Сквозь ветви рябины засохшей, По пыли дорог пустынных, По траве, зелёной, промокшей, Мимо истин, древних, старинных, Мы летим, нагоняя ветер За светлой далёкой звездой. Ведь больше всего на свете Хочу быть рядом с тобой.
***
Массивная дубовая дверь отцовского кабинета смотрела на мальчишку безучастными тонкими трещинами, а мальчишка смотрел в трещины и скрёбся беззвучно короткими ногтями по тёплому дереву, глотая слёзы и кусая губы. За дверью рушилась жизнь, и падали лучистые ангелы, искажая идеальные лица в гримасах боли и унижения. Чёрные волосы кровью стекали на пыльный дощатый пол, поломанные пальцы сжимали подлокотник дивана, поеденного временем и не только. С нежных эфемерных губ росой струились стоны, напополам с молитвами. Демон с неприятным лицом и отцовскими руками прижимал сестру к себе, жадно впиваясь клыками арабских сабель куда-то в ключицы, помечая и обрекая на позор и немилость вечные. Пылинки в свету фальшивого золота плясали над этой оргией и, скорбно вздыхая и пропевая «Отче наш», спешили скрыться в тени портьер. Иисус ронял немые слёзы с распятья, ветра, струящиеся за окном, жалостно охали и вскрикивали, ударяясь о тяжёлые ставни несуществующими боками, дверь томно моргала своими щелями, смотря сквозь и прочь. И если его вселенной суждено было рухнуть, то это произошло сегодня.***
Августовская ночь устало моргала, сливаясь своей вороньей поволокой с сестринскими локонами. Красное платье каплей праведной крови расползалось по кустам, растворяясь в воде сумерек. В чужих белых пальцах мерцал фонарь, на чужой прямой и тонкой спине болтался набитый рюкзак. Такой же был и при мальчике. Дети бежали из дома. — Как думаешь, как скоро служанка заметит нашу пропажу? — улыбнулся ангел из темноты и одёрнул подол платья. Блондин называет её про себя дурочкой, любовно осуждая за неподходящую для дороги одежду. — Я подсыпал в кофе снотворного. Стервятницы обнаружат нашу пропажу к полудню. Не волнуйся, милая, мы наверняка успеем к утру добраться, хотя бы, до Нортвуда, — устало пожал плечами мальчик, баюкая взглядом короткие царапины на чужих ключицах. И бесконечно жалел, что сменил сахар в сахарнице лишь на снотворное, а не на яд. Его милая Лаура давно мечтала сбежать из отцовского гнёздышка, Элк-Ривера и вообще из этого штата, бороздя просторы Америки и пуская по пальцам запах свободы. Мечтала о чём-то таком ещё с десяти, а точно определилась в тринадцать, когда двери отцовского кабинета впервые гостеприимно проглотили её тонкое тело. Сейчас ей было уже практически семнадцать, её юношество голодным диким зверем ломало нежные рёбра, и рвало молочную кожу на животе, искривляясь в безобразном рисунке шрамов от длинных ногтей. В планы свободы черновласки, до поры до времени, не входил её брат. Девушке наивно казалось, что тиран видел в нём только и только наследника, но, недавно, она наткнулась на заинтересованный взгляд сухих серых глаз, изучающий пристально птичьи косточки, царапающие белую рубашку и протыкающие детскую шейку. И тогда, старшая из детей Викториано поняла, что промедли она ещё, хотя бы, пару месяцев, и дьявол загубит пятнадцатилетнего мальчишку, хранящего все грязные секреты четы. И поэтому она сейчас не плакала и не теряла твёрдость лица и духа своего, перешагивая через коряги и мощные змеистые корни, вздымающиеся над прелой листвой. Через каждую минуту она разворачивалась и улыбалась светлым нахмуренным бровям и сморщенному носику. Порой ей казалось, что Викториано — старший и младший — как две капли воды. И каждый раз она, к счастью, разуверилась в этом, видя добрый взгляд серо-голубых водянистых глаз. — Знаешь, сестра, мне кажется, что мы бы легко могли проскользнуть мимо этих пьяниц, воспользовавшись нормальной дорогой, а не обходить ворота по длинной дуге через болото и буерак, — недовольно пробормотал мальчик, поправляя лямки походного рюкзака. — Эрнесто не нанимает плохих людей. Особенно в охрану, — печально ответила старшая и ускорила шаг.***
