"Время встреч"

Незаметные непривычному стороннему взгляду шиноби охраняли дом Яманака по всему периметру. Все здание оказалось опутано сетью защитных дзюцу, при столкновении с которыми на весь ближайший квартал раздался бы такой вой, что незамеченным не ушел бы никто. С тех пор, как в дом Ино переехали дети Учихи, он превратился в крепость, из которой стало проблематично выйти даже самой хозяйке, хотя Ино не роптала, не перечила, когда утверждали еще какую-нибудь новую защитную систему. Все предложения выслушивала и принимала, лишь внося свои коррективы, позволяющие хотя бы перемещаться внутри охраняемого объекта. За все то время, что у нее жили сыновья Саске, Наруто ни разу к ней не зашел. Ино слышала кое-что об аресте Учихи, но настоящее положение дел было ей неведомо. Она не знала, какие изменения произошли в Наруто, поэтому не понимала причины его отсутствия. Ино ждала Узумаки со дня на день, беспрекословно ухаживая за Обито и Фугаку и стараясь ни словом не обмолвиться об их отце. Она искренне жалела мальчиков, но той отстраненной жалостью, что иногда просыпалась в Морино Ибики по отношению к Наруто. Да, у Ино сжималось сердце при взгляде на двух фактически сирот, но в тоже время, всю жизнь прожив в военной деревне, с двенадцати лет находясь на службе, являясь первоклассным шиноби, она понимала, что дети Саске не жертвы, не несчастные создания, а всего-навсего такие же, как и она, как десятки людей в этой и многих других деревнях. Она не делала различия между детьми погибших на задании родителей и детьми, чьи родители оказались в ситуации Учихи. Всего лишь молодые шиноби, которым предстоит в жизни гораздо более страшное, нежели убитая отцом мать. Вся ситуация в целом не вызывала в ней почти никакого отклика - она была привычна и даже неинтересна. Единственное, из-за чего Ино все же ощущала некий дискомфорт, — сами дети. Младший мальчик был самым обычным ребенком, каких в Конохе большинство. Фугаку даже не особо понимал, что произошло в его семье. Первые дни он был напуган, спрашивал, где мама, и ждал возвращения отца. Затем пообвык, принялся играть в купленные и подаренные ему Ино игрушки. Тетю Яманака признал и считал, что его привезли к ней погостить. Ино не знала с ним никаких бед, хотя изначально думала, что чем младше ребенок, тем больше с ним будет хлопот. Но проблемным оказался как раз старший сын Саске — Обито. Восьмилетний мальчик был фантастически похож на своего покойного дядьку, даже прическа — длинные, забранные в хвост волосы — была точно такая же, как у Итачи. Сперва Ино не придала этому особого значения, просто отметив про себя, что жить в одном доме с человеком, напоминавшим принесшего столько бед Итачи, будет несколько странно. Но с каждый днем Яманака начала все больше и больше опасаться этого молчаливого, не по годам развитого ребенка. Было в нем что-то такое, что напоминало ей о былых временах, о детстве, о всех тех страхах, что она испытывала, будучи ребенком. Временами Обито странным образом начинал напоминать кого-нибудь из ее покойных родственников - в повадках, в речи, в отношении к вещам. Через пару дней Ино стало казаться, что она живет в доме с множеством покойников. Все эти люди, которых будто бы и не было, сливались в одном ребенке, то пропадая, то появляясь один за другим. Ино была не из пугливых. Давно прошла та пора, когда она считала своей соперницей только подругу Сакуру. Несколько войн, сотни миссий, ранения, клиническая смерть — Ино многое повидала, ко многому привыкла. Поэтому, в конечном итоге, странный Обито так же, как и все вокруг, стал почти привычен. Яманака начала присматриваться к нему, сама пытаясь определить его способности, которые — она была уверена — у него имелись. Наруто явился к ним в дом через полторы недели после того, как Яманака оформила на себя временное опекунство над мальчиками. Он сильно похудел. Измотанный, побледневший, с красными нечеловеческими глазами, он выглядел так, что напугал даже повидавшую виды Ино. Яманака с порога взяла Наруто под руку и