It will not end

Мучительно больно. Больнее ударов, порезов и изломанных костей. Он кричал – мысленно и вслух. Взломанные двери, ошметки древесины, уничтоженные комнаты. Не осталось ничего. Ничего, что ему хотелось бы помнить. Празднование Хануки всей семьей – утрачено. Смех его родителей – стерт. Его первый разговор с Магдой – исчез. Знакомство с Чарльзом – померкло. Первый их поцелуй – уничтожен. Все смазано, призрачно, безвозвратно утеряно. Чертовски больно. Больно, как никогда раньше. Но кричать заставляла не та боль, что разрывала на кусочки сознание. Куда больнее было душе. Да, душе. Это был ее крик отчаяния. Он бы отдал все, чтобы вернуть обратно воспоминания о немногих счастливых днях… Они были единственным лучом света в сумерках его сознания. Теперь они исчезли – и он тонул в наползающем мраке, оставшись с ним один на один. Ему плевать, что они слышат его крики. Плевать, что видят его рыдания. Наверняка они смотрят – довольные, что смогли заставить его страдать. Да, им удалось. Все это было просто невыносимо. Но больнее всего было после. Когда он пришел в себя, потный, задыхающийся, и заглянул в разноцветные глаза Чарльза. Когда он увидел в них слезы. И понял, что ему все равно. Осознал, что что-то между ними сломалось. Что он ощущает себя преданным. «Я никогда не проникну в твое сознание без разрешения, Эрик», – сказал когда-то телепат. И не сдержал слова. Конечно, Чарльз не виноват. Они использовали его, заставили. Но Эрик ничего не мог поделать. Он ощущал, что его предали. Предал тот, кого он любит. Чарльз. Его Чарльз. Его любимый Чарльз, который и мухи не обидит. В чьем сердце найдется место для каждого. Который любому даст второй, а то и третий шанс. Чарльз, который выглядит мягко и невинно – и при этом сильнее всех: и Эрика, и этих людишек. Чарльз, который бы легко убил всех этих выродков, если бы не его светлые идеалы. Чарльз не виноват, конечно же нет. Они накачали его какой-то дрянью, он не мог сопротивляться. Несчастный, наивный Чарльз. Его глаза подернуты туманом от их препаратов, кожа бледна, а ярко-красные губы поджаты. Бедолага. Он мучается, сгорает от раскаяния – но этого недостаточно. Он заставил Эрика страдать. Сильнее, чем кто бы то ни было. Может, кому-то и покажется, что его можно понять и простить. Но не Леншерру. – П…прости… Про…сти… По…жалуйста, п-п-прости… Вновь оказавшись в камере, он слышал сбивчивые, отчаянные рыдания – полные боли, горечи и ненависти к себе. Он не поворачивался к Чарльзу, потому что представлял, что увидит. И не знал, будет ли это зрелище очередным ударом – или оставит его равнодушным. Это пугало: он не хотел быть бесчувственным, никогда не хотел. Может, иногда он был чрезмерно холоден, жесток и груб, но лишь потому, что не умел проявлять любви и заботы. Он даже не заметил, как попал обратно, хотя его тащили грубо, бесцеремонно сжимая руки. Но случившееся слишком его поразило. Да, он, Эрик Леншерр, был обескуражен и оглушен потерей тех пускай немногих воспоминаний, которые были ему дороги. Он не мог понять, что чувствует, и даже не был уверен, что еще на это способен. – Прости меня… Мне так жаль…. Конечно, тебе жаль, Чарльз Ксавьер. Но Эрик Леншерр не может тебя простить. Теперь их содержали раздельно. Телепата посадили в соседнюю камеру, и Эрик мог бы увидеть его через стекло – но даже не пытался. Он облокотился на противоположную стену и не сводил взгляд с потолка, откуда слепил палящий свет. Но он не мог не слышать всхлипов Чарльза. Чего он рыдает? Не его же воспоминания стерты. Это Эрику бы рыдать… Но Чарльз страдал за них двоих – как и всегда. Поэтому он