— Меня зовут Лиззи Браун, а это мой младший брат — Стюарт. Мой класс приезжал в Элк-Ривер на выходные. Мы опоздали на автобус, можете, пожалуйста, подвезти нас до Нортвуда, где они останавливаются на ночь? — Лаура жалобно поджала губы, возя носком ботинка по придорожной пыли. Чахлые ростки подорожника и лютика распластались по обочине, грустно вздыхая и трепеща оборванными листьями. Тяжёлая у них жизнь, наверное. Каждый день смотришь на колеса машин и бескрайнее поле по ту сторону смерти. Рубен закрыл глаза, вспоминая звёздочки и месяцы, которыми были расписаны балки в укромном уголке амбара, стоявшем посреди моря подсолнечников. Ему не совсем хотелось покидать родные места, но он душил сомнения на корню, понимая, что так лучше для сестры. Открыв глаза, он как можно более невинно уставился на водителя фуры, притормозившего, когда черновласка с надеждой подняла большой палец, размахивая рукой и пританцовывая в пыли насыпи. — И почему же вы ловите попутку здесь, на шоссе за пределами города, да ещё и в такое время? — мужчина недоверчиво рассматривал то стоящую у окна девушку, то притаившегося за её спиной мальчугана. — Понимаете, наш автобус отходил в восемь-тридцать, а мы на него не успели, поскольку задержались в отеле. Сначала мы испугались, а потом решили… — блондин перестал вслушиваться в речь сестры, отводя взгляд от грузовика. Он не верил в то, что дальнобойщик поведётся на такую глупость, но это было единственным шансом сбежать из этой пропахшей безнадежностью, безвыходностью и стоячей водой дыры. — Ладно, девчонка, вы с братцем не похожи ни на преступников, ни на цыган. И я бы на вашем месте тоже, наверное, попытался сбежать из этого захолустья, юность-то у всех в жопе играла. Залезайте и составьте мне компанию до следующего города. Лаура радостно захлопала в ладоши и, махнув брату рукой, устремилась к двери фуры. И тот, вновь поправив лямки съезжающего рюкзака, потащился за ней.***
— Знаете что, Лиззи и Стюарт, вы можете поехать со мной до Кримсон-Сити. А то неловко кидать вас здесь, в такой же помойке, как и Элк-Ривер. Вы для меня совсем не обуза, — водитель, назвавшийся Беном, лениво наблюдал за работником заправки, заливающим в грузовик дизельное топливо. Небо висело низко над землёй, скрывая от чужих глаз верхние этажи высоток Нордвуд-Сити и запутываясь в чёрных сетях проводов, сгоняя нахохлившихся птиц. Вдалеке меланхоличную серость прорезали светлые нити дождя, и редкие люди, находившиеся сейчас на улице, надеялись на то, что непогоду не принесёт порывистым печальным ветром. В воздухе царило практически уныние. — Это очень мило с вашей стороны, мистер. Тогда мы в знак благодарности могли бы купить чего-нибудь поесть, у нас остались деньги, — радостно проворковала Лаура, крутясь вокруг дальнобойщика и едва ли не приплясывая от радости. Рубен же её хорошего настроя не разделял. Его напрягало такое сказочное везение, напрягала свобода и напрягал этот мутный тип, который, наверняка, пялился на его сестру исподтишка. Наверное, теперь, после истории с отцом, он просто не мог нормально воспринимать взрослых мужчин. Мальчик нередко злился из-за того, что был младше темноволосой. Вот, будь он старше и сильнее, то мог бы защитить своего ангела. А пока всё получалось в точности наоборот. — Хорошо, Лиззи, тогда я провезу вас через супермаркет, — кивнул Бен и пошёл внутрь главного здания заправки, чтобы заплатить за бензин и купить ещё мятной жвачки. — Супермаркет?! Серьёзно? — тихо спросил подросток, жалостно поднимая светлые брови и морща прямой нос. — Придётся привыкать к бедной жизни, мышонок, — извиняющиеся прошептала девушка, кусая губы.***
