Путь

Омерзительно. Блестяще. Дышать становилось всё труднее. Арсений стоял прямо посреди сцены Крокуса и предпринимал весьма жалкие попытки отсрочить потерю сознания. Лампы со всех сторон лупили в глаза, аплодисменты превращались в белый шум, ни черта не слышно и не видно. Внезапно подкосило ноги. Обрушившись на пол, Арс сорвал ещё более громкие аплодисменты и восхищенные подвывания. — Что с тобой? Поняв, что лежит, Граф распахнул глаза и шумно набрался воздуха, но чувство глубокого ужаса не отпускало его. Кто-то схватил его за руку и отчаянно её мял, болезненно проходясь по костяшкам. — Арс, что с тобой? «Сегодня Попов показал себя очень неприлично. Мало того, что разбил горшок от фикуса, так ещё и выкинул в окно учебник!» — Рука сорвалась! — пролепетал Арс, дыша через раз. — Что сорвалась? Арс, очнись, Арс! Ну же! «Ты — никто и звать никак. Мастер, может, тебя и любит, но настоящему актёру любовь не нужна. Нужен талант!» — Нет. «Ты дорогой мне студент, Арсений, и я рад, что ты так болеешь за профессию. Но перетруждаться я бы тебе не рекомендовал. Ты уже не так пуст, как все эти «чистые листы», и при всём этом очень тонок. Побереги себя лучше. Хочешь, поедем куда-нибудь вместе?» «Парень на А родился в городе на О». — Господи… — взмолился Попов. Все это время его мотало по кровати так, что единственной сдерживающей его силе в виде Антона было уже страшно и невмоготу смотреть, а тем более участвовать в этом. «То есть ты хочешь променять перспективную должность на одну из самых мертвых профессий? Арсений, честно, я не ожидал. И, право, очень расстроен твоим выбором. Взрослый человек уже, все понимаешь. Ан-нет!» — Папа... — Арс?! «Выпороть бы тебя, засранца эдакого!» — Не нужно. — Что не нужно...? «Вставай, милый, опоздаешь в театр!» — Хорошо. — Что хорошо, Арс?! «Мы с тобой взрослые люди, Арсений. Я не стану тебя принуждать делать что-либо против воли. Просто подойди, я покажу тебе запись со спектакля. Разберём косяки.» — Черт, нет! —закричал Попов истерично, сразу перестав шевелиться. На деле, вместо крика, он смог издать лишь шипение, до жути похожее на змеиное. И теперь он, напуганный и растраченный, застыл, и лишь грудь его поднималась высоко, пока он отчаянно пытался продышаться. Когда Граф открыл глаза, дверь на балкон громко хлопнула. Сквозь слезы, отпущенные непроизвольно, Арс увидел сгорбленную фигуру в окне. Судя по резким движениям, Он долго закуривал. — Чёрт… — шепнул Граф и попытался стереть ужас с лица, но в итоге только напустил несколько красных пятен на скулы и щёки. Он знал, что с ним случилось. А вот Антон не знал. И предупрежден не был. В одной рубахе да джинсах, с босыми ногами, Попов вырвался на балкон. Шаст посмотрел на него страшно. Зеленые глаза вдруг настолько потемнели, что даже на фоне красного от сосудов белка выглядели почти чёрными. — Ушел нахер с холода, придурок что ли?! — Прости меня, Тох, я забыл сказать… — держась за поручень ограждения, рвано выдал Граф и стал слегка раскачиваться назад-вперёд. Но воля и страх Шастуна были непреклонны, оттого длинный повторил свой приказ, слегка растянув его: — Иди сейчас же! Совсем поехал, что ли, — босиком по снегу!? Нахрен, Попов, или пинка дам! — Это сонный паралич, сонный паралич! — только и успел сказать Граф, пока не был выпихнут с балкона в