"Время встреч"

- Ты не можешь! Не можешь поехать! – орала Карин на весь дом. - Соседей разбудишь. - Подвел итог Саске. Сумка была собрана. Оставалось самое малое – зайти в оружейную и взять давно заготовленный подарок для сына Сакуры. Мешало одно - жена. Карин, по просьбе Саске собственноручно написавшая положительный ответ Харуно, в данный момент никак не могла успокоиться. Ей пришло в голову, что Саске, уставший от вечных истерик, притязаний, истерзанный непониманием и ревностью, именно сейчас решил бросить жену, детей и, вернувшись в Коноху, начать жить заново. - Поздновато для новизны, Карин, не находишь? – спокойно вразумлял жену Саске. - С тобой мои дети. Куда я от… - Твои? Твои дети?! Они наши, Учиха! Наши! Я… Да я кроме тебя… Карин заговаривалась, пытаясь рыдать, но слезы из глаз не шли – злость душила их, не позволяя прийти полноценной истерике и облегчению. - Я тебя никуда не пущу. - Карин. - Не пущу, я тебе сказала! И пропади пропадом твоя Харуно! - Карин. - Напишу ей, что ты болен! Что ты на миссии… - Я не буду тебя спрашивать. В стенку постучали – соседи. Когда Саске с новоявленной женой только приехали в эту деревушку, средств на богатое жилье не было ни у него, ни у Карин. Поэтому квартиру пришлось брать смежную: один дом, разделенный на две семьи. Годы шли - появились средства, повзрослели дети и потребовалось расширение жилплощади. Карин настаивала на переезде, но Саске упорно не соглашался. Не то полюбил этот дом, не то ему было выгодно вот так вот, как сейчас: если назревал скандал, то стук соседей сразу отрезвлял жену. Что подумают люди? А люди думали многое. Маленькая деревня – всем обо всем известно. Никто не завидовал жене Учихи. Все на много миль вокруг знали, кто такой Саске, откуда он родом, и что за прошлое лежит на его плечах. На базаре, в магазине, в Академии на родительском собрании – везде на Карин ложились косые взгляды. Жена того самого Учихи. По первости Карин завидовала сама себе – такой мужчина достался. А сколько у нее было соперниц - не сосчитать. Сколько было положено трудов на то, чтобы остаться для него одним, единственным вариантом. И женился Саске не по залету, как многие шушукались на этот счет, а по собственному желанию. Правда, потом Карин поняла, что она, такая чуткая, с такой прекрасной интуицией где-то промахнулась. Удачный, казалось бы, прекрасный брак изначально был с большой, с годами продолжавшей расходиться трещиной. Уже родив второго ребенка, она поняла: Саске женился именно на ней по собственному желанию всего лишь потому, что преследовал свои, мало кому понятные цели. «Он от меня никуда не уйдет, не денется. Дети. Дети его держат. Его продолжение, его клан, его мечта. Никуда, никуда». - Измотанная очередным долгим отсутствием мужа, твердила себе женщина. И каждый раз Саске возвращался. За восемь лет Карин привыкла, что, чтобы не случилось, он всегда придет. Да, не к ней – к сыновьям. Ну и что? Придет же. Этого достаточно. Единственное, чего она боялась – Коноха. Родина мужа была ее бичом. Именно из деревни Скрытого листа могло прийти нечто такое, что дернет Саске к переменам, изменит привычный ритм жизни, устои, вектор. Коноха – главный враг. Карин чувствовала это каждый прожитый день, сворачивалась ночами калачиком и думала: «Только не это». Что «это», она не могла толком объяснить и себе самой. И спустя столько лет ее страх нанес удар. Написанное длинным, малопонятным медицинским почерком, на столе лежало письмо с приглашением на вечер выпускников. - Напиши согласие. - Сказал тогда Саске, и Карин послушалась, потому как в тот момент все еще не могла до конца поверить, что то, чего она всю жизнь боялась, все-таки произошло. - Не пущу! Не пущу! - кричала Карин в закрытую дверь. Если Саске что-то решил, будет ли ему препятствием хрупкая женщина, понимающая — бесполезно абсолютно все? Даже за воротами дома громкий, истеричный голос жены догонял и обвинительным кнутом стегал по спине. Саске думал о том, что по всем правилам ему должно быть, по меньшей мере, стыдно, и что другой бы на его месте хотя бы попытался обставить все иначе. Но такие мысли ни к чему не приводили, лишь констатируя факты, но не изменяя действительности. В душе засело совсем другое, давно забытое чувство — чувство ожидания. Как в детстве, когда с дрожью в голосе рассказывал брату об успехах в Академии и с замиранием сердца ждал: что скажет, как отреагирует. Хотя прекрасно знал — брат похвалит. Как когда-то на первой миссии, когда Саске вступил в неравный бой и выиграл его. Гордый, старательно