***
О Тодде. Сегодня дедушка как всегда оставлял дом на ночь. Его работа сторожа никуда не делась, да и Тодд уже не маленький, сам как-нибудь справится. Ага, вот только именно сегодня, четырнадцатого февраля, он не находил себе места. В школе этот праздник отмечали всегда по-особому (влияние Голди, никак иначе). Но в этом году что-то изменилось. Королеву Боун Гардена некому стало заменить. Все амбиции девушек поутихли, когда вокруг бушевала такая шумиха. Даже цветами около входа никто не торговал. Просто украсили шкафчики парой лент и всё. Никакого романтического настроения у людей не осталось. Тодд уж было решил, что ничего не выйдет и вся эта затея с ужином у него дома ничем хорошим не окончится. Как вдруг, открыв свой шкафчик, он увидел сверху своих учебников красную открытку. «Будешь моим Валентином?» — было написано на лицевой её стороне. Щёки сразу же налились краской. И чего это Саймону вдруг в голову взбрело так ухаживать? И потом, на протяжении всех уроков, Тодд не мог и взгляда от него оторвать. Всё крутились в его коробке одни и те же мысли. «А если после ужина он приставать начнёт?» «Если меня из-за этого стошнит?» «Если мне будет больно?» «Но я же вроде готовился, проштудировал немало там… всякого» «Ну а если того, что я уже сделал, недостаточно?» «А если у него слишком большой и он не войдёт?» «Если я вдруг окажусь натуралом? Хотя, чего это я? Почти каждую ночь встаёт от мыслей о нём» «Даже сейчас немного…» «Так, надо отвлечься! Думай о небе! Об облаках, океане, о щеночках!» — Уильямс! Я к вам обращаюсь, — вдруг прозвучал голос мистера Грина. — Простите, мне сегодня как-то нехорошо, — согнувшись, и схватившись за живот, сообщил ему Тодд. В итоге весь оставшийся учебный день он провёл в медпункте, дожидаясь медсестру. Ну а в конце, не удосужившись заглянуть в клуб, отправился прямиком домой. По пути смснул, что сегодня объявляет всем членам выходной. Саймон небось этому ни капли не удивился. Придя домой, Тодд тут же принялся перечитывать то, что было внутри валентинки. «Сегодня в восемь вечера, не забудь». Как же тут забудешь? Дедушка, проснувшись, спустился вниз и позавтракал. Он как всегда включил телевизор на свою любимую передачу. Какое-то ток-шоу или реалити-шоу. Парень так и не врубился, что это было. Он просто ушёл к себе в комнату, чтобы подготовиться и приготовиться. Восемь вечера настало, едва Тодд и глазом успел моргнуть. Саймон, как часы, уже стоял на пороге, одетый в свою рубашку с джемпером. Он, видимо, не знал, что у Уильямса аллергия на цветочную пыльцу, и поэтому сейчас держал в руках букетик лизиантусов*. — Это тебе, — протянул он их в его руки. — Ох, святой Шекспир! — принимая такие милые бутоны, восклицал Тодд. Он их тут же, держа на расстоянии от себя, поставил в баночку с водой у подоконника. — Что, даже не понюхаешь? — досадливо удивился Томпсон. — Прости, надо было тебе сразу сказать, что у меня аллергия, — виновато признался он. — Но это очень мило с твоей стороны, я ценю это. Что они означают на языке цветов? — Благодарность за счастье в жизни, — ответил Саймон. — И да, тебе следовало раньше мне сказать! Я так запарился выбирать их, особенно когда на дворе зима. — Прости. Парень прошёл на кухню, где они уселись друг на против друга за стол. Посередине тут же из рюкзака «негодяя» очутилась бутылка красного вина. — Надеюсь, на это у тебя аллергии нет? — Ого, где ты его достал? Неужто опять купил с поддельным удостоверением? — Надо же как-то нам развлекаться? Или ты всю жизнь теперь будешь таким занудой? — Заткнись Томпсон, — усмехнувшись, отвечал Тодд. Они распили эту бутылку, и она прекрасно зашла под заказанные суши с копчёной рыбой и креветками. Было забавно наблюдать то, как неумело Саймон пользовался палочками. Ему