номер. Шастун не стал держать дверь, понадеялся на сообразительность Арса. Надо сказать, не обманулся — актёр больше не лез. Зайдя в тепло, Антон снял куртку и швырнул на свою кровать. Арсений только-только вышел из ванной: мокрый, неравномерно бледный. Худой. — Арс, как ты это делаешь? — спросил Шастун тихо, мониторя Попова с ног до головы. — Пока не уснул, был лучезарнее солнца. — А сейчас? — заволновался Граф. — Я, что, снова похож на смерть? Антон несколько раз кротко покивал. — Прости, Шаст. Ты не переживай так. Сейчас всё закончится, и все поедем отдыхать. Я напугал тебя не нарочно, поверь, — Арс сократил дистанцию меж ними и погладил Антона по плечу. — Да я знаю, что не нарочно, — бросил Тоха. — Просто это страшно, когда помочь никак не можешь. Арсений улыбнулся. Улыбка у него осталась прежней — столь же влюблённой, как и до всех этих пугающих событий. — Ты мне и так помогаешь. Ты и не знаешь, сколько делаешь для меня. Кажется, для Антона это прозвучало не совсем убедительно. Тогда Арсений вздохнул и попытался увести Шастуна в юморок. — Не трясись за меня, Тоха. Я, может, и мутант, но не немощь уж точно. Разве что дикая тварь из дикого леса. Антон лишь сильнее нахмурился. — О, да хорош, ну! — возмутился Арс. — Я жив, ты жив, все дальше живем. Тут Попов не выдержал и крепко обхватил Антона за плечи. Тоша в ту же секунду выдернул свои руки из объятий и обвил ими Арсения, сильно прижав к себе. — Ничего со мной не сделается, пока есть ты и Серёгин, — сказал Граф, уткнувшись в тёплое плечо. — Ну, как это так, Арсений? — вздрогнув в усмешке, Антон нервно шевельнул желваками. — Что «как»? — Как я раньше не видел тебя целиком? — Глазами смотрел. Шастун, медленно отстранившись, взглянул на Арса мрачно, озарившись усталой, неживой улыбкой. Ровно в тот момент Граф понял, что нужно его отпускать. Не сейчас его руки отпускать, а совсем. И не во имя драмы или привычного сюжета, хотя всё по нему идет, а во имя Антона. Он измучился. И, скорее всего, после каникул, когда они вновь встретятся, его вывернет при виде Попова. Если, конечно, не через пару секунд. Арс стушевался и разжал пальцы, которыми держался за Тона. Внезапно мужчина пожалел обо всём, что делал и как, особенно в отношении Шастуна. Но он же чего-то добивался. Впервые за долгое время ему было интересно добираться до цели, которая раньше ему казалась недосягаемой роскошью. Его даже актерская стезя не так прельщала, не заставляла идти на крайние меры, выводя на кон репутацию. Как сейчас, например. Граф прикусил губу и нахмурился, отведя взгляд. — Короче, Антох, — вдруг отпустил он, сняв полотенце с шеи и кинув на постель, — я спрошу у тебя сейчас, только ты не пугайся и не беги. Антоша опустился на край кровати, заранее не выдержав груза ответственности за все свои дальнейшие слова, но покорно ждал. Как же, это ведь Арсений, который хочет вопрос в лоб задать. Такое разве пропустишь? — Спрашивай, пожалуйста. — Я помню, ты сказал, что позволишь мне поцеловать тебя, если вдруг мне захочется. Представь, что поцелуй, хоть так и в самом деле работает, — это выражение глубокой симпатии, на которое я только способен. Но вопрос в тебе. Ты сам этого захотел бы? Или это действительно лишь через дозволение? Антон дал себе десять секунд на раздумье. — Арс, я не знаю. Ты… такие