На следующий день.
Чангюн совершенно не выспался. Обычные будни превращаются в дни, когда он пытается уделить сну каждую свободную секунду. И некоторые преподаватели в глубочайшем шоке от прилежного студента, спящего практически все пары. Но впервые в жизни ему не до их мнения, особенно когда Чжухон стучит по его голове линейкой, заставляя проснуться на истории. — Ай-ай-ай, ты образование пришел получать или дрыхнуть, - усмехается он, искривляя детское лицо. — Чем занимался всю ночь? Айщ, лучше промолчи, умнее будет выглядеть, - его смех подлавливают девчонки с задних рядов. — Конечно, ты-то тут самый умный, - хмыкая, Чангюн разлепляет сонные глаза и открывает учебник на первой попавшейся странице. — Отрезать бы тебе твой длинный и дерзкий язык, - Чжухон говорит это с такой серьезностью, будто без колебаний отрезал бы. — Тебе первому кто-нибудь отрежет, - улыбается Чан, добавляя себе под нос. — А я буду рад помочь. — Чего ты там вякнул?! - ненавистник смог расслышать посланные ему слова и с грубостью потянул того за рубашку к себе. — Как ты вообще смеешь так разговаривать со мной?! Смелый?! — Кого мне бояться? Тебя? Такие как ты, не заслуживают ни друзей, ни общества. И, да, смелый, - и откуда у него столько бесстрашия прямо сейчас? Наверное, Чангюн все-таки взрослеет, хотя Канчоль бы не поверил. От наглости Ли даже не находит слов, поэтому спокойно отпускает с жутким удивлением на лице. Трудно поверить, чтобы кто-нибудь перешел дорогу Чжухону. Кажется, статус короля постепенно прогибается под весом несчастного новичка-ботаника.Полгода спустя.
— Не желаю знать твоего имени! Слышишь!? Ты слышишь меня, Им Чангюн!? – с невозмутимым видом — то ли от испуга, то ли безразличия — Им холоден к любым сейчас действиям и словам. Он всего-то попытался пошутить над милым эгье задиры, а вышел настоящий скандал. Только концом или началом станет эта шумиха? Чжухон уже незаметно для себя сорвал голос, и можно без сарказма заржать только над его смешным выражением лица. — Смешно тебе, щенок?! А вот мне ни черта не смешно! Мало я тебя тогда в грязь окунул?! – никто из присутствующих понятия не имеет, о чем тот говорил, ведь о той несчастной подножке помнят только двое среди всех этих студентов. Чжухон старается давить на больное, ведь по-другому задеть не сумеет. Словарный запас у него весьма исчерпаемый, а вот память хорошая: вспомнит все донельзя. Даже о том, о чем смог бы забыть Чангюн. С прямого игнорирования Има, Хон откровенно злится сильнее. Настолько, что начинает чуть ли не рычать. Стукнуть – рука не поднимается, будто на нем четкий барьер, не позволяющий сделать что-то непоправимое. — Да пошел ты, – Чангюн меньше всего желает стоять тут и выслушивать чье-то нытье о том, как его достал новичок. Не ему ли нужно ныть? Но возраст учит плевать на подобное. Он плавно разворачивается в сторону выхода, все-таки этот цирк до боли неприятен и выглядит как сплошной абсурд. Кажется, они никогда не перестанут собачиться. Хотя, а кто надеялся? — Стой! – Чжухон держит его за плечо так цепко, что, кажется, сломает хрупкие кости худого тела. Он не желает ни извинений, ни оправданий — Чжухон ищет понимания. Что-то подсказывает, что Чангюн по сути своей не сильно отличается от него самого... Может, немного. — Я ненавижу тебя, – вырвав свое плечо, Им без улыбки идет туда, куда и намеревался. Люди оглядываются, а по его лицу нельзя сказать буквально ничего, ведь оно пустое. Без единой эмоции или хотя бы иллюзии подобия. Чего не скажешь о Чжухоне, который прямо сейчас кричит