повела в кухню — поить чаем. Но от чая Узумаки отказался и потребовал чего-нибудь выпить — покрепче. Обычно Ино чувствовала, когда человеку что-то требовалось, чтобы сосредоточиться или же расслабиться, но внутри Наруто бушевал такой ураган эмоций, что женщина не стала противоречить и налила другу коньяка. Наруто залпом осушил четверть бокала и потребовал еще. Ино смотрела, как янтарный напиток приводит Узумаки в чувство, как у него светлеют глаза, как появляется румянец на щеках, как перестают трястись руки, и только сейчас поняла, что случилось нечто такое, о чем следует волноваться. Хотя бы даже за самого Наруто. Ино ничего не спрашивала, не лезла в чужие дела, но прекрасно понимала, из-за чего Узумаки такой и что ему предстоит — заочно назначенную Саске смертную казнь обсуждали все посвященные в дело. - Ино, - обратился к ней Наруто. - Мне надо увидеть Обито. - Может, не стоит? - Ино присела рядом с Наруто за стол. - Мне кажется, что он все знает. - Поэтому и надо, - кивнул Наруто. - Наруто... - Ино, если хочешь, это приказ. Женщина вздохнула, оставила перед другом на столе бутылку и ушла в глубины дома. Ее не было очень долго. Наруто показались вечностью прошедшие минуты. За это время он успел осмотреть дом Ино, как будто увидел его впервые, и только сейчас заметил, что Яманака при всей ее схожести с Харуно все же пошла в жизни по другому пути. Она не стала вписываться в социум, привязывая себя к мужу и ребенку, не стала обзаводиться семьей, не бросила службу. Весь дом Ино говорил об этом — о том, что человек осознанно пришел к выводу: горькая правда лучше сладкой лжи. Яманака даже свою квартиру не стала обустраивать так, как это было у Сакуры — не было половичков и салфеточек, не было мягкой красивой мебели, цветов, уютных статуэток на полке камина. Ничего этого не было. Ино жила так аскетично, как мог бы жить любой шиноби-холостяк в Конохе. Минимум мебели, минимум того, что могло бы при взгляде на предмет вызвать ненужные воспоминания. Все лаконично, все сделано так, чтобы вещи не искались долго, а из дома можно было уйти, собравшись за пять минут. Ино пошла дорогой шиноби — дорогой одиночества, какого не понимал стремящийся к нему Орочимару, какого боялся Кабуто, изобретавший ради избавления от него собственное бессмертие, какого избежал Итачи, предпочетший ему смерть. На пороге послышалось какое-то шевеление. Наруто вскинул голову и от удивления едва не выматерился. Перед ним стоял живой, абсолютно такой, каким он его помнил, Учиха Итачи. Узумаки смотрел во все глаза и не понимал, как такое могло произойти. В ответ Итачи не сводил с него внимательного взгляда, по-вороньи склонив голову набок, и выжидательно молчал, словно ему было действительно интересно, как пришедший человек отреагирует на его появление. Сомнений не было — в кухню вошел именно Учиха Итачи, даже одетый в плащ Акацки и с протектором, на пластине которого красовался росчерк нукенина. Наруто медленно, как при тяжелой болезни, закрыл глаза, а когда снова открыл, то увидел перед собой восьмилетнего мальчика, очень похожего, но все-таки не Итачи. Было в нем что-то и от Саске, и от Карин. И его с легкость можно было назвать необычайно красивым ребенком, если бы не болезненный цвет лица и синяки под глазами, которые — подозревал Наруто — никак не связаны с тем, что мальчик плохо спит. - Обито, - словно пробуя слово на вкус, произнес Наруто. - Что вам от меня нужно? - голос мальчика прозвучал грубо и враждебно. - Я друг твоего отца. - Я знаю, - ответил Обито и поморщился, словно этот факт был ему крайне неприятен. На душу лег неприятный осадок. Наруто показалось, что этот ребенок по какой-то причине знает, в каких на самом деле отношениях состоят они с Саске. Слишком много было в его взгляде отвращения, слишком сильна была направленная на Узумаки ненависть. И к отцу, скорее всего, Обито относился не лучше. Любезничать и лукавить с ним было бесполезно. Нечто странное, глубинное было присуще этому мальчику, оно позволило ему рано повзрослеть, оно дало ему