вопросы, конечно, задаешь своевременные. Бля, — Шаст провел рукой по лицу и удержал у рта. — Ты не обидишься, если я не смогу ответить тебе здесь и сейчас? Просто это… сложно. — Нет. Я могу ждать столько, сколько потребуется. Ты же ждал, — Арсений улыбнулся, а взгляд его остался ледяным, внимательным. — Но если ты вдруг начнешь себя переламывать в ту или иную сторону, поймай этот момент и твердо скажи “нет”. Не хочу, чтобы и ты исстрадался. Антон поймал только себя на том, что вздыхает уже который раз. Мало воздуха. Он кивнул медленно и остекленевшими глазами воззрился на Попова. Арс моргнул в ответ и, присев на корточки перед Антошей, придержался за его колени. — Не хочу тебя мучить, но чувствую, что делаю это. Антон, как мне сделать так, чтобы тебе стало легче? Оставить тебя? — Наверное, да, мне… нужно побыть одному. Попов поджал губы и шепнул смиренное “хорошо”. Когда он поднимался, то не сдержал импульса и поцеловал Шаста в макушку. Уже накидывая черную парку на плечи и собираясь выйти, Арс замедлился, как только поймал в спину резкое “стой”. — Что такое? — Если вытащить твой вопрос на более глобальный уровень, — опустив вытянутый указательный палец, Шастун шмыгнул носом и чуть привстал с кровати, доставая телефон из заднего кармана, — ты спрашиваешь, готов ли я вступить в отношения с… тобой? Ну, то есть… романтические. Да? Арсений, чуть-чуть смутившись, вдруг весь напрягся и, глядя через плечо, кивнул. — А… ага, — через выдох сбросил Шаст. — Вот оно как. Арс, не будь я таким умным, хер бы догадался изменить масштабы ситуации. — Что тебя пугает? — Арсений сощурился и прислонился плечом к стене. — Вообще-то всё. Я подохерел. — Мне не уходить? Увидев испуганные глаза Антона, явно не готового оставаться наедине с собой, Попов уже было снял верхнее одеяние, но был почти мгновенно остановлен. — Дай мне время, — обронил Шаст тихо, скрепив руки в замок и нервно облизав губы. — И себе тоже. Арсений вышел. Дверь за ним с тугим щелчком закрылась. А у Антоши как будто рана открылась на груди. Он прижался торсом к коленям и обнял их руками, пытаясь обуздать страшный, титанический вихрь мыслей, отчего-то еще не разорвавший его красивую светлую голову. Сначала он почувствовал потерю в лице Арса. Наверное, нужно было его оставить, мало ли, а вдруг очень нужен будет? Антон нахмурился и руками накрыл горячий лоб. От напряжения парня лихорадило. Но отчего, отчего же, боже мой, душа-то упала? И тут Шастун замер. Едва дыша, он оторвал руки от лица и сидел так прямо минуты три, то носясь взглядом от стены к стене, то вперясь в одну точку. Он действительно переживал глубокую потерю, но не вышедшего из номера Арса, а дружбы. В этом есть своя боль, поверьте, есть. В этом вообще вся боль Антохи. Когда настроился развивать отношения одного характера и принимать новые, обговариваемые вводные, а из-под тебя выбивают фундамент и принуждают брать более высокие риски, становится крайне трудно играть в это. Во всяком случае, Антон ощущал себя сейчас именно так. Принужденным. Опрокинутым. Он любил, любил Арсения настолько, насколько мог позволить сам себе. Но идти за грань дозволенного — не про него. Там уже предел. Даже страстно желая сделать жизнь Графа лучше, Антон не сможет пожертвовать своим спокойствием. Ему дорога их дружба. Слишком дорога.