скрывающий свое счастье за полной невозмутимостью. И с интересом искоса наблюдавший, как отреагирует напарник по команде — позавидует, нет? Волнительное чувство чего-то большого, еще пока не совсем ясного, но с каждой минутой увеличивающегося подобно снежному кому, что дети катают по двору каждую зиму. Как на первом свидании, когда провожаешь девушку домой, и уже знаешь, что там, около двери, можно и надо будет ее поцеловать. И ты, и она это чувствуете, но идете по улице спокойно, пока еще без объятий в свете ночных фонарей. Глупые, потайные реакции сердца. Уже много лет Саске не испытывал ничего подобного. Первые года два, после того, как женился и покинул Коноху, старательно гнал такие вещи от себя, из своего круга интересов — не дай бог, что-то такое где-то просочится. Это все было лишним, мешающим, неплодотворным. Наверно, сейчас Саске назвал бы это ошибкой юности. Мог бы, во всяком случае, но сразу после этого пришлось бы признаться самому себе очень во многом, а к этому он был еще не готов. Прошел еще год. И в третье лето новой жизни все начало меняться. В сердце поселилась тоска. Отчего — оставалось для Саске загадкой. Все вокруг сделалось обрыдлым, старым, потрепанным. Возвращаясь с работы, Саске не чувствовал ветра — только духоту. И дело было не в природе. Он ходил по борделям, считая, что терзающая его пустота — обычная усталость от жены, возможно, возрастной кризис. Бордели развлекали: и с мужчинами, и женщинами Саске было хорошо, удобно и без обязательств, но по возвращении домой становилось во сто крат гаже, чем было до этого. Пить не имело смысла, уходить с головой в работу тоже: Саске и так большую часть своей жизни проводил на миссиях. Именно тогда пришло первое письмо от Сакуры. Она писала о многом, и казалось, что как самой себе... Вечерний вокзал — отдельный мир, со своими правилами и законами. В каждом углу свой человек. Здесь у всех расписаны роли и выданы авансы: кто обязан зазывать в круглосуточное кафе с дешевым кофе и незаметно снующими тараканами, кто приглашает подвезти до места назначения, кто просто выпрашивает мелочь. И стражи порядка тоже имели свой угол в этом жизненном пространстве. На первый взгляд, им ни до чего не было дела, но появись на вокзале кто-то новенький, и он сразу же должен будет дать полный отчет относительно цели своего пребывания. Каждый бомж был на счету и в доле. Саске вокзал не нравился. В Конохе нет такого произвола, думалось ему, нет такой грязи, вони, совершенно иные законы. Казалось бы - так недалеко, а люди совсем другие. «Если подумать, то в Конохе и вокзала-то нет». - Тут же влезали воспоминания. Коноха... Саске оттолкнул очередного попрошайку, за что заслужил неодобрительный взгляд стража порядка. Мужчина в форме, недовольный обделенностью своего подопечного, сплюнул, но к обидчику не подошел. Саске здесь знали все, и с рукой или ногой расставаться не хотелось никому. Порядок и закон не был указом не только ему, но и любому в звании «шиноби». Наемники имели свой свод правил и часто по нему получали оправдательный приговор за те дела, за которые обычный военный человек давно бы уже получил смертную казнь. До Конохи было два дня пути: полтора по железной дороге и еще полдня на попутках. Поезд отходил ровно в одиннадцать, и Саске пришлось подождать. Сидеть в зале ожидания сил не было. Терзающее чувство не давало покоя. Даже во время ходьбы казалось, что непростительно медлить перед судьбой, надо сделать что-то большее, а любая задержка подобна добровольному отказу от жизни. Саске перебросил сумку через плечо и подался в близлежащий парк. Осень. Как когда-то в Конохе — золотистая, скрытая сейчас темнотой, словно бережно хранимая от дурного глаза для нового, свежего дня. Под ногами, если пойти по нерасчищенной дорожке, шуршат листья. Давно забытое — пройтись не спеша, загребая ногами цепляющуюся к обуви листву. Романтично и глупо, но войдя в парк, скрывшись от света фонарей, можно не бояться быть кем-то обличенным в своих эмоциях. Темнота скрывает все. Любую мелочь, от еле заметной улыбки уголками губ до тяжелого, вырванного памятью, вздоха. Осень — оранжевое время года. Яркое, дерзкое, не перестающее маячить перед глазами. Пока не пойдут серые ливни, и не отсыреет листва, оранжевый цвет будет теребить душу, цепляться острыми краями за одежду, не отпускать и каждый раз в мыслях возвращать тебя к себе. - Учиха Саске, да? Сзади двое. С левого бока находятся еще трое. Пасли его от самых касс, практически не маскируя своего присутствия. «Почему так