пришлось одолжить вилку, чтобы он управился. А уж, когда тот переборщил с васаби, вообще была та ещё сцена. Парень тут же рванул к крану раковины, и не отходил от проточной воды минут пятнадцать. Тодд не мог прекратить смеяться, хватаясь за живот. — Заткнись, Уильямс! — рявкнул он. Всё стало странным, когда вино ударило в голову, и они перебрались из кухни в гостиную. Телевизор беззвучно показывал что-то, мелькая яркими картинами событий. Но Саймона и Тодда это уже не волновало. Они утопали друг в друге. Тени становились длиннее, мрак комнаты сгустился, укрыв их от ненужного света. Тодд ощутил на себе пристальный взгляд двух топазов. Было нетрудно догадаться, чего тот хочет. Поэтому, поддавшись вперёд, он приоткрыл рот, впуская туда властный язык. Казалось, от волнений можно было задохнуться, но ласковые руки возлюбленного так крепко обнимали, что Уильямс позабыл обо всех своих страхах. Затем на пол полетел джемпер, а рубашка его оказалась расстёгнутой. Оголённый торс так и манил к себе прикоснуться. И Тодд не устоял, прошёлся пальцами по рельефу кубиков и по мужественной дорожке редких волос, выглядывающих из-под джинсов. Этим он невольно сорвал с уст Саймона пламенный стон. А потом между его ног тут же образовался бугор. — Ого, ты уже такой горячий, — подметил нервно Уильямс. На что его парень тут же заставил взглянуть в свои глаза. Он намеренно притормозил, чтобы дать ему отдышаться, а затем впился губами в шею. «Негодяй» знал, что там остался тёмно-бордовый шрам, где ещё не так давно маньяк-убийца прошёлся своим лезвием. Поэтому этот поцелуй стал особенно нежным. Словно Саймон хотел им исцелить эту метку. — Видишь? Теперь ты не единственный, кто имеет шрамы на видном месте. — Когда он станет бледным, я буду целовать его ещё сильнее! — Саймон, — выдохнул Тодд от нахлынувшего возбуждения. — Ты мог погибнуть в ту ночь, — грустно заметил он. — Не знаю, что бы я делал, если бы так всё обернулось. — Ты бы жил дальше, — гладя его волосы, цинично утверждал Уильямс. — Нет, не думаю. Я бы не вынес второй смерти на своих руках. Слишком многих мы с тобой потеряли, Тодд. Поэтому я должен сказать тебе кое-что, — вдруг пришло в его голову осознание, и слова сами собой слетали с губ, как песни весенних скворцов. — Тодд Уильямс, ты мне дороже всего на свете. Я тебя люблю, — дыхание перехватило, юноша был ошарашен таким признанием, его глаза засияли, и на поверхности показались даже капельки слёз. — Не знаю, как описать свои чувства. Ты вроде все слова уже использовал. — Можешь просто поцеловать меня. И они целовались, глубоко, страстно и долго. Руки гуляли по широкой и уже голой спине Саймона, с его массивными лопатками, которые были готовы вот-вот обратиться крыльями и унести их в страну наслаждений. Его острый взгляд, как красный перец, прожигал и пожирал всё, чего касался. Губы тонкие, как две бритвы, оставляли за собой дорожку засосов. Тодд стонал и прогибал спину, лёжа под ним. Рукой Томпсон тёрся о его шорты, заставляя плоть под ними твердеть, наливаясь кровью. — Снимай всю свою одежду, — спокойно приказал он, от чего его любимый ещё сильнее залился краской. Тодд дрожащими руками стянул с себя шорты с трусами, и туда же в общую кучу полетела и его футболка. Он недолго пробыл единственным голым на этом диване. Вскоре Саймон склонился над ним, тоже будучи нагим. Его ладонь прошлась по щеке, убирая непослушные локоны за ухо. — Я буду нежен, — сказал он. — Я весь твой, — прошептал Уильямс в ответ. Саймону словно башню снесло. Он опьянённо стал ласкать своими ловкими пальцами промежность любимого. Сорванных стонов стало не сосчитать, как и количества меток от губ. Словно он хотел во всеуслышание объявить о том, кому отныне и навсегда принадлежит Тодд