сокровенное знание, которое Наруто мог ощутить лишь краем. «А ребенок ли это»? - пришла Наруто в голову мысль. Слишком уж много было в нем от взрослого человека, а если быть точным, то сразу от нескольких людей. Наруто стало казаться, что в чертах лица Обито есть что-то от Джирайи, что, несмотря на темные волосы, местами в нем можно рассмотреть Минато, и даже Сакура просматривалась в том, как держал руки этот ребенок. Холодок пополз по спине Наруто, бросая его в пот, словно в кухню разом вошли несколько мертвецов, как в свой склеп. Это было неприятное, враждебное человеку ощущение, и оно разрасталось по мере того как Наруто вспоминал все больше погибших знакомых ему людей. - Я спрошу один раз и надеюсь услышать правдивый ответ. Поверь, я сам все знаю, но хочу, чтобы именно ты сказал мне еще раз. О том, что сделал твой отец, рассказал ты? - Даже если и я, то какое вам до этого дело? - сказал Минато, глядя в глаза своему сыну. Наруто захотелось заорать и кинуться прочь. Если бы не опыт и не осознание того, что перед ним стоит не просто ребенок, он бы так и сделал. На его глазах, непонятно каким образом, из восьмилетнего мальчика вырос светловолосый мужчина, и Наруто сам не понял, в какой момент он стал точной копией его отца. Живой Минато, в стандартной форме джоунина, опирался о дверной косяк и с отеческой улыбкой посматривал на сына. - Кто ты? - севшим голосом произнес Наруто. - А вы кто? - поинтересовался в ответ Минато. - Ты не сын Саске. - Я сын своей матери, - подавляя в себе гнев, отозвался Минато. - У меня нет отца. - Ты не человек... - Это вы не человек. Вы — зверь, - покачал головой Мизуки-сенсей. Наруто вздрогнул, опять упустив тот момент, когда мальчишка успел сменить облик его отца на учителя младших классов Академии. - Думаете, - продолжил Мизуки, - столько лет проносить в себе зверя и самому им не стать? Да вы черней ночи внутри. У вас там и света-то нет. Ночь, грязь и вода. Вода и вонь. От охватившего ужаса стало трудно дышать. Наруто осознал, что его внутренний мир — то место, где уже много лет сидел взаперти Кьюби, Обито видит так же ясно, как он сам. Мало того, что видит, он еще и чувствует запахи. - Вы такой же, как он. Вы не думаете о других, когда идете к своим целям. Вы не контролируете свои желания, когда чего-то хотите. Вы не люди, вы звери. - Кто - мы? - Вы и тот, кто убил мою мать. - Он не убивал. - Скажите это мне, - попросил Обито, приняв свой привычный облик. - Скажите это мне, потому что я знаю, что он убил. Я знаю, как умерла моя мать. Мать, - повторил Обито уже женским голосом. Волосы его покраснели и начали удлиняться. Глаза сделались голубыми, взгляд ласковым. - Мать, понимаете? - нежно и тихо произнесла Кушина. И Наруто не выдержал: сорвался с места, подлетел к Обито, схватил его за плечи и затряс: - Ты, твою мать, кто такой?! Я тебя спрашиваю, ты кто такой?! Он тряс его с такой силой, что мальчик начал вырываться. Приняв свой облик, Обито стал выкручиваться из захвата Наруто, пытаясь ударить мужчину рукой или ногой, но ничего не получалось. Узумаки, будто помешанный, трепал его как безвольную куклу и орал до тех пор, пока в кухню не влетела испуганная Ино. - Наруто, ты что делаешь?! - она с размаху ударила его по лицу, и выхватила Обито. - Совсем спятил? - Женщина бегло осматривала ребенка, пытаясь понять, не причинен ли ему какой вред. - Это же ребенок, Наруто! Ты думай, что делаешь! Узумаки тяжело дышал. Смотрел, как Ино сидит перед мальчиком на корточках, как прижимает его к себе, и никак не мог уговорить себя успокоиться. Лицо матери так и стояло перед мысленным взором — лицо человека, к памяти о котором никому не дозволено прикасаться. Потому что это — мать. И Обито стал для него вместилищем всего неприятного, что произошло за последнее время. Страх того, чего он не мог понять, перерос в ненависть. - Зачем ты это сделал? - Наруто вновь с силой схватил Обито за плечо. - Твою мать, Узумаки! Страх потерял?! - Ино вскочила, сдерживаясь, чтобы еще раз не ударить Наруто. - Ты сейчас выйдешь