроде стычек с другими студентами Блэквелла, но и оказался замешан в куда более серьезных делах. Я всегда думал, что все эти бесконечные жалобы на моего сына, это всего лишь попытки привлечь к себе внимание за счет нашего имени. Я и сейчас так считаю, на самом деле. Безусловно, я знал, что Нейтан постоянно тратит мои деньги на вечеринки, алкоголь, и порой я замечал его в состоянии наркотического опьянения. Но по какой-то причине мне казалось, что мой сын не будет связываться с теми, кто торгует этой дрянью, что он все-таки выше этого или хотя бы подумает о последствиях, в случае если фамилия моей семьи всплывет в каком-то деле. Джефферсон же оказался даже не мошенником (хотя этого хватило бы мне, чтобы надолго упечь его за решетку), а больным на голову извращенцем. После того, как он рассказал на следствии историю гибели дочери окружного прокурора Эмбера Рейчел и похищения студентки Кейт Марш, а также прояснил все о своей «работе» и под давлением признался в планировании убийства моего сына, я пообещал себе, что это ублюдок никогда не будет признан невменяемым и никогда не получит привилегии в виде одиночной камеры смертника. На время вынесения приговора он отправится в камеру к самым отбитым преступникам, которые с большим удовольствием удовлетворят его интерес к «невинности» и «осознанию, переходящему в страх», а там если его не ждет высшая мера (к слову, в Орегоне не отмененная, и вполне вероятная), до самого конца своей жалкой жизни он останется в этой «компании». Увы, у меня не оставалось другого выбора, кроме как отправить Нейтана на лечение в одну из лучших клиник штата после окончания следствия и вынесения приговора, а также я посчитал необходимым оплатить лечение пострадавших Максин Колфилд и Кейт Марш и оказать финансовую помощь семье погибшей Хлои Прайс. Принять иное решение я не мог, мне казалось, что если уж это не поможет ему, то хотя бы убережет нас от неприятностей, кои провоцирует состояние Нейта. Иначе, в лучшем случае, он присоединится к своей матери, в худшем — условным сроком не отделается и окажется в тюремной камере. Именно с этой мыслью я дальше строил отношения с сыном — не дать ему снова навлечь на себя неприятности. После лечения в клинике Нейтан вернулся в Блэквелл. Это было мое решение, поскольку я считал необходимым восстановить нашу репутацию — я в городе, а он хотя бы в Блэквелле. Увы, это оказалось сложнее, чем я полагал. Нейтан, как мне виделось, снова балансировал на грани скатывания в позицию неудачника, совсем, как в средней школе. Однако, если раньше он боялся этого, как огня, то теперь ему было все равно. Будто он не понимал, каких усилий мне стоило после всего этого убедить ректора снова зачислить его на нужный курс. Рэймонд Уэллс без конца твердил одну фразу «Я все понимаю, но…», и среди многочисленных «но» были и необходимость коллективного решения преподавательской комиссии, и неуверенность в готовности моего сына к возвращению в прежний коллектив, и много-много других факторов, призванных если не устранить возможность восстановления в числе студентов, то хотя бы максимально затормозить ее. Все же мне удалось убедить его, что раздувать эту историю дальше — не в интересах Блэквелла. До выпуска оставалось какие-то два года, а Нейтан словно об учебе и не думал, снова начав прогуливать и пропадать периодически пропадать. Я слышал, что среди его друзей были личности совсем не его круга. Я бы предпочел, чтобы он общался с такими людьми, как его подруга Виктория Чейз — из состоятельной семьи владельцев галереи Chase Space, она была бы неплохой парой моему сыну, и, хотя она увлечена искусством, не думаю, что она бы стала похожей на мою жену. Однако, как оказалось, Нейтан считает ее исключительно своим другом, что весьма странно, учитывая, какие «друзья» у него теперь появились. Особенно, этот Уоррен Грэм — ничем не примечательный мальчишка, не приносящий никакой практической пользы моему сыну. Да и что мог принести моему сыну человек из других слоев, с другими привычками и взглядами на жизнь. Я все не мог понять, что же общего может быть у Нейта с ним, и надеялся лишь на скорейшее прекращение этой «дружбы» и на отсутствие каких-либо «странных» связей. Теперь, когда сын уже выпустился и начал хоть где-то подрабатывать, я предпочел бы думать, что все действительно закончилось.***
На самом деле, сейчас, спустя пять лет, возвращаясь назад, я могу сказать, что все более или менее пришло в норму. Теперь, однако же, несмотря на то, что проект Pan Estates успешно завершен, я редко посещаю Аркадию Бэй, по возможности, направляя туда своих агентов, если дело не требует обязательного моего присутствия. И хотя моей личной причастности к делу Марка Джефферсона нет, моя репутация в нашем родном городе не будет восстановлена еще много-много лет, пока жители помнят эту историю — ведь именно я пригласил его в наш город, в академию, и именно я финансировал его деятельность. Портленд оказался более перспективным местом для расширения дела, к тому же, здесь едва ли кто знает об этой темной странице в истории моей жизни. И ведь правда, здесь действительно всем все равно — нет и дела до моей жены, оставшейся в Аркадии, что позволит мне не прикрываться якобы любовницами на один раз, кои всегда, как на подбор, находились красивые, но интеллектом, увы, не обремененные. Сейчас я лишь рассчитываю на то, что мой сын, наконец, серьезно примется за дело. Лечение ему помогло, по крайней мере, истерики прекратились. Пожалуй, я бы не возражал, приведи он домой девушку и объяви о намерении жениться, главное, чтобы впоследствии история с его матерью не повторилась. Думаю, ему пора бы подумать об этом, однако, кажется мне, что Нейтан скрывает от меня что-то. Не хотелось бы мне узнать, что отсутствие достойной женщины обусловлено некими «другими» причинами. Я бы мог принять многое, но не это. Эту тему мы обязательно обсудим, но сегодня уже слишком поздно, да и вести подобные разговоры и принимать какие-то решения так внезапно не в моих привычках. Ведь дело уже совсем не в его провалах в театре, спорте или учебе. Я всегда повторял ему «Ты меня не опозоришь», напомню и в этот раз. Больше он не должен совершать ошибок, особенно таких, которые слишком дорого обходятся. Я так и не смог объяснить себе, почему вдруг меня посетили эти воспоминания. Наверное, сложных объяснений тут и не нужно. Может быть, это погода или какое-то подсознательное желание переосмыслить что-то в своей жизни. Ведь не зря же однажды мой отец сказал, что в какой-то момент я тоже обязательно остановлюсь и подумаю, все ли так? В эту декабрьскую ночь, в оживленном — совершенно ином, нежели тихая Аркадия Бэй, — городе. Возвращаясь домой и видя перед собой только черное ночное небо, еще не затянутое тучами, свет в окнах домов и внезапный слепящий дальний свет автомобильных фар, несколько приглушенных щелчков, а затем темнота.