на преподавателя, швыряя парты руками и чиркая на доске черным по-белому крупными буквами: «НЕ НА ВИ ЖУ». Только переступив за порог универа, Чангюн несется с такой скоростью, что вляпывается в только недавно образовавшуюся лужу, ведь на улице беспроглядный дождь. Одежда насквозь мокрая и грязная, кожа на ладонях ободрана. От этого становится тяжелее. Дождь умывает его, словно из ведра, смывая слезы с глаз. Вокруг никого, все-таки на машине добираться в такую погодку куда легче. И Чангюну тоже звонил отец, предлагая довезти. Только упрямость Има и желание прогуляться в одиночку сделали свое дело. Домой идти бесполезно: родители замучают вопросами, на которые просто не существует ответов. И зачем им обоим взбрело в голову дергать друг друга? Шутками, приколами... подножками. Чжухон всегда начинал, а Чангюн покорно поддавался, велся на любую провокацию. Спрашивается, зачем? Для чего? Но, он и сам не знает. Не ответить – значит считаться слабым, а ответить – значит нажить врага. Видимо, второй вариант оказался ближе. Канчоль, наверняка, не против приютить его на пару дней, пока мысли не встанут на место. ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ***
— Чжухон ты придурок?! Почему ты ведешь себя как с цепи сорванный пес?! Чего тебе сделал этот пацан?! – Джерри в роли надзирателя, даже родителя, отчитывает Хона таким строгим тоном, что можно подумать, будто он и вправду его отец. – Я, конечно, понимаю, что ты всегда был не в своем уме, но сейчас ты переходишь все границы. Сколько можно?! Глядя на его возмущение, Хон не может не улыбнуться, даже будучи с таким агрессивным настроением. — Джер, я не знаю, что тебе ответить. Всему виной моя неустойчивая психика, видимо... Но, он и правда надоел. Ты слышал, сколько раз он назвал меня выскочкой?! — Прежде чем осуждать его, осуди себя, хен. Возможно, ты не видишь себя со стороны, но ведешь ты себя действительно, как первый король универа. Вечно тебе все дозволено и прощается. Я бы на его месте тоже ненавидел тебя, – Джерри открыто подавляет все противоречия Хона, пытаясь поговорить, выяснить эпицентр проблем. — Но, я действительно не знаю, почему так реагирую. Я просто ненавижу его. С тех пор, как он перевелся, все пошло наперекосяк. Меня никто никогда не задевал так, как он. Или я никогда не обращал внимания... — Может, тебе просто пора признать, что ты псих? – с усмешкой тот пихает его в грудь локтем. — Обратиться в больницу не поздно, поверь мне. Чжухон начинает подыгрывать, хватаясь за сердце и прикрывая глаза со стиснутыми челюстями. — Ты прав, мой господин. Осталось только выяснить причину обращения, – парень аккуратно подсматривает за лицом друга. — Скажи: «Что делать, если тебя поработила любовь?» – Джерри лишь использует метафору, а Чжухон либо не так понимает, либо испытывает что-то свое, не ясное для соседа. Он мигом выравнивается и теряет любой интерес к продолжению «спектакля». — Ты чего? За нужную ниточку дернул? — Нет у меня никаких ниток. Пойду проветрю голову, – накинув на плечи куртку, а на ноги — легкие кроссовки, Чжухон бежит подальше от человека, способного раскусить любые его слабости. Наверное, опасно иметь в друзьях кого-то подобного, но чертовски выгодно, когда не знаешь, что делать дальше и что вообще происходит. Мало ли, чего подумает или взболтнет лишним ушам. Хотя Джерри никогда бы так не поступил, Чжухон в этом уверен. ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ***