В центральном парке Нордвуда вечером было тихо. Ветер гонял первые опавшие листья, заливаясь печально в безмолвном крике и хрипло вздыхая. Этот август был зябким и противным, а ещё он был первым августом, проведённым за пределами Элк-Ривера. Рубен закрыл глаза и представил бескрайнее золотое поле, запах земли в студеном туманном воздухе и тихий шелест деревьев, и в груди стало сразу пусто и ветхо. Хоть с того момента, как они в последний раз переступили порог отцовского особняка, прошло всего два дня, мальчик уже, по непонятным себе причинам, начал скучать по обморочной и совсем немного печальной красоте их бывшего дома. И мысль «Лаура теперь в безопасности» уже перестала приносить былую уверенность в правильности их поступка. Во взгляде каждого встречного человека светловолосый видел угрозу, нависающую дамокловым мечом над головой его милой, беззащитной сестры. — Знаете, я так рада, что вы помогли нам вырваться из той дыры! Для нас с братом это большая возможность. Я даже не представляю, как мы могли бы отблагодарить вас! — щебетала тем времени темноволосая, дожёвывая сэндвич из придорожного супермаркета. Он был упакован в пластиковую коробку и стоил всего пятьдесят центов, поскольку до истечения срока годности оставалось чуть меньше суток. Дальнобойщику был куплен такой же, а вот Рубен решил обойтись лишь батончиком и минералкой. Его воротило от одного вида бутербродов, а когда он добрался до состава на обратной стороне хрустящей упаковки, его левый глаз начал нервно дёргаться. Ему было страшно за сестру, евшую такую гадость. А что до Бена, то пусть отправляется — это уже не их проблемы. — Мне ничего от вас не надо, я же говорил, — смутился водитель, и Викториано-младший вновь уловил то странное выражение чужих зелёных глаз, мелькнувшее на секунду и тут же скрывшееся. — Когда мы будем в Кримсон-сити? — перевёл он тему, рассматривая гравий и пыль под ногами. Зрелище было не самым интересным, но это всяко лучше постоянных переживаний за сестру. Лаура большая девочка. Она справится. По крайней мере, он пытался думать именно так. — Я собирался выехать сегодня около шести, то есть, где-то минут через сорок. Путь неблизкий, и займёт какое-то время. Думаю, будем на месте уже заполночь, — задумчиво ответил дальнобойщик, сминая пластик в руках.***
Рубен застал Бена за телефонным разговором. Его брови были чуть нахмуренными, а взгляд зелёных глаз уставлен куда-то в сторону копающейся в кучке рано опавших листьев Лауры. Под конец разговора, лицо мужчины разгладилось, он даже рассмеялся и пожелал кому-то на том конце удачного дня. В утренней тишине Кримсона блондин чувствовал себя внезапно неуютно и скованно. Иррациональное беспокойство вновь зашевелилось в животе, медленно поднимаясь в сердце и лёгкие, мешая дышать и укутывая солнечное сплетение. Мальчик свёл свои светлые брови к переносице и, набрав воздуха в грудь и сжав кулаки до побелевших костяшек, осмелился наконец спросить, когда дальнобойщик сбросил звонок: — Простите, мистер, но почему вы нам помогаете? Не поймите меня неправильно, но выглядит это… Странно. Бен смерил Викториано насмешливым взглядом и, сунув дешёвенький мобильник в карман, ответил: — Можешь не беспокоиться за сохранность своей сестрёнки, Стюарт, — мальчишку передёрнуло от чужого, выдуманного имени, — я никакой не маньяк и не педофил, если ты об этом. Я просто хочу чем-то помочь. — Но я не вижу повода, по которому вы стали бы предлагать нам свою поддержку. Мы ничем не сможем вам отплатить. Мы даже не знакомы, по хорошему счёту, — озадаченный мальчик ещё больше нахмурился, отводя недоверчивый взгляд от водителя грузовика. Тот хотел было возразить, но заметив направляющуюся к ним темноволосую, умолк. В воздухе слышался лишь тихий шелест травы под лёгкими полуботинками да тяжёлое дыхание большого города, просыпающегося и расправляющего крылья. Ему предстояло вновь взметнуться и начать живо пульсировать, наливаясь шумом и суматохой рабочего дня, перетекающего в сумасшедшую ночь, которая из разу в раз затапливала подвальные бары и кафе на больших улицах алкоголем и развязным гомоном. Но пока всё было почти мертвенно тихо. — Вот, я сделала венок. Возьмите себе, думаю, он вам пойдёт, — Лаура хохотнула, прикрыв рот ладошкой. Всё вокруг на короткую секунду запереливалось