***

Шастун пытался дозвониться до Графа, но тот активно его игнорировал. Наверняка не специально, но всё-таки это задевало. Антон сулил себе худшее шоу за весь тур. “Ну да похер”, — думал Длинный, закуривая пятую за вечер сигарету, хотя на самом деле так не думал. Ему страшно подводить коллектив. Страшно и горько. Зал был полон, под накалом световых ламп, который ощущался даже сквозь одежду, Шаст по своей особенности (а по его словам, довольно ебучей) взмок. Молодая пара, парень и девушка, рассказав историю своего знакомства и сидя за столиком вместе со Стасом, контролировала ход событий. Если им что-то казалось неправдой, они жали на клаксон, и тогда актерам нужно поменяться, если правдой — следовал звонок, значит, всё огонь. В сцене принимали участие все. Но сейчас на первом плане двое. Злой и растерянный, Антон глядел лишь на Арсения сквозь влажные от пота ресницы и странную рябь перед глазами, как после ливня. Пока Сережа с Димой не разошлись по краям сцены, действо было куда более веселым. Но стоило им уйти, а Тохе — смахнуть пот со лба, как произошла та самая магия, когда всего за один жест актер смог поменять характер сцены и дать ей новый ход. — Ты чего, Вадик, расстроился? — подскочив к Антону на носочках, Арс ладонью провел по его предплечью. Вид Антона можно было считать, как “пиздец досада”, поэтому нежное “расстроился” смогло развести зал на хохот и подтверждающий звоночек. Набрав в легкие воздуха, Тоха рукавом черной кофты вытер губы и выдал следующее: — Давай не будем жениться. В ушах эхом отозвались разом и клаксон, и звонок. Шаст растерянно посмотрел через плечо Арса в сторону пары. — Ой, как я сомневаюсь! — попытался выкрутиться Антон, когда понял, что поддержки можно не ждать ни от зрителя, ни от Стаса. — Давай не будем выходить замуж? Звонок. — Из нас двоих этим занимаюсь только я, Вадим, — ответил Арс, сощурив глаза. Тоха посмотрел на Арсения и поджал губы, пытаясь сдержать улыбку. — Ты не хочешь? — спросил Попов. Клаксон. — Ты не можешь? Клаксон. — Ты тоже телочка, и мне не говорила?! Звонок. Хохот. Дальше Шастун понял, что нужно отключать голову. Срочно. Он попытался спроецировать свою жизнь в сцене о жизни чужой и страшно уронил динамику. Арсений же её, аки Атлант, изо всех сил её вытягивал. Актер работал. А Антон отчего-то решил, что сможет через Актера и Персонажа донести свой ответ до того, самого важного, кто за ними стоит. Проеб. Попов неотрывно смотрел на него и пытался что-то предъявлять, обостряя конфликт. Шастун чувствовал, что времени у него мало, что нужно срочно выдать какую-то хахайку, найтись, ответить, в конце концов. В принципе, если спросить у Тохи, что происходило с ним после легкого щелчка в голове, где-то у виска, он никогда не ответит. Он не помнит, что он делает на сцене. Он максимально концентрируется на ситуации, для него, кроме нее, нет больше ничего. Нет жизни за сценой, есть жизнь в сцене. И это самое главное правило импровизации. Да и, пожалуй, любого выступления. Отметай всё, что за тобой, и живи здесь с тем, что есть. И, как правило, после всех своих лучших сцен Шастун поэтому не может ничего вспомнить. Профессиональная деформация. В гримерке после выступления они задержались. Хотелось разбора полетов. Антон с совершенно пустой головой и тяжелой душой стоял, неприкаянный, у стола, прижатого к стене за ненадобностью, и ковырял пальцем поверхность. Ждали Арса. Стас сидел в кресле, Сережа и Дима избрали для себя скрипящие, как сто чертей, стулья. — Шаст, присядешь? — поинтересовался Шеминов осторожно, вырвав Тоху из его мыслительных глубин. В тот же миг вошел Арсений, достаточно бодрый для