Дождь как начался, так и не заканчивался. Промокшая чёлка закрывает глаза, и приходится постоянно ее поправлять: зонтик-то взять он и не подумал. В трех шагах остановка, и временами Чжухон задумывается: а что мешает ему сесть в автобус и уехать на окраину города или даже в аэропорт? Сесть в гребаный самолет и оставить все никчемное позади. На лавочке точно так же сидит человек, наверное, спешащий домой. А может, тоже бежит? Сидя рядом, они не смотрят друг на друга. Взгляд опускается на ботинки незнакомца, такие же, как у Чангюна — брендовые и модные, их он точно запомнил. Скрытое капюшоном лицо не разглядеть, да и зачем? Автобус скоро появится. Незачем знать того, кто такой же идиот, раз не сидит дома, а мокнет под дождем.***
Чангюн, не торопясь, высовывает руки из карманов и, опираясь на мокрую лавочку, встает с места. Автобус сегодня вовремя, что даже странно. Капли стекают по челке, падая на нос, и его грубовато толкает парень рядом, решивший первый залезть в маршрутку. Невежа даже не извиняется и, отдавая пару монет водителю, садится на свободное место у окна. Пассажиров почти нет, а значит, автобус почти пустой, но Чангюн все равно садится рядом. Тишина разбавляется только бессмысленной попсой транспорта, такой навязчивой мелодией, что он не выдерживает и начинает разговор. Точнее, пытается начать. То сам себе давит на ногу, то сжимает руку, то прикусывает язык, и, в конце концов, тот, что все это время лелеял в одном наушнике и смотрел в окно, говорит первый. — Привет, хен, – единственное, что приходит на ум Чжухону, но он даже не поворачивает головы. Чангюн же только сейчас слышит знакомый голос, мысленно сбрасываясь с обрыва. Пальцы впиваются в кресло, только чтобы тот ничего не заподозрил, и он мнительно снимает с себя сырой капюшон. — Зря ты. Скоро остановка, одевай обратно, – Ли скрещивает ноги, кладя одну на другую, но не так, как обычно сидят, а по-своему, по-мужски. Более раскрепощено. — Откуда столько заботы? – наконец, Чангюн осмеливается задать хотя бы этот никчемный вопрос, отвернувшись в противоположную сторону. — Нужно же иногда отдавать от себя что-то хорошее, – Чжухон внезапно мыслит философски, выдавая голос серьезным, но в то же время слабым. — А я достоин этого? – его вопрос остается без ответа. Просто потому, что Чжухон не знает, чего хотелось бы слышать тому, на кого он так кричал час назад. — Почему ты такой? — Какой? – удивляется Хон, хмуря брови. — Неуправляемый. И Чангюн прав. Ли Чжухон – целая куча мусора, в которой копится злость, издевательство, унижение и буйство. Доброта запрятана где-то на самом-самом дне, и достать ее кажется нереальным. Некогда минутная слабость, способная повлиять на него, превращается в немыслимо огромную. — Я просто люблю себя. Даже очень. — А еще кого-нибудь любишь? – Чангюн даже поддается этому азарту и уже хочет продолжить свою маленькую забаву, зная, что Чжухона добивают такие разговоры, но транспорт с толчком останавливается. Чжухон выходит на окраине города, а Чангюн, сам по себе, следом. Мокрая лесная дорожка ведет их очень долго, все змеясь между деревьями и ямами. — Задницей чую, ты не отстанешь, да? – Чжухон останавливается, устало возмущаясь. — Даже если попросишь, – убийственная улыбка парня снова заставляет Хона забыться и идти дальше. Чангюн потихоньку смелеет и, беря в руки шишки, начинает кидать в проводящего. Сначала шишки, потом тонкие прутики веток, желая заполучить любое внимание. — Заметь, близость к человеку определяется тем, насколько сильно ты можешь над ним издеваться, не получив при этом пиздюлей, – усмехается Гюн, думая, что Чжухон его уже и не