мало?» - Подумал Саске. Имя вроде бы знают, а всего лишь пятеро. Коллективное самоубийство? - Время есть — успеете на последний трамвай. - Ответил Саске, прежде чем развернуться и нанести удар в лицо тому, кто стоял ближе всего. Челюсть хрустнула. Саске резко, почти незаметно для обычного глаза, развернулся и ногой врезал следующему незадачливому ночному собеседнику в пах, затем для верности добил еще одним ударом меж лопаток. В первом пострадавшем Учиха моментально узнал вокзального бомжа, не получившего от него «на чаёк». Сейчас бомж поднимался с земли, улыбаясь окровавленным ртом. Его сосед поднимался медленнее, получив более сильный удар и в более нежные места. Саске огляделся: те, что сбоку, нападать не спешат, и помогать своим тоже не горят энтузиазмом. Значит, наблюдатели. Сзади попытались было нанести удар, но попытка оборвалась на полпути. - Даже неинтересно, - заметил Саске, укладывая обоих мужчин обратно на землю. - Чего надо? - крикнул он в темноту деревьев, туда, где прятались остальные, но ответа не получил — на ветвях уже никто не сидел. Все произошедшее очень напоминало заказ. Саске так не раз и не два проверяли. Какой-нибудь очередной богатенький делец, прослышав о силе талантливого наемника, хотел нанять его к себе в охрану каравана, но перед этим желал удостовериться в верности слухов и увидеть все своими глазами. Ошибкой и делом, достойным улыбки, было то, что чаще всего проверять Саске приходили именно такие вот уличные забияки, на которых смехотворно было использовать даже самую слабую технику. Такие вещи Саске чувствовал сразу и выкладывался красиво и со вкусом, но при этом совершенно не напрягаясь — демонстрация всегда проходила быстро и на славу, и Карин снова теряла мужа в работе. Но сейчас все прошло слишком неестественно. Те, кто в третий раз были уложены простыми ударами в голову, вряд ли годились даже для обычной уличной драки, не говоря уже о чем-то большем. Саске посмотрел по сторонам, сконцентрировался, но очевидное было непреложным фактом — те трое, что прятались от его взора, покинули место происшествия. - Такой способ просить милостыню кажется мне еще менее эффективным. Никто не ответил. Ветер потрепал верхушки деревьев, покружился вокруг Саске и пошел гулять по миру дальше, оставив после себя лишь шелест потревоженной листвы. Выходя из парка, Саске огляделся — нигде в радиусе досягаемости не было и намека на чакру тех, кого он чувствовал в засаде. Если смогли так быстро исчезнуть и замести следы, значит, вряд ли люди простые, торговые. «Сыновья». - Мелькнуло в голове у Саске. Карин вполне могла постоять и за себя, и за детей. За те годы, что она растила и воспитывала ребят, она следила не только за внешностью, но и за своей физической подготовкой. Саске садился в поезд и думал, что произошло там, в парке? Кем являлись эти люди? Да, это была именно проверка, не спланированное или спонтанное нападение, не заказ на убийство, а именно оценка его способностей. Но почему же все так странно, на редкость мелко и низкопробно? Перед тем, как зайти в вагон, Саске отправил жене змею применив технику призыва и через какое-то время получил ответ, в котором зло и истерично вырисовывалась картина того, как Карин проклинает тот день, когда на одном из заданий Орочимару встретила своего будущего мужа. Саске прочел послание от начала до конца и вздохнул с облегчением — с Карин, а значит, и с детьми, все было хорошо. Поезд мчался как угорелый, а в душе сжимался ком — еще бы чуть-чуть побыстрее. Но, какой бы ни была скорость, все одно, казалось - мало. Сейчас и скорость света не устроила бы Саске. За окном сливающимся ковром неслась трава, окрашенная ночью в черные, траурные цвета. Вдалеке тонули во тьме посадки, ограждающие посевные поля, закрывающие взору мелкие деревушки. Иногда, как из ниоткуда, возникали извилистые змеи рек, казавшиеся настолько неподвижными, что их с легкостью могли обогнать поезда, машины, дилижансы. Ночь сменила приоритеты, поменяла вещи местами, не считаясь с их естественной природой. Деревья казались монолитными, несгибаемыми, слившимися в единый безлиственный черный ствол. Потерялись травинки, как будто и не существовало их никогда в природе — все сделалось сплошным, одноцветным. Стали страшны простые вещи, чьих очертаний не замечаешь, пока не закончится день. Безобидная тряпка, а увидишь ее ночью, и потянет включить свет от наползающего ужаса. Саске смотрел на собственную куртку, небрежно брошенную на соседнее сиденье, и ему казалось, что в свете иногда вылавливаемых