отработавшего три часа спектакля человека, и, остановившись на одной линии с Антоном, наклонил голову вбок. — Тоха? — Чё? — Ты живой? Шаст снова поджал губы и наморщил лоб. — Всё нормально, Антох, никому тебя в обиду не дам, — подтянув парня одной рукой к себе и усадив в свободное кресло, Арсений устроился рядом на подлокотнике, вытянув красивые ноги, обтянутые черной джинсой, и скрестив их меж собой. Затем уже молча посмотрев на Птицу, Попов предупредительно сощурился. Стас кашлянул в кулак и сосредоточенно скрепил ладони в замок. Проницательными восточными глазами взглянув на Антоху, он кивнул в его сторону вопрошающе: — Как себя чувствуешь? — Норм, — ответил Шаст. — Соображаешь что-нибудь? — спросил Дима. — Поз, я соображаю, что облажался. Сорян, мне реально жаль, — вырвал из себя Антон и утомленно откинулся на спинку кресла. — Да не, не об этом, — Дима поправил очки. — Ты совсем бледный просто. — Предобморочный, — добавил Серый. Тоха ничего не ответил, лишь плечами пожал, а Арс, посмотрев на него секунду, тут же отвернулся, нахмурившись. Отведя глаза в сторону, Птица задумался. На короткий, но славный миг воцарилось вожделенное молчание. Стало слышно подвывание ветра за окном. Обещали штормовые порывы, вот, получите-с. — Ладно, — Шеминов осторожно похлопал себя по коленкам и охватил взором уже всех присутствовавших. — Вам вообще как сегодня? Пошло обсуждение. Каждый делился тем, что ему понравилось и нет. Что хорошо, а что можно было бы улучшить. Не говорил лишь Антон. Он смотрел перед собой и просто слушал, иногда кивая то словам Арсения, то Димы, то Хвоста. Почему-то Шаст считал, будто за пределами этого кресла он не будет в безопасности. Что, пока Арс сидит на подлокотнике, рядом, ему ок, но как только что-то изменится, станет сразу не ок. Сначала Попов сидел полубоком к Стасу и ребятам и, соответственно, спиной к Антохе. Через какое-то время, когда Графу явно захотелось выговориться, он повернулся туловищем к центру круга, оседлав подлокотник. Шастун через слово улавливал графскую речь, ему сейчас было не до смыслов. И, пребывая в этой своей прострации, он сделал то, чего Арсений точно не ожидал и вздрогнул, когда на своей пояснице почувствовал тепло, а затем и горячую ладонь, запущенную прямо ему под футболку. Интеллигент немного изменился в лице, но речи не прервал и заточил внимание на остальных, чтоб, мол, если вдруг заметят, сразу отшутиться. Вышли из круга обсуждения ребята, надо сказать, все немного потрепанными. Арсений, неохотно вставая с подлокотника, претерпел болезненное ощущение разрыва контакта, но Антон своим видом беспокоил не только его, а, например, еще лучшего друга и сертифицированного врача по совместительству. Надо было дать шанс. Или хотя бы не палиться так явно. — Антон, тебя не мутит? Шастун отрицательно покачал головой и поправил браслет на правом запястье. — Ну, скажи хоть, что чувствуешь... — Да пофиг, что я чувствую, Дим. Забей, сейчас приду в норму. Чё ты? — в упор посмотрев на Поза, Шаст наморщил лоб и пронзительными зелеными глазами уставился сквозь линзы очков не в меру проницательного грека. Надвинув окуляры глубже на переносицу, Димас шмыгнул носом и, подняв ладони, отошёл от Антона. — Арс, курить идешь? Попов категорично промычал в ответ, неотрывно глядя на шевелящего одними пальцами и залипающего на это дело Антоху. Закрыв дверь за всеми коллегами, которые по удачному стечению обстоятельств решили их оставить, Арсений обошел кресло и в безмолвии прислонился бедром к столу. — Ответь мне, Арс, только честно, — даже не поворачиваясь к Актеру и продолжая перебирать браслеты, начал вдруг Антон, — ты же соврал, когда