и зазвенело её радостью и детской любовью к жизни. Рубен залюбовался её улыбкой, растрёпанными волосами и покрасневшими тонкими пальцами музыканта. Вряд ли они когда-нибудь снова коснуться ленты клавиш пианино или проведут нежно по струнам гитары, вызывая трепет. Листья, сплетённые гибкими почерневшими корешками, зашуршали в противовес лучистому счастью девушки печально и запутались друг между другом, сливаясь пестротой осенних красок и пряных запахов, — А ещё от него приятно пахнет листвой. — Спасибо, Лиззи, он очень красивый. — улыбнулся устало и немного растерянно дальнобойщик и надел подарок девушки на голову. Та довольно осмотрела мужчину и, показав большие пальцы, умчалась собирать ещё листья. Глядя ей вслед, юный Викториано задумался о том, кто же тут всё-таки младше: он или его сестра, милая, наивная черновласка из детской сказки. — И всё же? — улыбка сошла с мальчишеского лица, уступая место недоброму волнению и недоверию. В ответ на это, Бен устало закатил глаза и всё же решил объясниться: — У меня когда-то тоже была сестра. Да и сейчас, по правде говоря, есть, только вот я ей нахрен сдался. Мы росли в достаточно бедной семье, и, чтобы хоть как-то утвердиться в жизни, нам приходилось из кожи вон лезть. Лет так до пятнадцати мы с сестрой были одной командой, постоянно помогали и делились всем, что удавалось заработать. Но потом мы рассорились и перестали заботиться друг о друге. Ей приходилось сложнее, чем мне, и я видел это. Видел, но не помогал никак, потому что всё ещё злился. Это и стало, в общем-то, последней каплей, она это запомнила, хоть и не была особо злопамятной. Сестра в итоге нашла себе друзей, которые устроили её учиться в университет в большом городе. Теперь она успешный врач, замужняя счастливая женщина и, возможно, даже будущая мать. А я перегоняю груз из одного города в другой. Знаешь, пацан, я безумно жалею о том, что потерял её, и не потому, что считаю, что она могла бы мне помочь финансово, нет. Я скучаю по её улыбке, по её смеху, по её взгляду. Мне её безумно не хватает, но ничего уже не изменить. И я не хочу, чтобы ты, как и я, потерял свою сестрёнку. Я помогаю вам, поскольку хочу, чтобы хоть кто-то был счастлив благодаря мне, — он замолк ненадолго, но потом продолжил, — А ведь люди так хотят верить в добро, но упорно не верят в доброту. Это наша главная ошибка. Рубен удивлённо молчал, поджав губы. Он не ожидал такого от Бена, не думал, что им руководит что-то столь… возвышенное. Внезапно стало так стыдно за все подозрения и полные ненависти взгляды, и он только собрался и открыл рот, чтобы извиниться за своё хамское поведение, как дальнобойщик перебил его, обращаясь к подходящей с новым венком наперевес Лауре: — Я только что разговаривал со своим хорошим старым другом, ещё со времён колледжа. Он согласился помочь пристроить вас. Так что сегодня к полудню повезём вас знакомиться. Брюнетка радостно рассмеялась, хлопая в ладоши, и рассыпалась в благодарностях, а её брат лишь беспомощно улыбнулся, не веря их счастью. Ему вдруг захотелось расплакаться.***
Кто знал, что хорошим старым другом рассудительного и спокойного, как удав, Бена окажется такой шалопай, как Говард. Говард Уильямс был фриком, тусовавшимся с такими же отбитыми фриками. Сами они, закручивая волосы в дреды и напяливая круглые солнцезащитные очки, с гордой иронией звали себя потомками хиппи и внуками мира, складывая пальцы в знак «пиес». Шаркая клёшами и звеня нашивками на жилетах, они крутили в пальцах ключи от расписанных баллончиком буханок, и Рубену казалось, что он попал в дешёвый мюзикл из годов восьмидесятых-девяностых или когда там цвели эти цветы мира. Лаура же была в полном восторге от всего этого утопического романтизма, и с великой осторожностью перебирала кисточки на чужих куртках и замусоленные замыленные волосы. Поэтому блондин сходу поставил железное условие, что она ни за что не станет портить свои локоны, в ответ на что она обиженно скуксилась, надувая