плакал, лежа на полу и не сводя остекленевшего взгляда с неподвижного Эрика, молча моля о прощении. Отрешенность Леншерра убивала Чарльза, а то, что он был сам всему виной, разрушало его изнутри. Он был крайне уязвим, когда дело касалось его близких. Его можно было уничтожить, принудив уничтожить других. Эти ублюдки, должно быть, об этом знали. Они нашли способ сломать его – их обоих. *** Шло время – но Эрику было безразлично. Он все еще пытался собрать воедино осколки прошлого – увы, без толку. У него отняли свет его счастливых воспоминаний. Остались лишь пустота и мрак. Он опустил безразличный взгляд на Чарльза. Должно быть, прошел уже не один день – но казалось, все случилось лишь несколько часов назад. Боль не утихала. Чарльз лежал на боку на холодном полу клетки. На его бледной, почти мертвенно белой коже чернели круги под глазами. Они смотрели вникуда и были красными. Должно быть, все эти дни он плакал – и Эрик заметил, что по его щекам продолжают течь слезы. Они опять накачали его какими-то препаратами. Эрик догадался по бессмысленному, направленному сквозь него взгляду и прерывистому дыханию. Телепат не спал. Его темные кудри беспорядочно спутались, в сочетании с бесцветной кожей придавая ему еще более болезненный вид. Он напоминал Эрику фарфоровую куклу, невероятно хрупкую. Его разноцветные глаза светились неожиданно ярко. «Скоро он не сможет его сдерживать,– подумалось Эрику. – Они почти разрушили его ментальные щиты». Леншерр же, напротив, сломлен не был. Однажды он дал себе обещание, что никогда не позволит кому угодно, кто покушается на его сознание или душу, продавить его волю и отнять гордость. Он поклялся себе, что никогда не сломается. Он сильный, и ни за что не сдастся. Никогда. Но не Чарльз. Да, Чарльз тоже силен, вне всяких сомнений. Но они нашли, куда бить. И это лишь вопрос времени, когда Феникс вырвется на свободу. И людишки не переживут его яростного возмездия. Никто не переживет. Месяц назад Эрик ощутил на себе, на что способен Феникс. Люди, эти нелепые создания, не внушали ему страха. Но вот Феникса он боялся. Эрик закрыл глаза и облокотился на холодную стеклянную стену. Он слышал размеренный стук своего сердца. Тихо, слишком тихо здесь было без Чарльза. Лист… Пульсирующий голубым лист возник перед его внутренним взором. Его мерцание становилось все ярче, пока не заполонило собой все... Он несколько раз моргнул, привыкая к бьющему в глаза свету, и, наконец, осмотрелся. Он стоял на лугу. Солнце сияло в голубых небесах, дул нежный теплый ветерок. Он вернулся на астральный уровень. Он не удивился – хотя и думал, что воспоминание о листе было уничтожено вместе с другими. Он осмотрелся. Среди высокой травы неподалеку от деревьев он увидел знакомую шапку темно-коричневых волос. Эрик медленно подошел к неподвижному Чарльзу. – Я знал, что найду тебя здесь, – сказал Леншерр, остановившись возле телепата. Чарльз продолжал лежать с закрытыми глазами, плотно сжав алевшие на обескровленном лице губы. – Я знал, что ты знал, – промолвил он. Он открыл остекленевшие глаза и, не сводя взгляда с Эрика, продолжил надломленным и дрожащим голосом: – Ты даже представить не можешь, как я сожалею. По вялости его тона было понятно, что медикаменты не отпускали его даже здесь. Нижняя губа Чарльза задрожала, но он не уронил ни слезинки. Слишком много их было пролито в последние дни. Он старался быть сильным, всегда старался – и неплохо справлялся. Он никогда и не был слабым, разве что излишне чувствительным. Он плохо умел скрывать эмоции – не то, что Эрик, успешно подавлявший все из них, кроме ярости. – Знаю, – ответил