из этого дома и не вернешься в него до тех пор, пока не придешь в себя! И мне плевать, кто ты там. Хоть сам Хокаге. Развернулся и вышел отсюда вон! - Он же... - Вон! - Ино, ты не понимаешь! Он на черта похож больше, чем на человека! - Наруто, - Яманака подошла к другу совсем близко, так близко, что Наруто ощутил ее дыхание на своем лице. - Я прожила и проработала половину жизни рядом с тобой. С тобой! - она ткнула его пальцем в солнечное сплетение, под которым кругами расходился запечатывающий демона знак. - И после этого кто угодно может заливать мне тут про черта, но не ты! Она еще раз с силой оттолкнула его от себя и развернулась к Обито. Мальчик стоял абсолютно спокойный, только выражение лица выдавало ту ненависть, что он испытывал по отношению к Наруто. - Узумаки, уйди, пожалуйста, - попросила Ино, обнимая ребенка. Ощущение бесполезности происходящего вдруг овладело Наруто. Он молча развернулся и пошел прочь. И только на пороге дома, влекомый неведомой силой, обернулся. Ино обнимала Карин — живую, красноволосую молодую девчонку, ту, которая почти девять лет назад встретилась Наруто в заснеженном лесу на переговорах с Учихой. Девушка с испепеляющей ненавистью смотрела на Узумаки и одними губами шептала ему вслед: - Ну и уродливый же ты внутри, ну и уродливый же ты внутри, ну и... В камере стоял холод. Непонятно откуда дули сквозняки, от которых в любом углу не было спасения. Да Саске и не стремился от них укрыться. Все вокруг сделалось безразличным, бесполезным. Не смерть, а навалившаяся тоска, а за ней и скука отрезали его от всего остального живого мира. Он не боялся умирать, больше не боялся обвинений и того, какую память он оставит после себя. Ответственность за совершенные поступки всей тяжестью легла ему на плечи. Стали понятны простые житейские мелочи, значения которых не были доступны ему за пределами тюрьмы. Они стали дорогими, переросли в воспоминания. Их свадьба с Карин, рождение Обито, какие-то поездки, работа, праздники, выходные, дом, ремонт — Саске перебирал все это в голове и понимал, что счастье дается не всем. Иногда за него надо заплатить такую цену, которая превышает само счастье в миллионы раз. А стоит ли оно того, если жизнь предлагает другие варианты? Рядом с кухонным столом по всем правилам должен стоять стул, но удобнее-то сидеть в кресле. Счастье — не единственный выход. Помимо него в разнообразии жизни есть множество вещей подобных ему или же совсем отличных. Это не делает их хуже или лучше. Просто они другие, кому-то привычные, а кому-то нет. Вышедшая за Арата Сакура явно все это знала. Мудрая женщина вовремя поняла, что счастье — это не тот вариант, что выбрала для нее судьба, и постаралась найти некую точку равновесия между тем, что могла дать, и тем, что желала получить в собственной жизни. Саске сел на койку и закрыл глаза. Стали казаться странными все его юношеские выверты — погоня за братом, месть, его сотрудничество с Акацки и Кабуто, его одиночная работа. Что-то во всем в этом было неправильное. И только сейчас Саске осознал, что именно — отношение. Он всегда ждал будущего, не замечая того, что существует рядом. Он жаждал никому ненужной мести, наплевательски относясь к людям, много лет поддерживавшим его, несмотря ни на что. Он ненавидел всю Коноху, не понимая, что причинившие ему вред люди — не вся деревня, и что именно в этом поселении у него есть те, кто мог бы стать его настоящей семьей. Он жаждал сделать все по-своему, сам не понимая, чего хочет, и в этом круговороте потеряв человека, которого любил. Его жизнь нельзя было назвать неправильной. Путь — он в любом случае просто путь, каким бы он ни был. Но его надо проходить осознанно, ценя любые моменты, которые на нем попадаются, примечая вещи, людей, быть здесь и сейчас. Не жалеть об упущенной возможности, а прислушиваться к собственной жене, которая не сошла бы с ума, даже если бы от нее ушел муж, потому что до этого к ней было бы человеческое отношение. Не грезить возрождением клана, а растить детей, за которых ты решился нести ответственность. Не выживать, изматывая себя на работе, а уважать собственную жизнь. Приятные теплые руки обняли его за плечи. Сакура склонила голову ему на плечо и зажмурилась от удовольствия, что она находится рядом с Саске. - Привет, - сказал Учиха. - Привет, - поздоровалась в ответ Харуно. - Я думал, ко мне никто не придет, - усмехнулся он. - Разве что только жена в кошмарах. - Милый, - ласково произнесла Сакура и погладила Саске по виску. - Милый. Ты совсем запутался, совсем потерялся. Несчастный мой. - Нет, - покачал головой Учиха.