Уильямс. Парень поднял его бёдра выше и всё продолжал уверенно сверлить своими топазами. Волнения вернулись с новой силой, когда Тодд ощутил своей пятой точкой нечто холодное и мягкое. Этим оказалась смазка, которой «негодяй» подготавливал своего «пай-мальчика». Пальцы проникая всё глубже, заставляли его разрываться между удовольствием и стыдом. Ему захотелось закрыться руками или сбежать на край света, только чтобы Томпсон не увидел этих красных пылающих ушей. — Я вхожу. Ты готов? — спросил он. — Саймон, я боюсь, — признался Тодд. Его глаза слезились от сожаления, но тут, нежная рука, вновь погладила его по волосам. — Всё хорошо. Расслабься, — успокаивая его, «негодяй» всё же сделал то, о чём предупреждал. Он хотел войти медленно и аккуратно, но как только плоть коснулась ягодиц, Саймона словно кто-то подменил. Мозг перестал работать, и он с силой резко вошёл внутрь, срывая с уст любимого громкий крик. Опомниться ему дали лишь кровавые царапины на спине, оставленные Уильямсом от боли. Было так громко, что Тодд даже не удивился бы, если соседи вызвали бы полицию. Саймон застыл в позе, всё ещё сжимая в своих объятьях «пай-мальчика». Казалось и хуже уже быть не может. Сексу конец, всё, финита ля комедия. Знал бы он, что будет чувствовать уже через десять минут, и как будет под ним извиваться. Но прежде чем этот момент настал, они начали с медленных толчков. Тодд всё стонал от продолжающейся, но уже значительно утихающей боли, и сжимал кожу его спины, кусал ключицы. Толчки стали резче, грубее, быстрее. И вместе с ними дыхание и голос словно сбегали из глотки через мелкие перерывы. Саймон тоже не удержал в себе подступающие звуки, и с ускорением темпа, его рот становился совсем сухим, а кожа совсем мокрой. «Пай-мальчику» вскоре захотелось сменить позу. Боль ушла, хоть и не насовсем, но всё же то, что он начал чувствовать, значительно её перебивало. Он, объяв руками шею Саймона, сел на него, и стал насаживаться всё глубже. Было так хорошо, что Тодду теперь казалось, что нет ничего лучше, чем чувствовать его член внутри. Ягодицы мелькали как сумасшедшие, но всё же скорости не хватало. — Перевернись, — снова раздался спокойный приказ Томпсона. И когда Тодд встал на четвереньки, властная рука прижала его голову вниз. Саймон снова вошёл, а затем стал двигаться с такой скоростью и мощью, что у его любимого аж искры из глаз посыпались. На такой ноте, всё кончилось довольно быстро. Тодд испачкал диван, тогда как Томпсон излился в нём, наполнив промежность своей спермой. Они сплелись в потных объятьях, не в силах что-либо говорить из-за одышки.***
О Саймоне и о Тодде Утром Тодд, лёжа на своей постели, проснулся первым. Его красивый «негодяй» лежал рядом, и вместе с солнцем сейчас вставало кое-что ещё. Смущаясь, юноша долго не мог решиться делать ли то, от чего все парни кругом так с ума сходят? Он, конечно, и сам бы был не против, если бы Саймон разбудил его таким образом. Но так как первым проснулся он, ему и флаг в руки. Поэтому забравшись под одеяло, Тодд заодно забрался и под трусы. — Ооо, ю тач май тра-ла-ла**, — не выдержав, заржал Саймон. — Ах ты! — тут же откинув одеяло, Уильямс пришёл в бешенство. — Притворялся небось, что спишь?! — Не совсем, — отвечая ему, Саймон окончательно стащил одеяло с него, а затем набросился, перенимая на себя всю инициативу. Они снова занялись сексом. Безудержным, как ураган Катрина, и страстным подобно пламени Везувия***. Тодд сжимал в руках свою простынь, в то время как Саймон пошло и резко входил в него, шлёпая плотью. Казалось, он уже и пустого места от его спины не оставил. Мало было вчера покрыть всю шею и грудь засосами, сегодня принялся оприходовать и заднюю часть. Едва Уильямс приблизился к заветной точке, как этот «негодяй» тут