Путь

— Поверить не могу, что мы оба там оказались, — пробубнил Арс, склонясь к земле. — Я до сих пор не понял, где это там. Тоха смотрел перед собой, отстраненно затягиваясь. Арсений, сидя на ступеньках, копался в телефоне, выискивая фото, достойное его инстаграма. Курилка была удобная — прозрачная и на улице. Можно было видеть, как темное небо исторгает снег, но ощущать себя при этом в безопасности. — Ну, где-то там. На границе сознательного и бессознательного, — ответил Арс спокойно. — Наверное, этому дано какое-то научное объяснение. Но вряд ли. — Это значит ровным счетом то, что я кукухой всё-таки поехал. — И кто заметил? Антон, не сразу догнав, улыбнулся и, качая головой, присел рядом с Поповым, слегка подвинув его бедром. — И то верно. Граф был сосредоточен максимально. Фильтр — нужен или не нужен? Бликов добавить или оставить? Затемнить, осветлить, как, что? Оттого он сидел весь нахмуренный, углубленный, в процессе. Антон какое-то время следил за этим, но вскоре перестал и вместе с тем затушил сигарету о бачок. — Ты рассказывал, что у тебя было что-то с психикой. — Было? Арс непроизвольно пронзил Шастуна орлиным взглядом, но тут же умерил порыв. — Да, прости, — одумался Антоха. — Депрессия... — Невроз. — А это ещё как? Попов задумался. Во всяком случае, сделал вид, но наверняка это было ради паузы, а не пауза ради мысли. Довольно долго он молчал. Если измерять это время в длине слова Миссисиппи, то он молчал где-то четыре или пять… Миссисипь. И вдруг, неожиданно громко он начал скандировать с одной и той же дикторской интонацией всё то, что вертелось у него в голове каждый божий день: — Достоин ли я этой работы? Заслуживаю ли я быть ему другом? Правильно ли это, если правильно то, но и это вроде не неправильно? Нужен ли я своей семье? Чего я вообще заслуживаю-то, в самом деле? На последнем он даже с места подорвался, в раздражении махнул рукой и попал окурком прямо в урну. Внутренне обрадовался, но досады все одно осталось больше. — У нормального человека, — сказал он, растирая рукой щеку и бродя взад-вперед, — и вопросы нормальные, мол де, “что я могу?”. “Какие у меня есть возможности?”. Какие у меня есть возможности — ты только вслушайся! Когда-то я задавался именно такими вопросами, вот именно такими! Когда-то... но уже не теперь, и здесь, здесь — что-то не то. Арс дырявил пальцем висок, повернувшись к Шасту спиной. Антоха понял, что Граф уже намеренно делал себе больно, поэтому тут же встал, подошел со спины и, перехватив долбящую висок кисть, заключил Попова в тугие тиски. Не насильно, плавно он свел свои руки на графской груди и зацепился пальцами за его предплечья. — Чем тебе помочь, Арсений? Я вижу, что всё, о чём ты говоришь, тебя злит. И о чём молчишь, тоже. Ты реагируешь, значит, живой. Значит, это не точка. — А что? — Зона развития. Как минимум. Я не вижу тупика. Ты видишь. Но уверяю, и с этим можно работать. Арсений после этого как-то притих, дышать начал ровнее. Склонив голову к своему плечу, он втянул воздух сквозь губы и резко выдохнул. Тогда же антохина рука соскользнула с него, и уже через секунду Попов затягивается новой, уже зажженной, вкусной сигаретой. — Верни. Шастун вернул руку раньше, чем Граф успел об этом сказать. Он горячо дышал ему в затылок и слегка раскачивался. — Так бы и стоял, — выдохнул Арс с легким дымом. — Скучно станет, — Антон нахмурился, взволнованно перебирая пальцами по арсовым предплечьям и прижимая сильнее. — Впрочем, хоть выспишься. — Не высплюсь. Это ж я.