- Нет, Сакура, я теперь многое понимаю. Я теперь почти все понимаю. - Ничего-то ты не понимаешь. - Она улыбалась, обнимая его, согревая от тюремного холода. Рядом с ней казались тише крики осужденных, стал не слышен шепот помешанных, исчезли шаги надзирателей. - Я умру? - неожиданно спросил Саске. - Почему ты так решил? - Потому что ты ко мне пришла. Мертвые к живым приходят только затем, чтобы забрать с собой. - Глупый, - она потерлась носом о его плечо. - Какой же ты глупый. - Я не боюсь, - признался Саске. - Я ее убил. - Я знаю, - вздохнула Сакура. - Сердишься? - Нет. - Спасибо. И вдруг склонил голову ей на колени, свернулся калачиком, словно маленький ребенок рядом с матерью, и скрыл лицо в складках ее одеяний. - Сакура. - Что, милый? - Я не хочу умирать. - А что ты хочешь, Саске? - Я хочу жить. - Прошлого не вернешь, сделанного не вернешь. - Я не буду, - пообещал он. - Я знаю. Я ничего не буду делать заново. Я вообще ничего делать не буду. Буду просто жить. Сакура, прости меня. - Давно простила. - Сакура, я хочу, чтобы он был со мной. - Он и так с тобой. - Он не выдержит, если со мной что-то случится. Сакура, защити его, если можешь. Помоги ему. Она была призрачная, легкая. В ней чувствовались воздух и вода — две враждебные Саске стихии. Но сейчас они лишь успокаивали, напоминали о доме и о матери, о том времени, когда он был еще ребенком и думал, что его жизнь сложится из подвигов, которые он посвятит своему великому клану. Хотелось только одного — чтобы Сакура никуда не уходила, чтобы вечно сидела с ним рядом, чтобы небеса даровали им двоим вечный покой. - Нет, Саске, нельзя, - покачала головой Сакура. - Даже тебе одной нельзя? - Даже мне одной. Теплые пальцы перебирали его волосы. Нежно, еле касаясь. Словно летний ветерок, эти прикосновения убаюкивали Саске, успокаивали его, но никуда не уводили. Это не было прикосновением смерти, не было нахлынувшим безумием. Это было то спокойствие, какого изначально достойны все живые существа, то спокойствие, которое не даруется за что-то, а дается просто так, праведник ты или же грешник. Это то, что не отсчитывают тебе жестокие небеса и не то, что ты зарабатываешь своей земной жизнью. Это просто твое — твое по праву. - Учиха! - по решетке камеры постучали железным прутом. - Никак рехнулся? Охранник-чуунин, без протектора и форменной жилетки, беззлобно заглядывал в прорубленное в двери окно. На вид ему было лет шестнадцать. Обычный деревенский паренек, которому дальше полученной должности надзирателя ничего не светит ни по способностям, ни по возможностям. Убить такого — лишний грех на душу взять. Саске молча усмехнулся: Морино хитростью берет — сильных сторожей к нему не ставит, знает, что на достойных соперников рука поднимется, а на мелкого пацана даже смотреть со злобой не получится. - Книг ему, что ли, принести? - с заботой в голосе спросил парень кого-то. - Уже сам с собой разговаривать начал. - На кой смертнику книги? - раздался второй голос. - Не лезь к мужику. Может, он молится. Шаги удалились от камеры. Все снова стихло, оставив Саске наедине с Сакурой. - Может, правда помолиться? - спросил Учиха. - Как знаешь, - ответила Сакура, целуя его в висок. - Я уже лет десять не молился. Все забыл. - Такое не забывается. Ты своими словами. - Поможет? - Блажен, кто верует, - она разжала объятия. - Я не знаю, во что верить. - Верь хотя бы в него, - голос стал отдаляться, делаться тише. - Сакура? - Живи, Саске. - Сакура! Саске открыл