из тьмы дорожных фонарей она похожа на громадного враждебного тарантула. Одного из таких когда-то боялся его старший сын Обито. Мелочь, пустяк, а Саске передергивал плечами, ежился, но убрать ее, переложить, или хотя бы коснуться был не в силах. Так притягательны бывают ночные изменчивые образы. Глубокой ночью к Саске пришел сон. Ему снилась Коноха в тот день, когда Карин, уложив в две небольшие сумки все их вещи, ждала его в гостиничном привокзальном номере. Моросил дождь. Рожденная заново весна еще не вступила в свои права, и кое-где за деревней еще можно было найти снег. Уже талый, перемешанный с грязью, в которой застревал любой бесхозный мусор. В такую погоду мало кого встретишь гуляющим — пустует тренировочный полигон, в лесу не слышно детских криков, на проезжей части нет ни дилижансов, ни торговых повозок с седыми дедами на козлах и их любознательными внуками. Как никогда, Коноха полностью оправдывала свой статус — деревня, скрытая в листве. Саске шел по притихшему, спокойному лесу. Недалеко отсюда то самое место, где он когда-то собирался сдать экзамен, вступить на порог своей зрелости — той, что исполнит его самую заветную мечту. Саске усмехался своим мыслям: не довелось поносить звание чуунина, не пришлось тянуться до уровня учителя Какащи, примерить джоунинскую форму. Кто-то проходит этот путь от начала до конца, а Саске прыгнул с места в карьер. Простой генин из мертвого рода, за два с половиной года ставший саннином. Кому сказать в тот день, перед экзаменом в запретном лесу — засмеяли б на месте. Тот же Наруто смеялся бы сильнее остальных. Но не потому, что не поверил бы, а потому что у него тогда даже в мыслях не возникло б, что друг может настолько серьезно отступить в темную сторону. Наруто шел рядом, в паре-тройке метров от Саске. Он то скрывался и пропадал за деревьями, то подходил совсем близко, так, что можно было потянуться пальцами и коснуться его руки. Оба молчали. Иногда Узумаки наклонялся, чтобы приложить ладонь к земле, или же сорвать приглянувшуюся травинку. Краем глаза Саске видел: Наруто силится что-то сказать, отводит взгляд, тяжело вздыхает, но в конечном итоге молчания все равно не нарушает. Сам Саске не знал, что можно сделать в такой ситуации. Все, что надо было, стало ясно в резиденции Хокаге, когда глава деревни при полной тишине вручил Учихе бумагу об амнистии. Во сне Наруто был таким, каким Саске запомнил его в день своего отъезда: задумчивый взгляд, спокойные, выдержанные движения, легкая, официальная улыбка. Все, как надо в таких случаях. - Ты повзрослел. - В конце концов, говорит Саске. - Как догадался? - Улыбается на это Наруто. - Держишь лицо. - Да, знаешь, все эти официальные мероприятия, званые обеды и ужины, вежливые, улыбчивые послы... - Ты же этого хотел. - Нет, не этого я хотел. - Качает головой Наруто. «А чего же тогда?» - хочется спросить Саске, но он молчит. Он уже принял решение покинуть деревню. Связи разорваны, а у него будут жена и дети — его сыновья, рожденные и выросшие в семье, где есть отец и мать. - Я бы хотел, чтобы ты никогда не уезжал, Саске. - Севшим голосом говорит Наруто. - Подожди, подожди, - перебивает его Саске. - Подожди. Как же это? Я же еще никуда не уехал! - Я бы хотел по-прежнему искать тебя в подземельях Орочимару… - продолжает Наруто, а голос его становится все задумчивее и тише, словно его заволакивает ватой, сквозь которую надо продираться, забивая клочки под ногти, отплевываясь от потревоженных, взбудораженных волокон. - Я бы хотел вечно искать тебя, Саске, не знать, где ты. Ходить от песчанников до туманников, слышать о тебе слухи, просить за тебя, за твою дурную голову... Он все чаще пропадает за деревьями и теперь Саске приходиться буквально бежать за ним, чтобы не потерять из виду. - Я бы хотел никогда не находить тебя, но всегда верить, что смогу... - Ты же дал обещание Сакуре, - говорит Саске, уже не видя Наруто, не чувствуя его присутствия рядом. - Идеалы, Саске, должны оставаться недостижимыми. За окном громко чертыхнулись. Поезд качнулся и тронулся. Мимо поплыла маленькая, одна из сотен таких же сестер-близняшек, станция. За ней потянулся лес, буреломом выпадающий к железнодорожным путям, словно пытаясь дотянуться до проезжающих поездов, и вцепившись в неумолимо мчащиеся колеса, ломая себя, тормозить, призывая к тишине и спокойствию тяжелый, мрачный состав. Поежившись, Саске потянулся за курткой. И снова проваливаясь в сон, вспомнил, что на самом деле, в реальности, они с Наруто так и не простились. Дом, построенный еще