***

Сидя в полупустом баре, Арсений шевелился только ради того, чтобы поднести к губам стакан с джином, и отдыхал после очередного, ближайшего к заключительному, шоу. Вместе с тремя другими немолодыми людьми, которые почему-то тоже молчали, сидя за самым дальним столиком, он тонул в меланхоличных испанских мелодиях и не желал прерывать свою медитацию. Лишь изредка актёр улыбался, когда музыка задевала его «живое». В те мгновения ему становилось теплее, а все, что было вокруг, он обозревал с тоской и любовью во взгляде. Впервые его не тревожило, что он один. Наоборот, стало как-то спокойно и… естественно, что ли. Как правильно кто-то заметил: мы живём и умираем в одиночестве. А тот, кто одиночества страшится, не живет. Ему не хотелось ввязываться в разговор с барменом или интересоваться у своих коллег, как они сейчас справляют свой досуг. Ему было разве что любопытно, почему ребята в другом конце зала сидят и молчат. Хотя, нет, интересней о чем. Тут Попов поймал себя на мысли, что хорошо бы вот так помолчать впятером как-нибудь. Серёже, Диме, Стасу. Антону. Им всем точно есть, о чем молчать. Позов не пустился бы в свои греческие рассуждения, Серёжа погряз бы в своём тихом омуте, откуда ему обычно спокойно молчать, Стас убедился бы в их единстве, наверное. А Антон… «Я вижу, что всё, о чём ты говоришь, тебя злит. И о чём молчишь, тоже. Ты реагируешь, значит, живой.» Живее тебя, Антон, я никого и никогда не видел. И, вероятно, не увижу. С тобой молчать — вот предел моих больных мечтаний. Но сейчас, позволь мне побыть здесь одному. Я никогда не посмею приказать тебе явиться ко мне по щучьему велению. Но знаю, что одно мое сообщение, и ты бы уже сидел передо мной, как сидишь сейчас, почти реальный. Иди, Антон. Отдохни от меня. Отдохни от всего. Тут Арс забеспокоился. Любимый образ, сидевший напротив него, вдруг испарился, и сердце Графа ни с того ни с сего сорвалось. Почти в ту же секунду он написал: «Антон, отдыхаешь?» Через пару минут пришёл ответ: «Нет. Волнуюсь. Все хорошо у тебя?» Арсений улыбнулся и, вытерев нос, ответил: «Не волнуйся. Я с собой. Просто о тебе подумал. Рекомендую лечь спать, Шаст.» «Ты только не думай сильно, Арсюх. Даже обо мне. Побереги себя. Мы в одном номере с тобой, если что, я забил специально.» «Я помню. Спасибо, золотой человек!» «Давай.» Облегченно выдохнув, Арсений откинулся на плоскую спинку массивной деревянной скамьи. Вновь один и вновь спокоен. Расслаблен стал настолько, что уже не смог противиться знакомой мелодии Gypsy Kings — Escucha Me, которая вытянула его из-за стола и повела в самый центр. Арс был фактически трезв, и все его движения были осознанными. То есть, никаких подозрений он вызвать не мог. Человек танцует, и всё. Пока танцевал, вспомнил, что должен был показать Антону какой-то специальный танец. Что он имел ввиду, Арс не восстановил. Раз, два, эффектный разворот, и вот перед Арсением предстает настоящее море. Темное, вечернее море. Берег песчаный, можно зарыться в тёплый песок пальцами. Легкий бриз треплет полы чёрной рубахи. Через два шага — чистейшая морская вода. Мягкий перезвон гитарных струн и ситара вернули актёра в медитативное состояние. Он стоял и, чуть-чуть пританцовывая, смотрел на то, как темнее и прохладнее становится опалённое дневным жаром небо. «К черту Англию. Только Испания», — единственное, что успел подумать влюблённый Попов до того, как вернулся в бар. Пока он мечтал, он не утруждался вкладывать смысл в то, о чем и как он танцевал, но легкие аплодисменты ему сорвать все же удалось. Молча поклонившись трём друзьям за дальним столом, актёр подошёл к своему, накинул на плечи парку, подложив деньги под пустой стакан, и вырвался на мороз. Там и закурил. До отеля он дошёл пешком. Вдохновленный и влюблённый по самые уши, актёр пробрался в их с Антоном номер. Шаст развалился на своей кровати, раскинув конечности по четырем сторонам, аки звезда, и тихо сопел. Одеяло было намотано на пояс и левое бедро, оттого поправить Арсению возможности никак не представлялось. Присев у изголовья, Граф наклонился ко лбу Антона и поцеловал, а после прислонил к нему холодную ладонь. Шастун вздохнул легко и пошевелил головой. Больше Арс его не беспокоил. Хотя уснуть ему самому было сложно. Во многом от того, что он не хотел терять это ощущение влюбленности. Усевшись на подоконник, он приник к окну и стал глядеть на ночной город. В наушниках по кругу играла всё та же песня, под которую он самозабвенно танцевал с час назад.

***

Когда проснулся Антон, Арсений уже куда-то смылся. Размотав свой кокон, Шаст поднялся с постели и проверил прихожую на наличие арсовой куртки. Висит, родимая. Но где он сам-то? Нахмурившись, Шастун схватил с тумбы свой телефон и набрал Графу. Приложил трубку к уху. И, как под шокером, откинул прочь, сбросив звонок. Через секунду дверь в номер открылась, и в неё вплыл красавец Арсений. Он действительно стал как-то краше, чем прежде. Никак живой блеск лица? — Зёма, ты ночевал здесь вообще? — чуть-чуть расстроенно поинтересовался взъерошенный Антоша, опершись локтями на свои колени и внимательно всматриваясь в Арса. — Чего-то ты светишься… — Радиация всё, — осмотрев свои руки, бросил Арсений и присел напротив Антона на свою совершенно не тронутую кровать. Шаст сначала смотрел на него пристально, но затем рассмеялся и потёр глаза. — Как вчера отдохнул? — Выпил, потанцевал. — Один? — Один. Антон хмыкнул задумчиво, отведя взгляд. — А чего так? — Ну, быть принятым кем-то — не первостепенно. Главное, быть принятым самим собой. Я был с собой. Шаст удивленно воззрился на Попова. А Арс улыбнулся. Без задней мысли, по-простому, мягко и как будто любовно. Антон не стал говорить про то, что «когда ты остаёшься с собой, это добром не кончается». Сегодня явно не тот день. Кажется, он теперь впервые видит Арсения, который не мучается. Да, видно, что он не спал. Но ему, вероятно, это было выгоднее. — Я искренне рад за тебя, Арс. Выглядишь так, будто что-то нашёл, — сказал Антон, слегка заплетаясь в словах, но держась при этом очень серьёзно. — А если ты и правда нашёл, то, умоляю, не просри. Ради бога. Граф улыбнулся вновь. — Я принёс тебе еды. Хошь? Шастун провёл рукой по волосам и кивнул весьма одобрительно. — А что там? — полюбопытствовал он. — Мак, Антош, — Арсений, вернувшись из прихожей, поставил бумажный пакет на тумбу. — Ешь, что пожелаешь. Хоть всё смолоти. Твоё. Обрадованный, Антон потёр ладони и запустил длинные пальцы в пакет. — Ты святой, Арс. — Нисколько, — отрезал актёр холодно и лёг на кровать, скинув прежде ботинки. — Разбуди до того, как Птица начнёт орать. — До первого петуха? — Именно, Шаст, — хмыкнул Арсений, закрыв глаза, — до первого петуха.