глаза — кроме него в камере никого не было. Серые холодные стены, койка, умывальник, унитаз. Все, что ему дозволено видеть перед смертью. Зал в ожидании гудел многоголосым ульем. Жужжали со всех сторон и на разные темы все, от чуунинов до спец-джоунинов. Элита Конохи, «золотые дети», спасение и надежда страны Огня. Весь цвет деревни собрался в огромной конференц-зале резиденции Хокаге. По периметру расставлены накрытые без особой роскоши столы, окруженные стульями с мягкими спинками. В любой момент можно подойти, взять что-нибудь выпить, закусить. Наруто все происходящее казалось дурным сном. Никто из находящихся в зале людей не был заинтересован в сегодняшнем совещании так, как он, и Узумаки не понимал, зачем они все вообще тут. Какое им дело до него и до Саске? Изменит ли сегодняшнее решение Хокаге их жизнь? Что перевернется в их судьбе от того, умрет ли последний из клана Учиха или нет? Наруто то тут, то там слышал разговоры — всем было интересно, что по этому поводу думает Хокаге, что говорит сам Учиха и почему его не привели на собрание. Всем хотелось поглазеть и потом рассказать об увиденном. Это напоминало Наруто цирк, кошмарное представление, за которое он боролся много лет и поддерживал всеми силами. И вот, спустя годы, ему со всей ясностью открылась истина его служения Конохе — истина, которую он заметил только тогда, когда она коснулась его личной жизни, его интересов. Он вспоминал, интересовался ли он так чьей-либо проблемой, когда сам был не на стороне осужденного, а на стороне этих болтливых администраторов, регламентеров, помощников, палачей, начальников и судий. С ужасом думал о том, что о ком-то он мог точно так же любопытствовать, как сейчас все эти люди о Саске. Собственная сущность больно била по самолюбию, и Наруто не уставал давать себе слово, что больше никогда в жизни не поведет себя так, что если еще раз сложится такая ситуация, он обязательно станет за собой следить и не изменит собственной чести и правде. Абураме появился в зале в сопровождении Конохомару — шестого по счету правителя Конохи. Высокий темноволосый молодой человек, с непокрытой головой, без всяких должностных знаков, подошел к Наруто и пожал ему руку. За глаза Наруто считался его учителем, и сам Конохомару без лишней скромности заявлял, что ни Академия, ни многочисленные сенсеи не дали ему столько, сколько Узумаки. Хокаге из него получился, не в пример его добросердечному деду, достаточно жестоким и бескомпромиссным. Конохомару, пережив еще в юношестве разгром родной деревни и сам лично сражавшийся с тогдашней грозой всего мира шиноби — Пейном, повзрослев и войдя в должность, стал крайне резко относиться к любой угрозе как извне, так и внутри Конохи. Любая мелочь вызывала в нем подозрительность, и частенько случалось, что головы с плеч летели даже у тех, кто был не особо и виноват. Наруто был его камертоном. Он настраивал Конохомару на деловой лад, сглаживал временами появлявшуюся вспыльчивость, уговаривал не рубить с плеча, помогал в управлении. И благодаря этому многие считали его настоящим, истинным правителем Конохи — единственным, кто мог обуздать горячий нрав действующего правителя. Сам Узумаки видел в Конохомару все того же беззубого мальчишку, которого он обучал технике соблазнения, и часто, забываясь, мог при всех отечески потрепать его по голове. - Сплетничают? - Конохомару вытащил из кармана протектор и повязал на голову. - Чего без шляпы? - Не люблю ее. - Это я ее не люблю, а ты за мной повторяешь. - Неправда, - упрямо не согласился Хокаге. - Чего говорят-то? Наруто потупил взор, жалея, что в конференц-зале нельзя плюнуть на пол. - Понятно, - вздохнул Конохомару. - Ну что, будем думать. - Слушай, - Наруто поймал его за рукав. - Чего? Впервые в жизни он не знал, что сказать и как попросить. Как объяснить человеку, почему он так волнуется за Саске? Дружба давно перестала быть той основой, за которую следовало бороться, из-за которой он убивал свою юность в погоне за Учихой и борьбе со всем враждебным его миру. И Конохомару