Ниоткуда, с любовью

Когда Дин не может больше пить, и любовно сделанные Лизой бутерброды всплывают к глотке, он играет в гляделки с серой ушастой совой, повадившейся прилетать под их окна. Дин пробует угощать сову котлетами из бургеров, но птица отворачивает коричневый от мышиной крови клюв и громко ухает в темноту. Сова здесь охотится, Дин — доживает. Но Сэм сказал: останься с Лизой, пойми, что значит иметь свой дом. И Дин честно пытается. Непонятно только, зачем Лиза на всё это подписалась. Из жалости? Из жалости, конечно, тоже. Но вообще семейная психология многое потеряла в её лице, у Лизы есть план, график, так сказать, лечения. Когда небо набухает перед дождём, Лиза уютно льнет к Дину и спрашивает озабоченно, загнал ли он Импалу в гараж? В гараже, кстати, Лиза предлагает сломать стену и продолжить кладку аж до забора. Дин не понимает, зачем, у них же всего две машины. Но интуиция подсказывает, что это намек на покупку минивена. Время течёт медленно и в строгом соответствии с расписанием. Бридж у соседей по вторникам, гольф по субботам, по воскресеньям барбекю на заднем дворе. Даже Чак не предсказал бы столь бесславный финал, фанаты бы его просто прокляли. Неисповедимы пути твои, несуществующий Господи. Хотя в остальном — не жизнь, а сказка. Стейки на завтрак, обед и ужин — Лиза готовит мясо как заправский шеф-повар. Она такая же озорная и весёлая, как была, любит пиво, погонять на скорости, в постели высший пилотаж. Вся как марципановая кукла, сладкая внутри и снаружи. Дин только диву давался, пока однажды не обнаружил позабытый в ванной маленький флакончик с надписью «вагинальный дезодорант». Из чистого любопытства плеснул на пальцы несколько капель, потом долго отмывал руки средством для мытья посуды и ржал как укуренный. Вагинальный, блядь, дезодорант. Ну что тут скажешь? В общем, клитор Лизы пахнет ванилью, только это не спасает. Если Дин по-настоящему и хочет трахаться, то только когда ужрат в дым. Но Лиза в этих шелковых пижамных шортиках, с улыбкой, отбеленной до скрипа, — лезть к ней в таком состоянии было бы просто скотством. Однако по утрам она будит Дина минетом, а потом, закусив губу и метя кончиками волос по простыне, изгибается на нём, шепчет, как ей восхитительно, как немыслимо хорошо. Жаль, у Лизы нельзя отключить звук. Она звонит Дину на работу и с эротическим пришептыванием сообщает, что вечером его ждет сюрприз. Дин ни хуя не рад, потому что в «Трехногом муле» по случаю Дня Святого Патрика гиннесс наливают за символический цент. Но, как хороший муж, Дин ограничивается пятью пинтами — в конце концов, Лиза редко его о чем-то просит. Когда она появляется на пороге спальни, в умопомрачительном белье, зажимая в кулачке розовый тюбик со смазкой, Дин не знает, плакать ему, смеяться или все-таки догнаться вискарем, пока не поздно. Она опускается перед ним на колени, в персиковый ворс ковра, и улыбается лукаво: — Милый, давай попробуем? Лиза хочет анальный секс? Серьезно? Она плавная, мягкая, тёплые глаза и ладони. Лучшая женщина на свете, и всё бы у них было хорошо, если бы Дин вообще хотел, чтобы было хорошо. Но сорок лет ада, хронический алкоголизм и полный комплект смертных грехов, согласитесь, несколько искажают приоритеты. И клубничная смазка — это очень плохая идея. Дин переворачивает Лизу на живот, хотя она недолюбливает это — ей кажется, люди выбирают такую позу, чтобы не видеть лица. Она, конечно, не права, не знает, как бывает по-другому — когда в изнанку твоих век впечатаны чужие глаза, хоть огнём жги, хоть лезвием соскребай. Впрочем, неважно. Сегодня Лиза не протестует, ведь Дин лучше знает, что и как. Она поводит бёдрами из стороны в сторону, как кошка, разве что не мурчит. Дин целует её между лопаток, получается, что в копну рассыпавшихся по спине волос, не глядя растирает смазку между ягодиц, осторожно вводит пальцы, Лиза всхлипывает тихонько и шире разводит колени. А потом — это привычка, мышечная память, долбаный рефлекс, — он сгибает фаланги под тупым углом, давит вглубь и вверх. Лиза вскрикивает жалобно, сжимается вся. — Дин, мне больно! Но Дин не слышит. На низкой тумбочке, куда Лиза обычно ставит на ночь воду с лимоном, сидит Сэм. Не глюк, не белочка, когда на третий день запоя по комнате пляшут фиолетовые