Дышать тобой

— Угадай, кто? — в голосе, раздавшемся за спиной Артура, угадывалась нотка ребячества. — Ах? — Кёркленд стоит точно вкопанный, боясь пошевелиться. Он всё ещё видит перед глазами темноту, а губы самовольно догадливо произносят: — Иван? — после, сильная рука тяжело легла ему на плечо, и вновь раздалось всё так же беззаботно, но уже рядом: — Правильно! Чего стоишь здесь? Меркуешь на счёт чего-то вечного, да? — Брагинский был бы не самим собой, если бы не толкнул собеседника локтем.       Всегда лаконичный британец, как и подобает его образу в сериале, хмыкнул, не стремясь отвечать сразу после поставленного вопроса. Если бы Иван спросил это без толканий и не так глупо и весело, Артур, быть может, даже наградил бы его своим всегда холодным взором. И даже бы завязалась беседа о погоде. Но она и так завяжется. И вовсе не о погоде. — Можно сказать, да, о вечном. Вот только не «меркую», а размышляю. Надеюсь, тебе знакомо такое слово? — а Артур умел почти прозрачно подколоть. — Конечно известно, — Иван не убирал счастливой улыбки с лица, и это напрягло Кёркленда. Неужели он не обижается, или не хочет подколоть в ответ? А ведь на сцене можно отвечать на колкость колкостью сколько угодно… — Послушай, если ты пришёл сюда поговорить, то мог бы подождать меня в зале, я бы непременно вернулся, так как не имею привычки сбегать из гостей по балконам. Чего смотришь так? Неужто уже задумал какой-то хитрый подход ко мне? — Он нахмурился так, словно услышал оскорбление в свой адрес, хотя на самом деле не терпел такие взгляды в свою сторону. — Это наивно с твоей стороны.       Когда над двоими нависла тишина, и только в зале были слышны едва слышимые разговоры, Иван решил прервать молчание, так сказать, разговорить гостя весьма оригинальным способом. — А разве ты не видишь, как из серии в серию я пытаюсь найти подход к тебе?       Иван ожидал, что британец сейчас ещё что-нибудь добавит, как и все те гости, с которыми он сегодня перебрасывался парой фраз, однако Артур молчал. Молчал и со всем тем же отстраненным видом крутил между указательным и большим пальцами тонкий стебелёк цветка фиалки. Но ответ был: — Честно, замечал, но никак не думал, что ты выжил из ума, чтобы подкатить ко мне. Иван, ты блефуешь, — Артур скривил губы в подобии ухмылки. Он знал, что сердцу не прикажешь. В один прекрасный день он бы сам посреди ночи позвонил Брагинскому и спросил как дела, в другом случае попросил бы с ним встречи на нейтральной территории, где нет беготни Альфреда, раздражающего смешка Франциска, и пронзительного взгляда Наташи. Но если бы Артур мог заглянуть в голову Ивана и прочесть мысли этого русского, то Кёркленд бы не смог уснуть и глубокой ночью. Просто было бы страшно и непонятно. На всё есть свои ответы. — Из серию в серию, — закрыв глаза вторит Брагинский, из-за спины обхватив сильными руками тощего Кёркленда за плечи. — Изо дня на день, Артур.       Бритт старался не дрожать, а находиться рядом с Иваном ему не позволял лишь факт того, что… Да к чёрту факты. Мало ли каких фактов и принципов, которые двое старались забывать, переходя на новую страницу в своей жизни. Иван продолжил, невзирая на то, что другие гости ожидали хозяина дома: — То кресло Басби, которое даже мы с тобой вместе уже не соберём, мои бесконечные преследования за тобой. И та сцена, где ты вызывал демона, а им оказался я. А помнишь, тот случай в раздевалке, когда ты не мог найти свой плащ? Это я его стащил, а потом, когда ты метался, чтобы отыскать его, тут явился я, в руках держа твои вещи. Твой тогдашний взгляд я не забуду.       «Кресло Басби мы не соберём из-за твоей задницы», — хотел было съязвить Артур, а потом до него дошло: — «Мой плащ! Я как знал, что это было твоих рук дело!» — Ты хоть понимаешь, что из-за того несчастного плаща я мог заявить в полицию, и тогда бы тебя ждал приличный штраф за мелкое воровство? Чёрт возьми, Брагинский, — британец усмехнулся и прикрыл пальцами нижнюю часть лица, — вместо того, чтобы проводить время с гостями, ты тут признаешься во всякой ерунде и делишься впечатлениями. И с кем? Со мной! Что с тобой не так? — он, наконец, повернул голову к русскому, к его глазам. Лиловые. Как лепестки милого цветка фиалки. — Время проведённое с тобой — бесценно. И тем более ты тоже мой гость. Когда бы мне предоставился такой случай крепко тебя обнять, и сказать всё, что думаю?       А тем временем, в зале Вук нервничал, не зная, что там дальше по программе этого дня. Он почти бы впал в панику, заметив, как на него смотрят гости, однако смекалка у него работает неплохо. К его задумке подключилась и Наташа, подхватив идею Вука, сделав представление — кукольный театр. Альтернативы, как оказалось, куклам были лишь носки. К своему ужасу, Вук замечает, что его носки из-за небольшого дефекта не могут идти на роль кукол, потому стащил чёрные чулки Наташи. Наташа была не против. Совсем не против. Соорудив небольшую сценку, пока «братец-Россия» где-то прохлаждается с Артуром, Вук попросил других гостей занять свои места в зале, усесться поудобнее, ибо представление начинается. В зале стелется полумрак, сценку освещает пару маленьких софитов, и раздаются весёлые рассказы Вука.       