говорил, что тебя устраивают те отношения, которые у нас есть. Так? — Нет, — вытянул Арсений и сам одернул себя на фальши. — Блять… Шаст. — Пока похоже на херню. Попов хотел было возразить, но Антоха тогда поднялся с кресла и, увидев беспомощные глаза Арсения, тяжело вздохнул. — У меня, Арс, сейчас в голове и клаксон, и звонок ебучий, понимаешь? Вот они прямо здесь, — Шаст ткнул длинным пальцем себе в висок. — Очень сложно понимать, когда ты не договариваешь до сути. — Тох, я пытаюсь, — Арсений резко отпустил воздух и встал напротив Антона, лишив себя какой-либо опоры. Опора лишь на пол да на правду. — Я в тебя влюблен, и… меня устраивает то, что у нас с тобой есть. Но одно противоречит другому, и я швыряюсь от этого к тому. Тоха вдруг поднял подбородок и сощурился. — Что не это и не то…? — То не то и не это, — подозрительно отстранившись, тем не менее поддержал Арсений. — Это Хармс. — Знаю. — А к чему? — Лирическое отступление. Я перезагрузился. Арс, изволь, — Шастун, использовав спинку кресла, как насест, пригласил Попова присесть хоть бы на стол, главное, чтобы напротив. Когда Актер умастился на краю, Тоха скрестил руки на груди и посмотрел Арсению в глаза. Холодные, но молящие. — Ещё раз попробуем, теперь уж серьезно. Арс, чего ты хочешь? “Я глуховат, я, боже, слеповат…” — Ладонь под футболкой, — выдал решительно Попов, поведя краешком губ в недоулыбке и тоже скрестив руки. — А кто спрашивает? Антон-друг или всё-таки Антон-мужчина? — Так, значит, граница здесь есть. Второй. — Близости, — тут же отчеканил Арсений, будто готовился, и чуть-чуть наклонился вперед. — Страсти. Духовной связи. Она у нас с тобой есть, Шаст. Мне хочется её поддерживать. — И от меня, как от друга, пользы в этом мало? — Меньше. Я не могу хотеть своего друга. А мужчину — могу. Антон, пораженный этим исключительным (исключительным от того, что “не приебешься”) тезисом, даже немного смутился. — Хорошо. — Хорошо? — Я тебя услышал. Это, конечно, отличный расклад, Арсений. Но теперь посмотри, как это выглядит с моей точки зрения. Я — твой друг. Ты признался мне, другу, что у тебя есть чувства ко мне. Я, возможно, сэмоционировал лишнего, но, так или иначе, принял. Я был готов на новые вводные, но оставаясь в одном статусе — друга. А теперь я лишаюсь этого статуса, лишаюсь самой охеренной дружбы, о которой многим лишь мечтать, и беру более высокие ставки без почвы под ногами. Твои чувства мне понятны, но… — Да хуй с ними, с моими чувствами, Антон, заебали, — оттолкнувшись от стола, Арсений вскочил на ноги и попрыгал пару раз. Лишь бы это всё не превратилось в мозгоеблю. — Ты сам-то чувствуешь что-нибудь, я понять не могу? Ты, который ты. Принять чувства — одно, а резонанс — иное. Твое “принял” — это как “да, и…”, но без “и”. Словом, отличный саппорт, но сцена не двигается. Поняв, что Антон напрягся и углубился в раздумья, Попов покрутился влево-вправо, разминая поясницу и мышцы спины. — Кстати, такой нюанс, — замерев на минуту, добавил Арс, — я не считаю, что с переходом на новые отношения ты теряешь дружбу. Почему она не может служить тебе фундаментом под более высокие ставки? — А изначально ты хотел спросить про поцелуй… — Ага. А в вопросе поцелуя — вопрос резонанса. А игла в яйце. Антон понимал, что начинает теряться в собственных мыслях. Он обычно сообразителен и остр на ум, но сейчас, сейчас это разъеб. Бедный Шаст почувствовал, как снова начал вариться от напряжения. Капля пота уже сползла по виску на щеку и где-то там застыла. Арсений же, вновь присевший на стол, скрестил ноги меж собой и осторожно потряхивал верхней правой. — В общем, про иглу в яйце мог не