Юра раздраженно выдыхает, откидываясь на спинку простого деревянного стула, и думает, что с куда большим удовольствием бы растянулся на здоровой двуспальной кровати, занимающей почти четверть его номера в одном из лучших отелей Барселоны, но оттуда плохо видно телевизор, а Плисецкий не может отказать себе в маленькой слабости: ему до жути нравится смотреть на растерянное лицо Никифорова, непонятно как выловленного вездесущими репортерами для небольшого интервью.
— Виктор, скажите, вы действительно закрепили связь с японским фигуристом Юри Кацуки? – спрашивает журналист, с обожанием глядя на всеобщего любимчика.
— Да, это так, — улыбается эта светловолосая сволочь; Юре хочется дать ему по ебалу, чтобы стереть с него это мерзкое выражение. Раньше все улыбки Никифорова были адресованы ему одному.
— А что насчет ваших прошлых отношений с Юрием Плисецким?
— Ошибки молодости, — отвечает Никифоров, продолжая улыбаться. Сам ты, блять, ошибка, хочется заорать подростку, но он молчит, стискивая зубы и сжимая кулаки от бессильной ярости.
— Его или вашей? — продолжает допытываться журналюга, не обращая внимание на явное недовольство фигуриста.
— Без комментариев.
Ну да, какие тут комментарии, когда стыдно настолько, что страшно в камеру посмотреть — а вдруг зрители заметят?
Юра опускает голову, закусывая губу, не глядя нажимает кнопку на пульте, выключая телевизор, и все-таки встает со стула, чтобы пару мгновений спустя плюхнуться на кровать, подтягивая колени к груди и наконец позволяя тщательно сдерживаемым слезам выступить на глазах. Он плачет беззвучно, соленые капли просто скатываются по его щекам, оставляя мокрые дорожки, но ему даже в голову не приходит их стереть. Это бессмысленно: не пройдет и минуты, как их сменят новые.
Когда ему было тринадцать, он особо не задумывался о том, какая метка появится у него в ночь на восемнадцатилетие, которую с таким трепетом ждут маленькие романтичные девочки в американских сериалах. Он был очарован льдом, грезил фигурным катанием, упорно тренировался и брал призовые места на соревнованиях, ему было некогда витать в мечтах о своей родственной душе, отсчитывая дни до совершеннолетия.
В четырнадцать он хотел, чтобы на его запястье проступил золотой лавровый венок — метка Виктора Никифорова, кумира миллионов и первой его любви. Виктор улыбался ему светло-светло, обещал сделать все, что только Юра ни попросит, и Плисецкий верил ему, как никому другому, больше всего на свете желая оказаться связанным с этим потрясающим человеком. Его не смущала ни разница в возрасте — целых десять лет казались ему ничего не значащей мелочью, особенно при учете вечно, казалось бы, молодого Никифорова — ни косые взгляды окружающих, когда они вдвоем появлялись на публике, и рука Виктора собственнически прижимала Юру к себе за талию, а мужчина гордо рассказывал репортерам, как почувствовал в Плисецком соулмейта задолго до появления у мальчика его метки.
Сейчас ему пятнадцать, и он считает связь абсолютной херней: от нее одни только проблемы.
Кто бы мог подумать, что, когда на другом конце мира японец Юри Кацуки отмечал свое восемнадцатилетие, рядом с Виктором окажется Плисецкий, и Никифоров примет образование связи за тягу к тринадцатилетнему мальчику?
Юра глухо стонет, морща нос, и прикидывает: через пару дней ему нужно катать короткую программу — чертово Агапе, поставленное Виктором еще до расставания, заменить чем-то другим так и не удалось — а на дне чемодана лежит фляга с крепким виски и припасенная на черный день бутылка вина. Было стремно просить Лилию покупать его для Юры якобы в подарок деду, но зато теперь его запас алкоголя позволит ему хоть на несколько часов забыть о том, насколько все хреново. Юра уже знает, если смешать немного виски с вином, это будет как пиво с водкой — противно и невкусно, но в голову бьет со всей силы, оставляя за собой в голове приятную пустоту и облегченность.