дедом Саске — единственный, из всех зданий в квартале, когда-то принадлежащем клану Учиха, который не выдержал времени. Покосившаяся крыша и обвалившееся крыльцо были не самыми большими потерями. Внутри пахло сыростью и сладковатой гнилью, половицы скрипели, и каждый шаг обещал вот-вот познакомить пришедшего с подвалом. С трудом верилось, что когда-то в этих стенах слышались голоса детей, смех, что в кухне всегда витали вкусные, сытные ароматы, в ванне шумела вода, кто-то кого-то просил заправить постель, сделать уроки, вынести мусор, не опаздывать к обеду... Саске не стал бы жить в этом доме, даже если бы другого варианта у него не было. На улице в дождь было уютнее, чем в этих родных, могильных стенах. Саске ступал аккуратно, придерживаясь рукой за стены — не то боялся упасть, не то ощупывал, вспоминал. Сакура, встретившая его на самом въезде в Коноху, составить компанию отказалась. Хотя Саске сам предложил пройтись по деревне. Харуно тут же почувствовала подвох: тут нужен не приятный собеседник, а защита от самого себя. Когда рядом кто-то, при ком не позволишь себе ожидаемой слабости, это дает гарантию собственному спокойствию. Сакура щитом быть не хотела, поэтому, проводив Саске до гостиного двора, распрощалась до вечера, вручив адрес ресторана, где проводилась встреча. Куда идти, если идти некуда? Когда усидеть на месте нет сил, когда чувствуешь, что надвигаются перемены. Кровь потихонечку закипает, давая возможность успокоившимся за много лет нервам вновь стать острыми, заточенными на любое слово, любое действие. Куда идти, если время неожиданно вместо того, чтобы повернуться вспять, бешено рвется вперед? Саске не знал. Ему не хотелось, чтобы кто-то в деревне видел его гуляющим по улицам или сидящим в кафе, попивающим холодный чай. Саске не желал быть туристом. Это место, давно переставшее быть для него домом, неожиданно запросилось обратно в сердце — надеждой, ожиданием, страшным, неконтролируемым чувством. И чтобы успокоиться, вернуть все в свое русло, Саске пошел в квартал Учих — вспомнить прошлое, доказать своим нервам, что они уже все пережили и стремиться больше не к чему. Все самое сильное и животрепещущее осталось позади. Но нервы подвели, отказавшись соглашаться на такие условия. Нервы смотрели на полуразрушенный дом, стояли перед могилами родителей и брата, обходили стороной резиденцию Хокаге, слушали веселый смех джоунинов возле здания суда и успокаиваться никак не хотели. Все пройдено, говорил им Саске, все, все. Другая жизнь налажена в другом месте. Что у вас тут еще осталось? Нервы знали, но благоразумно молчали. Молчание длилось ровно до вечера, когда за пару кварталов от ресторана Саске встал как вкопанный и долго не мог заставить себя сдвинуться с места. Только сейчас нервы сказали то, о чем не решались весь день: на встрече помимо прочих будет Наруто. Эта мысль оглушила Саске. Смешавшись с недавним дорожным сном, она шептала: вот оно, вот, не все еще бреши закрыты, сейчас начнется. Поздоровался мимолетом, почти не глядя, зато потом смотрел долго, исподтишка. Смотрел в повзрослевшее лицо, на лохматые, со временем немного потемневшие волосы, чуть прикрывающие шею, ладную фигуру, спокойные, уверенные движения. Оглядывал, оценивал, сравнивал и не мог остановиться. С левой стороны, на щеке, ближе к уху, появился шрам. Левую руку сгибает осторожно, будто после травмы. Полосы на лице слегка посветлели и не так бросаются в глаза. Взгляд степенный, без признаков былого неуемного мальчишества. Манеры выдержанные, отработанные, не дающие расслабиться даже среди своих. В разговоре просвечивается подступающая с возрастом обдуманность взглядов и поступков. Саске знал, что сам он мало на кого похож из своей родни. Ходили слухи, что предположительно на далекого родственника, с которым однажды ему посчастливилось встретиться, неродного деда, изгнанника, доставившего много бед, как своему клану, так и всей деревне в целом. На кого похож Наруто, Саске никогда не задумывался, но теперь видел ясно — не во внешности, по содержанию Узумаки напоминал отца, чей портрет до сих пор, спустя столько лет, нависает над деревней, выбитый монолитным памятником в скале. С Наруто хотелось поговорить. Подойти и начать с чего-нибудь простого. Но Саске знал: сядь он сейчас рядом, и все сразу это заметят. Может не полезут с вопросами и заметками, но посмотрят с оценкой и все то время, что он будет рядом с Наруто, ребята не отступятся, ожидая неизменного представления, к которому привыкли еще с детства. Такого не будет, сказал