щёки. Говард радостно стиснул в объятиях кислого и не радующегося уже встрече дальнобойщика, приглашая того выпить что-нибудь и хорошенько накуриться и ожидаемо расстраиваясь, получая отказ. Глядя на все это с праведным ужасом, бывший уже аристократ посылал испуганные взгляды в сторону Бена. Десять минут спустя, тот смог-таки отвести мальчика в сторонку и объяснил, что портить детей — не в правилах Уильямса. Также оказалось, что, несмотря на всю видимую плачевность положения Говарда, тот сумел закорешиться теми или иными способами со многими многообещающими людьми этого города и что он наверняка сумеет устроить брата с сестрой в жизни. Получив успокоенный кивок, дальнобойщик поспешил пообещать звонить каждый месяц и, желая удачи, растворился в ранних студёных сумерках города Кримсон-Сити.***
Ровно в три часа дня Рубен, как и обещалось, стоял на углу Седьмой авеню и улицы Независимости. Он договаривался с Лаурой встретиться после обеда, чтобы проводить её на собеседование до места возможной подработки. Не то чтобы он считал сестру недостаточно самостоятельной, он просто хотел поддержать её. Ведь, не зазнаваясь и не кичась, знал, что самая важная поддержка для брюнетки — улыбка брата, единственное, что было ей столь родным и по-тёплому близким в этом отстранённом быстром мегаполисе. Благодаря Говарду, они под вымышленными именами учились — Лаура на дизайнера, Рубен в гимназии при медицинском университете — и жили в большом городе, пульсирующем огнями вывесок и шумящим гудками автомобилей, почти не ощущая каких-либо лишений. Сестра опаздывала, и бывший Викториано, а теперь Стюарт Ларсон, начинал волноваться. Обычно, темноволосая была предельно пунктуальной, везде и всегда приходя вовремя или даже раньше. В таких случаях она доставала хранящиеся на дне сумки блокноты и пеналы с карандашами и ручками и, устраиваясь поудобней, начинала рисовать всё, что видела. А порой на желтоватых страницах прорастали подсолнухи с изломанными лепестками и стеблями, а где-то вдалеке за голубой дымкой скрывался амбар. Блондин не особо признавал графику, отдавая предпочтение краскам, но он всё равно часто задерживался на таких разворотах, проводя пальцами по тонким линиям и будто ощущая запах росы и солнца. Неужели, с ней что-то случилось? Или она передумала устраиваться редактором в фотоагентство, о котором её друзья из университета рассказывали много хорошего? Светловолосый зажмурился, машинально сжимая руки в кулаки и начиная отбивать ботинком какую-то незатейливую мелодию по брусчатке. По истечению ещё десяти неспокойных минут, пропитанных самыми разными догадками и опасениями, уже порядком нервничающий подросток сорвался с места и отправился в единственное место, где могла быть опаздывающая девушка. Пройдя по нескольким улицам и переулкам, он спустился в подвальный бар, мерцающий в дневном свете тусклым красноватым неоном. Его им показал Уильямс, называя его «единственным приличным местом в округе, где тебе нальют, требуя деньги без паспорта». В помещении было прохладно и шумно. По радио играла какая-то дурацкая-модная-на-данный-момент-песня-абсолютно-без-смысла, раздражающая музыкальный слух получившего наилучшее классическое образование мальчика. Он пробежался взглядом по головам редких посетителей, ища чёрную, стриженную под мальчика. Ещё месяц назад сестра сходила в парикмахерскую и отрезала себе свои длинные прекрасные волосы, желая выглядеть как можно более современно и креативно и соответствовать своим друзьям с факультета. Блондин долго кричал на свою сестру, держа в подрагивающих руках отрезанные локоны, которые девушка хотела продать на парики для людей или авторских игрушек. В тот момент он понял, что не сможет более удерживать ускользающее и наполненное Элк-Ривером детство, такое для него счастливое и безоблачное, одурманивающее и наполненное золотыми жаркими брызгами реки и лепестками луговых цветов. Понял, что нужно, как бы банально это ни звучало, двигаться