Импровизированный коктейль подросток смешивает в стеклянном стакане, любуясь, как переплетаются янтарная и бордовая жидкости, проникая друг в друга. Это, кажется, называется диффузией, всплывают знания из школьной программы, но Юра не уверен. Возможно, это относится только к газам. Он херовый ученик, но зато хоть человек неплохой.
Уж точно лучше Виктора.
Алкоголь начинает действовать почти моментально; Плисецкого покачивает, и он признает, что облажался: не рассчитал пропорции, бахнул всего наобум — а в составлении такой смеси это дело серьезное, можно даже сказать опасное — и поэтому голова тяжелеет с каждой секундой. Очень быстро начинает мутить, и Юра решает выбраться на улицу и немного проветриться.
Уже поздно, и подросток встречает всего пару человек, пока спускается на ресепшен и сдает ключ от номера невозмутимому администратору. У него в кармане только телефон с наушниками, пачка сигарет да бумажник. Даже зажигалку забыл, олень, но если ему повезет, какой-нибудь не шибко высокоморальный незнакомец даст ему прикурить, не задавая лишних вопросов.
Виктор говорил, что курение у спортсмена под запретом, но сам любил иногда затянуться разок-другой, втягивая в себя дым с неизменным сладковатым запахом. Юра предпочитает что-нибудь простое — в России, конечно, "Мальборо", но заграницей приходится перебиваться чем попало — и это отчасти из-за желания отдалиться от Никифорова как можно дальше, а отчасти из-за того, что сладкое курево — для пидоров, и это он сейчас не про сексуальную ориентацию.
Барселона — город отвязных тусовок, в том числе и тех, на которых никто не поинтересуется твоим возрастом, если ты не выглядишь так, будто за тобой вот-вот прибежит мамочка, вспоминает Плисецкий, когда каким-то непостижимым образом оказывается на одной из подобных. Он изрядно пьян, поэтому все волнения и тревоги остаются где-то далеко за пределами разума, и подросток расслабляется, впервые за последнее время ухмыляясь от уха до уха в предвкушении отличного развлечения. Это какой-то то ли бар, то ли клуб, и люди здесь и пьют, и танцуют, светомузыка мигает всеми оттенками радуги, и Юра быстро проникается атмосферой, начиная двигаться в такт какого-то популярного сейчас хита. Ощущение эйфории от алкоголя только усиливается, Плисецкий задорно улыбается окружающим, которые вряд ли намного взрослее его самого, и оказывается втянутым в самый центр танцпола вместе с еще парой активных парней и бойкой рыжей девчонкой с таким глубоким вырезом на майке, в нем, кажется, утонуть можно. Пришла сюда кого-нибудь подцепить на ночь или просто любит так одеваться — неважно, в любом случае, выглядит она круто, и Юра ей зачем-то подмигивает, некстати вспоминая Милу с родного катка. Она сейчас, наверное, шарится в какой-нибудь торговом центре или сидит дома, попивая какао и мечтая встретить своего соулмейта.
Вот же блять.
Один из парней оказывается платиновым блондином, имеющим определенное сходство с Никифоровым, и Плисецкий тут же отводит взгляд — нахер, нахер такую компанию! — зато второй вообще на Виктора ни разу не похож. Он, кажется, даже не славянской внешности — глаза узковатые, чуть раскосые, темные, с интересом смотрящие на изгибающееся в танце тело подростка, темные же волосы, смугловатая кожа — азиат какой-нибудь, может быть, из страны, где потеплее? Абсолютно не важно, потому что сейчас Юра прижимается к нему, оглаживая руками мускулистое тело и ни капли не стесняясь своих действий, и тянется вверх, смазанно прикасаясь к губам незнакомца в поцелуе.
