Konga! Camp

— Милый, можешь подойти на минутку?       Срань. Каждый раз, когда мама, пусть и трепетно любимая, говорила что-то типа «можешь подойти», ничего хорошего это не сулило. Так и сейчас, стоило мне только вернуться из школы и запихать осточертевшую за учебный год сумку куда подальше, не успев перевести дух и, наконец, поверить, что этот кошмар закончился, пришлось встать с постели и, нацепив несчастное выражение лица, спуститься в гостиную. — Папа сегодня уезжает, ему нужно подготовить смену. Всего-то полторы недели осталось. Ты ведь помнишь, что это значит? — её лицо прямо-таки светилось энтузиазмом, которого я, по-несчастью, не разделял. — Ага. Ты всё ещё думаешь, что это хорошая идея? Там же одна мелочь будет! — Вовсе и не мелочь, — она коротко щёлкнула меня указательным пальцем по носу; жест, одновременно меня и раздраживший, и заставлявший оставить своё невероятно ценное мнение при себе, — Ты будешь в старшем отряде, у них всё оборудовано намного лучше — спасибо твоему папе, опять же — так что у тебя, диванной картошечки, не возникнет никаких проблем. Там будут такие же взрослые ребята, как и ты. Ты подтянешь свою физическую форму к следующему чемпионату, проведёшь побольше времени на воздухе, найдёшь новых друзей, может, даже девочку симпатичную подцепишь…       С каждым её аргументом и следующим за ним вдохновенным щебетанием моё настроение только больше портилось. Не то что бы я не горел желанием общаться со сверстниками — если постараться, среди них можно отыскать парочку «своих» чуваков и неплохо провести время — но почему, блин, мама всегда сводила всё вот это вот к девочкам?! Даже обидно становилось с того, что она косвенно пыталась повлиять на мою судьбу. Да даже аргумент по поводу отца был довольно сомнительный, чего уж тут.       Доминик появился в моей жизни около шести лет назад. До сих пор не могу привыкнуть звать его папой, хотя, если верить тесту ДНК, именно он является моим биологическим отцом, а не дядя Джеймс, по сей день живущий в соседнем доме и некогда помогавший маме по хозяйству; трубы подкрутить там, масло в машине поменять, словом, делал «мужскую работу». Пока этот французишка шлялся не пойми где. И вот, спустя десять лет, как он оборвал все контакты с моей мамой, эта свинья, которую все уже считали мёртвой, объявляется на пороге в своём — ебать его через колено — вечернем смокинге и, что самое обидное, целый и невредимый. Хоть я и был тогда мелким несмышлёнышем, но уже понимал, что всё это пахнет керосином. Мама плакала, то ли от счастья, то ли, как я тогда надеялся, от разочарования, что он вообще вернулся с какой-то «государственной миссии», а я во всех подробностях продумывал план о том, как испортить отцу жизнь. Поначалу я просто пытался его задеть, но в итоге попусту бесил сам себя. Стоило только упомянуть о том, что он бросил свою семью на десять лет, как начиналось что-то вроде: «Джереми, я искренне сожалею о том, что мне пришлось покинуть вас с мамой, но сейчас, благодаря полученной выручке, я могу обеспечить вам безбедную жизнь…» и бла-бла-бла. Поебота.       Поняв, что вывести его из себя будет делом слишком уж большого ума, я принялся попросту притворяться, что и не возвращался он в семью, и что вообще не существовало на свете человека с именем Доминик Марен, несмотря на то, что мне не посчастливилось носить его фамилию. Продолжаю придерживаться этой стратегии до сих пор, пусть и в мелочах, вроде приготовления двух кружек кофе к воскресному завтраку вместо трёх или выбрасывания его зубной щётки в мусорное ведро. — Так, ладно. Иди собирай чемодан, никаких «но» я не приму как аргумент! — да и возражать не было особого смысла, мама бы меня всё равно переспорила.       Плащ, тёплая кофта, кроссовки, дурацкие трусы с машинками, предметы личной гигиены… В лагере я никогда не был, но пару раз ходил в поход с классом, так что, примерно, представлял, что стоит брать с собой. За исключением, разве что, собственной еды, антисанитария всё-таки. Всегда поражался такому рвению мамы готовиться наперёд, но оно, нужно отдать ей должное, не раз спасало положение.       