черти, — банальный демон, хорошо Дину знакомый. Эта тварь начала одолевать его почти сразу же, как Сэм прыгнул в клетку. Дин не хочет думать о том, где сейчас сэмова душа и как демон заполучил тело. Возможно, откопал где-то двойника. А, возможно, и нет. Как бы то ни было, это очень страшно. Подъезжаешь, например, к окошечку макавто, а там твой умерший брат в дурацкой бейсболке, спрашивает, не желаешь ли ты пирожок. И потом говорит, что скучает. Дин разнёс бы этот город по камешку, превратил в общую могилу под соляным настом, но вот изгонит он демона и с чем останется? С трупом? С оболочкой, которая никогда не достанется Люциферу? Нет уж, теперь Дин знает наверняка, что мир этого не стоит. Дин остановил Апокалипсис, зато просрал единственное, чем дорожил, за что горел в аду, за что пытал в аду, на что променял бы и небо, и землю, будь у него хоть полшанса крутануть назад эту мельницу. Но он проигрался всухую, вторых шансов не завезли, и демоны, в конце концов, тоже имеют право посмеяться. Дин, пожалуй, сошёл бы с ума, но куда здесь сойдёшь? У Дина с этим демоном паритет, он иногда даже пиццу приносит, а Дин отсыпает мелочь на чай. Кроули, старик, ты это видел? Дин впечатывает Лизу лицом в подушку — ну, а что он ещё может сделать? Не знакомить же их. «Я скучал» — говорит Сэм одними губами и плавит взглядом. Запрещённый приём, Дин слишком мало выпил, оно как-то легче, когда мозги залиты. Ещё у него стоит, пальцам тесно и горячо. Воспоминания — как прорванная плотина. Всё запретное, кровное, слепящее, всё, что Дин урвал у злодейки-судьбы, взрезает мозг, топит. Сэм был всем, всем и останется. Лиза просит отпустить её, рвётся из рук, но у Дина закладывает уши, когда Сэм, склонив голову на бок, быстро облизывает губы. Здравствуйте, спасибо, что обратились в компанию «Реколл». Теперь смотри в чужие зрачки и вспоминай. Сдвинутые кровати в мотельных номерах, которые разъезжались под вами, но это даже забавно, ведь можно было поставить Сэма ровно посередине, коленями на выступы разных каркасов, держать под животом и медленно-медленно трахать, пока Сэм не взмокнет весь и не завоет как волчонок. Вспоминай вонючие незакрывающиеся туалеты на заправках, Сэм вламывался запросто, становился за спиной, пока ты отливал, а потом опускался на колени, разворачивал тебя и брал в рот, на вкус, на запах, на дверь без щеколды ему было насрать. Как глохла Импала зимой, на выбоинах, по пути от одного захолустья до другого, аккумулятор разряжался, а вы целовались, на коротких передышках изо рта вырывались облачка пара — как будто вы горели. Впрочем, так оно и было. Горели. Коротит что-то в голове, слишком много всего разом. Мясом наружу вывернись — не будет больнее. Сэм, Сэм, Сэмми… Дин зажимает шею Лизы, втискивает лицом в матрас, трахает до нутра, смазка чавкает противно, с таким звуком, словно там уже внутренности в кашу, по члену мажется кровь — не сильно, но всё-таки кровь. Лиза обмякает и плачет, мнёт простыню тонкими пальчиками, новую, только сегодня застелила. Дин смотрит свою порнушку, которую, нет, не удалось вытравить с подкорки. Демон улыбается улыбкой Сэма и исчезает. Дин кончает между ягодиц Лизы, на розовую ссаженную кожу. Ему не хорошо, не плохо, не противно — это Ад напоминает о себе, и Дину никого не жалко. Он уйдёт завтра. А Лиза не из тех, кто долго распускает сопли. Полежит пару деньков, вжавшись в стену, вот как сейчас, а потом соседки присоветуют ей толкового психоаналитика, дело житейское. Сползая с кровати, Дин прислушивается к ее затихающим всхлипам, потом, уже сделав несколько шагов в сторону ванной, оборачивается. Онемение внутри внезапно отпускает, рот наполняется слюной, его шатает, и косяк двери бьет в плечо. В ванной Дин долго блюёт, стукаясь лбом об обод унитаза. Желчь и вода — собственно, это всё, что в нём осталось. Он скашивает взгляд в угол — Сэм сидит на корточках, накручивает на палец кончик пропущенного через капюшон толстовки шнура. Мысль о крюке и крепком узле кажется удачной ассоциацией. — Чего тебе? — равнодушно спрашивает Дин, сплёвывая клейкую слюну. Сэм встаёт, чтобы через два шага опуститься рядом с Дином, и целует его в кислые губы. Глубоко и бездумно. Сэмми мог бы так. — Скажи, что с ним? — у Дина сиплый голос и слезятся глаза. — Он скучает.