Брюнет смеется, но позволяет поцеловать себя еще раз, глубже и серьезнее, царапая чужие губы зубами и переплетая языки. Юра вспоминает, как целовал его Виктор — долгое время ничего серьезного, да и потом как-то то ли лениво, то ли просто неохотно, растягивая движения, будто позируя перед фотокамерой, а сам Плисецкий — красивый аксессуар для удачного кадра, но поцелуй с незнакомцем совсем другой. Он живой, яркий, от него током насквозь прошивает, и хочется продлить этот миг на подольше…
…наверное, потому это и единственное, что четко помнит Плисецкий, проснувшись утром следующего дня. Остальные моменты вчерашнего вечера всплывают в памяти весьма отрывчато, и Юра рад, что смог хотя бы добраться до номера — даже ключи как-то взял, вау! — а не завалиться в ближайшей подворотне на радость барселонским гопникам, если таковые вообще существуют.
Валяющийся неподалеку телефон громко пиликает, возвещая о полученном сообщении. Оно от Якова — ничего особенного, просто напоминание, список фигуристов, прошедших вместе с Юрой в финал, их краткие характеристики и фотки — но Плисецкий все равно его читает, несмотря на раскалывающуюся от боли голову. Ожидаемо кривится при виде имени злоебучего Кацуки, морщится на противную рожу Джей-Джея, листает дальше и замирает.
Неа, не азиат тот мужик из клуба, и лицо его Юре недаром знакомым показалось.
Отабек Алтын, 19 лет, Казахстан.
Ебаный стыд. Он пьяный засосал своего соперника. Виктор может им гордиться: все достоинство просрал, умничка, Плисецкий, молодец, пять баллов.
Ну нахуя так жить?
***
В какой-то момент Юра понимает, что сидеть и дальше медитировать на список финалистов не имеет смысла, и идет на улицу, где моментально осознает, насколько же он, блять, тупой: вездесущие фанатки замечают его почти сразу, и он позорно бежит, сверкая подошвами леопардовых кед, пока не скрывается за углом какого-то здания, пытаясь отдышаться.
Слышится рев мотора — мотоцикл, наверное - и Плисецкий готовится снова стартануть, как перепуганный заяц, но байк, а это оказывается именно он, заворачивает за угол и останавливается рядом с Юрой.
Водитель снимает шлем, и подросток с ужасом узнает в нем давнишнего незнакомца –
Отабека — который, ухмыляясь — тоже узнал, падла, или еще на тусовке просек? — предлагает:
— Залезай.
И это, конечно, тупость похлеще вчерашней, но Юра залезает.
***
Алтын привозит его в более спокойную часть города и глушит мотор, отрезая пути к отступлению. Юра спрыгивает с мотоцикла и отходит в сторону; минуту спустя к нему присоединяется Отабек, как-то снисходительно, что ли, улыбаясь. Стоять вот так рядом и молчать, зная, что еще вчера ты вылизывал этому человеку рот, оказывается до жути неловко, поэтому Плисецкий спрашивает, лишь бы нарушить тишину:
— Почему ты меня спас? Мы же соперники!
— Ты выглядел так, будто тебе не помешала бы помощь, — усмехается казах, глядя на блондина. – Да и вчера вечером…
— Ни слова о вчерашнем вечере! — не дослушивая, вопит Юра и с ужасом смотрит на Алтына, надеясь, что брюнету не придет в голову его этим шантажировать. Он поступил глупо, но все время от времени совершают ошибки, не убивать же за это, верно?
— Хорошо, — теперь уже открыто смеется Отабек. — Просто ты выглядишь, как потерянный ребенок. Тебе нужна помощь?
Он, наверное, знает обо всей этой истории с Никифоровым, все фигуристы их уровня знают. Такое случается: сделал себе мужик из паренька игрушку, а потом она ему наскучила, и он ее выбросил. Бывает.
Вот только ожидаемой жалости Плисецкий не приемлет.
— Мне не нужна помощь. Я сам со всем справлюсь.
— Как скажешь, — соглашается брюнет, что-то там себе думает, а затем продолжает говорить, несмотря на почти грубый отказ. – Но, может быть, ты согласишься быть моим другом? Да или нет? — и протягивает вперед руку для рукопожатия.
У него что-то с головой не в порядке, решает Юра, но он ведь и сам странный, верно?
Поэтому, да, он пожимает руку Алтына.
Хрен знает, что из этого выйдет, но Плисецкий очень надеется, что это будет что-то хорошее.