Эрик, сухо и несколько холодно. И он ничего не мог с этим поделать. Чарльз попытался сожалеюще улыбнуться – но вышло скорее скорбно. – Я могу исправить... – пробормотал он, устало вновь закрывая глаза. – Я… Я все могу восстановить, Эрик. Я могу вернуть все то, что они заставили у тебя отнять, – он говорил медленно, будто с трудом. Эрик молчал. Пускай Чарльз продолжает… – Я… я все чувствовал. Знаешь? Всю боль, что тебе причинил... Когда уничтожил дорогие тебе воспоминания… – он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить изнуренное дыхание. – Я не справился… Их лекарства... Они были сильнее меня… Я сожалею, Эрик. Очень сожалею... Правда, – он задрожал, его руки сжались в кулаки. Эрик продолжал стоять спиной к солнцу, глядя на своего возлюбленного – и, наконец, со вздохом сел рядом с трясущимся телепатом. Чарльз, не открывая глаз, повернул к нему лицо. – Я знаю, что ты сожалеешь, – спокойно ответил Эрик. Где-то вдалеке пели птицы. – Но не знаю, найду ли силы тебя простить. Чарльз грустно усмехнулся и открыл разноцветные глаза. – На это я и не надеялся, мой друг. Я знал, что не сможешь. И я… я не могу тебя за это упрекнуть. Нет, он во всем винит себя. Как всегда. – Пойми… – Эрик скользил взглядом по холмикам в отдалении. Он не помнил этой особенности рельефа. Точно ли это то место, где они с Чарльзом были в прошлый раз? Может, телепат создал их позже. – Я пытаюсь простить тебя. Это не твоя вина, и я это знаю, но… – он прервался на полуслове. Чарльз со вздохом запрокинул голову и устремил взор к небу. – Я знаю, что ты хочешь сказать… Конечно же, знает. Иначе он бы не был Чарльзом Ксавьером. Он всегда все обо всех знает. Почти. – Ты во всем винишь себя, – это был даже не вопрос, а утверждение. Телепат сухо усмехнулся и поднес ладонь ко лбу. – Да. Виню. Врать не было смысла – Эрик прекрасно его знал. Леншерр хмыкнул, но ничего не сказал. На несколько минут повисла тишина, пока Эрик не заговорил. – Нам пора. Чарльз повернулся к нему. – Пора? – растеряно переспросил он. – Куда? Эрик нахмурился и взмахнул рукой: – Нам удалось перенестись на астральный уровень, верно? Почему мы не можем сбежать? Прямо сейчас? Чарльз со вздохом покачал головой. – Нет, Эрик, это так не работает. Я могу перенести сюда нас, но не наши тела. – Но ты же способен управлять псионической энергией, – нетерпеливо возразил Эрик. Чарльз помолчал, а после вновь покачал головой. – Да, способен, ты прав, но… Но что я, что ты сейчас – это лишь наше сознание. Наши тела остались там, и превратить их в псионическую энергию я не в силах. Эрик зарычал с явным разочарованием и положил голову на сложенные руки. – Я думаю, – почти неслышно сказал Чарльз, – я думаю, что Феникс на это способен. Возможно. Эрик повернул голову к телепату и нахмурился. – Даже думать об этом не смей. Чарльз тоже посмотрел на него, заметно помрачнев. – Я бы не посмел, но должен рассматривать и этот вариант. Глаза Эрика налились злобой, он яростно выплюнул: – Феникс однажды уже чуть не тебя прикончил. Тебе мало? – Нет, конечно, – огрызнулся Чарльз, но вяло. – Я лишь сказал, что не должен игнорировать этот вариант. У нас не так много альтернатив, не так ли? Эрик фыркнул, но ничего не ответил. – Я верну их тебе, – Эрик, щурившийся на солнце, повернулся к провожающему взглядом облака Чарльзу. – Обещаю тебе. Как только мы выберемся отсюда, как только у меня будет больше сил, я все их тебе верну. – Его спина напряжена. Он облизал нижнюю губу и робко, почти неслышно спросил: – Ты ведь не испытываешь ко мне ненависти… или нет? Скажи, ты… ты все еще меня любишь, да? Это все дрянные