дальше и создавать новые дорогие сердцу воспоминания, в которых уже будут не свежий деревенский хлеб, молоко и медовые балки под крышей церкви, но шумные булочные с колокольчиком на двери, бутылки минеральной воды после уроков физкультуры в гимназии и простенькая обстановка комнаты в маленьком двухэтажном домике Говарда. Себе он оставил свою длинную светлую чёлку. Найдя-таки родственницу, он поспешил к столику, за которым она сидела, примечая на ходу маячащего рядом с ней Томаса. Томас Грант был однокурсником и, по совместимости, хорошим другом Лауры, хотя хорошим его язык назвать не поворачивался. Бритая под машинку голова, пирсинг, вечные косухи и рваные джинсы пугали многих, кто хоть раз видел этого парня. И хотя темноволосая и убеждала брата в том, что Том, на самом-то деле, крайне талантливый золотой человек, мальчик относился к нему с опаской, не забывая о его привычке выпить по любому поводу. Вот и сейчас он отыскался со стаканом пива в уже порядочно подрагивающих пальцах, выдающих с потрохами его степень опьянения. И это не было удивительным: его нахождение здесь, его внешность, его поведение, нет. То, что поразило мальчика до глубины души, резануло по самому чуткому, было в тонких пальчиках Лауры. В её руках был стакан коньяка, а на губах играла какая-то усталая непонятная улыбка. При виде брата, девушка охнула и отставила алкоголь на стойку, желая будто бы отречься от него. Грант же пьяно вскинул брови и, всплеснув руками, проговорил: — Ох, кого же мы тут видим! Сам Ларсон-младший. Но подросток не обратил на него никакого внимания, изумленно смотря на стакан с янтарной жидкостью. Коньяк будто бы гипнотизировал его, завораживал своей нереальностью в бледных руках смущённой девушки. — Мышонок, это не то, о чём ты наверняка подумал! Я совсем не собиралась… — из прострации его вырвал нервный голос Лауры, теребящей теперь рукав любимого красного свитера. — Не думал, что ты подашься в алкоголички… — пробормотал Рубен, прерывая поток оправданий и медленно оседая на высокий обитый кожей стул. — Милый, я не пила! Я просто… — девушка виновато свела брови, хватая было его за плечо, но мальчик лишь отпрянул, совсем не контролируя теперь движения и сжимаясь в маленький комочек. Он долго строил вокруг себя барьер, который мог бы отражать такие неприятные, но повседневные инциденты, но, видимо, ничего так и не получилось. Стена с грохотом и пылью разрушилась, стоило ему только при виде сестры в этом месте вспомнить редкие, но, как говорится, меткие пьянки отца. Он тогда зверел, бил его, поливал ядом. И ещё больше цеплялся за платье Лауры. — Нееет, в компании этого пьяницы, — чуть придя в себя, он указал на изумлённого Томаса, — просто ничего делать нельзя. Я же столько раз предостерегал тебя, что тебе не стоит с ним общаться, и что нельзя даже брать в рот алкоголь! — Не приплетай и не оскорбляй Тома, он здесь не при чём! И от одного стакана мне ничего не будет! — темноволосая, поджимая губы, резко выпрямилась, меняясь в лице и голосе и сжимая руки в кулачки. — Женский алкоголизм не лечится, дурочка! Злоупотребление может вызвать у тебя рак печени, и на какие деньги мы его лечить будем?! Ни на какие! Да он даже не лечится! — разошёлся Рубен, хотя ему, конечно, не стоило этого делать. Сестра была, наверное, права, нужно её выслушать, но сдавшие нервы брали вверх, — И, также, я могу оскорблять, кого хочу, особенно по заслугам! — А знаешь, что, кончай параноить и строить из себя главного, ты здесь не самый умный! — девушка на секунду замолкла, будто решаясь на что-то, а потом вдруг выпалила, — В такие моменты ты похож на отца! После этой фразы в баре воцарилась гробовая тишина, только по радио продолжало играть какое-то дерьмо. Протрезвевший Грант удивленно хлопал глазами, посетители за столиками кидали на них раздражённые взгляды, бармен рассеянно протирал столешницу. Лаура загнанно дышала, сжимая в пальцах край столешницы, а Рубен просто давился воздухом, трясясь в начинающейся