же перевернул его к себе передом, и закинул ноги на плечи. Эти топазовые глаза со шрамом вновь принялись пронизывать взглядом насквозь. Юношеский пыл и энергия, делали Саймона выносливым и ненасытным в постели. Тодд никогда бы не подумал, что что-то может отвлечь его от их занятия любовью. Но тут вдруг зазвучал звонок сотового. — Да? — не удосужившись выйти из своего парня, ответил Саймон. Ему что-то говорили явно серьёзное, ибо толчки резко прекратились, а взгляд этих глаз напротив ускользнул куда-то в сторону. Тодд уже было хотел пойти в душ, но властные руки его возлюбленного не дали ему и с постели встать. — Да, он здесь. Вы на громкой связи. — Тодд Уильямс? — раздалось из его телефона. — Это я. С кем имею честь? Ему представился старший прокурор штата, а затем затянул историю о заведении дела об обвинении Марии Роксвеллд. Саймону в это время приспичило поозорничать, и он со взглядом хищника опустился ниже к Тодду между ног. Бедняге пришлось дыхание задержать, пока тот ему отсасывает во время беседы с самим прокурором. Оказалось, что Антони Брайт пошёл с ним на сделку и выдал все секреты своей сестры. Её арестовали и завели на неё крупное дело. Прокурор уточнял, когда ему можно будет зайти, чтобы обсудить их с Саймоном показания против неё в суде. После сего звонка, было нетрудно догадаться, что Уильямс собирался высказать этому «негодяю». — Ну ты и козёл! — заявил он. Правда в следующую же секунду голос вырвался протяжным стоном, так как Томпсон настолько обнаглел, что довёл своего парня до оргазма. — Зато твой козёл, — съязвил Саймон, а затем поцеловал Тодда в губы. Разбирательства в суде отняло достаточно много времени у тех, кто в нём участвовал. Антони многим успел поделиться, прежде чем его признания не сочлись выдумкой из-за психологического расстройства. Это ведь он поджёг клуб школьной газеты тогда, и всё ради того, чтобы замести ведущие к нему следы. По мановению руки своей сестры он подчинялся, и убивал тех, кто ей мешал. А для тех, до кого он не мог дотянуться, она нанимала иных людей. Мария, или точнее Кэрол, для разбирательств выбрала довольно дорогого адвоката, который бился за неё до самого последнего процесса. И когда, казалось, вот, её без вариантов оправдают присяжные, прокурор вызвал в качестве свидетеля ту самую личность, что спустя столько времени нашла в себе силы вновь объявиться в этом проклятом городе у всех на виду. Он вызвал её дочь — Голди. Которая непросто прорвала линию обороны адвоката своей матери, а разорвала её репутацию в клочья. На пепелище из всего что оставалось стороне обвиняемой, была лишь сделка с прокурором. Поэтому в обмен на смягчающие условия заключения в лечебнице для психически-больных преступников, Мария Роксвеллд выдала все имена тех, кого нанимала для своей грязной работы. Среди них оказалось имя старшего брата Саймона — Рикки Томпсона. Которого она наняла для того, чтобы тот убрал своего отчима. Все теории и подозрения на этот счёт оправдались. У мальчишки словно камень с души свалился. Он оказался прав с самого начала. Дэрек что-то накопал на неё, и за это поплатился жизнью. В ту ночь, в ночь после заключительного процесса над главной злодейкой Боун Гардена, ему приснился последний кошмар. В нём Саймону было примерно десять лет, у него в комнате перегорел ночник, и он от страха вышел из собственной комнаты. Подошёл к родительской спальне, чтобы попросить заменить лампочку внутри. И то, что он увидел через приоткрытую дверь не смогло не шокировать юное детское сердце. Матери нигде не было, а напротив монитора с его детскими фотками, покачиваясь, сидел Дэрек. Может тогда до маленького Саймона это ещё не дошло, или его юная психика закодировала воспоминания, дабы избежать травмы. Но Дэрек там точно