препараты, не иначе. Чарльз бы никогда такого не спросил. Этот вопрос ошарашил Эрика, словно внезапная пощечина. Неужели он выглядел так сурово, что заронил в Чарльзе страх, что больше его не любит? Леншерр склонился к телепату. – Ты просто дурак, – пробормотал он, слегка усмехнувшись. Чарльз нахмурился, впиваясь в его серые глаза стеклянным взором в поисках хотя бы намека на чувство. – Конечно, люблю. И буду любить до конца наших дней. Не задавай глупых вопросов. Чарльз вздернул брови, по его слишком красным губам скользнула облегченная улыбка. – Ладно,– сказал он мягко и устало. Его голос звучал все так же вяло. Да, Эрик будет любить Чарльза. Всегда. А даже если и нет – то сейчас он точно его любит, даже больше, чем себя. Даже если телепат и сделал что-то, что невозможно простить. Когда-нибудь Эрик вновь сможет ему доверять, возможно, перестанет сердиться, и, конечно, получит назад свои воспоминания. Да, ему по-прежнему было погано от одной мысли о том, что сотворил Ксавьер с его памятью. Но ему надо сконцентрироваться на настоящем. На побеге. На Чальзе. Все будет хорошо. Он надеялся на это. Возможно, их ждет трагичный конец – но они уже пережили одну катастрофу, не справятся ли с другой? Эрик был не из тех, кто оплакивает прошлое. И не из тех, кого приведет в отчаяние их нынешнее положение – пускай они и рискуют навеки застрять в заточении. Леншерр концентрируется на борьбе и бережет для нее силы. Эрик лежал рядом с Чарльзом на прогретой солнцем траве. Теплые лучи ласкали их кожу. Пахло летом – сеном и свежей травой. Жужжали пчелы, щебетали птицы, шелестели листья деревьев. Полное умиротворение. Он почувствовал, как рука Чарльза слегка сжимает его ладонь. – Я хочу вернуться домой, Эрик, – робкий шепот Чарльза почти утонул в шуршании листвы. – Знаю, Чарльз, – а что еще сказать? Он не мог врать. И не стал бы. – Думаешь, мы справимся? – спросил телепат сонно. – Надеюсь, – успокаивающе ответил Леншерр. Он и сам ощутил, что глаза слипаются, поэтому закрыл их, продолжая слушать жужжание плел и мягкий голос телепата. Сквозь веки пробивался алый солнечный свет. Должно быть, он задремал – открыв глаза, Эрик вновь обнаружил себя в камере. На этот раз он был уже не один: перед ним стояли три солдата и мистер Шерман. Тот натянул насмешливую, холодную улыбку и окинул мутанта презрительным взором. – Подопытный номер два проснулся, – Эрик ощутил холодное покалывание внизу спины, но не отвел взгляда от возвышавшегося над ним мужчины. – Доставить его в 143-ю комнату. Агент Страйкер ждет. Солдаты послушно кивнули, и Шерман ушел. Эрик вскочил и попытался оказать сопротивление, но его быстро скрутили. Когда его вытаскивали в коридор, он успел бросить взгляд в соседнюю камеру – Чарльза там не было. У Эрика зародилось очень плохое предчувствие… Он несколько раз попытался освободиться, пока его тащили по коридору. Но его извороты и взбрыкивания привели лишь к тому, что Леншерра заковали в наручники. Металлические лампы под потолком опасно заскрипели, но солдаты пропустили этот недобрый знак мимо ушей. «Успокойся», – горько подумал Эрик, стиснув зубы. И вот они на пороге 143-ей комнаты. Леншерр сглотнул, увидев тяжелую каменную дверь округлой формы. – Наконец-то, – сказал Шерман и нажал на кнопку возле входа, которая должна была его открыть. – Страйкер уже ждет. Ему не терпится приступить к сооружению аппарата. Сооружению аппарата... Внезапно в голове Эрика словно что-то щелкнуло. Его глаза округлились. Чарльз же говорил… «Церебро…» Они пытаются восстановить Церебро и заставят повелителя магнетизма им помочь. Во рту у Эрика пересохло.