себе Учиха. А вот и ошибаешься, сказал случай. Наруто сидел на лавочке возле дома. Опустив голову, он расчерчивал прутиком на земле одному ему ведомые узоры. В свободной от художеств руке дымилась почти нетронутая сигарета. Саске подошел, встал рядом, прислонившись плечом к дереву, что когда-то давно сумело пробиться из притоптанной от ног земли. - Ждал, что ли? - Как тебе спектакль? - спросил Наруто, смотря на Саске и жмурясь от яркого утреннего солнца, заливавшего дворик. - Мог бы и получше. - Прости. Давно не практиковался. - Что ж так плохо? Наруто выкинул истлевшую сигарету, закурил следующую. - Коноха. С утра в резиденции, затем совещание. В Академии два предмета веду. Затем снова резиденция: послы, прием, выпить, закусить, вручить, договориться, подписать, оформить, проводить. Снова резиденция. Домой помыться, полчаса на сборы и четыре месяца на миссии. Как тебе? Саске задумался, затем ухмыльнулся: - Я на миссии, когда припрет. - У всех бывает, - лукаво улыбнулся Наруто. - Ну, а так? - Карин. Работа. - Да, - цокнул языком Узумаки. - Я думал у тебя лучше. Саске устало присел рядом с Наруто, тоже закурил. Голова постепенно начинала гудеть. Сказывались почти две ночи без сна и выпитый алкоголь. Утро постепенно разгоралось, обещая жаркий погожий денек, ту самую золотистую осень. Дом, где жил Наруто, находился в престижном районе — не там, где устраивали свои кварталы знатные рода, но тоже в удобном месте, немного обособлено от основного костяка домов. Тут до всего было рукой подать: от магазинов до аптек и ателье. Вокруг дома кто-то заботливый разбил небольшой садик с цветущими клумбами и ягодными кустами. Аккуратные, посыпанные гравием дорожки, покрашенные бордюрчики, две небольшие лавочки около подъезда. Двухэтажный коттедж в шесть квартир. - Какая твоя? - Второй этаж, крайнее окно справа. - Хм. - Что? - Смотрю, своего добился. - Да, не без этого, - согласился Наруто. - Неожиданно оказался мудрее отца. - Так часто говорит Тсунаде, - рассмеялся Узумаки, поднимаясь с лавочки и потягиваясь. - На самом деле, во времена правления моего отца, дела обстояли совсем иначе, нежели сейчас, и Хокаге деревни имел реальную власть. Отец действительно разделял и властвовал. - Не помню, чтобы в Академии ты сильно интересовался историей. - Ты пообщайся каждый божий день с Абураме, еще и биологию с химией будешь знать на пятерки. - Говорят, он у вас тут за местного гуру: и врач, и исследователь, и военный. - Кладезь просто для деревни, ага, - согласился Наруто. На верхних этажах открылось окно, чем-то зашуршали, затем заиграла приятная легкая мелодия. - У меня тут старушка одна живет, - пояснил Наруто. - Через квартиру. Бабушка - божий одуванчик. Бывшая музыкантша и певица. Для каких только высокопоставленных лиц в свое время не пела! - он зажмурился, словно представляя себе небольшую сцену, первые ряды дорогого концертного зала, партер, украшенный цветами. - Она и сейчас иногда поет. Так, конечно, не очень, но мне нравится. У нее граммофон есть. - Слышу, - отозвался Саске. Играло что-то джазовое, малознакомое, на любителя. Путешествуя по странам, бывая в самых невероятных уголках острова, Саске наслушался много разной музыки. Ему предоставлялись шансы общаться с известными музыкантами, певцами и певицами, охраняя их в разъездах и гастролях. Иногда, услышав ту или иную полюбившуюся мелодию, он начинал задумываться, что когда-нибудь, когда появится достаточно средств, а сыновья вырастут, и не будет уже такой необходимости в постоянной изнуряющей работе, можно будет вспомнить свою старую детскую мечту — научиться играть на флейте. Саске поднял взгляд на Наруто, и вдруг совсем рядом мелькнуло то самое, страшно-непоправимое чувство неизбежных перемен. Еще чуть-чуть, еще пару лет подождать, пока подрастут сыновья, а там можно будет все бросить, все то, что железно держит ответственностью за горло — бросить и тогда... - Пить хочется, - заметил Наруто, выдергивая Саске из оцепенения. - Что? - Пить, говорю, хочется. Перебрал я все-таки, а мне еще на работу через час. Отяжелев от собственных мыслей, Саске с трудом поднялся с лавочки, встал напротив Наруто и протянул руку: - До встречи. - Бывай, - улыбнулся в ответ Узумаки и пожал руку. Пожать-то пожал, а убрать не смог. Саске сжал кисть так сильно, что оставалось только вырывать ее силой. Инстинктивно Наруто тут же захотелось это сделать, но разум взял верх первым, и Узумаки просто опустил взгляд. - Чего ждал-то? - тихо спросил Саске. - Хотел рассказать, какой талантливый у вас