Почти вся следующая неделя прошла в унылой подготовке к медленно, но верно приближающейся добровольной каторге. Нет, конечно, я преувеличивал, но на тот момент лагерь отца казался мне не детским оздоровительным, а, как минимум, концентрационным. С одной стороны, рациональной частью себя, я понимал, что это отличная возможность утереть нос папеньке и дать очередной раз понять, что я прекрасно могу справиться и без его, так называемой, отцовской поддержки, как справлялся первые десять лет жизни, но тратить на это аж две недели драгоценных каникул… Словом, довольно противоречивые чувства меня тогда одолевали, но в конце-концов я решил плюнуть на это и посмотреть что в итоге будет. На крайняк можно будет поступить как пуська и попробовать сымитировать больного, чтобы мама забрала домой.       Погрузка на автобус до пункта назначения тоже прошла мрачно. Ночью я опять потерял счёт времени и рубился в Циву до пяти утра, когда нужно было подниматься в шесть. Злой и с огромными кругами под глазами, я даже не чмокнул маму на прощанье, лишь буркнув что-то себе под нос и поспешив занять местечко около окна. Кажется, я прямо-таки непривычно лучился злобой, что даже соседнее со мной сиденье никто не пожелал занять. Может, оно было и к лучшему: невероятно сильно хотелось разбить кому-нибудь рожу, что не очень позитивно повлияло бы на отношения с ребятами из отряда. Да и репутация, мать его, сына директора тоже имела свою роль.       Воткнув наушники и засунув в плеер какой-то из дисков «In Flames» наугад, я устало прислонился щекой к пыльному стеклу, едва нагретому утренним солнцем. По зазвучавшей «Bullet Ride» я понял, что поставил не самый любимый свой альбом, но менять что-то было так лень, что я даже не стал проматывать. Сонная и злая, прямо как и я, муха настойчиво билась в прозрачную перегородку между душным автобусом, в котором она была заточена, и свободой со всяким прахом и говном, что там ещё мухи любят. Она люто бесила своим упорным мельтешением перед глазами, но мне было настолько лень даже поднять руку, дабы прихлопнуть эту маленькую дрянь, что с моего позволения она продолжила своё жалкое существование, а я постепенно задремал.

***

      Несчастное насекомое пересело на шляпу. Стоп, откуда там вообще взялась шляпа? Причём, такая интересная, что пару секунд я даже позволил себе потупить, нагло пялясь на сей причудливый аксессуар. Коричневая кожаная ковбойка с загнутыми с левой стороны полями, поясок которой был украшен, по-видимому, настоящими клыками какого-то крупного хищного животного, какой-то растительной хреновиной похожей на фрагменты гербария и парочкой значков. Что ж, это уже значило, что вожатый моего отряда обязательно должен быть крутым чуваком. Ух, хорошо, что вышеупомянутая любительница помоев быстро ретировалась от этого произведения искусства, а то я бы не удержался и хлопнул.       Конечно же, с обладателем такой пиздатой шляпы стоило хотя бы перекинуться парой словечек, но мой сонный мозг не мог сгенерировать что-то круче, чем: — Чел, у тебя охренительная шляпа, но мог бы ты храпеть потише? Тут не только ты пытаешься поспать. — Вообще-то, это был ты.       Из-под полей сначала показался щетинистый подбородок, потом тонкие плотно сжатые губы, затем высунулся длинный широкий нос, я было уже приготовился увидеть снисходительно и насмешливо блестящие глаза, но они были скрыты за плотным оранжевым стеклом солнцезащитных очков. Если быть откровенным, я ожидал увидеть какого-нибудь стереотипного красавчика с точёными, будто правильно выверенными чертами лица, или, на крайняк, закалённую жизнью девушку лет двадцати пяти-тридцати, но никак не осунувшуюся тощую рожу будто какого-то бандита, которому до полноты картины только сигаретки в зубах не доставало. Да уж, образ нового знакомого меня впечатлил настолько, что со сна мне показалось, что на самом деле глаза подозрительного мужика сверлят меня своей враждебностью, и даже оранжевые авиаторы не были в силах этого скрыть. Как-то не особо этот хмырь походил на вожатого. Да и, быть может, он им и не был. — Чё, правда? Вот это прикол! — весь мой более-менее литературный лексикон, который я обычно использую для общения со всякими взрослыми дядями, будто бы испарился дочиста. Кашлянув, чтобы голос не звучал так сипло, я добавил уже тише, — Извини.       Как я потом заметил, вся моя следующая реплика была направлена в никуда: мужчина уже опустил голову, то ли разглядывая собственные колени, то ли снова пытаясь провалиться в сон. Блять, да как он посмел просто так меня проигнорировать?!       