это знал. Знал как человек, который сам через все это прошел, на глазах которого умирал под силой Пейна его родной дом, перед которым проходил через муки душевного ада его сенсей, за прошедшие годы так и не научившийся жить без лучшего друга. Он стоял на могиле своего деда, отдавшего жизнь за Коноху, он схоронил не одного знакомого, друга, родственника. И поэтому сейчас ему уже трудно было понять, что значит жизнь всего лишь одного шиноби — человека даже не их деревни, того, кто приносит зло, из-за которого у близких ему людей столько проблем. Конохомару смотрел на Наруто и ждал, что же скажет ему сенсей. Но Узумаки молчал, и лишь его взгляд выдавал Хокаге смутное беспокойство — беспокойство личного плана, такого, которого он не мог оценить. - Посмотрим, Наруто, - пообещал Конохомару и направился с ожидавшим его все это время Шино к своему законному месту. Собрание началось с обсуждения незначительных мелких дел, и Наруто весь извелся до того момента, когда, скрывая глаза за стеклами темных очков, вышел говорить перед народом и Хокаге Абураме Шино. В его руках была огромная кипа листов, которые он захватил только ради того, чтобы было куда деть руки. Наруто видел — волнуется. Все, что хотел донести до людей Шино, свелось к паре предложений, после которых Наруто пожалел, что имеет способность слышать и чувствовать. Абураме говорил мало и кратко. Сказал, что провел обследование доверенного ему мальчика — сына Харуно Сакуры, Хикару. И, сверив результаты полученных исследований с тем, что имел до этого, пришел к выводу, что у Конохи есть лекарство от той болезни, что неизбежно доводит юных шиноби и обычных детей до смерти. Все вокруг замерло. Шино сделал глубоких вдох, и Наруто услышал: - Мальчиком придется пожертвовать. Зал взорвался миллионами голосов, словно кто-то разбил бутылку, в которой они до этого были запечатаны. Наруто поднял взгляд на Конохомару. Хокаге замер в своем кресле, не смотря ни на кого. На его лице не читалось ни эмоции. Кругом орали, переговаривались, уже спорили, несмотря на то что Абураме еще не закончил доклад. Люди получили пищу для разговоров, для домыслов, для пересудов. Они получили то, что двигает жизнь вперед — так отличную от всего прочего ситуацию, нечто непривычное, за что можно зацепиться "за" или "против", что станет волновать умы, рвать сердца. Наруто поднялся с кресла и пошел, пошатываясь, словно пьяный, к Абураме. Никто его не остановил, но многие затихли, наблюдая, как помощник Хокаге собирается что-то сказать. Люди стали замолкать, подтягиваться вперед, к трибуне выступающих. Наруто видел заинтересованные взгляды, чувствовал подкатывающий к горлу ком. Многие еще прекрасно помнили, как он, молодой, бегал за Учихой Саске, как он стремился править Конохой, и кое-кто за его спиной злословил, ради чего он все это делает и какие чувства испытывает к своему сбежавшему из деревни другу. - Вы Саске хотите угробить и за ним следом его сына? - голос его прозвучал уже в полной тишине. - Наруто, - тихо обратился к нему одному Шино. - Ты же прекрасно знаешь, что Хикару не его сын. - Неважно... - Важно, - оборвал его Абураме. - Генов Учиха у него нет. У него вообще мало общего с человеческим набором генов. Все, что есть из способностей, — все привито искусственно. Он такой же Учиха, как и Сэнджу. В нем намешано столько гадости, что его даже ребенком Сакуры можно назвать с трудом. - Шино! - чуть не заорал Наруто, но вовремя сдержался. - Прости, - шепотом произнес Абураме, и затем громко, на весь зал сообщил: - С мальчика все началось и на нем же должно все закончиться. Кроме него в мире не существует никакого противоядия от постигшей нас - и не только нас - беды. - Хокаге! - взмолился Наруто, оборачиваясь к Конохомару. - Это же ребенок! Вы что, с ума все посходили?! Конохомару молчал, стараясь не встретиться с учителем взглядом. Он в задумчивости закрывал лицо ладонью и не противоречил тому, что только что озвучил Шино. Он был Хокаге своей деревни, своей родины. Ему были вручены сотни жизней. И