Абураме? - снова задал вопрос Учиха, когда понял, что Наруто не ответит. - Саске. - Да, Наруто, зовут меня так. - Отпусти. Какое-то время между ними существовала только музыка, легким ветерком льющаяся со второго этажа. Она стекала вниз, на фиалковые клумбы, струилась по дорожкам, пробиралась под забором, и вылетев на улицу, будила людей обещанием грядущего счастья, великих сердечных побед и сказочного душевного богатства. Два парня, истуканами замершие у входа в дом, были ее единственной помехой. Только на них мелодия натыкалась как на непреодолимую преграду. Только они не вслушивались в ее голос, в ее тихие призывы. Мелодия пробовала раз, другой, а затем, забираясь им под одежду, прошмыгивая между их телами, она все-таки прорывалась на волю, оставляя своему маленькому проигрышу единственное, что могла — надежду. - Только ты внимания на него особо не обращай, - давала наставления Сакура, пропуская Саске вперед себя в дом. - Он у меня болтливый. - Находка для шпиона. - Да нет, он гражданский, - отмахнулась Харуно. - Как он тогда, живя с тобою, выжил? Сакура улыбнулась: - Я изменилась, Саске. - Незаметно. - Это тебе незаметно. - Не думал, что кто-то из мужчин может на тебя повлиять. - Может, Саске, может. Аккуратнее, тут у нас веники стоят... Да, сейчас я тебя познакомлю с тем самым мужчиной, иди сюда. Саске прошел мимо светлой гостиной, оформленной очень уютно, по-домашнему, умелой женской рукой. Отметил про себя огромное количество цветов, ковриков, паласов, настенных картин. - С матерью живешь? - Почти, - отозвалась женщина. - Она бывает у нас в гостях восемь дней в неделю. Около одной из комнат они остановились. На двери были развешены рисунки, сделанные неумелой детской рукой. Саске наклонился получше рассмотреть. Первая картинка изображала доблестного война, гордо стоящего на трупах своих поверженных врагов. Синего цвета кровь стекала с его обнаженного меча. На втором рисунке было поле боя, в центре которого находился огромный воин в красных латах. Вверху красовалась подпись «Первый Хокаге». Третий рисунок был наполнен смешением множества разных красок в непонятной последовательности. Саске по нескольку раз осмотрел каждый из рисунков и повернулся к Сакуре. - Гены, - пожала плечами женщина. - Никуда не денешь. - А что муж говорит? - Ничего он не говорит, - шепотом ответила Сакура. - Не догадывается? - Саске! - Сакура дернулась вперед, то ли в порыве ударить, то ли заткнуть Саске рот, но вовремя себя сдержала. - Саске. Ему все равно. Абсолютно все равно. Это его сын. Его и мой, - подчеркнула она последние слова. - Ну что, готов знакомиться с мужчиной, который так сильно на меня повлиял? Она постучала в дверь, затем медленно ее открыла. - Хикару, солнышко мое, ты тут? - ласково спросила она, заглядывая внутрь. Саске прошел следом за ней в комнату. На ковре, среди игрушек, сидел черноволосый мальчуган в светленькой водолазке и бежевых домашних шортах. - Хикару, это Саске, - представила Сакура гостя. - Саске мой друг. Что надо сказать? - она присела рядом с сыном и обняла его за плечи. - Здравствуйте, - спокойно поздоровался мальчик. - Саске очень хочет с тобой познакомиться, малыш. Покажешь ему свои игрушки? Саске, иди сюда. Сейчас Хикару тебе все расскажет. Саске присел рядом на корточки и внимательно посмотрел на мальчика. Тот ответил ему таким же долгим, немигающим взглядом. - Любишь оружие? - Да, - кивнул Хикару. - Вот эти удобнее всего, - и мальчик подбросил на ладошке парочку игрушечных сюррикенов. - Я больше предпочитаю кунаи. Но раз тебе больше нравятся сюррикены, у меня кое-что для тебя есть, - Саске полез в сумку, что висела у бедра, и вытащил небольшой сверток. - Саске! Ты что! - ахнула Сакура, моментально определив, что за подарок принес ее сыну Учиха. - Не волнуйся, - оборвал ее Саске. - Ему это так или иначе пригодится. - Но не сейчас же! - Поверь, Сакура, он у тебя быстро повзрослеет. Быстрее, чем другие дети. Хикару следил за каждым движением незнакомого ему человека. Как он аккуратно кладет сверток на пол, развязывает узлы, разматывает ткань. Саске открыл подарок и только тогда посмотрел на мальчика. И тут же ухмыльнулся — реакция оказалось той, какую он и ожидал. Хикару весь подался вперед: глаза блестят недетским интересом, руки потянулись к заветной вещице, чуть ли не трясутся от предвкушения. - Хикару, осторожнее, - нервно одернула сына Сакура. - Они настоящие? - восхищенным шепотом спросил мальчик. - Настоящие, - подтвердил Саске. На полу, на бордовой ткани, лежали десять небольших боевых