не крестиком вышивал, глядя на изображения пасынка, купающегося голеньким в бассейне. «Я спас нас всех от монстра», пронеслись слова Рикки в его сне. «Этот ублюдок заслужил смерти!» В холодном поту и с рваным криком Саймон проснулся среди ночи в постели со своим парнем. Они решили какое-то время пожить вместе, так как мать уехала на пару недель в реабилитационный центр по собственному желанию. Дедушка, правда, это расценил как простую задачу «присмотреть за ребёнком». Раскошелился на раскладной матрас, чтобы было где парню спать. Тодд был пока что психологически не готов ему поведать о том, что они с Саймоном давно уже пара. Поэтому они оба старательно делали вид, что ничего между ними нет. По крайне мере при дедушке. Ну а оставаясь одни в комнате, их маски тут же срывались, и они засыпали на одной кровати. — Что такое? — сонно поинтересовался Тодд, проснувшись от крика своего парня. — Мне приснился дурной сон. Я… я давно уже ничего подобного не видел. — Это всё из-за того, что сказала эта сука? — присев рядом с ним, предположил Уильямс. Его нежная рука приобняла Томпсона за плечо. — Нет. Просто… а забудь. — Эй, солнце дня моего? Луна моей ночи… бессонной, — саркастично шутил Тодд. — Помнишь, что я тебе говорил в день нашего знакомства? — Ой, не начинай. — Мы условились быть честными друг с другом. Ты дал слово. Помнишь? И если расскажешь мне что тебя гложет, я может быть, отблагодарю тебя, — явно намекая на нечто эротическое, «пай-мальчик» поцеловал его за костяшки рук. Тут же Саймон заинтригованно поднял бровь, и завалил Тодда всем своим телом. Его губы тут же как магнит притянулись к желанной шее, однако сей господин Уильямс не поддавался. — Неа! Сначала выполни мои условия. — Ну что ж ты будешь делать? — досадливо протянул Томпсон. — Это всё сон про моего отчима. Ты же знаешь какие у меня остались от него воспоминания. Я боготворил его. Восхищался им. Но, когда случился пожар в моём доме, мне пришлось пойти к своему старшему брату, потолковать. В итоге ничего путного из этого не вышло. Мы лишь кричали друг на друга, и я даже проклял его. Рикки сказал одну вещь, которая не давала мне покоя. — Он признался, что взял деньги? — Не только, да и это не главное. Мой брат вообще тот ещё псих. Он заявил, что Дэрек заслуживал свою участь. Сказал, что спас нас с мамой от ублюдка. И это звучало так убедительно… — Не хочешь ли ты сказать, что поверил ему? — Тодд. Конечно же я не поверил ему. По крайне мере до вчерашнего дня. Мария Роксвеллд созналась же, что это она его подкупила. И если тогда Рикки не опроверг моё заявление о деньгах, то, может быть он был честен со мной и на счёт Дэрека? — предполагая это, топазовые глаза заблестели от подступившей влаги. Уильямс прочувствовал его боль внутри, и понял, откуда шли её истоки. — Саймон, неужели тебе что-то приснилось? Что-то настолько болезненное, что ты поверил в слова своего брата? — Это был непросто сон, Тодд. Это были воспоминания. Я… я думал, что из детства у меня был хотя бы один нормальный родитель. Но… я ошибался. Ох, как ошибался. — Саймон тихо всхлипывая, прижался к груди своего любимого. Эти тонкие руки так заботливо объяли его тело, эти уши выслушали всё, что он смог сказать, этот голос не требовал больше того, что парень счёл нужным сказать. Вскоре они оба заснули под звуки тикающих часов…Нет в мире гармонии большей, чем мягкого звука голоса любви. Она способна умиротворить любого, даже богов. © Уильям Шекспир
Конец
И да, я не особо описываю персонажей, так как предпочитаю давать читателям свободу воображения. Вы можете сделать Тодда каким-нибудь истинным голубоглазым арийцем с золотыми яйцами и хрустальным членом, а Саймона вообще зеленоволосым магом-эльфом 30го левла. Тут уж на ваш вкус и цвет.