слушает. — То, что ты умный, еще ничего не значит. — Да как же? Мой метод сатирического насилия отлично действует на тебя, – умника играть ему не впервые, хотя, почему играть. Он такой и есть. Чангюн — мозговитый парень на самом деле. Пускай и кидается сейчас всяким хламом. Спустя «каких-то, пятнадцать минут» молчания, оба еле ползут с уставшими ногами и ветром в голове. И если Чжухон точно знает, куда идет, то Чангюн только доверяется. Зачем он сам пошел — неизвестно. — Как прошел твой день? – Чангюн снова старается завалить вопросами, хотя бы примитивными. — Чувство, будто он прошел по мне, – резкий заворот, и перед ними небольшой домик у озера. Наверное, именно об этом мечтает каждый откровенно заебавшийся человек: вот так сесть у воды, свесив ноги, и заняться самокопанием. Чжухон приглашает на чай, а Чангюн не отказывается. Все-таки зря что ли тащился в такую даль? Он неспешно снимает ботинки, проходя в гостиную, и видит огромный камин. Чангюн боится огня до дрожи в коленях. Прикрывая глаза, он садится прямо перед ним, пока Чжухон наливает черный, как и обещал. С краю неаккуратно валяется альбом, который Им благополучно берет в руки, не спрашивая. Листает фотографии, переворачивая максимально осторожно. Не так давно он и сам занимался фотографией, но как-то не срослось. Как говорит Канчоль: «Не у всех руки из нужного места». Гремя чашками, вяло плетется Чжухон. Отдает Иму его кружку и с грозным видом убирает альбом, после устраивая поудобнее дрова в костре. Пламя тут же бросается в глаза, заставляя Чангюна всего сжаться, но продолжать смотреть в огонь. На свой страх. — Я тоже боюсь огня, - вставляет Ли. Если не хотите портить отношения с человеком — не мешайте ему врать. Чангюн вспоминает, как на днях Чжухон забавлялся с парнями, экспериментируя с горелкой на химии, но молчит. — Скоро мне все это надоест, и я выброшусь из окна, – пессимизм Има на грани, отчего Ли закатывает глаза. — Если живешь на первом этаже, можно регулярно позволять себе эти капризы, – он легонько толкает в плечо, ставя пустую кружку. Наконец, Им добился своего — малейшего внимания. Нытик внутри него погибает, ведь это было лишь провокацией, на которую друг, естественно, повелся. Стоп. Друг? — Что тебе снилось? – ни с того ни с сего спрашивая, Хон улыбается, после чего встает. Но то, что снилось Чану на самом деле, сказать невыносимо трудно, поэтому приходится выдумывать. — Ничего. — Да брось, - Чжухон натянуто протягивает это и выходит из дома. Все, что остается Чану - снова идти за ним. Светловолосый начинает резко кидать камни в воду. Чангюн смотрит на то, как те опускаются на дно, и представляет, будто вот так сосредоточенно Ли держит совсем не камни. Он никогда не упускал возможности побеситься у воды, но тут это было таким второстепенным. За каких-то полгода он успел выучить почти все контуры Ли наизусть. — Холодно? – спрашивает Чжухон, а Гюн отрицательно мотает головой, пускай его и выдает дрожь тела. — Я вижу, хватит вести себя как дурак, – пытаться договорится бесполезно, и сколько бы ни отпирался Им, тот настаивает, укрывая своей курткой. — Дурак? Я ожидал что-нибудь более ласковое, – Чангюн демонстративно задирает подбородок, фыркая. Тот опять игнорирует. Либо действует на нервы, либо выжидает чего-то еще. — Ты спрашивал, люблю ли я кого-нибудь, кроме себя, – Чжухон также пинает камни, но на этот раз со вздохом останавливается. — И? — Люблю, – красноречиво, как считает Чангюн. Теперь он хотя бы знает, что тот все еще в силах снять розовые очки и оценить людей трезво.