говорить, мне аж закололо, — буркнул Антон мрачно, проведя рукой по лицу и шее. — Дурачина! — не сразу даже осмыслив этот выброс, Арсений вдруг сорвался на хохот, прижав ладонь к своей груди. — Господи, Шаст, а! Заливисто смеясь, Арс было откинулся назад, но не смог вовремя почувствовать жар над с собой и, не успев толком подняться, был крепко схвачен под ребра и объят. Нос к носу столкнувшись с Шастуном, Граф раскрыл рот лишь чтобы выдохнуть и вдохнуть. Остальное от него зависело меньше всего. Антоха решил руководствоваться правилом “не попробуешь, не узнаешь”. Что же, да здравствует дурость. А как ещё понять, есть этот резонанс или нет? Арсений в такой близи казался менее хрупким, чем обычно. Твердый торс, выпирающие ключицы, которые не страшно сдавить, сильная шея. Сжав в пальцах шелковые темные волосы, Шастун целовал Графа, как будто кому-то из них суждено было в любой момент уехать и не вернуться. Возможно, поэтому же Попов не мог выпустить его из рук, забираясь кистями под кофту и хватаясь за могучие плечи. Вскоре обхватив Антоху ногами, Арс впервые сорвался на скулеж, поскольку претерпевал то, что видел и переживал только в своих гребаных снах. Шастун, зараза, уже не просто пробовал, а вошел во вкус. — Шаст, Шаст, скажи, что всё правда. Скажи, прошу. Антон утробно прорычал Графу в шею и жадно втянул мягкую, тонкую кожу сквозь зубы. Под антохиной рукой в тот же момент прогнулась податливая поясница, на уровне паха от близости стало значительно теплее, а оттопыренное ухо покраснело и уже горело от ответного укуса. Даже стол в унисон Арсению уже начал жалобно поскрипывать и изредка стучать о стену, следуя ритму Антона. Что толчок, то удар. Толчок... Удар. От механической вибрации в заднем кармане Попова вдруг пробросило так, что ему пришлось схватиться за шею Антохи и прижаться крепче, лишь бы во второй раз не кончить. Хотя план такой себе. Первый раз, кстати, был чисто от трения. Тоха, обнимая Арса за спину и держась другой рукой за край стола, тяжело дышал и терся лбом об арсов лоб, пока Попов вытаскивал треклятый телефон. — Они уходят, — выдохнул Граф, отбросив мобильник и, подняв голову, прильнул губами к щеке Антоши. — Значит, сюда придут. Вещи забрать. — И мы пойдём. Арс… — слегка придерживаясь за Попова, Шаст вырос над ним и темным, замутненным взглядом встретился с арсюхиным, абсолютно таким же. — Я догнал. Резонанс. Прости. Глупо было принимать и не переходить в… — Всё, любовь. Ты и так похож на нерв, не бейся уж, — слезая со стола, Арсений как-то внезапно пришел к выводу (это при пустой-то голове), что с чего-то ему в этой жизни уж точно никогда не слезть. Не теперь. Антон несколько раз тяжело выдохнул и, накинув на плечо свой рюкзак, выудил из внешнего кармана пачку сигарет. — Пойдем, пожалуйста? — отчего-то сорвавшись на хрип, предложил Шаст и открыл дверь. — Погодь. — Что ты делаешь? — Переписываюсь. Антон сделал шаг вперед и наклонился посмотреть, в какой позе Арсений изволил кануть в переписку. Не солгал, что же: сидя на кортах, он действительно строчил кому-то смс. Тогда Шастун нашел какую-то бумажку в кармане штанов, смял её и, метя в темя, щелчком придал пуле ускорения. Граф, почесав пораженное место, дописал, спрятал телефон в карман, закинул на плечо суму и, встав напротив Длинного, выжидающе раскрыл рот. — Блять. Ну, если бы я был не таким умным, что бы с тобой стало, Арсений Графович? — сунув сигарету Актеру прямо в зубы, скромно полюбопытствовал Тоша. — Знаешь, я все равно не в безопасности, — Арс, взяв цыбарку пальцами, повернул её и только тогда сжал в зубах фильтр, а не сам табак. — А вот не расслабляйся потому что. Пойдём.