истерике. Они ссорились очень редко. При одном упоминании об отце у обоих вдоль спины пробежали мурашки, ведь этот мужчина стал для них уже собирательным образом какой-то безысходности и отчаяния, охватывающего до глубины души. А сравнение с ним выбило у мальчика землю из-под ног, оглушая и лишая каких-либо сил. Схватив со стойки ключи от машины Томаса, темноволосая кинулась прочь и выбежала из бара, хлопнув дверью. Рубен обхватил голову руками, покачиваясь из стороны в сторону. Взгляд всё ещё приковывал злосчастный стакан. — А ведь она это, для храбрости хотела выпить, — пробормотал Томас, смотря задумчиво в одну точку.***
Садясь в большую чёрную машину, Рубен не чувствовал никакой радости от предстоящей поездки. Мобильный Лауры был выключен уже как второй час, и мальчик очень сильно за неё переживал. Его пугали все варианты того, что могло с ней случиться. Очень некстати вспомнились грустные глаза Бена, когда тот просил беречь сестру. На глаза навернулись непрошеные беспомощные слёзы. — Хей, чего такой кислый? — пьяно поинтересовался одноклассник, опираясь плечом на машину. Они договаривались этим вечером все вместе съездить за город на озеро, но Викториано опоздал ввиду того происшествия в баре. Никому об этом он рассказывать не стал. На самом деле, он с удовольствием никуда не пошёл бы, но сестра очень хотела, чтобы у него появились хоть какие-нибудь друзья. Хоть какими-нибудь оказались эти. Оставшееся время глупые одноклассники-гимназисты, прошедшие только за счёт родительских денег, решили сыграть в карты на выпивку. Трезвым не остался практически никто, хотя они даже ещё не добрались до курорта. В любой другой раз это напрягло бы блондина, но сейчас ему было абсолютно плевать, он был слишком поглощён сложившейся с Лаурой ситуацией. — Поссорился с сестрой. — мрачно он буркнул в ответ, открывая размашисто дверь, ведущую на переднее сиденье рядом с водителем. — Да ладно, забей. Бабы — они все ветреные. Сейчас она сидит и дуется, а завтра уже будто и ничего и не было. Забудь и расслабься, чувак, — пьяно бросил парень и пошёл собирать остальную компанию. Разумом Рубен понимал, что это не самая лучшая точка зрения, и что Лаура наверняка попала в неприятности, но мальчик так устал и так желал абстрагироваться от всего этого, что рассуждения ветреного товарища хотелось послушать. Тяжело вздохнув, он закинул рюкзак в багажник и под радостный гул подростков уселся в машину.***
Ему стоило предвидеть такой вариант изначально. Не стоило доверять управление машиной подростку, у которого даже и прав, наверное, не было. Глаза застилало кровью, сочившейся из раны на лбу. Странно, что подушки безопасности не сработали. Они неслись по пустынному загородному шоссе на скорости сто миль в час. В салоне была включена громкая музыка. На задних сиденьях вновь открыли бутылки с пивом. Нужно выбраться из машины, она может загореться или даже взорваться. Ослабшими руками мальчик открыл дверь и вывалился на холодный асфальт, царапая локти и колени. Осколки лобового стекла впились в кожу, тело горело, будто в огне. Парень, который вёл машину, захотел посмотреть на фотки полуголой красавицы гимназии, которые пришли на телефон одного из подростков. Никто и не думал, что на сумасшедшей скорости машина могла въехать в придорожный фонарный столб. Недалеко от дороги виднелся дом. Блондину казалось, что его тут ещё минут пять назад не было, но это не важно. Надо позвать на помощь, ведь внутри наверняка кто-то есть. Но, когда он смог-таки подобраться поближе, постройка оказалась полусгоревшей заброшкой. Мальчик расстроенно застонал, опуская голову прямо на землю. Лицо и руки беспощадно горели. Мог ли он себе что-то сломать? Боль разноцветными кругами отдавалась под веками, а стебельки цветов и травинки щекотали открытую раненую кожу. Он уже практически ничего не чувствовал, постепенно проваливаясь в небытие. Последней, о ком он успел подумать перед тем, как потерять сознание, была Лаура.