Внезапно мне стало как-то стыдно. Ещё бы! Стоило поставить себя на место этого чувака: не выспался, едешь в какие-то ебеня, да ещё задохлик какой-то пристал и спать мешает, обвиняя в этом тебя, так слёзы на глаза наворачиваются. Образно, конечно. Я даже близок не был к тому, чтобы расплакаться от стыда, но какое-то зажатое чувство неловкости встало аки швабра в горле, не позволяя ни вслушиваться в орущую в наушниках музыку, ни как-то исправить положение словами. Я вновь позорно задремал, не зная, куда ещё себя деть. Быть может, чересчур чувствительный и сонный мозг просто слишком остро воспринял всю эту ситуацию, кто знает.       Очнулся я только тогда, когда автобус шумно фыркнул, остановившись и возвещая о своём прибытии. Из окна, по которому всё ещё ползла несчастная муха, на меня вылупились цветастые буквы, сложившиеся в слово «Конга!». Какое же неебически тупое название выбрал Доминик для детского лагеря. И пусть кто-то попробует мне сказать о том, что на торжественном открытии всех заставят отплясывать танец с идентичным названием. Мало бы что изменилось, ибо я и сам обо всём догадывался, большой мальчик как-никак. Но по роже умнику бы всё равно двинул.       Не забыв при выходе из автобуса уронить чемодан на ногу какому-то несчастному и излишне грубо извиниться, вместе с дружной стайкой не понимающих что происходит подростков, я последовал к своему корпусу под чутким руководством отзывчивого мужичка в панамке, назвавшегося нашим вожатым. Чёрт, что-то повелось сегодня за мной замечать сначала головной убор, а потом только его обладателя. Впрочем, их наличие не было удивительным: несмотря на всё ещё довольно ранние часы, солнце жарило как ненормальное, поэтому я надвинул поглубже джинсовую кепку, укрыв в тени от козырька кончик носа. Глядите-ка, этот угрюмый в трофейной шляпе охотника тоже плетётся почти что рядом. Чуть в сторонке, будто пёс, пасущий овец. Мои опасения подтвердились в холле. Пятнадцать человек с лёгкостью там уместились, а кому не хватило места на деревянных лавочках — уселись на собственные чемоданы и все как один слушали что-то там про организацию. — Не стесняйтесь обращаться ко мне или — Делл махнул рукой в сторону облокотившегося на стол и загадочно блестящего очками из-под шляпы «преступного элемента» — Манди. Серьёзно, он не кусается и вообще не такой страшный, каким кажется.       Холл нервно засмеялся. Также как и мне, никому этот мужик не внушал доверия. С другой стороны, если бы и были какие-то основания бояться его по-настоящему, его бы тут не было, верно?.. — Пау! В яблочко, — со скрипом прокатившись по линолеуму, запущенный мной чемодан с грохотом вписался в прикроватную тумбочку. Что ж, раз уж он сам «выбрал» именно эту из трёх кроватей, будет правильным её занять. Ни в коем случае не стоило садиться или, тем более, ложиться на неё, недопустимо было вообще какое-либо действие, предполагающее под собой отдых. Ибо это было чревато возможностью проснуться после захода солнца, нифига не успевшим и с трещащей по швам головой. Но чёрт, как же простенькое покрывало с постеленной под ним свежей благоухающей постелью манило своей доступностью, стоило только руку протянуть… — Эй, тут не занято? — Н-нет, я… — Тогда ты не против? — Неа, проходи.       В дверном проёме показалась фигура какого-то пацана. Ничем не выделявшегося, обычного подростка. За исключением, разве что, того, что за собой он тащил два огромных чемодана, с которыми едва управлялся. «Нихера се, запланировал отдых с размахом», — я невольно поскрёб пальцами по затылку, другой рукой придвигая своё добро ближе к избранной кровати. Парень, тем временем, наконец протолкнул в комнату вещички и начал осматриваться. — Ты не мог бы занять ту кровать, что слева? — будто нехотя попросил он. — Э, нет, с какой стати? — я сразу же несколько возмущённо вспылил, приподняв бровь. — Просто скоро должен будет подойти мой друг и я б хотел, чтобы наши кровати располагались рядом, а не через твою. Никаких обид, чувак. — А что вам мешает расположиться слева и по центру? — Ну, розетка с правой стороны. — Мне она тоже может пригодиться, — я был неумолим, а мой оппонент, кажется, уже начал сыпаться. — Ну чувак, — мои догадки подтверждал его умоляющий и немного раздражённый тон, — Мой мобильник разряжается раз в пять часов, я не могу его в холле оставлять. — А. Так бы сразу сказал. Я могу попросить переходник, — пацан почти сразу начал сникать, довольный найденным компромиссом, но, видимо, всё не желающий отступиться от своей позиции. Скептично поджав губы, он буркнул что-то наподобие «ладно» и, поставив рядом с кроватью посередине один из чемоданов, начал разбираться со своим.       «Подумаешь», — я фыркнул, пожав плечами и тут же забывая про этот не шибко приятный разговор. Но с переходником, наверное, медлить не стоило, потом будет не до него. Закончив с вещами, я, вместо того, чтобы повиноваться своему внутреннему голосу, искушавшему меня возможностью прилечь на кровать, быстрым шагом направился вон из комнаты. Вожатская, вроде бы, находилась прямо по коридору слева. Я постучался в чуть приоткрытую дверь и, не дожидаясь ответа, ввалился внутрь. — Делл, я…       Осечка. Коренастого мужика в панамке в вожатской не оказалось. Вместо него, оглянувшись на меня через плечо с явно недобрым взглядом, у постели ко мне спиной стоял Манди. — Чего тебе?       Я нервно сглотнул и было уже дал заднюю, однако внутреннее упрямство и заносчивость не давали мне смириться с дезертирством, да ещё и с пустыми руками. Ещё и наглость моя в тот момент будто канула в лету; я всё ещё помнил, как этот дылда в шляпе поставил меня на место одним только выражением лица. Потому я просто застыл в дверном проёме, как истукан. — Либо говори, либо проваливай и не мешайся, — его голос снова вывел, и одновременно ввёл меня только в больший ступор.       Сейчас, благодаря ракурсу и сползшим на кончик длинного носа авиаторам, мне удалось увидеть его глаза, и они, собственно, соответствовали моим ожиданиям: некрупные, близко посаженные друг к другу, тёмные и смурные. Однако ожидаемого раздражения я в них не увидел, что придало мне немного смелости. Я набрал полную грудь воздуха и промямлил: — У тя переходника не найдётся? — язык ворочался еле-еле, отчего мой стиль речи казался ещё более подонковским.       Он как-то странно на меня глянул, поведя бровью, но всё отошёл от своих бесценных манаток к, по-видимому, шкафчику Делла. — Джерри Марен, так? — порывшись там пару минут в молчании, подал голос Манди. — Джереми, — несмотря на то, что я не любил особо дистанцироваться от людей, меня люто раздражало, когда всякие незнакомцы вдруг с какого-то хрена начинали звать меня сокращённой версией моего имени. — Джереми. — сухо поправился вожатый, но пока у меня язык не поворачивался так его назвать, — Не поможешь этот ком проводов распутать?       «Переходник в переходнике в переходнике», — сгенерировал мой мозг характеристику того, что предстало моим глазам. Я тихо немного истерично хихикнул, ибо нечто пошлое всё-таки проскользнуло в моих мыслях, и послушно взялся за провод с вилкой на конце и потянул на себя. Другой конец, кажется, уходил куда-то глубоко в ящик с инструментами. — Да не тяни ты, ещё в узел завяжешь! Делл мне за это спасибо не скажет, — сказал Манди и уже через пару минут протянул мне переходник с тремя гнёздами, уже тише пробурчав себе под нос что-то типа «лучше бы этот гений порядок у себя навёл». — С-спасибо, — я всё ещё немного заикался, насколько присутствие Манди рядом рассредотачивало мой имидж, — Я тогда… Пойду? — Давай, — спокойно ответил мужчина, укладывая ком проводов обратно в надлежащее место.

***

Тем временем в лазарете.       На стене размеренно тикали часы. Своим равномерным ходом они очень сильно отличались от владельца кабинета, в котором находились. Раздражённо поправив очки, сползшие на кончик носа, мужчина в медицинском халате поднял глаза на босса, который сам был одет в торжественный фрак. — И чего ты хочешь от меня, Доминик? — губы немца сжались в тонкую ниточку, что явно выказывало раздражение. — Всего лишь хочу удостовериться, что вы с Михаилом уживётесь в таких, эм… Экстраординарных условиях, — мужчина поправил галстук и слегка закашлялся. — Наши с Михаилом отношения не касаются никого в этом лагере, в том числе и тебя, mein lieber freund, — Людвиг захлопнул журнал посетителей лазарета, который ещё был девственно чист, без единой пометки в нём. — Разумеется. Но я буду должен тебе выговор, если кто-то из вас будет отлынивать от своих обязанностей. — Ну вот и славно, — медик ядовито ухмыльнулся вслед уходящему Марену-старшему.