сюррикенов. Настоящий мальчишеский клад. Сокровище. Таких — Хикару знал — нет больше ни у кого. Даже у настоящих джоунинов оружие блестело не так, как эти десять заточенных, помеченных многочисленными царапинами, штук. - Боевые? - не верил своим глазам Хикару, с благоговением касаясь пальчиками холодной металлической поверхности. - Да. Когда-то они принадлежали моему старшему брату, - Саске взял в руки один из сюррикенов. - Если хочешь, я покажу тебе как их метать. - Ну уж нет! - резко отрезала Сакура. - Никаких занятий с оружием! Я не позволю... - Сакура, - мягко прервал ее Саске. - Вспомни, какой был твой уровень, когда ты пошла со мной и Наруто на первое задание? - Я была грамотнее вас! - Грамотнее. Но в бою ты была никем. - Саске, не при Хикару. - Хочешь, чтобы он на своем первом занятии в Академии был осмеян толпой мальчишек, которые уже в пять лет умели все то, чему ему только предстоит научиться к концу первого курса? - Саске... - Или ты растишь из него куноичи? Медиков мало в Конохе? - Саске, если ты сейчас не прекратишь, я... - Я всего лишь хочу показать парню то, что ему действительно интересно. Как ты там сказала, гены? - Саске! - А, вот вы где! А я вас ищу! Думал, вы уже чаи гоняете на кухне, а вы тут с Хикару. - Папа! Смотри, что мне подарил... - Саске, - подсказал Учиха, поднимаясь и приветствуя вошедшего в комнату мужчину. - Арата, - представился пришедший. Он был небольшого роста, хорошо сложен и на лицо красив той кинематографичной красотой, от которой у женщин начинается повальное поклонение экранному образу. Темные волосы, большие карие глаза с длинными черными ресницами, каким позавидует любая барышня, смуглый и ухоженный. В глаза бросалось сразу — гражданский, из тех, кто слово «драка» знает только благодаря телевизору. - Очень много о вас наслышан. Ну что, малыш, что тут у нас такое... Арата замер в изумлении, заметив то, на что показывал сын. - Ну... Вы понимаете, мы... Мы гражданские, нам не полагается... - Все хорошо, Арата. Саске принес этот подарок на тот день, когда Хикару пойдет в Академию. - Милая, но мы же уже решили, что Хикару не нужна военная карьера! - Я все-таки был прав? Медика растишь, Сакура? Харуно, до этого не смевшая посмотреть Саске в глаза, сейчас поняла, что ситуацию надо прояснить. И сделать это придется именно ей. Атмосфера в комнате стала гнетущей, физически ощутимой тяжестью. Сакура подняла взгляд и буквально воочию увидела, как мягкие, словно простокваша волны удивления от мужа тонут в черноте злости Учихи, как расползается по детской спальне жутковатый дух беды. А в центре стоял абсолютно спокойный Хикару. Сакура вздрогнула и попыталась обнять сына, но голос Саске опередил ее действия. - Хорошая у вас семья, - обратился он к Арате. - Слаженная. Всем бы такую. - Да. Да, спасибо, - моментально забыв обо всем, заулыбался Арата. - Хотите, чаю? Мама тут на неделе такой вкусный принесла... - Нет, спасибо. Я сегодня занят, но, возможно, зайду как-нибудь на днях. Сакура, проводи меня. - Жаль, жаль, - вздохнул Арата, пропуская Саске, чтобы он вышел из комнаты. - Я не буду медиком. Саске застыл на пороге. Сакура обернулась на голос сына. Хикару стоял в центре комнаты, сосредоточенный и серьезный. - Я не буду медиком, - повторил он еще раз, словно специально для повернувшийся к нему мамы. - Я буду воином. Как Хаширама Сенджу. Покрытая пылью улица сейчас казалась Саске свежим вакуумом, в который он выпал из душного бескрайнего пространства. Хотелось набрать в легкие как можно больше воздуха и с силой выдохнуть, выбивая из себя весь яд, что не смог излиться там, в доме, оставленном за спиной. - Ты же больше не зайдешь, - скорее самой себе сказала Сакура. - Береги его. Он стоит гораздо больше, чем ты думаешь. - Это ребенок, а не вещь! А я не Учиха, чтобы с детства делать из детей машины для убийства и мести. - Ты совсем не изменилась, Сакура, - усмехнулся Саске. - Береги себя. И не бойся, я уезжаю не завтра. Он развернулся и пошел прочь. Какое-то время женщина провожала взглядом его спину, мелькавшую среди прохожих, потом и ее не стало. И только когда Сакура поняла, что выбежала вслед за Саске босиком, и что на ее странный, встревоженный взгляд обращают внимание люди, только тогда она решилась покинуть улицу и вернуться в дом. - Странные у тебя друзья детства. Только вроде пришел, а уже дела! - заметил Арата, вернувшейся в дом Сакуре. - Даже чаю не выпил. Сакура опустилась на стул и позволила мужу обнять себя. - У меня было очень странное детство, дорогой. Очень странное.