ошибки допустить он не мог. Наруто видел, как сгибаются от тяжести уже принятого решения его плечи, как заостряются скулы от непреклонности, что обволакивала его сердце. Конохомару ничем не выдавал своих истинных чувств. У него не было рядом того, что многие годы сохраняло в Узумаки теплоту жизни — не было призрачной надежды на далекую, но любовь, не было того, за кого он мог бы драться и умирать, кроме собственного народа. И ради этого народа шестой Хокаге Конохи готов был пожертвовать всем, лишь бы не пережить еще одного ужаса войны и разрухи. - Нет, - покачал головой Наруто, всматриваясь в лицо Конохомару. - Нет. Не позволю. - Наруто, - попытался остановить его Шино, взяв за руку. - Нет, слышите! - закричал Наруто. - Я не дам вам этого сделать! - Наруто! - повелительно прикрикнул Хокаге. Но было поздно. Избитая, замученная выдержка Наруто изменила ему. Он кинулся к Конохомару, схватил его за грудки и, смотря ему в глаза, зашептал: - Ты этого не сделаешь. Слышишь меня? Не сделаешь. Конохомару не вырывался. Даже не убирал от себя рук учителя. Смотрел в глаза и молча говорил: «Сделаю, Наруто. Прости, но сделаю. Так же, как до меня многие сотни шиноби жертвовали малым ради целых народов. Поэтому сделаю». И, видя это, Наруто тряс его сильнее, повышая и повышая голос в своих протестах. Глаза его сделались огненно-красными, полосы на щеках проступили четче, и по помещению волнами покатился жар звериной чакры. - Наруто, опомнись! - Абураме кинулся к креслу Хокаге. Собравшиеся в зале начали жаться к выходу. Стало душно и повеяло страшной опасностью, учащенным сердцебиением отдавшейся в каждом из присутствующих. От дверей к Хокаге уже спешила охрана. Те, кто находился рядом, пытались помочь Абураме убрать Наруто от Конохомару словесными доводами, но слепой страх лишил Узумаки любой возможности действовать разумно. Единственный оставшийся у него инстинкт – защитить любой ценой и доказать, что сделать это непременно надо. Подойти к Наруто оказалось почти невозможно: чакра Лиса вырывалась наружу, обжигая кожу. Любой пытавшийся ухватить разбушевавшегося помощника Хокаге непременно обжигался. - Конохомару! – заорал подоспевший Морино. – Чего расселся? Страх потерял? - Прости меня, сенсей, - тихо попросил Конохомару, закрывая глаза, а затем сложил несколько печатей, и Наруто, замерев буквально на секунду, которой хватило, чтобы он разжал руки и выпустил куртку Хокаге, отлетел на несколько метров от того места, где находились они с Конохомару. В зале все стихло. Большинство народу успело выбежать вон. Те, кто остался, сейчас подтягивались ближе к тому месту, где лежал без сознания Наруто. Вокруг валялись сломанные и разбросанные стулья, перевернутые столы, растоптанные фрукты. Юные шиноби, не зная, что им следует делать после того, как они не смогли толком защитить своего Хокаге, пытались быстро прибраться, приводя помещение в относительный порядок, что в данной ситуации выглядело гротескно и глупо. - Сука жизнь. - Морино присел перед Наруто на корточки и пощупал его пульс, покачал головой. - Слабее нельзя было, - пояснил Конохомару. – Это же Наруто. - Унести, - приказал своим людям Ибики. Несколько джоунинов сделали шаг вперед, но замешкались, и Морино неохотно пришлось пояснить. - Ко мне. Только девочку какую посообразительней из госпиталя захватите – пускай в порядок его приведет. Люди, поняв, что ничего интересного больше не ожидается, начали покидать конференц-зал, пропуская подоспевших уборщиц. Конохомару, отряхивая руки от пыли, подошел к Морино. Тяжело вздыхая, он проследил взглядом, как на самодельных носилках уносят Наруто, и тихо обратился к Ибики. - Надо все сделать быстро. Без бумаг пока сможешь? - Я голову не на бумаге отвинчиваю. - Хорошо. Тогда все официальные разрешения у тебя на столе будут завтра, до полудня. - И молитвы прислать не забудь, - Ибики поправил сползший на затылок протектор. – А то я ни одной не помню. И на недоумевающий взгляд Конохомару пояснил: - Когда этот парень очнется, нам останется только молиться.