Тем временем на балконе: — Я не знаю, Иван, — нахмурившись отвечает Артур хозяину дома, смотря на вид из балкона. — Ты-то хоть сам веришь в то, о чём говоришь? — он честно пытался скрыть расстройство в голосе. — Как видишь, — он больше не обхватывает руками плечи Артура, хотя понимал, что никто его так больше не обнимет. Не слишком-то Кёркленд любит телячьи нежности. Но Ивану как-то все равно; он растопит лёд в сердце этого бритта. — Я никогда не сомневаюсь в своих словах. — А Иван стал смелее за эти сезоны, пока рисуется аниме и пишется манга. — Мне правда неловко, — Артур опирается локтями о преграду балкона. — Знаешь, если бы сейчас был режиссёр, а вокруг нас камеры, я бы почти наверняка устроил тебе взбучку. Прямо тут. Хотя почему бы «наверняка»?..       Иван в удивлении приподнял брови. Он был не удивлён, а на оборот. Скорее он был покорён, чем обескуражен. — А отчего же не устроишь, раз разговор зашёл об этом? — Потому что… — Артура замолк на полуслове, немного покраснев. — К чему это нам? Ты же знаешь, что к тому Англии, которого играю роль, я не имею никакого отношения. Тебе проще, ты играешь Россию. Забавно то, что на сцене и в жизни ты ведёшь себя одинаково. Что-то я начал не по теме. Забудь, ладно? — Артур отмахнулся.       Иван решил спросить после затянувшейся паузы, с ходов минуя вежливые формальности в надежде, что это позволит сократить моральную дистанцию: — Ты правда думаешь, что исполнять роль России просто? Боюсь, ты заблуждаешься. Мне стоит много работать над собой, чтобы практически все эпизоды улыбаться. Ненавижу беспричинные улыбки. Особенно когда их требуют от меня. — Правда? — спросил Артур, взглянув на Ивана. — А я думал… — Он раскрыл ладонь, где находилась скомканная счастливая брошюра, сорванная с фикуса, на которой гласило: «Не верь, не бойся, не проси, но сердцу влюбляться не прикажешь.» — Да мало ли, что я думал. Просто забудь. И разговор этот тоже забудь. — А что будет, если я не захочу забывать это? — Иван приложил свою ладонь на тыльную сторону ладони Артура. На руку, в которой был зажат цветок фиалки. Кёркленд посмотрел на Брагинского озадаченно, но глаза врать не могут, в этой зелёной глубине есть нечто иное кроме деланной ненависти.       «Чёрт с тобой, я бы на твоём месте поступил похожим образом, если не так же. Тоже бы не захотел забывать», — чуть было не ответил Артур, да вовремя прикусил себе язык.       В это время Людвиг, смотря поставленный спектакль, спросил рядом сидящего Франциска: — Что-то я не вижу среди нас Ивана и Артура. Думаешь, они сейчас где-то враждуют между собой? — Думаю, ничего дурного они не делают. А если и враждуют, то пусть. Милые бранятся — только тешатся.       По лицу Людвига было просто понять, что такое слышать ему было весьма противно. Зато Франциск тихо, чтобы никто не слышал, засмеялся, пряча свой смешок за ладонью, после подозвал к себе Венециано. — Венециано, душа моя, посмотри, что там наши затейники делают. Они пропустили начало спектакля. — Бонфуа подмигнул Варгасу, пытаясь его не сильно смущать. — Будет сделано!       Венециано, не смотря на то, что в сериале валял дурака, подошёл к просьбе Франциска ответственно. Он искал двоих на кухне, даже зачем-то заглянул в кастрюли стоящие на кухонной плите, но обернувшись, обратил своё внимание на яркий свет льющийся из балкона. Заходящее рыжее солнце озаряло собой город, а вместе с этим дарило своё янтарное сияние стоящим на балконе Ивану и Артуру. Сначала Венециано показалось, что двое держатся за руки, а потом не показалось. Варгас смутно представлял их вместе ни то, чтобы парой, а даже друзьями. В реальной жизни — это тебе не в сериале, так на сцене ты не сыграешь.       Варгас, решивший не шуметь, и не привлекать к себе внимания двоих на балконе, засобирался уходить, как нашарил в кармане своего пиджака предсказание сорванное с фикуса. Тогда, прочитав его невнимательно, Венециано уже сейчас старался правильно растолковать.       «Не ломай чужое счастье, если не хочешь, чтобы сломали твоё», — гласило на брошюре.       Вздохнув, итальянец всё понял и побрёл обратно в залу. Но ему было интересно, кому что выпало из тех предсказаний на фикусе. Конечно, Людвиг не расскажет, ибо выпытать у него что-либо будет нереальной задачей. Сев рядом с Франциском, Венециано вскоре услышал неторопливые шаги в залу, где разворачивались события спектакля.       Иван и Артур ни на кого не обращали внимания, они переглядывались между собой, будто бы слова им не нужны, чтобы понять друг друга. Обычно молчаливый Кёркленд вдруг улыбнулся, привлекая к себе всеобщее внимание, и Брагинский предсказуемо занял свободное место рядом с ним. Двое сели поодаль от всех, как говорится, на последних рядах. Иван осмелился присесть как можно ближе к Артуру, и тот не возражал. Ему нравился этот дом, и этот незапланированный спектакль, но больше всего понравился хозяин дома. Весь вечер Артур не мог оторвать взгляда от Ивана. — А какие планы у тебя на вечность? — шёпотом спросил британец, обдавая горячим дыханием ухо русского, на что последний отвечает: — Досмотреть это представление, а там видно будет, — Иван одарил Артура той самой улыбкой, от которой бритт показательно возвел глаза к потолку. Интересно, что было бы, если б они общались так всегда даже перед выходом на сцену?